Текст книги "Газетные вырезки / Press Cuttings"

Джордж Бернард Шоу
Газетные вырезки / Press Cuttings

George Bernard Shaw

Press Cuttings / 1909

Перевел с английского Виктор Вебер

* * *

Действующие лица:

МИТЧЕНЕР, генерал.

ОРДИНАРЕЦ.

БАЛКСВИТ, премьер-министр.

МИССИС ФАРРЕЛЛ, уборщица.

МИССИС ТРАХТЕН, антисуфражистка.

ЛЕДИ КОРИНТИЯ, антисуфражистка.

* * *

(Сидя за своим письменным столом в министерстве обороны, генерал МИТЧЕНЕР разбирает почту. Слева от него – пылающий камин. Справа, у противоположной стены – конторка с высоким стулом. За спиной генерала – дверной проем, на полпути между столом и конторкой. Стол генерала расположен не вполне симметрично: он ближе к камину, чем к конторке. К нему приставлено два стула для посетителей. На столе – телефон. Тишина уже порядком затянулась.

Утро, первого апреля 1911 года).

ГОЛОС СНАРУЖИ. Избирательное право – женщинам!

(Генерал судорожно вздрагивает, нервно выхватывает из ящика стола револьвер и напряженно вслушивается, охваченный мучительными предчувствиями. Ничего не происходит. Сконфуженный, он убирает револьвер обратно, вытирает лоб и возвращается к своей работе. Снова вздрагивает при появлении ОРДИНАРЦА. Это неопрятный, непредставительный молодой человек с недовольным видом).

МИТЧЕНЕР. А, это ты. Что там?

ОРДИНАРЕЦ. Еще одна, сэр. Приковала себя.

МИТЧЕНЕР. Приковала? Но как? К чему? Мы же убрали перила и все, через что можно пропустить цепь.

ОРДИНАРЕЦ. Забыли железную скобу для чистки подошв, сэр. Она повалилась прямо на пол и успела продернуть цепь, прежде чем разоралась. Там и лежит, утверждая что ключ от замка у вас, вложенный в темно-желтый конверт.

МИТЧЕНЕР. Она спятила. Прикажи выдрать скобу и гони ее прочь, прямо со скобой на шее.

ОРДИНАРЕЦ. Мне кажется, речь идет вот об этом конверте на вашем столе, сэр.

МИТЧЕНЕР. Как же вы все боитесь этих баб! (Берет в руки конверт). Похоже, там правда лежит ключ. (Вскрывает письмо, достает ключ и письмо). «Дорогой Митч…» – Да черти меня задери!

ОРДИНАРЕЦ. Так точно, сэр.

МИТЧЕНЕР. Что значит, «так точно»?

ОРДИНАРЕЦ. Все так, как вы сказали, сэр, с вашего позволения, вы именно так и выглядели – как будто вас задрали черти, сэр.

МИТЧЕНЕР (читая письмо, он до такой степени потрясен, что даже не обращает внимание на выпад ординарца). Это письмо от премьер-министра, в котором он просит освободить женщину вот этим самым ключом, и немедленно принять ее.

ОРДИНАРЕЦ (дрожащим голосом). Шеф, только не это.

МИТЧЕНЕР (гневно). Я тебе сколько раз приказывал не называть меня «шеф». Опомнись, ты солдат, а не гражданская падаль. А солдатам неведом страх. Держи ключ. Освободи ее и приведи сюда.

ОРДИНАРЕЦ. Освободить ее! Боязно-то как. Одному богу известно, что она со мной сделает.

МИТЧЕНЕР (раздраженно, вставая). А ну-ка выполняй приказ, и не смей спорить. Да пусть она тебя хоть на месте прикончит, это твой долг – умереть за родину. Вот так. Давай, пошел! (Ординарец выходит, дрожа всем телом).

ГОЛОС СНАРУЖИ. Избирательное право – женщинам! Избирательное право – женщинам! Избирательное право – женщинам!

МИТЧЕНЕР (передразнивая ее). Избирательное право – женщинам! Женщинам! Женщинам! (Продолжает своим обычным голосом). Избирательное право – детям! Избирательное право – сосункам! Избирательное право – макакам! (Он устраивается у камина и поджидает идеологического противника).

ОРДИНАРЕЦ (снаружи). Давай, шевелись! (Он вталкивает в комнату задыхающуюся суфражистку). Вот она, сэр. (Уходит).

(СУФРАЖИСТКА срывает с себя юбку, под которой обнаруживаются модного покроя брюки).

МИТЧЕНЕР (в ужасе). Мадам, остановитесь! Что вы творите? Вам не следует раздеваться в моем присутствии. Я буду жаловаться. Даже вашего письма от премьер-министра…

СУФРАЖИСТКА. Мой дорогой Митченер, я и есть премьер-министр. (Он срывает с себя шляпу и плащ, бросает их на стол и предстает перед генералом в обычном облачении главы Кабинета министров).

МИТЧЕНЕР. Боже правый! Балсквит!

БАЛСКВИТ (плюхаясь в кресло МИТЧЕНЕРА). Да, это я. Вот до чего дошло. Единственный способ, которым премьер-министр Англии может попасть с Даунинг-стрит в министерство обороны – это переодеться, приковать себя и вопить про избирательное право. Они стоят на углу, в полном составе. Они подбадривали меня, как могли. Сама Белла-Кристина была там! Она пожала мне руку и велела сказать, что я вегетарианка, так как в Холлоуэе вегетарианская пайка лучше обыкновенной.

МИТЧЕНЕР. Но почему ты просто не позвонил?

БАЛСКВИТ. Так они прослушивают телефон. Каждый коммутатор в Лондоне находится в их руках, или в руках их подружек.

МИТЧЕНЕР. Но где, черт возьми, ты взял это платье?

БАЛСКВИТ. Украл с небольшой выставки, которую моя жена устраивала на Даунинг-стрит.

МИТЧЕНЕР. Ты же не хочешь сказать, что это французское платье?

БАЛСКВИТ. Боже, конечно же, нет. Я запрещаю жене даже перчатки французские покупать. Все вещи строго с биркой «Сделано в Камберуэлле». Она и посоветовала мне переговорить с тобой. И, пожалуйста, все, сказанное здесь, останется между нами. Ну и дела у нас, Митченер… Сэндстоун подал в отставку.

МИТЧЕНЕР (потрясенный). Старина Рэд! В отставку!

БАЛСКВИТ. Именно так.

МИТЧЕНЕР. Но как? Почему? Это немыслимо! Объявив военное положение в прошлый вторник, Сэндстоун по факту стал диктатором в метрополии. Уйти в отставку сейчас – это сущее дезертирство!

БАЛСКВИТ. Да, да, мой дорогой Митченер; я понимаю все это так же ясно, как и ты. Я спорил с ним, пока лицо не почернело. А его шея стала такой красной, что, продолжи я еще чуть-чуть, он бы точно лопнул. Он пришел в ярость, когда мы в конечном итоге отклонили его план.

МИТЧЕНЕР. Но ведь вы согласились принять его без всяких оговорок, разве нет?

БАЛСКВИТ. Да, но это было еще до того, как мы толком ознакомились с его предложениями. Ты же сам понимаешь, этот план был нереален.

МИТЧЕНЕР. Нет, не понимаю. Что вдруг?

БАЛСКВИТ. Я имею в виду ту часть, где говорится о том, чтобы окружить Вестминстер блокпостами, и запретить женщинам приближаться более, чем на две мили.

МИТЧЕНЕР. Но ведь это же шедевр стратегического мышления! Позволь, я объясню. Суфражистки – движение на самом деле очень мелкое и незначительное. И в то же время, они могут создать определенные проблемы, если соберутся все вместе в одном месте… Скажем, на Парламентской площади. И вот, создав этот периметр безопасности, радиусом всего две мили, мы рассеиваем их атаку по круговой линии длиной в двенадцать миль. Превосходная идея. Веллингтон поступил бы точно так же.

БАЛСКВИТ. Но женщины не послушаются.

МИТЧЕНЕР. Чушь! У них нет останется выбора.

БАЛСКВИТ. Точно не послушаются.

МИТЧЕНЕР. А что предлагает Сэндстоун?

БАЛСКВИТ. Он предлагает применить оружие.

МИТЧЕНЕР. Совершенно правильно.

БАЛСКВИТ. Шутишь?

МИТЧЕНЕР. Я совершенно серьезен.

БАЛСКВИТ. Но нельзя же просто взять и пострелять их! Это же женщины!

МИТЧЕНЕР (уверенный в своей правоте). Можно, можно, еще как можно. Гражданскому, вроде тебя, Балсквит, это правда может показаться странным, но если навести на женщину винтовку и выстрелить, она рухнет точно так же, как любой мужчина, и уже не причинит никаких проблем.

БАЛСКВИТ. Но ты только представь на месте этих женщин своих дочерей, Хелен и Джорджину.

МИТЧЕНЕР. Моим дочерям никогда бы и в голову не пришло ослушаться приказа правительства. (Чуть подумав, он продолжает). Ну, по крайней мере, Хелен точно не стала бы ничего нарушать.

БАЛСКВИТ. А Джорджина?

МИТЧЕНЕР. Джорджина, может, и ослушалась бы. Но знай она наверняка, что ее пристрелят – тоже бы поостереглась. Вот так это и работает. В конце концов, именно военные методы разрешения конфликтов наиболее милосердны. Отправляя этих женщин в Холлоуэй, мы убиваем их медленно и бесчеловечно, разрушая их здоровье. Ни к чему хорошему это не приводит: всем только становится хуже, в том числе им самим. А вот если пристрелить нескольких, быстренько и гуманно, это сразу положит конец любому сопротивлению и всем тем страданиям, что с ним связаны.

БАЛСКВИТ. Но общественное мнение! Это все-таки чересчур.

МИТЧЕНЕР (расхаживая по комнате, проповедует прописные истины). Никакого общественного мнения не существует.

БАЛСКВИТ. Это общественного мнения не существует?!

МИТЧЕНЕР. Конечно, не существует. Есть определенные люди, которые придерживаются определенных взглядов. Что ж, пристрелим их. И когда на свете не останется людей, придерживающихся этих взглядов, исчезнет и общественное мнение, которое тебя так сильно беспокоит. Признай этот факт, дорогой мой Балсквит, и ты постигнешь тайну власти. Общественное мнение – это некое сознание. Но сознание неотделимо от материи. Уничтожай материю, и все проблемы с сознанием испарятся сами собой!

БАЛСКВИТ. Да брось, ты что!

МИТЧЕНЕР (непреклонно). Нет, не брошу. Какой смысл приходить ко мне и лепетать что-то про общественное мнение? Ты доверился армии, а армия действует военными методами. Суть этих методов сводится к одному: если люди не подчиняются, их уничтожают.

БАЛСКВИТ. Ну конечно, тебе и старине Рэду легко говорить. Вы-то не зависите от избирателей. Но сам подумай, кто проголосует за меня на следующих выборах?

МИТЧЕНЕР. Да какие еще выборы, не будет их. Просто поскорее утверждайте законопроект, отменяющий все реформы и подчиняющий правительство непосредственно Военному совету. Это отлично сработало в Индии. А если кто будет вякать, пристрелить его и дело с концом.

БАЛСКВИТ. Но члены моей партии не входят в Военный совет. И меня тоже не возьмут. Нельзя же в самом деле ожидать, что мы проголосуем за то, чтобы отправиться на свалку истории.

МИТЧЕНЕР. Рано или поздно вам придется это сделать, иначе социалисты все равно отправят вас на свалку, только еще и отберут все до последнего пенни. Неужели непонятно, что эту проклятую демократию пора прикрыть? Чернь ведь в самом деле начинает воспринимать ее всерьез. А использует она вашу демократию только для одного – чтобы прибрать к рукам вашу же собственность. Парламент должен просто самораспуститься. Ирландский парламент проголосовал же за самороспуск. Английский парламент сделает то же самое, если для его убеждения будут использованы те же средства.

БАЛСКВИТ. Но это обойдется в сумасшедшие деньги.

МИТЧЕНЕР. Ну почему обязательно деньги. Для подкупа отлично сгодятся и титулы.

БАЛСКВИТ. Ты думаешь, нам хватит смелости?

МИТЧЕНЕР (презрительно). Да что такое жизнь, если не повод проявить смелость, дружище?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС СНАРУЖИ. Избирательное право – женщинам!

(МИТЧЕНЕР с револьвером в руке бросается к двери и запирает ее. БАЛСКВИТ прячется под столом. Раздается выстрел).

БАЛСКВИТ (высовывается из-под стола, в величайшей тревоге). Боже святый, ты ведь не отдавал приказа стрелять, правда?

МИТЧЕНЕР. Нет; но это входит в обязанности часового – стрелять в каждого, кто пытается вломиться без спроса.

БАЛСКВИТ (вытирая лоб). Эти ваши военные штучки – просто ужас.

МИТЧЕНЕР. Спокойно, Балсквит. Это нормальные дела, в долгосрочной перспективе они помогают избежать большого кровопролития, поверь мне. Уж я такого навидался.

БАЛСКВИТ. А вот я еще нет. Эти выстрелы такие оглушительные, просто кошмар. Точно говорю, если мы действительно соберемся стрелять в женщин, без глушителей системы «Максим» не обойтись. Я чуть с ума не сошел, когда эта штука грохнула.

(Кто-то снаружи дергает ручку двери, а затем стучит).

МИТЧЕНЕР и БАЛСКВИТ. Это что еще?

МИТЧЕНЕР. Кто там?

ОРДИНАРЕЦ. Это всего лишь я, шеф. Все в порядке.

МИТЧЕНЕР (отпирает дверь и впускает ОРДИНАРЦА, который встает между ними по стойке «смирно»). Что там стряслось?

ОРДИНАРЕЦ. Суфражистка, сэр.

БАЛСКВИТ. Неужто часовой застрелил ее?

ОРДИНАРЕЦ. Нет, сэр. Это она выстрелила в часового.

БАЛСКВИТ (с облегчением). Уфф, только и всего?

МИТЧЕНЕР (с величайшим негодованием). Только и всего? Гражданский стреляет в солдата Его величества, находящегося при исполнении, и премьер-министр Англии спрашивает, только и всего? Святость человеческой жизни для тебя вообще пустой звук?

БАЛСКВИТ (с явным облегчением). Да ладно, солдаты только для того и нужны, чтобы однажды их застрелили. Кроме того, они не голосуют.

МИТЧЕНЕР. Как и суфражистки.

БАЛСКВИТ. Зато отлично голосуют их мужья. (Обращаясь к ординарцу). Кстати, она в самом деле его прикончила?

ОРДИНАРЕЦ. Никак нет, сэр. Пуля попала в штаны, но прошла, не задев тела. Он немного вышел из себя и огрел ее винтовкой по голове. Она в ответ завопила, что он не джентльмен. На этом месте мы решили, что с нее хватит, и отпустили нарушительницу.

МИТЧЕНЕР (стонет). Огрел по голове! Эти ужасные женщины разлагают армию на наших глазах! Огрел по голове! Как какой-то гражданский.

ОРДИНАРЕЦ. Будут еще какие-нибудь распоряжения, сэр?

МИТЧЕНЕР. Нет. Да. Нет. Да. Я отправляю всех, кто принимал участие в этом позорном инциденте, на гауптвахту. Нет. Я поговорю с личным составом на эту тему после обеда. Собери-ка всех, чтобы были готовы. И не смей мне тут ухмыляться. Шагом, марш! (ОРДИНАРЕЦ повинуется и выходит).

БАЛСКВИТ (ласково берет Митченера за руку, и ходит взад-вперед вместе с ним, убедительно втолковывая). Но теперь-то, Митченер, ты готов помочь правительству и принять пост, с которого сбежал старина Рэд?

МИТЧЕНЕР. Да разве я могу? Это только Сэндстоуну люди были преданы и душой, и сердцем. Да, вот ему под силу построить всех в шеренги, как говорят у нас в армии. Вспомни, как он убедил всю британскую нацию в необходимости всеобщей военной обязанности в прошлом году. Даже церковники остались без брони. Ну, кто б еще так смог? Смешно и говорить.

БАЛСКВИТ. Это все было верно год назад, но не сейчас. Но с тех пор, как твоя книга воспоминаний выдержала на два издания больше, чем его мемуары, и ажиотаж вокруг нее прикончил книжный клуба «Таймс», ты стал выше во всех отношениях. Он потерял лицо и сдал позиции, когда обвинил книготорговцев в умышленном вредительстве. Это была неприкрытая зависть, а публика чувствует такие вещи.

МИТЧЕНЕР. Но я же поглумился над ним в своей книге… А что оставалось, ведь он так едко написал обо мне. Теперь-то все мосты сожжены. (Вырываясь от Балсквита). Бесполезно, это полностью бесполезно, Балсквит: тебе придется считаться с его условиями.

БАЛСКВИТ. А вот и нет. Вот возьми того же викария –

МИТЧЕНЕР (нетерпеливо). Черт побери этого викария! Последние две недели все только и говорят об этом жалком смутьяне. Для начала, никакой он не викарий: пока он служит в армии, он рядовой, и все тут. У меня времени нет обсуждать такую чушь. У меня куча дел. Хорошего утра! (Садится за свой стол и принимается за разбор писем).

БАЛСКВИТ (у двери). Мне жаль, что ты взял подобный тон, Митченер. Но, раз уж это произошло, позволь мне также высказаться откровенно. Так вот, я полагаю, что лейтенант Чаббс-Дженкинсон проявил явное неуважение к правительству, отдав свой неразумный приказ и опорочив обязательную военную службу. Когда лидер Лейбористской партии обратился ко мне и Палате представителей в прошлом году, он призвал защитить гражданские свободы. Заминка, по его мнению, была в том, что, введя всеобщую воинскую повинность, мы напрасно не ввели в закон пункт, закрепляющий права и свободы солдат…

МИТЧЕНЕР. Вот ведь гнусь какая, а.

БАЛСКВИТ. …Я тогда сказал, что ни один британский офицер никогда в жизни не злоупотребит своими полномочиями, и поэтому мы можем оставить все как есть.

МИТЧЕНЕР. Совершенно верно.

БАЛСКВИТ. Это поможет укрепить Парламент и все страну —

МИТЧЕНЕР. Само собой.

БАЛСКВИТ. И создаст отчетливое ощущение, что Лейбористская партия состоит из безмозглых клоунов.

МИТЧЕНЕР. Именно так все и есть.

БАЛСКВИТ. И вот тут появляется это тупорылый неотесанный щенок Чаббс-Дженкинсон, единственный сын фабриканта, известного как «король содовой», и приказывает викарию лизать ему сапоги. И когда викарий бьет ему морду, вы сначала приговариваете его к расстрелу, а затем устраиваете аттракцион неслыханного милосердия, заменив смертную казнь поркой. Но что оставалось бедняге?

МИТЧЕНЕР (бросает ручку и письма и вскакивает, чтобы оказаться лицом к лицу с БАЛКСВИТОМ). А я тебе объясню. Все очень просто. Ему следовало подчиниться приказу, а затем изложить свою жалобу на офицера в надлежащей форме. Не сомневаюсь, его обращение было бы рассмотрено со всем возможным вниманием.

БАЛСКВИТ. И что тогда?

МИТЧЕНЕР. А тогда Чаббс-Дженкинсон получил бы выговор. Ну, он его так и так получил. Но заметь, тот парень действительно бросил вызов субординации. Это невозможно отрицать. Ведь первое, что он сделал после порки – это подошел к Чаббсу-Дженкинсону и сломал ему челюсть. Поэтому одной порки тут было мало. Теперь-то он получит два года каторги, и очень хорошо.

БАЛСКВИТ. Ставлю гинею, что он не получит и недели. Готов спорить, что прямо сейчас Чаббс-Дженкинсон униженно извиняется. Ты, похоже, не следишь за новостями.

МИТЧЕНЕР. Какими еще новостями?

БАЛСКВИТ. Представь себе, оказалось, что у нашего викария неплохие связи. (МИТЧЕНЕР вздрагивает от потрясения. Потеряв дар речи, смотрит на БАЛКСВИТА диким, страшным взглядом; затем опускается в кресло и закрывает лицо руками. БАЛКСВИТ безжалостно продолжает, нависая над ним). Три его тетки – жены пэров, включая леди Ричмонд… (МИТЧЕНЕР издает душераздирающий стон). И все они души не чают в племянничке. Они уже добились того, что младшие офицеры полка Чаббса лишились шести приглашений на вечеринки в саду, и четырнадцати приглашений на танцевальные вечера. Скажешь, ты и об этом ничего не слышал?

МИТЧЕНЕР. Ни единого слова.

БАЛСКВИТ (качая головой). Думаю, тебе просто побоялись об этом доложить. (Он небрежно присаживается справа от МИТЧЕНЕРА).

МИТЧЕНЕР. Да что ж он за дебил такой конченный, этот Чаббс-Дженкинсон, если не знал, с кем имеет дело? Это входит в его обязанности! Он был обязан! На самом деле это его следовало выпороть.

БАЛСКВИТ. Похоже, именно к этому все и идет.

МИТЧЕНЕР. Очень на это надеюсь. В любом случае, его надо вышвырнуть к чертям. Таким не место в нашей армии!

БАЛСКВИТ. Его отец пожертвовал партии миллион. Теперь нам придется сделать его пэром.

МИТЧЕНЕР. Да наплевать.

БАЛСКВИТ. А вот мне нет. Как, по-твоему, финансируются наши мероприятия? Наверное, не за счет подписок местных ассоциаций. Этим даже за бензин в жизнь не расплатиться.

МИТЧЕНЕР. Слушай, давай не отвлекаться. Если леди Ричмонд недовольна, это очень серьезно, а ты мне толкуешь про бензин и подписки. Пойми ты, речь идет о ее родном племяннике!

БАЛСКВИТ (мрачно). Это еще не все. Он учился в Оксфорде с самим Бобби Бассборо.

МИТЧЕНЕР. Только этого не хватало! Что же нам делать?

(БАЛКСВИТ качает головой. Они смотрят друг друга в печальном молчании).

ГОЛОС СНАРУЖИ. Избирательное право – женщинам! Избирательное право – женщинам!

(Здание сотрясает ужасный взрыв, но персонажи будто и не замечают его).

МИТЧЕНЕР (его прорывает). Ты не представляешь, что это значит для меня, Балсквит. Я люблю армию. И я люблю свою страну.

БАЛСКВИТ. Да уж, неловко выходит.

(Входит ОРДИНАРЕЦ).

МИТЧЕНЕР (сердито). Что еще? Как ты посмел ворваться без стука?

ОРДИНАРЕЦ. Разве вы не слышали взрыва, сэр?

МИТЧЕНЕР. Взрыв? Какой еще взрыв? Нет, я не слышал, у меня тут дела поважнее. Боже милостивый, с племянником леди Ричмонд обошлись как с простым работягой, и пока вся Англия отходит от этого шока, вламывается рядовой, чтобы поинтересоваться, слышал ли я взрыв.

БАЛСКВИТ. А кстати, что это рвануло?

ОРДИНАРЕЦ. Бомба, сэр.

БАЛСКВИТ. Приплыли.

ОРДИНАРЕЦ. Но начиненная листовками. С призывами дать женщинам избирательные права, напечатанными большими красными буквами. Бомбу швырнули нам во двор с крыши соседнего здания.

МИТЧЕНЕР. Пиф-паф! Пошел. Пошел прочь немедленно.

(ОРДИНАРЕЦ выходит, сбитый с толку).

БАЛСКВИТ. Митченер, ты еще можешь спасти нашу страну. Напяливай парадную форму, все медали, ордена, сам знаешь. Организуй эффектное сопровождение – конных гвардейцев там каких-нибудь, и двигай к старушке.

МИТЧЕНЕР. К какой старушке?

БАЛСКВИТ. К леди Ричмонд, вот к какой. Бросься ей в ноги. Испроси у нее разрешение взять командование на себя. Скажи ей, что назначили викария своим адъютантом, или флигель-адъютантом, или как там это называется. Кстати, что ты можешь ему предложить?

МИТЧЕНЕР. Можно взять его моим капелланом. Капеллан в моем штате, а что такого? Парень проявил силу духа, заехав в морду тому гаденышу. На его месте я поступил бы точно также.

БАЛСКВИТ. Итак, если леди Ричмонд все согласует, ты обещаешь принять командование?

МИТЧЕНЕР. Только при условии, что у меня будут развязаны руки. Слышать не желаю больше никакой чепухи об общественном мнении или демократии.

БАЛСКВИТ. Да, насколько это в принципе возможно.

МИТЧЕНЕР (нетерпеливо вскакивает и подходит к коврику у камина). Это так не работает. Не будь слабаком, Балсквит. Ты отлично понимаешь, какой класс является правящим в этой стране. Ты прекрасно знаешь, что демократия – это чушь собачья, и никакое большинство никогда ничего не решает. Ты должен быть в курсе, чтобы мы уже обдумали шаги, которые будут предприняты, если лейбористы получат большинство в парламенте. В этом случае мы лишим чернь избирательных прав, а если поднимется шум, то постреляем смутьянов. Для тебя не секрет, что голодранцы-журналисты за пять шиллингов нарисуют нам в газетах абсолютно любое общественное мнение. Ты знаешь, что…

БАЛСКВИТ. Постой, притормози. Я ничего такого знать не знаю. В этом разница между твоей работой и моей, Митченер. После двадцати лет службы в армии человек думает, что знает все. После двадцати месяцев работы в Кабинете министров он понимает, что ничего не знает.

МИТЧЕНЕР. Перед нами примеры из истории…

БАЛСКВИТ. История учит нас одному: люди не способны учиться на исторических примерах. Это не моя мысль, а Гегеля.

МИТЧЕНЕР. Какого еще Гегеля?

БАЛСКВИТ. Есть такой немецкий философ. Был. Он умер. (Приподнимается, но что-то вспоминает и снова садится). Эх, черт побери, вспомнил. Немцы-то строят еще четыре дредноута.

МИТЧЕНЕР. Значит, вы должны выкатить двенадцать.

БАЛСКВИТ. Ага, тебе легко говорить, а знаешь, сколько это будет стоить?

МИТЧЕНЕР. Подумай лучше, какую контрибуцию придется выплатить, если Германия вторгнется на острова. Миллионов пятьсот, не меньше.

БАЛСКВИТ. Не ты ли утверждал, что после введения всеобщей воинской повинности никто не посмеет нам угрожать?

МИТЧЕНЕР. Напротив, дружок. Это удесятеряет опасность, потому что усиливает зависть немцев к нашему военному превосходству.

БАЛСКВИТ. Да в конце концов, зачем немцам нападать?

МИТЧЕНЕР. А чем им еще заняться-то? Вот зачем им армия? А теперь еще и военно-морской флот?

БАЛСКВИТ. Ну вот мы, например, не планируем вторжение в Германию.

МИТЧЕНЕР. Ага, как же. Последние лет десять я только об этом и думаю. Говори, что угодно, Балсквит, но немцы напрашиваются на серьезный урок. Только так они поймут, что интересы Британской империи превыше всего, а морское господство является нашей естественной прерогативой.

БАЛСКВИТ. А если не признают, что будем делать?

МИТЧЕНЕР. Перестрелять их, и делу конец.

БАЛСКВИТ. Всех не перестреляешь.

МИТЧЕНЕР. Ерунда. Ты этого просто не понимаешь, но когда ты наводишь на немца ружье и стреляешь, он падает замертво, что твой кролик.

БАЛСКВИТ. Черт возьми, старик, ты забываешь, что у кролика нет винтовки, а у немца она есть. А ну как он застрелит тебя первым?

МИТЧЕНЕР. Извини, Балсквит, но это твое соображение мы в армии называем очень просто – трусость. Солдат думает о том, как стрелять, а о не о том, что его застрелят.

БАЛСКВИТ (вскакивает и с угрюмым видом расхаживает по комнате). Ой, да ладно! Обожаю слушать, как военные рассуждают о трусости. Да вы всю жизнь проводите, дрожа от страха перед воображаемыми вторжениями. Я уверен, ты и спать ложишься, для начала проверив, не прячется ли под кроватью грабитель какой-нибудь.

МИТЧЕНЕР (спокойно). А что такого, Балсквит, это весьма разумная предосторожность. Да, я всегда проверяю. Вот потому-то меня еще ни разу не обокрали.

БАЛСКВИТ. Так и меня тоже. Поэтому потрудись не обвинять меня в трусости. (Он замирает у каминного ковра рядом с МИТЧЕНЕРОМ, располагаясь слева от собеседника). Я сроду не искал грабителей под собственной кроватью. И захватчиков тоже. Но если дойдет до дела, я буду драться. Не когда трое на одного, конечно.

МИТЧЕНЕР. Это романтические бредни штатского, Балсквит, не более того. Признай хотя бы, что абсолютное господство на море необходимо для нашей безопасности.

БАЛСКВИТ. Абсолютное господство на море крайне важно и для безопасности княжества Монако. И ничего, живут они там как-то.

МИТЧЕНЕР. Живут, возможно, но ни о какой безопасности в Монако и речи нет. Что за жалкая участь! Как они могут спать спокойно, если вторжения и бомбардировки висят над ними каждую секунду? Ты хочешь такой судьбы для англичан, так что ли? Скажешь, нам тоже придется отказаться от безопасности?

БАЛСКВИТ (категорично). Именно так. Пока люди смертны, ни о какой безопасности говорить не приходится. Англия окажется в безопасности, только когда прекратит свое существование. Также и улицы Лондона станут безопасными не раньше, чем с них исчезнут люди и автомобили. Эти разговоры военных о безопасности – просто пустой треп. Не более осмысленный, чем вой собаки на Луну.

МИТЧЕНЕР (очень серьезно). Позволь напомнить тебе, Балсквит, что в наши дни аэропланов и дирижаблей вопрос о Луне выходит на первый план. И его придется решать в самое ближайшее время. Каково тебе, англичанину, будет жить под немецкой Луной? Британский флаг должен быть водружен там во что бы то ни стало.

БАЛСКВИТ. Мой милый Митченер, Луна находится вне плоскости практической политики. Я с легкостью обменял бы ее на что-нибудь более приземленное.

МИТЧЕНЕР (выходя из себя). Ты друг любой страны, кроме своей собственной.

БАЛСКВИТ. Скажем так, я враг только самому себе. Звучит намного приятнее, верно? Не стоит так уж дрожать от страха перед другими странами. Они все в таком же положении, что и мы. Меня гораздо больше интересует уровень смертности в Ламбете, чем немецкий флот.

МИТЧЕНЕР. Но ты не посмеешь брякнуть такое в Ламбете.

БАЛСКВИТ. Брякну непременно, но на следующий день после того, как ты обнародуешь план вторжения в Германию и отменишь всех законы о реформах.

(Входит ОРДИНАРЕЦ).

МИТЧЕНЕР. Чего тебе?

ОРДИНАРЕЦ. Шеф, мне-то ничего, спасибо. А вот секретарь и президент Объединения по борьбе с суфражизмом говорят, что у них была назначена встреча с премьер-министром, и с Даунинг-стрит их направили сюда.

БАЛСКВИТ (подходит к столу). А, точно. Я и забыл о них. (Обращаясь к МИТЧЕНЕРУ). Не возражаешь, если быстренько приму их? Я безумно признателен этим женщинам за то, что они были рядом с нами и противостояли суфражисткам, при том, что они всего лишь женщины, мягкие и робкие. (ОРДИНАРЕЦ стонет). Что-что ты сказал?

ОРДИНАРЕЦ. Ничего, сэр.

БАЛСКВИТ. Ты запомнил их имена?

ОРДИНАРЕЦ. Да, сэр. Президент – леди Коринтия Фэншоу, а секретарь – миссис Трахтен.

МИТЧЕНЕР (резко). Миссис какая-какая?

САНИТАР. Миссис Трахтен.

БАЛСКВИТ. Любопытно, что у робких людей нередко встречаются хлесткие фамилии.

ОРДИНАРЕЦ. О ней не так уж много известно, сэр.

МИТЧЕНЕР (возмущенно). Так, слушай меня внимательно. Ты говоришь, когда к тебе обращаются. Не обращаются – молчишь в тряпочку. Марш отсюда. (ОРДИНАРЕЦ повинуется). Вот так, надо муштровать их постоянно. (ОРДИНАРЕЦ возвращается). Ты снова тут? Какого черта?

ОРДИНАРЕЦ. Сэр, а я так и не понял – что мне передать дамам?

БАЛСКВИТ. Я бы переговорил с ними в другом помещении, ты не против?

МИТЧЕНЕР. Отнюдь. Приведи их сюда, когда закончишь. Я так понимаю, леди Коринтия – дама в высшей степени очаровательная. Кстати, кто она?

БАЛСКВИТ. Дочь лорда Бродстейрса, фабриканта, который паровые турбины выпускает. Отвалил в партийные фонды четверть миллиона. Она обожает музыку, искусство и тому подобную романтику. Не ездит на охоту, ненавидит политику. Ее можно застать в городе круглый год – в опере, на выставках, на музыкальных вечерах.

МИТЧЕНЕР. Что за чушь! Но, раз она хочет меня видеть, не стану возражать. (Обращаясь к ОРДИНАРЦУ). Где дамы?

ОРДИНАРЕЦ. В кабинете семнадцать, сэр.

МИТЧЕНЕР. Проводи туда мистера Балсквита. И скажи миссис Фаррелл, чтобы зашла ко мне.

ОРДИНАРЕЦ (кричит в коридор). Миссис Фаррелл! (Обращаясь к БАЛСКВИТУ). Сюда, сэр. (Он уходит с БАЛСКВИТОМ).

(Входит МИССИС ФАРРЕЛЛ, худощавая, весьма респектабельная ирландская уборщица лет пятидесятити).

МИТЧЕНЕР. Миссис Фаррелл, мне предстоит ответственная встреча – понадобится полная парадная форма, со всеми медалями и орденами, а также мой церемониальная шпага. Эх, было время, когда в британской армии служили солдаты, способные выполнить это задание. Те дни прошли! Сегодняшний призывник способен только маме ябедничать. Поэтому я вынужден побеспокоить вас.

МИССИС ФАРРЕЛЛ. К сожалению, сэр, вы отослали все в Музей восковых фигур, в Зал воинской славы, где раньше банкетный зал еще был. И парадную форму, и шпагу с рукояткой из слоновой кости. А я говорила вам, что вы еще пожалеете об этом. Вы тогда рекомендовали мне не лезть не в свое дело. Смотрю, вы стали мудрее.

МИТЧЕНЕР. Ах, в то время я еще не знал, что вы – единственный человек во всем министерстве, которому можно доверять, единственный, кто помнит, что где лежит, кто понимает приказы и следует им.

МИССИС ФАРРЕЛЛ. Я уже слишком стара для такой лести.

МИТЧЕНЕР. Вовсе нет, миссис Фаррелл. Как поживает ваша дочь?

МИССИС ФАРРЕЛЛ. Какая дочь?

МИТЧЕНЕР. Та, что добилась замечательного успеха в мюзик-холлах.

МИССИС ФАРРЕЛЛ. Никаких мюзик-холлов давно нет, теперь это называется эстрадный театр. Она получила предложение руки и сердца от молодого пацана.

МИТЧЕНЕР. Да ладно, правда? Как вы этого добились?

МИССИС ФАРРЕЛЛ. А я переговорила с его матерью.

МИТЧЕНЕР. Так, и что же она сказала?

МИССИС ФАРРЕЛЛ. Она была счастлива не меньше самого Панча. Слава богу, говорит, у него будет кто-то, кто поддержит семью, когда добавочный подоходный налог вытряхивает до двадцати шиллингов с фунта.

МИТЧЕНЕР. А ваша дочь? Что она решила?

МИССИС ФАРРЕЛЛ. Согласилась, само собой. А что еще оставалось юной дурочке вроде нее? Он познакомил ее с каким-то поэтом-лауреатом, чтобы она, мол, дарила ему вдохновение.

МИТЧЕНЕР. Ну и как она, справилась?

МИССИС ФАРРЕЛЛ. Да что б я знала. Все, на что ее хватило, это подойти к нему и сказать со всей возможной любезностью: «Милый мой, накидай для меня набросок». Она в светских манерах все еще как свинья в апельсинах. Что же касается униформы, то вам придется взять вещи генерала Сэндстоуна. Он единственный в нашем заведении, который не отдал парадную форму на потеху.