Текст книги "Прогулки по Каэнглум. Книга первая. Алиби убогого дракона"

4

Любке решил пройти сквозь контору Мендоса и спуститься по Стоступенной лестнице к площади Звезды, посмотреть на хрустальный купол, перекрывающий площадь, и оттуда уж пойти к Новым воротам.

Его обогнала высокая тонкая дама в длинном бледно-зеленом пальто. В облаке пакетов и коробок. Пролетая мимо, будто не владея ногами, лишь выгнулась оглянуться; заплаканные глаза и виноватый взгляд, иссиня-ночного цвета лицо, пышные каштановые в золото волосы, светло-голубые глаза; белый снежный шарф из велетского батиста. «Говорят, вытканный снежинками, и ни одной одинаковой. Удивительно, как она похожа на того матроса с парома!»

– Excusez-moi, mon seigneur. Mais je urgence, tout à coup, il est nécessaire! Aussitôt que possible!

Дама остановилась возле конторы. Любке открыл перед ней зеркальную дверь, музыкальная машинка пропела о ранах любви, и дама залетела в помещение, за ней вошел Любке.

– Mille fois merci, mon seigneur! У вас есть чего-нибудь стреляющее? Я забыла в спешке дома. Ах, все равно не разбираюсь… где, что и куда нажимать. Димитр, а у тебя? Неважно… Упакуйте, отправьте меня! Они одни в джунглях среди тропических приключений, всегда таких опасных! Эпидемии и наемники, лихорадки и работорговцы, ужасные насекомые с жуткой… как называется пистолет с ветеринарным именем? Не пистолет – револьвер? Такое, как у Стивена? Хеле такая смелая! Ина, милая, здравствуй! Я так и знала, что тебе подойдет! Не правда ли, господа? Серебро, жемчуг и лиловое… Повернись. Как говорит мадам Ланен, без сомнений!

– Орти, милая, возьми платок, ты выплачешь все драгоценные слезы. Твоим ничего не останется! Бальзам, а не слезы.

– Спасибо, Ина. О, твой пирог – панацея! Как ты чудесно внимательна. Димитр… Прошу… Одинокие в лианах… Мои мальчики… Они не смогут без меня…

– Велло, большую коробку, подушку и то стеганое одеяло…

Велло, парень среднего роста, с веселым спокойным лицом, появился в конторе, тут же исчез в каких-то внутренних помещениях и опять появился с большой коробкой почтового цвета, стегаными подушкой и одеялом.

– С красными розами? – спросила дама, умащиваясь.

«Интересная коробка, – удивился Любке. – Все вместилось».

– Обязательно с розами, Орти! Красное на белом. Ина, пожалуйста, термос и кофе. Вязание, книги, винтовка, что еще? Да, пирог.

– Все замечательно, Димитр, спасибо. Спасибо, Ина. Спасибо, Велло. И вам, сударь. Если можно, еще маленький пузырек смарагдовой зелени. И коробочку пуль Сметливого Охотника. На всякий случай…

Крышка закрылась с облегченным вздохом. Опять открылась.

– Совсем забыла, я удрала от Зигфрида, но вы ведь не скажете? Разве что потом… Он бы напросился, а ему нельзя бросать башенный chronomètre…

Орти крышку закрыла, потом снова приоткрыла.

– Хорошо, скажите ему. Все же я старше.

Крышка закрылась. Димитр отворил дверь, и, к удивлению Любке, Велло справился с коробкой один; но не удивился тому, что в проеме увидел синие глаза кобылки Матиаса.

– Здравствуй, Виерд, – между делом поздоровался Димитр так, словно только вчера они пили кофе у Сольво.

– Здравствуй, Димитр, здравствуй, Ина, – так же просто ответил Любке, – решил нарочно сойти по Стоступенной улице. Вас приятно видеть.

– Посидишь?

– Прости, багаж ждет в гостинице. Обязательно зайду. Димитр, та дама в зеленом… знакомое лицо.

– Орти? Ортруна, старшая сестра Зигфрида, механика – смотрителя часов на Ратушной башне, он по совместительству палубный матрос на пароме «Гадрау». Ее сын и муж сейчас в Африке. Экологическая экспедиция. Тебя давно не было, Виерд.

НАВРАП

– Кто там, в облаке? Котоптица? Дернуть за хвост! Нет, мерещится. Флюгер. Понатыкали. Котоптица… каэнглумская дразнилка грифонов. «Кот по небу носится, куриными яйцами носится. Космата грива львиная, да башка куриная…» и прочее занимательное творчество. Не рекомендуется к употреблению человекам мужского пола старше семи лет. Для женщин и девиц грифоны делают исключение, некоторых дам этим обижают. Теперь над Кельдер и к Новым воротам…

ЛЮБКЕ

Любке попрощался, прошел контору. Впереди внизу светился задний фасад театра. Стоступенная улица казалась продолжением кулис – всегда перед премьерой. Театральная улица. «Оставлю на праздник, как и улицу Осгой». Любке завернул влево на переулок-лестницу, решив спуститься на Кельдер здесь, и сразу попал в Опустевшую часть города… В полной темноте, еле просвеченной редкими фонарями, город оставался белым. Но, уходя все дальше, Любке, как ему казалось, прощался со светом. Белый снег не освещал стен, не светился в тупиках и подворотнях. «Надо же? Почему это вдруг?» Тревожное настроение плавно перешло в настроение ожидания чего-то интересного, если не опасного. «От опасения, что опять не сбудется? Наверно, этим мечта очищается, превращается в надежду. Надежда воспитывается терпением. Неужели сама мечта – препятствие к счастью?» Снег не светился, снег стал просто белым.

О каэнглумском снеге рассказывали сказки. Снег мог согреть, укрыв на ночь опоздавшего домой, но мог завернуть в саван…

Дома становились темнее, прохожие не встречались. Улица Кельдер сузилась до тропинки из-за сугробов. Шел медленно, вглядываясь в темень подворотен, проулков и тупиков.

«Неужели, чтобы не бояться, надо туда не смотреть?» – вспоминая детские вопросы, размышлял Любке. Мелькнуло в переулке и пропало. «Кто здесь катает снежные шары?»

Под сводом подворотни светился синеватый фонарь. «Медицинский вертеп?» Две высокие фигуры быстро прошли в арку, их головы вспыхнули финикийским древним пурпуром.

Окна закрыты, двери занесены метелью. Любке вспомнил сказку о говорящих дверях. Дверь под вывеской цветочного магазина приоткрыта, и было видно, как намело внутрь.

Фонари светились, но слабо освещали.

Снег засеребрился, вскинулся прядью; светлое пятно перескочило с сугроба на сугроб и пропало. «Отражение? Открыли окно?» Ни звука. «Луна проглянула? Нет, облака низко и сами неярко подсвечиваются городом».

Любке переходил из одного конуса света в другой.

Он услышал за спиной стук, четыре раза – часто, словно деревянной ложкой по деревянной миске. Не обратил внимания поначалу. Потом все-таки обернулся и никого не увидел. Через некоторое время стук повторился; так же часто простучали четыре раза. «Какой сухой стук в снегу?» Любке еще раз обернулся, даже прошелся немного назад. Кроме его следов, на улице не было ничьих. Ни одна тень не пробежала по стенам и снежным сугробам.

Приоткрытая дверь цветочного магазина примерзла. Любке услышал тихий голос. Невнятный женский. Он осмотрелся и никого не увидел. Посмотрел в проем. Чуть различим прилавок. За ним стояли…

«…Белый кувшин и забытый букет увядших цветов». Голос стал настойчивым. Любке медленно обернулся. Голос шел из-под навеса уличного телефона. Трубка, снятая с рычага, висела и чуть покачивалась.

«Голос телефонистки», – успокоился Любке. Не слушая, повесил трубку. Голос слетел эхом: «…Ты такое чудесное совпадение…» Блеснуло по эбониту и исчезло. Фрисландец оглядел окна домов: «Как нарисованные». Спустился ниже. Дома расступились, давая улице разойтись в площадь. Площадь с трех сторон огорожена домом c новой мансардой. Узкие высокие подворотни в углах закрыты коваными решетками ворот. С четвертой стороны вдоль улицы стоял дом без названия с многоколонным портиком, поднятым на высокий, без окон цоколь. Не парадная, для разъезда автомобилей, конных экипажей, подъезда почтовых и прочих карет; мусорных баков в глубине от улицы. Были и скамеечки. На площади пусто. Окна в домах темны.

Белый квадрат освещался одним фонарем. Баки стояли в ряд по дальней от улицы средней стороне дома, у самой стены. Скамейки были пусты, вернее, засыпаны снегом. Улица безлюдна в обоих направлениях, только перспектива конусов света фонарей в падающем снегу.

У одного бака кто-то откинул крышку и искал, перегнувшись через край…

5

Дежурный Матиас с горячим кофейником в одной руке и корзиной с дровами в другой, пройдя мимо открытого кабинета Мозаик, не удержался и заглянул. Так взглянул бы и на барометр. У стола стоял Александер. На краю стола сидел Стивен. «Александер как на парадном приеме. Всегда. И Стивен – пареньком на заборе. Значит, пока все в порядке. Спросить? Знают ли? Если знают, сами скажут, если нет, то… По виду не похоже, что знают. Повременю». Матиас глянул и пошел дальше по галерее.

Стивен одет всегда так, будто донашивал костюм перед тем, как его выбросить; чистый, но никогда не глаженный. Вязанная супругой безрукавка, каждую неделю разная. Ботинки на толстой подошве с носками-пузырями. Всегда очки – толстые стекла. Очки сидели криво. Он сам не знал почему. Внешность молодого учителя гимназии. В левом, наружном кармане торчала, не помещаясь, рукоять оружия. Вид странный: то ли оружие было большим, то ли карман мал. Костюм сидел на нем мешковато. Оружие не было похоже на оружие в таком положении. Что-то, чем разбивают орехи или что-то заколачивают77
  Оружие Стивена известно всему городу и всегда находит применение хоть раз в день. Стволом могли открыть засов старых ворот башни Паксарг – отверстие замка случайно совпадало с профилем граненого ствола и мушки. Стволом же гнули или выпрямляли гвозди. Пользуясь защитной скобой и спусковым крючком, отворачивали гайки разных калибров. В гнездах для патронов Хеле иногда прятала мелкие предметы для рукоделия, а Стивен – рыболовные крючки. Что однажды спасло князя Каэнглума и грифона, оказавшегося поблизости, а историю города от неудобного поворота. Мало ли на что годился этот сложный предмет. Конечно, Стивен мог и стрелять из него. И стрелял он прекрасно, если так можно сказать о стрельбе.


[Закрыть].

Александер спросил ровным голосом, глядя в окно на снег, когда приедет тот человек из… как сейчас называется страна, которая раньше называлась Фрисландия?

Стивен ответил сложным вопросом:

– Через трое суток? Так сообщили в телеграмме?

Матиас вернулся от секретаря и постучал о косяк двери.

– Входите, открыто, – без выражения разрешил Александер.

– В городе происшествие на площади Новой ратуши, – сообщил Матиас и вывалил дрова у камина. – Четверть часа назад, как уведомили в магистрате.

Стивен улыбнулся Матиасу, но обратился к Александеру:

– Неплохо? Тем более в такую погоду.

– По времени для сообщения хорошо, в остальном плохо, – тем же невыразительным голосом сказал Александер.

– Что может быть, если не… не…

– Большое несчастье, – так же спокойно закончил за Стивена Александер, вставая из-за стола. – Матти прости, не ставь кофейник.

– Да. Как же оставаться дома в такую прекрасную погоду!

Александер рассматривал снег, летевший за высоким окном, и плавно повел ладонью перед собой, словно пробуя воздух на упругость.

– Почему снег не тает, попадая под свет окна? – спросил Стивен.

– Не знаю. Загадка достойная. Но каким образом в эти пятнадцать минут уложилось происшествие и реакция магистрата? Что не менее таинственно, чем не тающий под фонарями снег.

– И само происшествие.

– Пока едем, постарайся придумать о времени и возможности. Самое фантастическое. Новая ратуша не так близко от Старой, а Опустевшая часть завалена снегом.

Можно было пройти пешком, но захотелось прокатиться в снегу. Лошадки Матиаса у ратуши не заметили, и Матиас повел старый автомобиль магистрата. Решили поехать мимо Нижнего рыбного рынка, чтобы выехать на Приозерную, завернуть на Ринги и мимо театра проехать к той самой площади.

– С кормы и наветренной стороны, – пояснил Матиас.

– Ты пират, Матти, – засмеялся Стивен.

Александер промолчал.

– Фантастика? Пожалуй… – Стивен глядел в окно автомобиля на снег, летящий параллельно земле, но по ходу движения. «Попутный снег… Необъяснимое явление, как дождь над Сахарой». – Советник магистрата лично сообщил постовому о происшествии. Как свидетель. Им может быть Мауриц, он живет неподалеку. Конец спектакля – прогулка – происшествие. Советник магистрата после сообщения о происшествии указал на необходимость передонести лично тебе. Тогда тот же Мауриц. Он живет неподалеку. Конец спектакля. Прогулка… Советник магистрата…

– Прости, Стивен, пока достаточно.

– Советников? – спросил Матиас. – Поскольку в совете магистрата весь город, можно себя не ограничивать, выбирая самое фантастическое.

– Только один третий фантастический случай! – попробовал обидеться Стивен, но не получилось.

– Постовой – Вайно, племянник советника Лойта Тенделя, но он сегодня не дежурит. Его внеурочное дежурство было бы не самым, но чрезмерно фантастичным, – утешил Матиас.

– Точно. Я и чрезмерность имею в виду, – вздохнул Стивен.

«Я отдал билет бабушке», – думал Александер. «В спектакле играет Олга. Как могла она отказать? Маленькую роль написали для нее за утро. Всем понравилось. Ведущие актрисы приобрели, как они сказали, новые оттенки. „Алина“ и „Хильда“ радовались: „Олга, мы без тебя так не сверкали“. Интересно было бы посмотреть. Как она ходит по сцене, играет свою роль вне самого спектакля. Никому не мешая. Может, она венок на шпиле или одна из сгоревших кукол? Златосеребряная, голубые хрустальные глаза. Представляю, что сказал бы автор, – думал Александер, вспоминая историю размолвки драматурга и художника, рассказанную Мендосом от лица самого живописца. – Что за мысли сегодня?»

НАВРАП

– Новые ворота? Ага, новое сооружение. Человеческий торс? Портновская пандора. Бесстрашный зодчий. Фу, опять половина сикось-накось. Что с ними делать… А что там рядом? Золотой автомобиль! Нет, серебро. Обман… опять обман, иллюзии – рудименты тонкого ума. Легкий желудок не трезвит. Что бы там ни говорили, голод – отец заблуждений…

6

«Трехэтажный дом вытянули в башню… Все же не трещина и не разошедшийся шов, а разрез платья, – глядя на светящуюся линию окон, подумал Любке. – Слышал о нем – зодчий и портной Бодри… Интересно посмотреть на его платья, на что похожи они, если дом похож на портновский манекен».

За гостиницей – темень и чуть угадывались дома нового района, такого же темного, как и Опустевшая часть, но темнее и менее каменного. У серебряного автомобиля плоская высокая фигура. В чем-то длинном. Стройный силуэт. Плотно укутанная красным голова. «А ведь это женщина», – понял Любке. Стояла неподвижно, опустив длинные руки. Любке остановился, фигура не шевелилась. «Может, такой куст или часть забора? А какой здесь забор?» Потянуло подойти поближе, разглядеть лицо, отсюда оно выглядело серым пятном. Пересилил себя и пошел дальше, но оглянулся: «Такая плоская? Снега нет ни на прямых плечах, ни на голове. Словно от нее остался только вертикальный срез, но бывают только горизонтальные… Да что ж за мысли?!» Пробежала маленькая собачка. Породистая. Забавная. Такая маленькая – только кисточка хвоста и две кисточки ушей. Любке улыбнулся и успокоился. Вот только показалось, тень гостиницы сдвинулась, опять вернулась на место; снег посветлел и погас. «Светлые тени? Свет облаков? Разве так бывает?»

Пусто и светло. Дежурный разохался, позвал кого-то, пришла горничная, приняла у Любке женщину и увела. Дежурный подал ключ. Рассказывал о багаже. Все делал медленно, будто хотел досмотреть кадры занимательного фильма.

Горничная вошла. Стройная, худенькая девушка. Ее явно предупредили. Зашла под надуманным предлогом – нет салфеток на столе для позднего ужина. Дверь в ванную комнату открыта. Увидела клубы пара и кого-то белее пара, белее кафеля. Кто-то заполнял всю ванную, в высоту от края ванны до потолка, смывал с себя туман, снежную пелену… Алые глаза, большие и строгие. Очень тихий, но внятный голос. Горничная стояла как столб, несмотря на то что голос мягко предложил ей покинуть помещение, закрыв за собой дверь номера.

Вылетев, она запомнила все же: голос попросил ее не закрывать дверь ванной комнаты, что она собралась было сделать.

В коридоре, пустом, сквозном – от одного торца здания до другого, тихом и стерильно светлом, ее ждал дежурный с тележкой.

– Ну как?

– Ох… – только и могла выдохнуть горничная.

– А я что говорю! А мне туда еще идти, понимаешь?

– Да.

– Так-то… – Дежурный покатил тележку к номеру. «Кого к нам заносит? Жили мы, жили…»

Горничная, совсем молодая девушка, стояла у окна в конце коридора. Скошенное окно высотой от пола до потолка; девушка смотрела на снег, на город. За темным провалом Опустевшей части светилась Ратушная площадь. Сетка огоньков вязалась по улицам из темени и сходилась в неяркое пятно неправильной формы. Выше сверкали иллюминированные дворцы Вышгорода.

Ей не было страшно.

Было непривычно.

Ей стало непривычно.

Думала и улыбалась… Она увидела внизу серебряный автомобиль, разглядела филигранные узоры. Девушка и им улыбнулась…

7

Подъехали к площади.

– Обидно немного. Как ребенку. Когда фантастические предположения проявляются таким образом, – вздыхал Стивен.

Их встретили: постовой Вайно, фонарщик Снайге и советник магистрата Мауриц. Они стояли на краю белой заснеженной площади под фонарем, не вступая на белое поле. От них в сторону мусорных баков по диагонали тянулся пунктир следов. Ни одного огня в окнах. Вдоль улиц ни человека. Александер отметил, что рядом со Снайге нет непременных тележки и ослика.

Александер подошел к группе стоявших. Поздоровался и замолчал, выжидая. Стивен обходил площадь по периметру. Подсвечивал себе под ноги и вокруг карманным фонариком. Старым, прямоугольным, зеленого цвета. С тремя светофильтрами. И баловался по пути, меняя цвет.

– Там! Второй бак слева! – крикнул Вайно и уже тише – Александеру: – Проходил по Кельдер вдоль площади, заметил неладное и подошел посмотреть. Не хотел идти по снегу, но пришлось. На улице встретил Маурица и дядю Лойта. Они возвращались из театра. Сообщил им о случившемся, а они попросили позвонить тебе в магистрат. Вот и позвонил. Потом подошел Снайге. Калояна88
  Калоян, житель района Фисетто, мастер музыкальных инструментов, иногда помогает в театре. По совместительству комиссар магистрата. Было замечено, что его знаменитая гайда иногда играет сама по себе. Стивен не раз сидел в засаде, но так и не увидел того, кто надувает мех Калояновой гайды. Это не редкость среди знаменитых вещей Каэнглума, таких как револьвер Стивена или туфельки госпожи Овит. Или драгоценностей Вышгорода, например венец княгини Ирене.


[Закрыть] все равно нет на месте, он гостит в Гадрау. Дядя ушел, Мауриц остался.

«Откуда позвонил Вайно?» – удивился Александер.

Стивен обошел площадь, встал на углу, осветил баки.

Человек по пояс перегнулся через край внутрь бака, крышка закрыта, заметно выгнута.

Он… передавлен? Стивен был так ошеломлен, что продолжал играть сменой фильтров, освещая место, пока Александер, подойдя к нему, не отобрал фонарик. Так не хотелось Александеру подходить по белому снегу к тому баку…

– Он жив! Вайно, Снайге!

Матиас уже подкатывал автомобиль, Вайно и Снайге осторожно вносили раненого в кузов. Вайно оглянулся: «Телефон старый уличный, на углу Кельдер и Ласкумине, у цветочного магазина. Звонил оттуда».

Маурицу привычно этакое насвистывающее выражение на лице, но сегодня он будто потерял мелодию и пытался найти подходящую. Мауриц теребил ворот мехового пальто; мелькало белое и золотое под красным кашне.

– Я был один. Я пошел в театр один, как хорошо, что я был один. Что это, Александер! Как понять? Зачем?

Александер не отвечал, осветил фонариком снег возле баков со стороны улицы. Баки стояли в гряде темноватого сугроба, наметенного с тротуара, как башни в стене. Странные следы обнаружились, припорошенные снегом. «Везли санки? Две полосы… Двое людей по бокам, ступая нога в ногу мелкими шагами… Стараясь идти ровно, по одной линии. Маленькие следы. Дети? Две маленькие женщины? Или очень маленькие люди в клумпах… Как весело они стучат по брусчатке летом… Маленькие копытца? Вот следы остановились возле бака, того самого… и что-то там произошло… Где Снайге оставил своего ослика и тележку? А Вайно? Вайно… такой предупредительный». Александер огляделся вокруг; в этажах дома, окружавшего площадь прямоугольной скобой, и в глубине улиц, выходящих на площадь, ни огонька… Дом без названия стоял как глухой забор. Шум Стоступенной улицы сюда не доносился. «Никогда не заглядывал во двор дома Новой ратуши или дома без названия, как его чаще называли. Странной дорогой возвращались из театра господа советники. Странные приключения перед Праздником, какие-то не такие. Странные мысли лезут, не предпраздничные. Но может быть, такими они должны быть? Три раза или больше я произнес слово „странно“?» – думал Александер.

– Господин Мауриц, как вам спектакль?

– Зачем? Какой спектакль? Да, спектакль. Пьеса так нравится госпоже Мауриц. – Тут он засмущался, глянув на Александера, тот смотрел на серые колонны дома без названия. – Новый персонаж, новая роль вставлена неожиданно и вовсе не портит пьесу! Что бы сказала супруга? Но что скажут советники магистрата, горожане? Тем более все они и есть советники. Что скажут Эйно и Ирене? Но, увы, ничего не скажут. Никогда перед Праздником не случалось ничего подобного. Подобные вещи и вне праздников редкость.

«Он сказал не „события“, не „происшествия“, а „вещи“…редкие вещи в будни… Разве только праздники достойны редких вещей, тем более несчастий?»

– Александер, Опустевшая часть – пустые комнаты в подаренном нам доме. Мы не знаем, для кого они приготовлены. Не отказываем приезжим. Может быть, пришло время? Но ты знаешь, чем кончился отказ «тысячу лет» назад… Их высочества Эйно и Ирене молчат; Ирене не оживляет заседания магистрата: «Ах, друзья, я в этом ничего не понимаю!» Никто не ответит: «Мудрая мысль, ваше высочество». Ее улыбка возвышала рыночные дебаты до состязания миннезингеров. Сегодня Эйно и Ирене были в театре. Пьеса им понравилась, хлопали в ладоши, как дети, хотя сочинение совсем не детское. И сейчас, – Мауриц поглядел в сторону крыш городского дворца, – они вечеряют в замке со всей труппой в счастливом неведении! Только бы не испортить им ужин… – Мауриц с досадой дернул что-то под пальто, и опять блеснуло золотом.

– А может быть, знают? Они все всегда знают…

– Прости, Стивен, откуда? Александер, ты встретишься с Эйно?

– Приглашен на завтрак, но будет ли он говорить со мной о делах?

– Александер, такое – и в Праздник? Пришло время закрыть границы? Простите, будто они есть… Таинственный человек из Фрисландии, которой уже нет на карте… кто он? Кто его вызвал?

Александер удивился коротко: «Надо же!»

Стивен, чуть оглушенный у бака, все же прислушался и даже снял очки. Он прошел сквозь сугроб, снег был ему до колена, и спросил, кто же пригласил фрисландца. Александер успокоил: князь или княгиня… Любой член кабинета. Прости, Мауриц, Крат не любой, он единственный.

Стивен волновался, но больше от увиденного. Стивен начал ворчать:

– Что стоит вид на жительство для тех, кто все равно покинет Каэнглум, лишившись вообще всякого вида и способности к проживанию… Ищут жизненной силы и перестают жить… И поэтому…

– Что «поэтому», Стивен? Не дают жить другим? Но мы не можем запретить въезжать и уезжать.

– Поэтому уезжают… Но они не бесплотные тени Ветус Туррис… Они приезжают за чудесами и запахом плесени древних башен… – Стивен, раздражаясь, протирал очки.

– «Ах! Как здесь всё!» Что всё? Экскурсанты… Приедут, уедут и забудут. Кто остается, думает разбогатеть. Так и богатеют, но толку-то? – Стивен заставил себя оглянуться на мусорный бак. – Чудеса? Чудо – вещь самостоятельная, а не животное в зоопарке, и там бывает… клетка не всегда на запоре…

– Тем более неприятно, Стивен. – Мауриц прикрыл веки, засунул руки в карманы, открыл золотой жилет; он словно нашел свою тему. – Александер, совсем забыл, для тебя новость, так как, я уверен, ты об этом не знаешь, что совершенно невозможно, но ожидаемо…

– Я тоже ничего не знаю, – отозвался Стивен.

– Стивен, и ты «не знаешь»? Ну конечно, твоя Хеле – сестра Александера. Кстати, она же сказала, что, если брат вернет мундир в музей, его надо будет из этнографического выставить в историческом разделе. Мундир, не Александера… Впрочем, и его можно. Не вынимая из мундира. Так вот, «Темерарис» возвращается! Мадсен жив, все живы-здоровы. В письме упомянул – история связана с гвалом. Придет время, узнаем. Часть матросов уже прибыла на «Фидуцее». «Темерарис» готовится к полету на Далеких островах. Кстати, и Коста прибыл. Он с Аннике и племянницей отдыхал там.

Мауриц было пошел, но оглянулся: «Беззащитна чистая площадь – разрисована трагедией».

Бак сдвинут с места, будто башню выломали из игрушечной стены. Разбросанный снег потерял белизну. Следы колес напоминали непонятную медицинскую роспись…

К утру опорожнили баки, вымели даже снег. Стивен посмеялся:

– Единственное темное пятно на предпраздничных улицах.

Матиас поддержал:

– Свезти снегу и разбросать. Из пригорода, посвежее.

– Матти, ты знал, что «Темерарис» вернулся? – спросил Стивен.

– Конечно, на «Фидуцее» служит мой брат. Парко. Они привели половину команды «Темерариса». Видел Маурица? Парализован радостью. Как и все.

– И нам ничего не сказал? – спокойно спросил Александер.

– Об этом невозможно не знать. Но если ты не знал, то… – И Матиас улыбнулся: – Хотел дотянуть с известием до Праздника.

– Матти, ты пират, – рассмеялся Стивен.

– Когда прибыл «Фидуцей», Матти?

– Неделю назад. Не заметить прилет «Фидуцея»… Неплохо.

– Александер, как мы хорошо живем! Ничего не знаем…

– Зачем торопиться, Стивен? Если нужно, новости сами тебя найдут. Да, я заметил некоторое оживление, но подумал, это предпраздничное. Такое событие – и… тихо.

– Шумно будем радоваться на сам Праздник. Как одному из подарков, а сейчас откладываем, как дети вкусное.

– Да, думаю, так.

Александер разглядывал документы, которые по настоятельной просьбе новоприезжих сочиняли в магистрате и печатали в дворцовой типографии. По краям в золоте, на зеленоватом пергаменте и с серебряным с бело-голубой эмалью гербом Каэнглума на обложке.

– Музейный экспонат… Как он себя чувствует? Что ты узнал?

– Капштадтская работа, реплика гасеннауского времени… А, ты о нем. Он в порядке. В бессознательном состоянии. Не от удара – от неожиданности. Состоятельный человек. Приехал недавно, живет в пригороде за рекой, у лесного кладбища. Там же и торгует цветами. Не на кладбище – в том же доме. На выставке в Голхиорге постоянное место…

– Что его занесло к бакам?

– Кто знает, что или кто его занес. Может, его придавили в другом месте?

– Крышка об него погнута, а на нем след от крышки… Мне не хочется идти в лазарет. Где тот человек из Фрисландии?

– Надеюсь, будет через двое суток. Странное такое чувство, – продолжил Стивен, – будто надо подождать. Случайно, или, как выразился господин член магистрата, пришло время.

Александер посмотрел на Стивена – тот сидел на углу стола, болтал ногами и смотрел в окно.

– Желания у тебя странные, Стивен.

– Давай назовем так: странное дело.

– Не стоит. Дело чрезвычайное. Мауриц полагает – приезжие, ты – кто-то из горожан.

Стивен промолчал, вздохнул:

– Будто кто-то сел на крышку…

– А ты осматривал ее? Есть хоть что-нибудь на краске?

– Ни царапины, ни вмятины. Чтобы опустить с такой силой крышку, надо… Должны остаться хоть какие-нибудь следы. Даже если слон сел, то была бы вмятина сверху, но все слоны на месте. И носорог, и бегемот… – Стивен спрыгнул со стола.

– А ты проверял? – Александер спросил тихо и ровно.

– Конечно, – в тон ответил Стивен. – Позвонил в зоосад. Звонил в цирк… В зоосаде у них алиби, сторож и лаборанты из практикантов-студентов подтвердили. В цирке – публика, служащие…

– Один камень с дороги убран, – монотонно продолжал Александер. – Не будем больше думать о цирке и зоосаде?

– Почему? Ты как хочешь, но я не перестану. Я хотел с Хеле погулять, посмотреть, меняют ли лисы Орешагги шубу на зиму, живя в цирке. Потом пойти на вечернее представление.

– Стивен, представь, как опускается крышка, сминая хотя бы не уместившуюся в баке картонную коробку. Она даже не деформируется, и следов на ней не останется. Крышка имеется в виду. Вот так же передавило и… И следов не осталось. Гильотина. Но это не гильотина. Заметил необычное?

– Да. Петли крышки не разошлись. Крышка собирается передавить коробку, а попадается чья-то спина… Но крышке уже поздно останавливаться. Или она не замечает, что коробки нет… Мда… Такое могло случиться, если бы бак сам закрыл крышку и… при этом очень удивился.

– А у него нет алиби. Нет? Но кто может подтвердить алиби мусорного бака?

– Тот, у кого его нет.

– Искать алиби занимательно.

– Не знаю, – передразнил Стивен и вышел.