Текст книги "Песни (сборник)"

 
Какая рыба в океане плавает быстрее всех?
Какая рыба в океане плавает быстрее всех?
Я хочу знать, я хочу знать, я всегда хотел знать,
Какая рыба в океане плавает быстрее всех.
 
 
Я долго был занят чужими делами,
Я пел за ненакрытым столом.
Но кто сказал вам, что я пел с вами,
Что мы пели одно об одном?
Вы видели шаги по ступеням, но
Кто сказал вам, что я шел наверх?
Я просто ставил опыты о том, какая
Рыба быстрее всех.
 
 
Я не хочу говорить вам «нет»,
Но поймете ли вы мое «да»?
Двери открыты, ограда тю-тю,
Но войдете ли вы сюда?
Я спросил у соседа: «Почему ты так глуп?» –
Он принял мои слезы за смех.
Он ни разу не раздумывал о том, какая
Рыба быстрее всех.
 
 
Вавилон – город как город,
Печалиться об этом не след.
Если ты идешь, то мы идем в одну сторону –
Другой стороны просто нет.
Ты выбежал на угол купить вина,
Ты вернулся, но вместо дома – стена.
Зайди ко мне, и мы подумаем вместе
О рыбе, что быстрее всех.
 
 
Какая рыба в океане плавает быстрее всех?
Какая рыба в океане плавает быстрее всех?
Я хочу знать, я хочу знать, я всегда хотел знать,
Какая рыба в океане плавает быстрее всех.
 

1984

 
Они шли так долго,
Что уже не знали, куда;
И в его ладонях был лед,
А в ее ладонях – вода;
И если бы он не смеялся,
Она бы решила, что он немой,
Но он сказал ей: «Как будет славно,
Когда мы вернемся домой».
 
 
Сестра моя, ты альтруист,
Ты не щадишь свечей.
И ты хочешь узнать мой язык,
Но он мой и больше ничей.
А нам уже нужно так мало слов,
И зима почти за спиной.
И знаешь, сестра, как будет славно,
Когда мы вернемся домой!
 
 
Я летел на серебряных крыльях –
О, я был большой эстет!
И с той стороны стекла
Я искал то, чего с этой нет.
И тело мое просило любви
И стало моей тюрьмой;
Все остается точно так же,
Но только я знаю, что я
Возвращаюсь домой.
 

 
Здесь слишком много сквозняка,
Но слишком сильный дух;
Здесь много старых женщин,
Они все читают вслух;
Ко мне подходят люди
С намереньем разбить мне нос,
А ты удивлена, отчего я не живу здесь –
Милая, ты знаешь,
Мне кажется, это странный вопрос.
 
 
В табачном производстве
Все борются за власть,
Или гонят самогон
Из того, что нет смысла красть;
А начальник цеха не был здесь год,
Он на это забил;
А ты удивлена, отчего я не курю –
Милая, ты знаешь,
Может быть я идиот, но я не дебил.
 
 
Один твой друг
Ест ложкой гудрон,
А другой стреляет всех,
Кто знает больше, чем он.
Ко мне подходит некто с автоматом и говорит:
«А бежишь ли ты кросс?»
А ты удивлена, отчего я здесь проездом –
Милая, ты знаешь,
Мне кажется, это ты не всерьез.
 
 
Ты пришла ко мне утром,
Ты села на кровать,
Ты спросила, есть ли у меня
Разрешенье дышать,
И действителен ли мой пропуск,
Чтобы выйти в кино?
Теперь ты говоришь: «Ну куда же ты отсюда?»
Ты знаешь, главное – прочь, а там все равно.
 

 
Дитя рассвета,
Не знавшее света дня,
Смотри – это ветер,
Он чем-то похож на меня.
 
 
Ветер проходит мимо,
Коснувшись дыханьем век,
Оставив тебе любимых,
Оставив себе свой бег.
 

 
Все кончилось так: он долго смотрел в окно,
Потом подошел к стене и надел пальто.
И вышел туда, где снег и ночь,
И сел в трамвай – уехать прочь,
Туда, где есть
Десять прекрасных дам.
 
 
Хозяйка, зевнув, ему подала ладонь,
Сказала: «Еще когда-нибудь зайдите на наш огонь».
А гости сидели за столом
И чинно сосали чай с дерьмом,
И пили за здоровье прекрасных дам.
 
 
И он вышел прочь – куда, он не знал и сам.
Набрав семь цифр, он мерз, подпевая гудкам.
Но трубок никто не поднимал,
Он был один, и мир был мал,
Но все же скрыл
Десять прекрасных дам.
 
 
А дома его ждал застоявшийся дым,
И десять листов, верных его стихам.
И верь не верь, но десять прекраснейших дам
Ждали звонка в свою дверь, его звонка;
Десять прекрасных дам.
 
 
Я кончил писать и тоже встал у окна,
Туда, где видна стена и еще раз стена.
И долго стоял, и синий дым
Ел мне глаза, но я был с ним
И пил до дна здоровье десяти прекрасных,
Десяти прекрасных дам.
 

 
Сын человеческий, где ты?
Скажи мне еще один раз,
Скажи мне прямо, кто мы теперь,
Скажи мне истинно, где мы сейчас;
Ведь я думал, все будет честно,
Шелковый шарф на шлем,
Но это битва при закрытых дверях,
Борьба жизни с черт знает чем,
И кто-то считает, что это подвох,
И кто-то кричит, что провал.
И каждое слово – признак того, что мы
В комнате, лишенной зеркал.
 
 
Сегодня мне снился ангел,
Похожий на Брюса Ли.
Он нес мне жидкость для прочистки мозгов,
Стакан портвейна для хозяев земли.
Но я был мудр и светел,
Я взялся за дело всерьез;
И я умер, выбирая ответ,
Хотя никто не задавал мне вопрос.
А друг мой Ленский у пивного ларька
Сокрушался, что литр так мал;
А очередь хором читала стихи
О комнате, лишенной зеркал.
 
 
Нас всех учили с любовью
Смотреть не вверх, а вперед;
Но любовь стреляет из обоих стволов,
Как только ты выйдешь на взлет.
А что, в самом деле – увлечься
Одной из тех благородных девиц,
Что воткнут тебе под ребра перо,
Чтобы нагляднее было думать про птиц;
Но будь я тобой, я б отправил их всех
На съемки сцены про первый бал,
А сам бы смеялся с той стороны стекла
Комнаты, лишенной зеркал.
 
 
У черных есть чувство ритма,
У белых – чувство вины,
Но есть третьи, без особых примет,
Что смотрят на женщин только ниже спины.
Но я не был сосчитан,
Я видел это со стороны;
Мне как-то странно служить любовником муз,
Стерилизованных в процессе войны,
Где выжил тот, кто был заранее мертв,
А выиграл тот, кто не встал –
И только герои снимают рашпилем грим
Комнаты, лишенной зеркал.
 
 
И вот два достойных занятья
Для тех, кто выше нуля:
Торговля открытками с видом на плешь,
Или дикий крик: «Право руля!»
И значит я списан, как мертвый,
И мне положен конец,
Но я благодарен всем, стрелявшим в меня:
Теперь я знаю, что такое свинец;
И кто-то смеется, как серебряный зверь,
Глядя в наполненный зал;
А я просто здесь, я праздную радостный сон
О комнате, лишенной зеркал.
 

 
Твои самолеты – им никогда не взлететь;
Твои горизонты чисты, твои берега не знают прибоя.
На улицах много людей, но тебе не сказали, что это такое,
Ты бросаешь им золото – тебе не сказали, что это медь;
Из тех, кто был здесь сначала, с тобой остаются лишь трое –
Но, королева, кто позволит им петь?
 
 
Твои глаза – никто не помнит их цвет,
Лишь в клетках поют соловьи неизвестной ученым природы.
Все двери закрыты на ключ, с сумерек и до восхода;
Лишь рыбаки не боятся смотреть тебе вслед.
Тебя обманули – им не позволяют смотреть на воду;
Но, королева, кто погасит их свет?
 
 
А в гавани – паруса из цветных камней,
И матросы в монашеских рясах пьют здоровье жены капитана,
Но в полночь расходятся в кельи – они снимаются с якоря рано,
Им нужно плыть вокруг света – туда, где в полдень темней,
Чем ночью. Их корабль разобрала на части охрана,
Но они уплывут, королева, – есть вещи сильней.
 
 
А ночью время идет назад,
И день, наступающий завтра, две тысячи лет как прожит;
Но белый всадник смеется, его ничто не тревожит,
И белый корабль с лебедиными крыльями уже поднял паруса;
Часовые весны с каждым годом становятся строже,
Но, королева, – сигналом будет твой взгляд.
 
 
Королева, мы слыхали, что движется лед;
Но, когда поднимаются реки, это даже не стоит ответа;
Ладони полны янтарем, он будет гореть до рассвета,
И песнь яблоневых ветвей – ее никто не поет,
Но это не долго, и наша звезда никогда не меняла цвета;
Но, королева, тише: ты слышишь – падает снег;
Да, королева, – это все-таки Новый Год!
 

 
На кладбище грязь, полшестого,
Мать-земля сегодня сыра;
И в ней стоят хорошие парни,
Хотя, должно быть, пьяны с утра.
Но как не пить при такой работе,
И я храню для них водку в пальто;
И мне хотелось бы петь об этом,
Но этот текст не залитует никто.
 
 
Иван спешит на работу,
Он спешит на работу, не торопясь;
Похоже, что ему все равно,
Успеет ли он к девяти часам.
Осенний парк, опавшие листья –
Такая прекрасная грязь.
Он был инженером, теперь он сторож,
Он выбрал себе это сам.
И его Беломор горит на лету,
И это новая жизнь на новом посту.
 
 
Когда я смотрю в окошко,
Я вижу, как кто-то идет
По крыше –
Может быть, это собака (кошка),
А может быть, это крот.
Я вижу не слишком ясно,
Мешает крутой наклон
Той крыши –
Может быть, это букашка,
А может быть, это слон.
 
 
Над ними чистое небо,
Под ними – хрупкий карниз,
И я не знаю, как сделать, чтобы
Помочь им спуститься вниз.
И я сижу у окна и смотрю в пустоту,
И это новая жизнь на новом посту…
 

 
Зеленая лампа и грязный стол,
И правила над столом.
Сторож Сергеев глядит в стакан
И думает о былом;
Но вот приходят к нему друзья,
Прервав его мыслей ход.
И быстро вливают портвейна литр
Сторожу прямо в рот.
 
 
Друзья пришли к нему неспроста,
Пройдя не одну версту.
Они желают видеть его
На боевом посту.
И сторож Сергеев, презрев свой долг,
Ловит беседы нить;
И ставит стулья друзьям своим,
Поскольку им негде пить.
 
 
И он говорит с ними до утра,
Забыв обойти свой двор.
Он пьет, не глядя совсем на дверь,
Куда мог забраться вор;
Но ночь проходит, приходит день,
Как в мире заведено,
И сторож Сергеев упал под стол,
Допив до конца вино.
 
 
Зеленая лампа горит чуть-чуть,
И сменщик уж час как здесь.
А сторож Сергеев едва встает,
Синий с похмелья весь.
И он, трясясь, выходит за дверь,
Не зная еще куда;
Желает пива и лечь поспать
Скромный герой труда.
 

 
Крылья сломались, когда еще воздух был пуст.
Кто мог сказать ему, что за плечами лишь груз?
Кто мог что-то сказать ему – мы знали, что он впереди.
Я шепнул ему вслед: «Лети, мой ангел, лети!»
 
 
Мальчик, похожий на мага, слепой, как стрела,
Девственность неба разрушивший взмахом крыла;
Когда все мосты обратились в прах и пепел покрыл пути,
Я сказал ему вслед: «Лети, мой ангел, лети!»
 
 
Я знаю – во всем, что было со мной, Бог на моей стороне,
И все упреки в том, что я глух, относятся не ко мне.
Ведь я слышу вокруг миллион голосов.
Но один – как птица в горсти;
И я сжимаю кулак: «Лети, мой ангел, лети!»
 

1982

 
Некоторым людям свойственно петь,
Отдельным из них – в ущерб себе.
Я думал, что нужно быть привычным к любви,
Но пришлось привыкнуть к прицельной стрельбе.
Я стану красивой мишенью ради тебя;
Закрой глаза – ты будешь видеть меня, как сны;
Что с того, что я пел то, что я знал?
Я начинаю движение в сторону весны.
 
 
Я буду учиться не оставлять следов,
Учиться мерить то, что рядом со мной:
Землю – наощупь, хлеб и вино – на вкус,
Губы губами, небо – своей звездой;
Я больше не верю в то, что есть что-то еще;
Глаза с той стороны прицела ясны.
Все назад! Я делаю первый шаг,
Я начинаю движение в сторону весны.
 
 
Некоторым людям свойственно пить –
Но раз начав, нужно допить до дна.
И некоторым людям нужен герой,
И если я стану им – это моя вина;
Прости мне все, что я сделал не так,
Мои пустые слова, мои предвестья войны;
Господи! Храни мою душу –
Я начинаю движение в сторону весны.
 

1983

День серебра

 
Сидя на красивом холме
Я часто вижу сны, и вот что кажется мне:
Что дело не в деньгах, и не в количестве женщин,
И не в старом фольклоре, и не в Новой Волне –
Но мы идем вслепую в странных местах,
И все, что есть у нас, – это радость и страх,
Страх, что мы хуже, чем можем,
И радость того, что все в надежных руках;
И в каждом сне
Я никак не могу отказаться,
И куда-то бегу, но когда я проснусь,
Я надеюсь, ты будешь со мной…
 

1984

 
Иван Бодхидхарма движется с юга
На крыльях весны;
Он пьет из реки,
В которой был лед.
Он держит в руках географию
Всех наших комнат,
Квартир и страстей;
И белый тигр молчит,
И синий дракон поет;
Он вылечит тех, кто слышит,
И может быть тех, кто умен;
И он расскажет тем, кто хочет все знать,
Историю светлых времен.
 
 
Он движется мимо строений, в которых
Стремятся избегнуть судьбы;
Он легче, чем дым;
Сквозь пластмассу и жесть
Иван Бодхидхарма склонен видеть деревья
Там, где мы склонны видеть столбы;
И если стало светлей,
То, видимо, он уже здесь;
Он вылечит тех, кто слышит,
И, может быть, тех, кто умен;
И он расскажет тем, кто хочет все знать,
Историю светлых времен.
 

1984

 
Она открывает окно,
Под снегом не видно крыш.
Она говорит: «Ты помнишь, ты думал,
Что снег состоит из молекул?»
Дракон приземлился на поле –
Поздно считать, что ты спишь,
Хотя сон был свойственным этому веку.
Но время сомнений прошло, уже раздвинут камыш;
Благоприятен брод через великую реку.
А вода продолжает течь
Под мостом Мирабо;
Но что нам с того?
Это
Дело мастера Бо.
 
 
У тебя есть большие друзья,
Они снимут тебя в кино.
Ты лежишь в своей ванной,
Как среднее между Маратом и Архимедом.
Они звонят тебе в дверь – однако входят в окно,
И кто-то чужой рвется за ними следом…
Они съедят твою плоть, как хлеб,
И выпьют кровь, как вино;
И взяв три рубля на такси,
Они отправятся к новым победам;
А вода продолжает течь
Под мостом Мирабо;
Но что нам с того –
Это дело мастера Бо.
 
 
И вот – Рождество опять
Застало тебя врасплох.
А любовь для тебя – иностранный язык,
И в воздухе запах газа.
Естественный шок,
Это с нервов спадает мох;
И вопрос: «Отчего мы не жили так сразу?»
Но кто мог знать, что он провод, пока не включили ток?
Наступает эпоха интернационального джаза;
А вода продолжает течь
Под мостом Мирабо;
 
 
Теперь ты узнал,
Что ты всегда был мастером Бо;
А любовь – как метод вернуться домой;
Любовь – это дело мастера Бо…
 

1984

 
Двигаться дальше,
Как страшно двигаться дальше,
Выстроил дом, в доме становится тесно,
На улице мокрый снег.
Ветер и луна, цветы абрикоса –
Какая терпкая сладость;
Ветер и луна, все время одно и то же;
Хочется сделать шаг.
 
 
Рожденные в травах, убитые мечом,
Мы думаем, это важно.
А кто-то смеется, глядя с той стороны –
Да, это мастер иллюзий.
Простые слова, иностранные связи –
Какой безотказный метод!
И я вижу песни, все время одни и те же:
Хочется сделать шаг.
 
 
Иногда это странно,
Иногда это больше чем я;
Едва ли я смогу сказать,
Как это заставляет меня,
Просит меня
Двигаться дальше,
Как страшно двигаться дальше.
Но я еще помню это место,
Когда здесь не было людно.
Я оставляю эти цветы
Для тех, кто появится после;
Дай Бог вам покоя,
Пока вам не хочется
Сделать шаг…
 

1984

 
Каждый из нас знал, что у нас
Есть время опоздать и опоздать еще,
Но выйти к победе в срок.
И каждый знал, что пора занять место,
Но в кодексе чести считалось существенным
Не приходить на урок;
И только когда кто-то вышел вперед,
И за сотни лет никто не вспомнил о нем,
Я понял: небо
Становится ближе
С каждым днем…
 
 
Мы простились тогда, на углу всех улиц,
Свято забыв, что кто-то смотрит нам вслед;
Все пути начинались от наших дверей,
Но мы только вышли, чтобы стрельнуть сигарет.
И эта долгая ночь была впереди,
И я был уверен, что мы никогда не уснем;
 
 
Но знаешь, небо
Становится ближе
С каждым днем…
 
 
Сестра моя, куда ты смотрела, когда восход
Встал между нами стеной?
Знала ли ты, когда ты взяла мою руку,
Что это случится со мной?
 
 
И ты можешь идти и вперед, и назад,
Взойти, упасть и снова взойти звездой;
Но только пепел твоих сигарет – это пепел империй,
И это может случиться с тобой;
Но голоса тех богов, что верят в тебя,
Еще звучат,
Хотя ты тяжел на подъем;
 
 
Но знаешь, небо
Становится ближе;
Слышишь, небо
Становится ближе;
Смотри – небо
становится ближе
С каждым днем.
 

1983

 
В трамвайном депо пятые сутки бал;
Из кухонных кранов бьет веселящий газ.
Пенсионеры в трамваях говорят о звездной войне.
Держи меня, будь со мной.
Храни меня, пока не начался джаз.
 
 
Прощайте, друзья, переставим часы на час;
В городе новые стены, но чистый снег;
Мы выпускаем птиц – это кончился век.
Держи меня, будь со мной,
Храни меня, пока не начался джаз.
 
 
Ночью так много правил, но скоро рассвет;
Сплетенье ветвей – крылья, хранящие нас.
Мы продолжаем петь, не заметив, что нас уже нет.
Держи меня, будь со мной,
Храни меня, пока не начался джаз…
Веди меня туда, где начнется джаз.
 

1983

 
Моя работа проста – я смотрю на свет.
Ко мне приходит мотив, я отбираю слова,
Но каждую ночь, когда восходит звезда,
Я слышу плеск волн, которых здесь нет.
 
 
Мой путь длинней, чем эта тропа за спиной.
И я помню то, что было показано мне –
Белый город на далеком холме,
Свет высоких звезд по дороге домой.
 
 
Но электричество смотрит мне в лицо,
И просит мой голос;
Но я говорю: «Тому, кто видел город, уже
Не нужно твое кольцо».
 
 
Слишком рано для цирка,
Слишком поздно для начала похода к святой земле.
Мы движемся медленно, словно бы плавился воск;
В этом нет больше смысла –
Здравствуйте, дети бесцветных дней!
Если бы я был малиново-алой птицей,
Я взял бы тебя домой;
 
 
Если бы я был…
 
 
У каждого дома есть окна вверх;
Из каждой двери можно сделать шаг;
Но если твой путь впечатан мелом в асфальт –
Куда ты пойдешь, когда выпадет снег?
 
 
Но электричество смотрит мне в лицо,
И просит мой голос;
Но я говорю: «Тому, кто видел город, уже
Не нужно твое кольцо».
 

1984

 
Я видел дождь, хотя, возможно, это был снег,
Но я был смущен и до утра не мог открыть глаз.
Еще одно мгновенье – и та, кто держит нити, будет видна;
Но лестницы уходят вверх и вьются бесконечно –
В этом наша вина;
 
 
В книгах всегда много правильных слов,
Но каждую ночь я вижу все как в первый раз;
Никто не сможет вывести меня из этого переплетенья перил;
Но та, кто смотрит на меня из темноты пролетов,
Не слыхала про крылья,
Она не знает, что это сны.
 
 
Каждый мой шаг вычислен так же, как твой.
И это уже повод не верить словам.
Каждое мое письмо прочитано здесь так же, как там;
Но я хочу сказать тебе, пускай ты не поверишь,
Но знай, это верно –
Она не знает, что это сны.
 

1984

 
Он подходит к дверям, он идет, ничего не ища.
Его чело светло, но ключ дрожит в кармане плаща.
Какая странная тень слева из-за спины,
Зловещий шум лифта, новая фаза войны;
Жизнь проста, когда ждешь выстрелов с той стороны.
 
 
Он ходячая битва, он каждый день выжжен дотла.
Вороны вьют венки, псы лают из-за угла.
Малейшая оплошность – и не дожить до весны,
Отсюда величие в каждом движеньи струны;
Он спит в носках, он ждет выстрелов с той стороны.
 
 
Любой трамвай – гильотина, каждый третий целится вслед.
Риск растет с количеством прожитых лет.
Лиловый и белый – символы слишком ясны,
Не стой под грузом, иначе войдешь в его сны;
Мы двинемся дальше,
Танцуя под музыку выстрелов с той стороны;
Неужели ты не слышишь музыки выстрелов с той стороны?
 

1983

 
Дайте мне глаз, дайте мне холст,
Дайте мне стену, в которую можно вбить гвоздь –
И ко мне назавтра вы придете сами.
 
 
Дайте мне топ, дайте мне ход,
Дайте мне спеть эти пять нелогичных нот,
Тогда меня можно брать руками.
Как много комнат, полных людей;
Прозрачных комнат, полных людей,
Служебных комнат, полных людей,
Но пока нет твоей любви,
Мне всегда
Будет хотеться чего-то еще.
 
 
Дайте мне ночь, дайте мне час,
Дайте мне шанс сделать что-то из нас,
Иначе все, что вам будет слышно,
Это «что вам угодно?»
Может быть, нет, может быть, да,
На нашем месте в небе должна быть звезда;
Ты чувствуешь сквозняк оттого,
Что это место свободно.
 
 
Как много комнат, полных людей,
Служебных комнат, полных людей,
Прозрачных комнат, полных людей,
Но пока нет твоей любви,
Мне всегда
Будет хотеться чего-то еще.
 

1983

 
Здравствуй, моя смерть,
Я рад, что мы говорим на одном языке.
Мне часто нужен был кто-то, кому все равно,
Кто я сейчас,
Кто знает меня и откроет мне двери домой;
Учи меня в том, что может быть сказано мной.
Учи меня – слова безразличны, как нож.
А тот, кто хочет любви, беззащитен вдвойне,
И не зная тебя, движется словно впотьмах –
И каждый говорит о любви в словах,
Каждый видит прекрасные сны,
Каждый уверен, что именно он – источник огня,
И это – тема для новой войны.
 
 
Здравствуй, моя смерть, спасибо за то, что ты есть;
Мой торжественный город еще не проснулся от сна.
Пока мы здесь, и есть еще время делать движенья любви,
Нужно оставить чистой тропу к роднику;
И кто-то ждет нас на том берегу,
Кто-то взглянет мне прямо в глаза,
Но я слышал песню, в ней пелось:
 
 
«Делай, что должен, и будь, что будет», –
Мне кажется, это удачный ответ на вопрос;
Но каждый из нас торгует собой всерьез,
Чтобы купить себе продолженье весны.
И каждый в душе сомневается в том, что он прав,
И это – тема для новой войны.
 
 
Fais se que dois, – adviegne que peut;
C’est commande au chevalier[1]1
  Делай, что должно и будь, что будет. Вот повеление, данное рыцарю. Из старинной рыцарской песни


[Закрыть].
 

1984

 
Спи, пока темно,
Завтра вновь утро случится;
Я открыл окно –
Слышишь, спят звери и птицы.
 
 
А над всей землею горит звезда,
Ясная, как твой смех.
Мы с тобою вместе дойдем туда,
Где горит звезда для всех, для всех.
 

Дети декабря

 
Я просыпаюсь, я боюсь открыть веки,
Я спрашиваю: «Кто здесь, кто здесь?»
Они отвечают, но как-то крайне невнятно.
Все часы ушли в сторону – это новое время.
 
 
Трубы, я слышу трубы… кто зовет нас?
Я въехал в дом, но в нем снова нет места.
Я говорю нет, но это условный рефлекс,
Наверное, слишком поздно; слишком поздно…
 
 
Ты можешь спросить себя:
«Где мой новый красивый дом?»
Ты можешь цитировать Брайана Ино с Дэвидом Бирном,
Но в любой коммунальной квартире
Есть свой собственный цирк,
Шаги в сапогах в абсолютно пустом коридоре.
И ты вел их все дальше и дальше,
Но чем дальше в лес, тем легче целиться в спину.
 
 
И ты приходил домой с сердцем, полным любви,
И мы разбивали его вместе,
Каждый последний раз вместе.
Наши руки привыкли к пластмассе,
Наши руки боятся держать серебро;
Но кто сказал, что мы не можем стать чище?
Кто сказал, что мы не можем стать чище?
 
 
Закрыв глаза, я прошу воду:
«Вода, очисти нас еще один раз»;
Закрыв глаза, я прошу воду:
«Вода, очисти нас еще один раз»;
Закрыв глаза, я прошу воду: «Вода, очисти нас…»
 

1985