Текст книги "Толкование на четырнадцать Посланий святого апостола Павла"

Отделение третье

(6, 12) Да не царствует убо грех в мертвеннем вашем теле, во еже послушати его в похотех его. Царская власть от власти тиранической отличается тем, что подвластными тирании делаются невольно, а власти царской подчиняются охотно. Посему Апостол советует не поддаваться владычеству греха, потому что Владыка, вочеловечившись, сокрушил царство его. И как предписывает законы смертным, еще имеющим страстное тело, то узаконяет соразмерное с немощью и не говорит: «Да не тиранствует», но: Да не царствует грех. Ибо одно свойственно греху, а другое – нашему расположению. Возбуждение и смятение страстей происходит в нас по природе, а приведение в дело запрещенного зависит от нашего расположения. Но Апостол показал и кратковременность борьбы, назвав тело смертным. Ибо, когда постигает его смертный предел, прекращается и приражение страстей. Посему повелевает нам не прекращать тиранию греха, но не покоряться греху, когда он без меры воспламеняет телесные пожелания.

(13) Ниже представляйте уды ваша оружия неправды греху. Апостол, упомянув о царской власти, по необходимости показал и всеоружие ее и научил нас, каким способом приобретается победа. Ибо вместо оружия против нас грех употребляет наши члены.

Но представляйте себе Богови яко от мертвых живых. Сие говорил уже и выше: Такожде и вы помышляйте себе мертвых убо быти греху, живых же Богови, о Христе Иисусе, то есть вы спогреблись Христу и с Ним совоскресли, посему вы мертвы греху и взыщите другой жизни.

И уды ваша оружия правды Богови. Апостол показал, что тело не есть что-либо худое, но создание благого Бога, потому что, если хорошо или для добра управляется душою, может служить Богу. Посему наклонность произволения к худшему как бы некие оружия греху доставляет в членах и, обратно, расположение воли к доброму уготовляет члены на служение Божественным законам. Ибо и язык целомудренного певца произносит подобающее Богу всяческих песнопение, а язык упившегося и сумасбродного с неистовством издает нестройные звуки хулы. Так украшается он словами истинными и оскверняется лживыми. Так и глаз усматривает целомудренное и непотребное, жестокое и человеколюбивое, так и рука и убивает, и милует – одним словом, все члены тела бывают и оружиями правды, если хочет того ум, и также оружиями греха, когда возлюбит он владычество греха. Божественный же Апостол показывает в том и другом удобство победы.

(14) Грех бо вами да не обладает, – говорит Апостол. Ибо не одно уже естество ведет борьбу, но имеет содействующую благодать Духа. Сие и присовокупил: Несте бо под законом, но под благодатию. Объясняет же, что прежде Благодати Закон учил только, что должно делать, а не подавал никакой помощи приемлющим Закон. А Благодать с законоположением дает и пособие. Посему-то законоположение Благодати совершеннее Закона, потому что помощью уничтожает трудность. Потом Апостол снова решает возражение.

(15) Что убо: согрешим ли, зане несмы под законом, но под благодатию? Дал место сему возражению для любителей споров и сперва отвергнул, показав нелепость, сказал: Да не будет, а потом пространнее излагает противоположную мысль.

(16) Не весте ли, яко емуже представляете себе рабы в послушание, раби есте, егоже послушаете, или греха в смерть, или послушания в правду? Кому решишься служить, приказаниям того надлежит повиноваться. Ибо невозможно в одно время служить двум господам. А правда и грех прямо друг другу противоположны. Сие и Господь изрек в Священном Евангелии: Никтоже может двема господинома работати (Мф. 6, 24).

(17) Благодарим убо Бога, яко бесте раби греху, послушасте же от сердца, в оньже и предастеся образ учения. Апостол и перемену в них показал, и обнаружил радость о том, воздав хвалу Богу. Ибо говорит:

«Были вы рабами греха, но по свободному изволению свергли с себя владычество его и возлюбили духовное учение».

(18) Свобождшеся же от греха, поработистеся правде. Свергнув рабство греху, приняли на себя иго праведности. Посему невозможно, имея на себе иго сие, следовать велениям греха.

(19) Человеческо глаголю, за немощь плоти вашея. Увещание соразмеряю с естеством, ибо знаю, какие страсти возбуждаются в смертном теле.

Якоже бо представисте уды ваша рабы нечистоте и беззаконию в беззаконие: тако ныне представите уды ваша рабы правде во святыню. Сим показал, что осуждения достойно не тело, но худо управляющее им изволение. Требует же от нас не чего-либо невозможного, но того, чтобы принести в дар праведности то одно, что принесли в дар греху. И греху повиновались мы, когда повелевал беззаконно, но если покоримся праведности, она доставит нам освящение.

(20) Егда бо раби бесте греха, свободна бесте от правды. Ибо исполняли веления одного греха, не принимали же законов праведности.

(21) Кий убо тогда иместе плод? Скажите, какие выгоды греха? Лучше же сказать, излишне и спрашивать о сем, ибо и молча признаетесь вы в его вреде, потому что покрываетесь стыдом. Сие и присовокупил Апостол:

О нихже ныне стыдитеся. Если кто и крайне бесстыден, и тот по прекращении удовольствия чувствует стыд. Сверх сего Апостол показывает еще боль ший и худший плод греха.

Кончина бо онех смерть. Разумеет же смерть не эту временную, но вечную.

(22) Ныне же свобождшеся от греха, порабощшеся же Богови, имате плод ваш во святыню: кончину же жизнь вечную. Апостол в словах сих греху противопоставил Бога, стыду – святость, вечной же смерти – жизнь вечную.

(23) Оброцы бо греха смерть. Поскольку грех древле царствовал, а ныне самоуправствует и оружиями его назвал Апостол худо управляемые члены, то справедливо и награду за грех назвал оброком. А так обычно Апостол именует выдаваемое воину на его содержание. Ибо и в Послании к Коринфянам говорит: Кто воинствует своими оброки когда? (1 Кор. 9, 7).

Дарование же Божие живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем. Здесь сказал не «награда», но дарование, потому что вечная жизнь – Божий дар. Если бы кто преуспел в самой высокой правде, то вечные блага не уравновешиваются временными трудами. Сказав сие о том, что жительствующим по Благодати не должно грешить снова, обращает слово к сравнению Закона и Благодати и показывает силу одного и немощь другого и учит, что с явлением Благодати Закон прекратился. Начинает так:

(1) Или не разумеете, братие: ведущым бо закон глаголю: яко закон обладает над человеком, во елико время живет? «И вы сами, воспитанные в Законе, в точности знаете, – говорит Апостол, – что Закон имеет силу над теми, которые еще живы». Приводит же и пример, соответственный тому, о чем идет речь, и говорит:

(2) Ибо мужатая жена живу мужу привязана есть законом: аще ли же умрет муж ея, разрешится от закона мужескаго. Потом излагает сие яснее.

(3) Темже убо живу сущу мужу прелюбодейца бывает, аще будет мужеви иному: аще ли умрет муж ея, свободна есть от закона, не быти ей прелюбодейце, бывшей мужу иному. То есть Закон называет прелюбодейцею не ту, которая по смерти супруга сочетается с другим, но ту, которая еще при жизни сожителя имеет связи с другим, ибо последнюю, как поругавшую закон супружества, повелевает он наказывать. Посему явствует из этого, что, если муж кончит жизнь, овдовевшей законно, а не противозаконно вступить в брак с другим. И хотя божественный Апостол знал, что Закон и живым давал право расторгать брак, когда он был им не по сердцу, однако же внимал Владычнему учению, в котором сказано, что Моисей дал закон сей по жестокосердию иудеев (Мф. 19, 8), закон же естественный не допускал сего, потому что, как сказано, одного мужа и одну жену создал Бог, самым сотворением постановив закон о супружестве. И потому-то Апостол, оставив сие, перешел к закону об умерших и присовокупил:

(4) Темже, братие моя, и вы умросте закону телом Христовым, во еже быти вам Иному, воставшему из мертвых. [Апостолу] в соответствии с примером следовало бы сказать: «Закон умер», то есть перестал иметь силу, но он, снисходя к немощи иудеев, потому что они весьма уважали Закон, и чтобы не дать повода к осуждению Закона еретикам, нападавшим на Ветхий Завет, не сказал, что Закон перестал, но говорит: «Мы умерли Закону в спасительном Крещении, а потом, снова воскресши, сочетались с другим, восставшим из мертвых, то есть с Владыкою Христом». И поскольку сочетанием и браком назвал веру в Господа, то вследствие сего показывает и плод брака и говорит:

Да плод принесем Богови. Какое же это плодоношение? Чтобы члены наши сделались оружием праведности. С великою же мудростью доказал Апостол, что самый Закон повелевает сочетаться со Христом, потому что не воспретил, как сказано, жене по кончине первого мужа вступать в супружество с другим. Потом показывает еще и различие.

(5) Егда бо бехом во плоти (то есть вели жизнь подзаконную, ибо плотию наименовал Апостол законоположения, данные плоти о пище, о питии, о проказе и тому подобные), страсти греховныя, яже законом, действоваху во удех наших. Не сказал: «яже под Законом», но: яже законом, потому что Закон не побуждал ко греху, но осуждал во грехе; грех же худо пользовался тем, что было добро. И не члены наши произвели грех, но нашими членами наклонность души к худшему дала свободу действенности греха. К чему же это послужило? Во еже плод творити смерти. Сим научил нас Апостол, что до Благодати, живя под Законом, подвергались мы сильнейшим приражениям греха, потому что Закон показывал, что должно делать, но, чтобы сделать это, не подавал к тому помощи.

(6) Ныне же упразднихомся от закона. Опять продолжает щадить Закон и не сказал: «Закон упразднен», но мы упразднихомся от закона, то есть Закон для нас недействителен и мы живем уже не по Закону. И как упразднихомся?

Умерше, имже держими бехом. Ибо, подлежа Закону, приступили ко Крещению, умерши же со Христом и с Ним восстав, сочетались с Законодавцем и не имеем более нужды в жительстве по Закону, потому что восприняли самую благодать Духа. Ибо сие дают видеть последующие слова:

Яко работати нам во обновлении духа, а не в ветхости писмене[66]66
  То есть буквы, буквалистского понимания Ветхого Завета.


[Закрыть]. И дух противопоставил Апостол букве, а новое – ветхому, чтобы буквой указать на Закон, а словом ветхий на отменение Закона. Ибо и устами Иеремии говорит Бог: Завещаю дому Исраилеву, и дому Иудину завет нов, не по завету, егоже завещах отцем их в день, в оньже емшу ми за руку их, извести я от земли Египетския (Иер. 31, 31–32). Посему и Пророком показано различие и то, что с появлением завета нового надлежит устраниться завету ветхому. Сказав сие, божественный Апостол, как исполненный духовной благодати, провидя, что некоторые из еретиков обратят сие в обвинение Ветхого Завета и ветхозаветный Закон припишут иному какому-либо Богу[67]67
  Так называемому демиургу (так считали Валентин, Маркион и др.).


[Закрыть], по необходимости представляет возражения и дает решения.

(7) Что убо речем? Закон ли грех? Апостол в сказанном выше употребил много таких выражений, которые желающим хулить Закон послужили бы поводом к осуждению Закона, если бы он не сделал предлагаемого здесь решения вопросов. Сказано было: Закон привниде, да умножится прегрешение (Рим. 5, 20); и: Закон гнев соделовает (Рим. 4, 15); и: От дел закона не оправдится всяка плоть пред Ним (Рим. 3, 20) и тому подобное. Почему в решении представил возражение самих хулителей и сперва показал, что вопрос хульный, и сопроводил оный решительным отрицанием: Да не будет; потом объясняет пользу Закона.

Но греха не знах, точию законом, то есть Закон не только не есть учитель греха, да не 6удет, но совершенно напротив: он – обвинитель греха, потому что и не знал бы я, что худо, если бы не научил меня он.

Похоти же не ведах, аще не бы закон глаголал: не похощеши. Слова не ведах, не знах не показывают здесь совершенного неведения, но ими выражается, что в Законе получил я ведение более точное, нежели каково естественное мое различение.

(8) Вину же прием грех заповедию, содела во мне всяку похоть. Апостол пытается всем этим доказать, что Закон не подлежит обвинению. Поскольку сказал, что с изданием Закона умножились грехи, то, чтобы не подумал иной, будто бы Закон тому причиною, по необходимости показывает способ, каким действовал грех, именно, что он, издание Закона обратив в повод к борьбе, преоборол немощный помысл. Без закона бо грех мертв есть. Пока нет Закона, показывающего то, что должно делать, и запрещающего то, чего не должно делать, грех не имеет места. Потом Апостол объясняет сие примером.

(9) Аз же живях кроме закона иногда. Адам до преступления не имел страха смертного.

Пришедшей же заповеди, грех убо оживе, (10) аз же умрох. Как скоро Бог дал заповедь о древах, немедленно приступил к жене диавол в образе змия и употребил те самые льстивые слова; она же, обольстившись и увидев красоту плода, была побеждена сластолюбием и преступила заповедь и тогда же вместе с Адамом, потому что и он вкусил с нею плода, услышала смертный приговор (Быт. 3, 19).

И обретеся ми заповедь, яже в живот, сия в смерть. Апостол все приводит в защищение Закона и заповеди, обличает же лукавство греха. Ибо говорит: «Заповедь – подательница жизни, но обращение к худшему породило смерть». Для сего, собственно, и сказал: обретеся, желая показать, что иная была цель Закона, иное же произошло по причине греха.

(11) Грех бо вину прием заповедию, прельсти мя, и тою умертви мя. Апостол то же самое, что и прежде, сказал иным образом.

(12) Темже убо закон свят, и заповедь свята и праведна и блага. Апостол законом называет Закон Моисеев, а заповедью – заповедь, данную Адаму. И увенчал последнюю большими похвалами, конечно, потому, что она от многих подвергается большим обвинениям. Ибо живущие нерадиво и не любящие трудов добродетели обвиняют и Владыку Бога в том, что дал заповедь. Если не знал Он, говорят, что будет, то не предведущий будущего может ли быть признан и Богом? Если же, предвидя преступление, дал заповедь, то Сам есть виновник преступления. Но рассуждающим так надлежало знать, что существам разумным свойственно распознание и хорошего, и противного тому, потому что естество существ неразумных лишено такого различения. Волк хищен, лев кровожаден, медведи и барсы делают то же и не имеют чувства греха и совести, уязвленной тем, что сделано. А человек, если и никого нет при совершении дела, стыдится и боится того, на что отваживается, потому что совесть готовит против него обвинение. Поэтому имеющим такую природу возможно ли жить без Закона? Для того-то Бог и дал заповедь, чтобы человек и природу свою познал, и боялся Законодателя.

Можно же усмотреть и человеколюбие Законодателя, потому что дал не какой-либо неудобоисполнимый закон, но который можно было и без малого труда сохранить. Предоставил пользоваться всеми деревьями, запретил же вкушать с одного, не потому что позавидовал ему в одном (возможно ли сие было для того, Кто предоставил ему власть над всем?), но чтобы обучить его уставам рабства, внушить преданность Творцу и, как существу разумному, дать случай к упражнению. Если же, преступив заповедь, подвергся смертному определению, то служит это к обвинению не давшего, но преступившего заповедь. Врач, приказывая больному удерживаться от холодного питья, не по зависти делает сие, но имея в виду здоровье больного. Если же он, не сохранив приказания, пьет воду, то сам на себя навлекает вред, а врач не подлежит обвинению. И Владыка Бог и самого Адама, и весь род его удостоил всякого о них попечения. И не говоря о прочем, приступаю к самому главному. Ради Адама и ради рода его вочеловечилось Единородное Слово, и положило конец владычеству смерти, получившему начало от Адама, и обетовало воскресение, и уготовало Небесное Царство. Таким образом, Бог и преступление Адамово знал, и уготовал будущее исцеление. Посему-то божественный Апостол назвал заповедь святою, праведною и благою; святою, как научившую должному; праведною, как правдиво произнесшую приговор на преступников; благою, как уготовляющую жизнь хранящим ее. Потом предлагает новое еще недоумение.

(13) Благое ли убо бысть мне смерть? И снова, как обычно ему, отрицает сие: Да не будет — и указывает причину бедствий.

Но грех, да явится грех, благим ми содевая смерть. Сказанное Апостолом неясно по причине большой краткости. Значит же сие, что благое, то есть Закон и заповедь, показывает мне грех, то есть показывает, что он худ и зол. Как же показывает? Содевая смерть. По плоду узнаю дерево, видя смерть, начинаю ненавидеть матерь смерти. А учитель мне в этом – Закон. Посему худ не Закон, научающий сему, но грех, приводящий к смерти. А грех производится наклонностью нашего произволения к худшему.

Да будет по премногу грешен грех заповедию. Ибо хотя и природа указывает нам грех, но Закон точнее научил нас преизбытку его лукавства. Сие же: Да будет — сказано с опущением; подразумевается же: «Да будет явно». Ибо сие говорили мы и выше. Но грех, да явится грех, благим ми содевая смерть: да будет по премногу грешен грех заповедию, то есть да сделается явным вследствие заповеди, что премного грешен, или лукав, грех. Потом Апостол, как превосходный какой живописец, изображает борьбу нашей природы и греха.

(14) Вемы бо, яко закон духовен есть. Снова увенчивает Закон похвалою. Ибо что досточестнее сего наименования? Он написан, говорит Апостол, Духом Божиим; сей благодати приобщившись, блаженный Моисей написал Закон.

Аз же плотян есмь, продан под грех. Апостол выводит на середину человека до Благодати, волнуемого страстями. Ибо плотяным называет не улучившего еще духовной помощи. А сие: продан под грех — уразумеем из пророческого изречения. Сказано: Се грехми вашими продастеся (Ис. 50, 1). То же и здесь говорит Апостол: «Предался я греху и сам себя продал ему».

(15) Еже бо содеваю, не разумею, потому что препобеждаемый сластолюбием, а также упивающийся страстью гнева не имеет ясного ведения о грехе, но по прекращении действия страсти начинает ощущать зло. Не еже бо хощу, сие творю: но еже ненавижду, то соделоваю. Вот заслуга Закона – показать, что это худо, и вложить в душу ненависть к этому. А словами «чего не хочу» и «что ненавижу» выражается не необходимость, а немощь, потому что не какою-либо необходимостию и не каким-либо насилием принуждаемые согрешаем, но увлекаемые сластолюбием делаем то самое, чем гнушаемся как беззаконным.

(16) Аще ли, еже не хощу сие творю, хвалю закон, яко добр. Самую эту ненависть, какую имею ко греху, имею, заимствовав ее у Закона. Следовательно, оправдываю Закон и сознаюсь, что он добр.

(17) Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех. Сие имеет нужду в объяснении и требует обширного изложения. Тело, по преступлении заповеди сделавшись смертным, приняло в себя страстные движения, ибо при их посредстве совершается все касающееся настоящей жизни; пожелание нужно не только ради пищи, но и ради чадородия, ради земледелия и ради других искусств; когда нет пожеланий, ничто это не делается. Оно содействует нам и к преуспеянию в добродетели, ибо не желающий оного не выносит трудов, нужных для сего. Оно производит в нас и божественную любовь. Посему соразмерность пожелания содействует добрым делам, а неумеренность его производит невоздержность. Ибо оно же заставляет посягать на чужие супружества, желать не принадлежащего нам, грабить, раскапывать гробы, осмеливаться на убийства и делать иное сему подобное. Посему-то Бог всяческих [в человеческой душе] с вожделением сочетал гнев, чтобы ограничить неумеренность [первого]. Впрочем, и для гнева нужно нечто, полагающее предел его ненасытности. Посему как горячее растворяем очень холодным и слишком холодное умеряем горячим, так создавший нас Бог, вложив в нас сии два страстных [начала], одно другому прямо противоположные, научил неумеренность каждого из них ограничивать другим. И приставил к ним ум, как возницу к каким-то молодым коням, наложил на них ярмо рабства, узаконив нести оное [ярмо] ровно. И если случится когда-нибудь пожеланию простереться далее меры, повелел возбудить гнев, чтобы он, устремившись, сделал ярмо опять ровным; а если гнев придет в страсть неумеренности, приказал привести снова в движение пожелание и наказать неумеренность гнева. Посему так правит ум, когда трезвен и целомудрен; вознерадев же и опустив бразды, дает коням волю скакать и сам несется и падает с ними в пропасти и стремнины. Это и выразил здесь божественный Апостол: Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех, грехом называя рабство ума и владычество страстей; ум не сам содевает, потому что ненавидит делаемое, но владычество страстей действует при этом.

(18) Вем бо, яко не живет во мне, сиречь в плоти моей, доброе. Апостол разумеет преобладание страстей, какие привнесло тело, сделавшееся смертным, и умножило нерадение ума.

Еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе не обретаю. «Ибо ревность к добру заимствовал я от учения Закона, однако же остаюсь немощным в приведении ее в деятельность, не имея посторонней помощи».

(19) Не еже бо хощу доброе, творю: но еже не хощу злое, сие содеваю. (20) Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Сие сказал Апостол яснее прежнего.

(21) Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе (здесь должно поставить знак препинания): яко мне злое прилежит. Опять по краткости Апостол выразил сие неясно. Разумеет же, что и «Закон кажется мне добрым, потому что хвалю предписываемое им как нечто хорошее и сам, подобно ему, люблю доброе, а противное тому ненавижу. Но, однако же, прилежит мне злое, то есть грех, потому что имею смертное и страстное тело, душевную нерадивость и немощь». Потом Апостол яснее показывает борьбу ума и страстей.

(22) Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку. Под внутренним человеком разумеет Апостол ум.

(23) Вижду же ин закон во удех моих, противувоюющь закону ума моего и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих. Законом греховным называет грех. Действует же он, когда телесные страсти рвутся, а душа по причине изначала укоренившейся в ней лености не может удержать их, но, отринув собственную свою свободу, соглашается раболепствовать им, однако же, и раболепствуя, ненавидит рабство и хвалит обвинителя рабства. Все сие изобразил Апостол, чтобы показать, какими мы были до Благодати и какими сделались по Благодати, и, как бы олицетворяя в себе тех, которые до Благодати воюемы были грехом, как окруженный врагами, увлекаемый в плен и неволю, принуждаемый рабствовать и не усматривающий никакой посторонней помощи,

горько воздыхает и сетует, показывает же, что Закон не в силах помочь, и говорит:

(24) Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея? (25) Благодарю Бога моего Иисус Христом Господем нашим. Апостол тело наше называет телом смерти, как сделавшееся подвластным смерти, то есть смертным, ибо душа бессмертна. «Один Господь наш Иисус Христос, – говорит Апостол, – освободил нас от горького владычества, сокрушив смерть и обещая нам бессмертие, беструдную и беспечальную жизнь без борьбы и греха. И хотя насладимся сим в будущей жизни, однако и в настоящей, пользуясь благодатию Всесвятого Духа, не одни ополчаемся против страстей, но, ее имея помощницею, можем преодолевать их. Темже убо сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному».