Электронная библиотека » Бонапарт Наполеон » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Афоризмы"


  • Текст добавлен: 31 декабря 2013, 17:02


Автор книги: Бонапарт Наполеон


Жанр: Зарубежная публицистика, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Наполеон
Афоризмы
Мысли и максимы узника Святой Елены

I

Когда народ продажен, беспомощен любой закон, кроме тирании.


II

Как всякого властителя, свершившего вы дающиеся деяния, меня нередко переоценивали; но сам я всегда сознавал свою истинную цену.


III

Европейские монархи построили свои армии по образцу моей. Это вполне естественно; но главное ведь – знать, как ими управлять.


IV

Я очень мало забочусь о мнении парижан: они как те трутни, что беспрестанно жужжат, а смыслят в серьезных вещах не более чем мартышка в метафизике.


V

Я не буду писать до тех пор, пока лондонским клеркам не наскучит читать мои письма.


VI

С тех пор как я взял бразды правления в свои руки, мой главный советчик всегда находился в моей голове; и я был прав: ошибался я, лишь прислушавшись к своим советникам.


VII

Говорят, я оскорбил прусскую королеву, – ничего подобного. Я сказал ей: «Женщина, возвращайся к швейной иголке, сиди дома с семьей». Она обиделась, – но я не виноват. Я даровал свободу ее дорогому Хатцфельду, который, не будь ее, был бы расстрелян.


VIII

Надо признать, что судьба, играя с человеком, прелюбопытно устраивает дела в мире.


IX

Людовик XIV зимой выиграл Франш-Конте, но в ноябре он не дал бы сражения под Москвой.


X

Так союзники всерьез опасаются меня? Не советую им посягать на мое величие, это может им здорово повредить.


XI

В Потсдаме я нашел великолепную шпагу Фридриха и ленту, которой он перевязывал свои указы; и эти трофеи я ценю много больше, чем все миллионы, выплаченные мне Пруссией.


XII

Ваши подчиненные никогда по-настоящему не поддержат вас, если только не будут уверены, что вы непреклонны.


XIII

Я знаю анекдоты о европейских дворах, которые могут потешить современный мир, но мне чужда сатира.


XIV

Когда боль и дела покидают меня, я перечитываю Макиавелли, и теперь еще больше убежден, что он не смыслит ничего.


XV

Мой план высадки в Англии был грандиозен; я взялся построить порты и корабли. Брюи показал себя достойным помощником в этом предприятии; он взрастил пламенный ум в слабом теле.


XVI

Европейские журналы довольно несправедливо сравнивают террор 1793 и 1815 годов: не вижу ни малейшего сходства между ними: в одном все грандиозно, ужасающе и величественно, в другом же все подло, низко и мелочно. В 1793-м головы поправших закон довольно часто падали одновременно с головами их жертв; в 1815-м трусы и негодяи безрассудно проливали кровь побежденных и пили кровь преимущественно ради удовольствия ее пить. Режим 1793-го поглотил его собственных детей; режим 1815-го оставил их в живых. Никаких положительных последствий этого я не замечаю.


XVII

Нерешительность действует на принцев так же, как паралич – на движения ягнят.


XVIII

Если бы «Илиада» Гомера была написана современником, она бы никому не понравилась.


XIX

У моих солдат нет вины предо мной; это я виновен пред ними.


XX

Те, кто ищет счастья в роскоши и беспутстве, подобны людям, предпочитающим великолепие горящей свечи солнечному свету.


XXI

Я сделал достаточно для потомков: я завещал свою славу сыну, а памятники – Европе.


XXII

Вульгарное тянется к великим; и не ради их самих, а ради их могущества, а те достигают своего из тщеславия или потому, что хотят этого.

XXIII

Аббат де Прадт писал проповеди, планы военных кампаний и исторические сочинения; у него превосходный вкус на романсы, и он забавный архиепископ.


XXIV

У муниципального управления есть преимущества. Его недостаток в том, что оно не монархическое. Подданные слишком далеки от власти; это знание очень пригодилось бы древним галлам. Цезарю, завоевавшему их, такое управление пришлось по душе.


XXV

Справедливый человек – образ Бога на земле.


XXVI

Мы слабы из-за лени или недоверия к самим себе; горе тому, в ком сочетаются обе эти причины: если это простой смертный, то он ничтожен; если король, то он ничтожен вдвойне.


XXVII

Путешествие в Сен-Клу было всего лишь маскарадом; пыл революции и партии не могли противостоять мне и Франции. Фракции были в меньшинстве; они сделали единственное, на что были способны, – они сбежали. Еще были группы, которые более чем запутались в своих рядах; а также тот, кто выступал в роли Брута и двадцать четыре часа спустя был весьма обязан мне за то, что его выбросили вон.


XXVIII

Глупец имеет огромное преимущество перед образованным человеком: он всегда доволен собой.


XXIX

Если вы хотите узнать, сколько у вас настоящих друзей, попадите в беду.


XXX

До Ватерлоо я думал, что в Веллингтоне таится военный гений. Сведущие люди были поражены, когда он выстоял при Мон-Сен-Жан[1]1
  Так французы часто называют битву при Ватерлоо. – Примеч. переводчика.


[Закрыть]
: если бы не этот случай, ни один англичанин не ушел бы от меня. Он должен благодарить за свою удачу прежде всего счастье, а затем – пруссаков.


XXXI

Древняя Греция известна семью мудрецами; в Европе я не вижу ни одного.


XXXII

Между остроумием и здравым смыслом гораздо большая пропасть, чем люди склонны считать.


XXXIII

В Европе копируют мои законы, устанавливают подобные моим учреждения, заканчивают мои начинания, перенимают мою политику, подражают многому, вплоть до того тона, который задавал мой двор: значит, мое правление было не столь абсурдно и нелепо, как о том говорят.


XXXIV

Храбрость – судьбоносная монетка: кто-то, дрожащий перед топором экзекутора, смело встретит смерть от руки врага. Существуют лжехрабрецы, так же как и поддельные монеты. Словом, храбрость – врожденное качество; мы не можем получить его по своему желанию.


XXXV

Старые, заново оштукатуренные монархии держатся до тех пор, пока народ не почувствует в себе силы; такие сооружения всегда начинают рушиться от самого основания.


XXXVI

Ищущие почитания подобны любовникам: обладание преуменьшает ценность желаемого.


XXXVII

За свою жизнь я совершил немало ошибок; величайшей было вручение моей персоны англичанам: я поверил в то, что они следуют законам чести.


XXXVIII

Франция неисчерпаема; я испытал ее после войны с Россией и в борьбе против коалиции 1815 года, но она продолжала изобиловать сокровищами и солдатами. Такая страна никогда не будет покорена или разорена.


XXXIX

Вернейший способ оставаться бедняком – быть честным человеком.


XL

От десяти говорящих больше шума, чем от десяти тысяч тех, что молчат; вот ключ к успеху всех крикунов на трибунах.


XLI

Короли и обманутые мужья всегда последними замечают свое дурацкое положение.


XLII

Пытливый ум может охватить все, но невозможно достичь всего на свете.


XLIII

Я побеждал королей во имя власти; короли побеждали меня во благо народа: они совершили большую ошибку, лишив меня трона. Подождем же конца игры.


XLIV

Я предпочитаю весомый аргумент утонченному красноречию: дела всегда лучше слов.


XLV

При принятии решений люди делятся на две группы: на тех, кто их принимает, и тех, кто использует решение других.


XLVI

Мне нравится величественное в искусстве: тут нет среднего; оно либо возвышенно, либо убого.


XLVII

Месть злому человеку – дань уважения добродетели.


XLVIII

Сэр Хадсон Лоу – неотесанный тюремщик; это его дело. По тому, как он со мной обращается, ощущается, что он чувствует мое превосходство.


XLIX

Человек – как овца: он следует за первым, кто пойдет вперед. В управленческих же делах нам нужны соратники, без них невозможно довести дело до конца.


L

Твердый ум сопротивляется чувственности подобно тому, как моряк избегает подводных камней.


LI

Привычка обрекает нас на множество глупостей; наибольшая из которых – превращаться в ее раба.


LII

Если бы Корнель жил в мое время, я бы назначил его своим министром.


LIII

Роспуск моей армии займет в истории место в ряду грубейших политических ошибок королевского правления.


LIV

Просвещенной нацией нельзя руководить вполсилы; она требует энергичности, согласия и единства всех публичных решений.


LV

Тот, кто предпочитает богатство славе, подобен транжире, который занимает деньги у ростовщиков и разоряется на процентах.


LVI

В моей жизни было три счастливых дня: Маренго, Аустерлиц и Йена; пока не добавился четвертый – когда я дал аудиенцию императору Австрии во рву.


LVII

Победу одерживают не числом. Александр поверг триста тысяч персов своими двадцатью тысячами македонцев. И я откровенно преуспел в дерзких предприятиях.


LVIII

Палата представителей, которую я создал, завершила свою историю вместе со мной. Она могла спасти Францию, наделив меня неограниченной властью. Двадцать членов фракций потеряли все: им хватило глупости заговорить о конституции в то время, когда Блюхер расположился лагерем в Севре. Мне казалось, я вижу греков восточной империи с Магометом пред ними.


LIX

После моего отречения в 1815-м враг еще мог быть повержен. Я предложил взять на себя командование, но мне отказали. У меня не было никакого личного интереса выступать в роли наблюдателя.


LX

Публика поклоняется религии и восторгается могуществом. Чернь судит о жалованье придворного по количеству его лакеев; толпа судит о величии Бога по числу священников.


LXI

Я за всю жизнь не смог прочесть ни одной страницы Тацита, он страшный болтун; Полибий радует и наставляет меня, у него нет декламаций.


LXII

Мое правление было либеральным, ибо оставалось твердым и суровым. Я рассматривал каждого человека преимущественно как инструмент. Я не особенно принимал во внимание их убеждения, понимая, что главное – следование моим правилам. Моя игра удалась, я создал новую систему.


LXIII

Я обогатил своих офицеров; но мне следовало помнить, что когда человек богат, у него уже нет никакого желания умирать.


LXIV

Отвага укрепляет трон; когда трусость и позор расшатывают его, лучше отречься.


LXV

Я всегда восхищался Митридатом, который думал о завоевании Рима в то время, когда сам был побежден и бежал.


LXVI

Когда я был монархом, каждый раз, когда я пользовался правом помилования, впоследствии всегда раскаивался в этом.


LXVII

В точном наследовании природы не про является трагедия; я предпочитаю группу Лаокоона концу пьесы «Родогун».


LXVIII

Конституционные государства застойны; действия правительства слишком ограничены, что ставит их в самое невыгодное положение в борьбе с могущественными и единолично правящими соседями. Диктатура могла бы помочь им, но она подобна тарану, который пробьет врата столицы еще прежде, чем они будут готовы выдержать удар.

LXIX

Эмигранты, дворяне и священники, потерявшие свои имения и привилегии во время революции, рассчитывали вернуть их с восстановлением старой династии. Они думали, что все еще находятся в Кобленце; они на все смотрели с ложной точки зрения. Они не видели света, они лишь плакали за своими деньгами.


LXX

Старики, которые сохраняют наклонности юнцов, теряют уважение к себе и становятся смешны.


LXXI

Дурак всего лишь утомителен, педант невыносим; никогда не понимал Бональда.


LXXII

Мир физического невероятно узок; правду нужно искать в мире духовном, если хотим проникнуть в глубь политики и войны.


LXXIII

Две партии, ныне существующие во Франции, хоть и разъярены одна на другую, объединяются – но не против конституционного правления, до которого им мало дела, а против кучки честных людей, чье молчание уничижает их.


LXXIV

Когда я появился на политической арене, на ней было всего два типа людей; конституционные объединения, требующие аграрных законов во имя Гракха Бабефа; и фрюктидорианцы, которые хотели управлять с помощью военных судов, ссылок и отставок.


LXXV

Нынешние главы фракций во Франции – карлики, вскарабкавшиеся на ходули. Несколько талантливых людей и множество болтунов.


LXXVI

Был грандиозный протест против того, что называют моим деспотизмом; однако я всегда говорил, что нация не является собственностью человека, который правит ею; сейчас же монархи, установившие конституционное правление, другого мнения.


LXXVII

Если бы юрист Гойе, отступник Сиейес, поверенный Ревбель и старьевщик Мулэн сделались королями, я бы запросто стал консулом; я заручился опытом Монтенотти, Лоди, Арколе, Шебрэйса и Абукира.


LXXVIII

Неудачи Франции начиная с 1814 года обусловлены тем обстоятельством, что идеалистов с виртуозной способностью к манипуляции угораздило дорваться до власти. Это люди хаоса, ибо хаос проник в их разум. Они служат Богу и дьяволу.


LXXIX

Для меня не будет будущего, пока мое время не пройдет. Клевета добирается до меня, лишь пока я жив.


LXXX

Случай – единственный справедливый правитель в мире.


LXXXI

Корысть, что властвует над людьми во всех уголках мира, – это язык, который они выучивают без грамматик.


LXXXII

Вернейшее средство могущества: военная сила, обеспеченная законом и управляемая гением. Такова воинская повинность. Достаточно убедиться в этом могуществе – и противоречия исчезают, а власть крепнет. Какой, в самом деле, смысл во всех аргументах софистов, когда командование действенно? Те, кто подчиняется, обязаны придерживаться отданного приказа. Со временем они привыкают к принуждению; они вынимают шпагу, – и все противоречия рассеиваются как дым.


LXXXIII

Цинизм в действиях – это гибель политики государства.


LXXXIV

Правота обуславливается обстоятельствами; Диагор основывался на отрицании Бога, Ньютон – на утверждении его; во время революции вы можете быть то героем, а то грабителем, подняться на эшафот или обрести бессмертие.


LXXXV

Гоббс был Ньютоном политики; его учение так же хорошо, как и многое другое.


LXXXVI

Когда я положил конец революции, я дал понять обществу, на что я способен, тем самым вызвав неописуемое изумление революционеров.


LXXXVII

Очень многие воображают, что имеют талант править, основываясь лишь на том, что стоят у руля власти.


LXXXVIII

Короли, поправшие корону, чтобы стать демагогами, не могли предвидеть последствий.


LXXXIX

После моего падения судьба призывала меня умереть, но честь приказывала жить.


XC

В хорошо управляемом государстве должна быть установленная религия и контролируемая церковь. Церковь должна быть в государстве, а не государство в церкви.


XCI

Если бы христианство, как уверяют сектанты, могло бы предоставить человеку место, где есть все что угодно, то это было бы самым ценным подарком небес.


XCII

Выдающийся человек по натуре бесстрастен; его очень мало заботит, оценят его или обвинят, он прислушивается к своему внутреннему голосу.


XCIII

Есть люди, которые льстят, а есть такие, которые обижают. Следует опасаться и тех и других, в противном случае нам следует требовать удовлетворения за их деяния.


XCIV

Амбиции для человека то же, что воздух для природы: лишить духовный мир амбиций, а физический воздуха – и прекратится всяческое движение.


XCV

Пороки так же необходимы обществу, как грозы атмосфере. Если нарушается баланс между добром и злом, исчезает гармония – и тогда быть революции.


XCVI

Любой, кто совершает добродетели только в надежде снискать славу, близок к пороку.


XCVII

Красивая женщина радует глаз, мудрая – радует сердце; первая – украшение, вторая – сокровище.


XCVIII

Среди ищущих смерти лишь немногие находят ее в тот час, когда она могла бы оказаться им полезной.


XCIX

Монарху следует позаботиться о том, чтобы богатства не были распределены слишком неравномерно; тогда у него не будет необходимости ни содержать бедняков, ни защищать богачей.


C

Я был богатейшим монархом Европы. Богатство заключается не в количестве драгоценностей, а в пользе, которую из них извлекают.


CI

Если монарх уличен в одном проступке, общественность приписывает ему все остальные; клевета ширится, давая пищу для анекдотов; литературные вороны кружат над трупом, гниль пожирает его; сотни голосов подхватывают невероятные и скандальные обвинения, временами принимаемые на веру потомками. Это клевета Базилио, что летит подобно лесному пожару.


CII

Написано слишком много; я бы предпочел меньше книг и больше здравого смысла.


CIII

Монарх и премьер-министр должны любить славу. Некоторые спорят, что это ни к чему: они препираются подобно лисице, у которой отрезали хвост.


CIV

При высадке в Египте я был удивлен, когда не нашел ничего от былого египетского великолепия, кроме пирамид и куриных вертелов.


CV

Есть очень много льстецов, но очень немногие из них умеют похвалить сдержанно и к месту.


CVI

Однажды история поведает о том, какой была Франция во времена моего восхождения на трон и какова она была, когда я диктовал законы Европе.


CVII

Любая связь с преступником пятнает трон преступлением.


CVIII

Всегда удивлялся, что убийство Пишегрю приписывалось мне; он был ничем не лучше прочих заговорщиков. У меня был суд, чтобы осудить его, и солдаты, чтобы расстрелять. Я никогда не делал бесполезных вещей.


CIX

Падение предрассудков выявило источник власти; короли больше не могут распоряжаться собственными способностями.


CX

Утвердив Почетный легион, я объединил все классы общества одним интересом; это стойкий механизм, который надолго переживет мою систему.


CXI

В правительстве не должно быть никакой частичной ответственности: это лишь плодит ошибки и потворствует игнорированию законов.


CXII

Французы так любят величие, что им даже нравится, как оно выглядит.


CXIII

Главное преимущество, которое я извлек из ситуации на континенте, заключалось в том, что я отличал своих друзей от врагов.


CXIV

Меня не удивляет судьба Нея и Мюрата; они умерли, как и жили, – героями; такие люди не нуждаются в надгробных речах.

CXV

Я дал новый толчок предпринимательству, чтобы оживить французскую промышленность. Десять лет во Франции наблюдался прогресс. Она пришла в упадок, только когда вернулась к своему прежнему плану колонизации и займов.


CXVI

Я совершил ошибку, вторгнувшись в Испанию, ибо не знал духа этого народа. Гранды призвали меня, а толпа отвергла. Эта страна недостойна монарха из моей династии.


CXVII

В день, когда свергнутые правители вновь занимали трон, они утрачивали остатки благоразумия. И было непохоже, что они еще хоть когда-либо к нему прислушаются.


CXVIII

Со времен изобретения книгопечатания на царство было призвано Просвещение, но на деле власти управляют так, чтобы обуздать его.


CXIX

Если бы революционные атеисты не ставили все под сомнение, их утопия была бы не так уж и плоха.


CXX

Девятнадцать из двадцати стоящих у власти не признают морали; но в их интересах убедить мир, что они хорошо распоряжаются своим могуществом; это делает их честными людьми.


CXXI

Нивозские заговорщики не писали на своих стрелах, подобно противникам Филиппа: «Я целюсь в левый глаз правителя Македонии».


CXXII

Коалиция одержала грандиозную победу, когда отправила в отставку всю старую армию. Она не боится новичков; она их еще не испытала.


CXXIII

Когда я отказался от мира под Шатильоном, союзники не видели ничего, кроме моего неблагоразумия, и думали, что это удачный момент, чтобы противопоставить мне Бурбонов. Я не хотел быть обязанным за трон милости иноземцев. Моя честь осталась незапятнанной.


CXXIV

Вместо отступления под Фонтенбло я мог бы драться: моя армия была по-прежнему сильна; но я никогда не хотел проливать французскую кровь в своих личных целях.


CXXV

Когда я высадился в Каннах, там не было ни заговорщиков, ни заговоров. Я пришел с парижскими журналами в руках. Эта экспедиция, которая вошла в историю как рискованная, была совершенно разумной. Мои ворчуны[2]2
  Так Бонапарт называл своих гренадеров. – Примеч. переводчика.


[Закрыть]
были плохо одеты, но в их груди бились бесстрашные сердца.


CXXVI

Вызов брошен Европе; государства второго и третьего порядка, не защищенные главенствующими странами, исчезнут с лица земли.


CXXVII

Мне сказали, что великий критик Фьеве судит обо мне более придирчиво, чем естественный философ[3]3
  Монсеньор Делиль Десаль, умерший несколькими годами ранее. – Примеч. переводчика.


[Закрыть]
. Чем более он разоряется о моем деспотизме, тем более меня уважают французы. Он – наименее значительный из ста двадцати префектов в моей империи. Я не знаю, что он имеет в виду под своей «административной перепиской».


CXXVIII

Философские определения ничуть не лучше определений теологических.


CXXIX

Ривароль нравится мне гораздо больше своими эпиграммами, нежели своими убеждениями.


CXXX

Мораль – искусство гадательное, как наука о цветах; но она является характеристикой высшего разума.


CXXXI

Даже самые величественные вещи могут быть извращены и представлены в самом дурацком виде. Если бы Скаррона подрядили переводить «Энеиду», получился бы бурлеск по мотивам Вергилия.


CXXXII

Политическая свобода, если разобраться, это басня, выдуманная правителями, чтобы усыпить бдительность управляемых.


CXXXIII

Чтобы люди могли быть по-настоящему свободными, управляемые должны быть мудрецами, а управляющие – богами.


CXXXIV

Сенат, который я назвал охранительным, вместе со мной подписал отречение от власти.


CXXXV

Я свел военное искусство к стратегическим маневрам, которые давали мне превосходство над моими противниками. В конце концов они приспособились к моему методу. Всему истекает срок.


CXXXVI

В литературе невозможно сказать ничего нового; но в геометрии, физике и географии все еще может быть какой-то прогресс, если он будет продвигаться хотя бы по шагу в столетие.


CXXXVII

Социальная система, треща по швам, страшится своего надвигающегося падения.


CXXXVIII

Победа всегда достойна награды, будь она достигнута личным везением или приложенными усилиями.


CXXXIX

Моя система образования была единой для всех французов; не законы созданы для людей, но люди – для законов.


CXL

Меня сравнивали со многими выдающимися людьми древности и современности; на самом деле я несхож ни с одним из них.


CXLI

Ни одну музыку я не слушал с таким удовольствием, как татарский марш Мегюля.


CXLII

Мой план высадки в Англии был серьезен. Ничто, кроме событий на континенте, не остановило бы меня.


CXLIII

Говорят, мое падение гарантировало спокойствие в Европе; и забывают, что она обязана именно мне за покой. Я довел революцию до конца. Теперь правительства блуждают без компаса.


CXLIV

Английское министерство покрыло себя позором за нападки на мою персону. Я был премного удивлен, когда прочел в газетах, что я стал арестантом. Я по своей воле поднялся на борт «Беллерофона».


CXLV

Когда в письме принцу-регенту я просил его о гостеприимстве, он упустил прекрасную возможность снискать себе славу.


CXLVI

Все в нашей жизни подчинено расчетам; мы должны поддерживать баланс между добром и злом.


CXLVII

Легче придумывать законы, чем воплощать их в жизнь.


CXLVIII

Законная сила правительства состоит в единстве интересов; в них не может быть расхождений без того, чтобы не нанести себе же смертельный удар.


CXLIX

Союзники доказали, что они хотели добраться не до меня, а до моих достижений и славы Франции; вот почему они наложили на нее контрибуцию в семьсот миллионов.


CL

Конгресс – это басня, совместно слагаемая дипломатами. Это перо Макиавелли, объединенное с мечом Магомета.


CLI

Мне обидно за честь Моро, погибшего в рядах врага. Если бы он пал в своей стране, я бы завидовал его судьбе. Меня упрекали за его изгнание; молва ошиблась: нас было двое, а нужен был лишь один.


CLII

Я дал французам свод законов, который проживет дольше, чем все памятники моего могущества.


CLIII

Считается, что молодому человеку лучше изучать военное дело по книгам; это верный путь воспитания плохих генералов.


CLIV

Храбрые, но неопытные солдаты лучше всего приспособлены к тому, чтобы бить врага. Кроме того, дайте им стаканчик о-де-ви[4]4
  Дословно – «живая вода», может означать либо бренди, либо спирт. – Примеч. переводчика.


[Закрыть]
, прежде чем поведете их в бой, и можете быть уверены в успехе.


CLV

Хочешь сделать хорошо – сделай это сам; таков опыт последних лет моего правления.


CLVI

Итальянская армия пребывала в унынии, когда Директория дала мне командование ею; у нее не было ни хлеба, ни одежды; я показал ей равнины Милана, я распорядился выступить в поход – и Италия была завоевана.


CLVII

После побед в Италии, будучи не в состоянии вернуть Франции ее королевское величие, я принес ей блеск завоеваний и язык подлинного государя.


CLVIII

Пруссия, могущественная на географической карте, политически и морально является самой слабой из четырех монархий-законодательниц Европы.


CLIX

Испания завершила свою партию: у нее не осталось ничего, кроме инквизиции и прогнивших кораблей.


CLX

Ни одной нации не нравится английское ярмо. Люди всегда нетерпимо относятся к игу этих островитян.


CLXI

Когда я предложил экспедицию в Египет, я не намеревался лишать трона великого султана. По пути я мимоходом в течение двадцати четырех часов положил конец правлению мальтийских рыцарей, хотя до этого они успешно сопротивлялись объединенным силам Оттоманской империи.


CLXII

Никогда не видел я такого энтузиазма среди людей, как при моей высадке в Фрежюсе. Все они твердили мне, что сама судьба привела меня во Францию, и в конце концов я и сам в это поверил.


CLXIII

Если бы я хотел быть только вождем революции, моя роль вскоре бы исчерпала себя. Я стал ее повелителем благодаря шпаге.


CLXIV

Спорю на что угодно, что ни правитель России, ни правитель Австрии, ни король Пруссии не хотят принять конституционную монархию; но они поощряют зависящих от них государей сделать это, ибо хотят держать их в узде. Цезарь так легко покорил галлов, ибо они всегда были разобщены, находясь под началом представителей власти.


CLXV

Главное в политике – заполучить обладание необходимым объектом; средства не имеют значения.


CLXVI

Нидерланды – не что иное, как колония России, в которой установлена английская монополия.


CLXVII

Европейская политическая система удручающа; чем больше ее изучаешь, тем больше удивляешься ужасным последствиям ее действий.


CLXVIII

Моего последнего отречения никто не понял, ибо его причины не были обнародованы.


CLXIX

Всегда думал, что это Талейран повесит Фуше; однако, быть может, они пойдут на виселицу вместе. Епископ подобен лисе, оратор – тигру.


CLXX

Самоубийство – величайший из всех возможных грехов. Какое мужество может быть у человека, который дрожит перед любым поворотом колеса фортуны? Настоящий героизм в том, чтобы быть выше всех зол бытия.


CLXXI

Патриотизм Вандеи был поставлен мне на вид в Рошфоре: за Луарой еще оставались солдаты, но я всегда ненавидел гражданскую войну.


CLXXII

Когда офицеру больше не повинуются, он должен оставить командование.


CLXXIII

Власть над мыслью, кажется, принадлежит душе; чем выше наше сознание, тем более совершенен наш дух и тем более морально ответственен за свои действия человек.


CLXXIV

Посредственные правители никогда не могут быть безнаказанно ни деспотичными, ни популярными.


CLXXV

Союзники знали своего Макиавелли; они задумывались над его «Государем»; но ведь мы уже не в шестнадцатом веке.


CLXXVI

Есть произвол, который никогда не может быть стерт из памяти потомков; это мое изгнание на остров Святой Елены.


CLXXVII

Я не составлял плана высадки в Англии, «ибо мне ничего больше не оставалось», как я якобы сказал; я не со брал 200 000 человек на побережье Булони и не потратил восемьдесят миллионов, что бы поразвлечь парижских зевак; план был серьезен, а высадка возможна; но флот Вильнёва все расстроил. Кроме того, английское правительство поспешило разжечь войну на континенте.

CLXXVIII

У французов ощущение национальной гордости всегда в тлеющем состоянии. Ему нужна лишь искра, чтобы запылать.


CLXXIX

Среди всех моих генералов Монтебелло оказал мне наибольшие услуги, и именно его я уважал более всего.


CLXXX

Дезе обладал всеми качествами выдающегося человека; смертью он прочно связал свое имя с великой победой.


CLXXXI

Самые небывалые из всех капитуляций в истории войн – Маренго и Ульм.


CLXXXII

Правительство, члены которого высказывают противоположные мнения[5]5
  Имеется в виду почти равное деление на левую и правую часть палаты. – При меч. переводчика.


[Закрыть]
, способно функционировать лишь в мирное время.


CLXXXIII

Принципы революции проложили маршрут по Европе; вопрос лишь в том, как их регулировать. У меня для этого были и сила, и власть.


CLXXXIV

Ней был человеком мужественным. Его смерть не менее знаменательна, чем жизнь. Уверен, что осудившие его не осмелились даже взглянуть ему в лицо.


CLXXXV

Англичане – нация торговцев, но именно в торговле их сила.


CLXXXVI

Много разного было написано о смерти герцога Энгиенского и капитана Райта; первая не была делом моих рук, а о второй я не знаю ничего; я не мог помешать англичанину, охваченному упадническими настроениями, перерезать себе горло[6]6
  Герцог Энгиенский писал Наполеону, который хотел отложить исполнение приговора; но не доставил письмо до казни; таково реальное положение дел. – Примеч. Лас Каза.


[Закрыть]
.


CLXXXVII

Пятнадцать лет я спал, охраняемый своей шпагой.


CLXXXVIII

Я очень основательно организовал Империю. Судьи аккуратно выполняли законы. Я не поощрял произвол, и механизм работал исправно.


CLXXXIX

Что касается финансов, лучший способ получить кредит – не использовать его; система налогообложения укрепляет финансовые дела, в то время как система займов – разрушает их.


CXC

Мир управляется случаем.


CXCI

В зените своего могущества я мог бы при желании заполучить принцев Бурбонов в свое распоряжение; но я уважал их несчастье.


CXCII

500 турок было застрелено в Яффе; солдатами гарнизона был убит мой парламентер; эти турки были пленниками из Эль-Ариша, которые обещали не участвовать в войне. Мое положение обязывало меня строго соблюдать законы войны.


CXCIII

Полковник Вильсон, который долгое время писал о моей Египетской кампании, утверждает, что я давал яд раненым солдатам моей армии. У генерала, настолько безумного, чтобы отдать такое распоряжение, не будет солдат, готовых сражаться за него. За мистером Вильсоном эту ахинею повторяли по всей Европе. А на самом деле было так: около сотни человек слегло от чумы, они были уже безнадежны; если бы я их оставил, они подверглись бы опасности быть убитыми турками; я спросил доктора Десгенетта, можно ли дать им опиум, чтобы облегчить их страдания; он отвечал, что его долг – только лечить их; на этом вопрос был исчерпан. Через несколько часов все они были перерезаны врагом.


CXCIV

Врачи часто ошибаются; иногда они делают слишком много, в другой раз – недостаточно. Однажды я отдал шестьдесят тысяч франков Корвизарту; это умный человек и единственный надежный врач из всех, кого я знаю.


CXCV

Под Ватерлоо мои войска насчитывали 71 тысячу человек; у войска союзников – около 100 тысяч. И я почти разбил их.


CXCVI

Я взял с собой в Испанию де Прадта на войну с монахами; на ней он вполне преуспел, что удивительно для архиепископа.


CXCVII

Я создал свой век, так же как и я был создан для него.


CXCVIII

Порядок в обществе основан на справедливости. Судьи располагаются в первом ряду на социальной иерархии; никакие почести и уважение для них чрезмерными не будут.


CXCIX

Пруссаки не выдержали и двух часов под Йеной, они в двадцать четыре часа сдали позиции, которые можно было бы держать три месяца.


CC

Я совершил ошибку, не стерев Пруссию с лица земли.


CCI

Моя система на континенте должна была уничтожить английскую торговлю и принести мир всем странам. Единственным недочетом было то, что эта система не могла быть полностью воплощена в жизнь: всего несколько человек ее понимали.


CCII

Полиция – не что иное, как дипломатия в лохмотьях.


CCIII

Чужие глупости никогда не помогают нам стать умнее.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> 1
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации