Текст книги "2017-1917: корни бесовщины и Николай II"
Автор книги: Борис Романов
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Политика должна быть нравственной!
(к 100-летию катастрофы 1917 года)
В оформлении обложки использован плакат художника Юрия Романова.
«Политика и нравственность несовместимы», «политика – грязное дело… так было всегда и так будет» – подобные мнения очень часто можно услышать от самых разных людей. Более образованные добавят еще, что так было по крайней мере со времен Макиавелли.
Напомню, Никколо Макиавелли (1469-1527, итальянский мыслитель, писатель, политический деятель, занимал во Флоренции важный пост секретарь канцелярии) выступал сторонником сильной государственной власти, для укрепления которой допускал применение любых средств, что выразил в труде «Государь». Исторически Макиавелли принято изображать тонким циником, считающим, что в основе политического поведения лежат выгода и сила, и что в политике следует опираться на силу, а не на мораль, которой можно и пренебречь при наличии благой цели (принцип имморализма). Впрочем, такие представления скорее следует отнести к исторически сформировавшемуся имиджу Макиавелли, чем к объективной реальности. Возможно, на упомянутый имидж повлиял прямой, честный подход, способность Макиавелли называть вещи своими именами, а также восприятие современников, рассматривавших его труды через призму собственных религиозных, идеалистических представлений, и приближающиеся эпохи сентиментализма и романтизма.
Так или иначе, именем Макиавелли («макиавеллизм») с XVI века называется политика, основанная на культе грубой силы, пренебрежении нормами морали.
МАКИАВЕЛЛИ-НЕЧАЕВ-ЛЕНИН
Однако, те наши современники, которые считают макиавеллизм (или, шире, имморализм) единственно возможным поведением политиков, кто отрицает возможность совмещения политики и нравственности – все эти люди забывают, что до начала XX века (а точнее до 1917 года) слово «макиавеллизм» было в России (да и во всем мире) по крайней мере негативным даже среди многих политиков, не говоря уже об образованных слоях общества, об общественном мнении – для большинства образованных людей это слово было просто ругательным.
Наши современные циники забыли, что главные труды Макиавелли были опубликованы в России в 1869г – как раз за два года до суда над Сергеем Нечаевым (прототипом Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского) – и даже революционеры в большинстве своем не приняли в те годы (1870е) в России макиавеллизм, и именно Нечаева обвиняли в следовании этим безнравственным принципам. Не говорю уже о не-революционерах – образованное общество России в те годы восприняли книги Макиавелли как чудовищный имморализм (каков он и есть на самом деле).
Итак, всего 100 лет назад и ранее российское общество было уверено, что политика (и внешняя, и внутренняя) должна быть нравственной. Между прочим, именно поэтому все великие русские писатели (и многие политики) так остро реагировали на любую социальную несправедливость, и, если писали о социальных проблемах, то обращались именно к самым болевым точкам, и взывали к совести правителей.
Что же случилось после 1917г., что имморализм и даже полный отказ от нравственности в политике, ее аморальность стали постепенно нормой для чиновников и политиков?
Конечно, уже после Февральской революции гнусная ложь и клевета о Царской семье в печати «самой свободной страны мира» стала тем «ледоколом», который взламывал и разрушал связь нравственности и политики. Но это было только начало падения в бездну.
Победа Ленина и его банды международных преступников (как называют его соратников антикоммунисты) – это было тяжелое и горькое поражение России, главная катастрофа всей нашей истории последних четырехсот лет. Но пора уже выкарабкиваться из этой катастрофы, пора восстановить правду и понять нашу историю!
КАТЕХИЗИС РЕВОЛЮЦИОНЕРА Сергея Нечаева
Итак, с чего все это началось в России? Почитаем «Катехизис революционера», цитирую:
<<Отношение революционера к самому себе.
1. Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью – революцией.
2. Он в глубине своего существа не на словах только, а на деле разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него – враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то только для того, чтобы его вернее разрушить.
3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказывается от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. … Цель же одна – наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.
4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него всё, что способствует торжеству революции.
5. Революционер – человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует или тайная, или явная, но непрерывная и непримиримая война не на жизнь, а на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.
6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение – успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками всё, что мешает ее достижению.
7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.
Отношение революционера к товарищам по революции.
8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционером, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.
9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении таким образом решенного плана, каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.
10. У каждого товарища должно быть под рукой несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела, только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвященных, распоряжаться не может.
11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем – с одной стороны, а с другой – трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.
12. Принятие нового члена, заявившего о себе не на словах, а на деле, в товарищество не может быть решено иначе, как единодушно.
Отношение революционера к обществу.
13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире, если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого-нибудь человека, принадлежащего к этому миру, в котором – всё и все должны быть ему ненавистны. Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские или любовные отношения – он не революционер, если они могут остановить его руку.
14. С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все слои, высшие и средние, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в третье отделение и даже в Зимний дворец.
15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория – неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так, чтобы предыдущие нумера убрались прежде последующих.
16. При составлении такого списка и для установления вышереченого порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе. Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти… полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего, должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство, и, лишив его умных и энергичных деятелей, потрясти его силу.
17. Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.
18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными и путями: опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, связи, богатство и сила сделаются, таким образом, неистощимой сокровищницей и сильной помощью для разных революционных предприятий.
19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вил, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так, чтоб возврат был для них невозможен, и их руками и мутить государство.
20. Пятая категория – доктринеры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломные занятия, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выроботка немногих.
21. Шестая и важная категория – женщины, которых должно разделить на три главных разряда. Одни – пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третьего и четвертою категорией мужчин; другие – горячие, преданные, способные, но не наши, потому что не доработались еще до настоящего бесфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять как мужчин пятой категории. Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященные и принявшие всецело нашу программу. Они нам товарищи. Мы должны смотреть на них как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.
Отношение товарищества к народу.
22. У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но убежденные в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию.
23. Под революциею народною товарищество разумеет не регламентированное движение по западному классическому образцу – движение, которое, всегда останавливаясь перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор ограничивалось везде низвержением одной политической формы для замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России.
24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация, без сомнения вырабатывается из народного движения и жизни. Но это – дело будущих поколении. Наше дело – страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.
25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества/против попов, против гильдейского мира и против кулака-мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.
26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу – вот вся наша организация, конспирация, задача.
1871 г.>>
Конечно, не все революционеры и даже не все их вожди вполне соответствовали этому "идеалу", но в биографии каждого из лидеров большевиков виден дьявольский огонь этого "катехизиса".
***
Ленин не только ценил Нечаева и считал его «титаном революции», но многое воспринял от Нечаева в вопросах тактики и методов борьбы с противниками. Он действовал по рецепту и примеру Нечаева.
В 1926 г. в Москве, в издательстве «Московский рабочий» вышла книга большевистского историка Александра Гамбарова «В спорах о Нечаеве». В ней он пишет:
«О Нечаеве слишком много писали. Но все, что писалось о нем, это сплошной поток мемуарной хулы, а нередко и злобы его классово-политических противников, сознательно искажавших подлинный облик исторического Нечаева. Не поняли Нечаева и современные ему революционеры, в то время народнического толка, не говоря об их позднейших “эпигонах”».
Интересно заявление Гамбарова, что Нечаев был одним из самых крупных предшественников большевизма и Октябрьского переворота 1917-1918 гг.:
«К торжеству социальной революции Нечаев шел верными средствами, и то, что в свое время не удалось ему, то удалось через много лет большевикам, сумевшим воплотить в жизнь не одно тактическое положение, впервые выдвинутое Нечаевым».
По мнению Гамбарова, Нечаев был не только большевиком, но и «ленинцем». Установив, в чем заключается нечаевский «ленинизм», Гамбаров пишет: «Революция одинаково освящает все средства в политической борьбе. За эту основную максиму на Нечаева набрасывались все его политические враги и противники от Каткова до народников и целой плеяды буржуазных историков, считая “отвратительным” присущий Нечаеву “макиавеллизм”. Предвидя это, Нечаев неоднократно заявлял о своем “презрении к общественному мнению” и даже гордился подобными выпадами против него.
Отсюда положение, служившее Нечаеву девизом: “Кто не за нас, тот против нас” (курсив подлинника). «А разве, – спрашивает Гамбаров, – не этим девизом руководились массы в октябре 1917 года, когда они шли против твердыни капитала, против вчерашних лжедрузей революции?».
Не массы, конечно, а большевистские вожди.
В результате своих сопоставлений Гамбаров нашел у Нечаева все основные положения, которыми характеризуется большевистский коммунизм.
ЛЕНИН: «Морали в политике нет. Есть только целесообразность»
В кругу своих ближайших соратников Ленин восторгался Нечаевым, называя его «титаном революции» и проповедовал чисто нечаевские идеи. При создании своей партии и позднее Ленин всегда применял чисто нечаевские методы. И только в свете «нечаевщины» таинственные пути и методы большевистской партии и большевистской революции становятся понятны.
Нечаев стремился создать строго централизованную революционную организацию, построенную по принципу строжайшей дисциплины и возглавляемую всесильным Центральным Комитетом из нескольких лиц. По Нечаеву, члены Комитета должны были обладать абсолютной властью, а рядовые организации должны были слепо исполнять все постановления Центрального Комитета. Именно этому плану и следовал Ленин.
Бонч-Бруевич, один из ближайших соратников Ленина со дня основания большевистской партии, заведовавший в 1904-1905 гг. архивом и библиотекой большевистского ЦК в Женеве, в 1917 году активный участник октябрьского переворота, а потом управляющий делами Совнаркома, в 1934 г. писал в московском журнале «Тридцать дней» следующее:
«До сих пор не изучен нами Нечаев, над листовками которого Владимир Ильич часто задумывался, и когда в то время слова “нечаевщина” и “нечаевцы” даже среди эмиграции были почти бранными словами, когда этот термин хотели навязать тем, кто стремился к пропаганде захвата власти пролетариатом, к вооруженному восстанию и к непременному стремлению к диктатуре пролетариата, когда Нечаева называли, как будто бы это особенно плохо, “русским бланкистом”, – Владимир Ильич нередко заявлял о том, что какой ловкий трюк проделали реакционеры с Нечаевым с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа «Бесы», когда даже революционная среда стала относиться отрицательно к Нечаеву, совершенно забывая, что этот титан революции обладал такой силой воли, таким энтузиазмом, что и в Петропавловской крепости, сидя в невероятных условиях, сумел повлиять даже на окружающих его солдат таким образом, что они всецело ему подчинялись. Владимир Ильич говорил:
“Совершенно забывают, что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать особые навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятны на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос “кого же надо уничтожить из царствующего дома?” Нечаев дает точный ответ: “всю большую ектению”. Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или другим причинам, бывали в церквах и все знали, что на великой, на большой ектений вспоминается весь царствующий дом Романовых.
Кого же уничтожить из них? – спросит себя самый простой читатель. Да весь дом Романовых! —должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности. Нечаев должен быть весь издан. Необходимо изучить, дознаться, что он писал, где он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и все напечатать».
Так неоднократно говорил Владимир Ильич» (Вл. Бонч-Бруевич. Ленин о художественной литературе. «Тридцать дней» (Москва), январь 1934 г., стр. 18.). На публичных собраниях и в партийной печати Ленин выступал, как правоверный социал-демократ и противник террора и всяких «вспышко-пускательств», а в конспиративном письме из Женевы к членам Боевого комитета большевиков в Петербурге от 3 (16) октября 1905 г. он писал:
«Я с ужасом, ей-богу, с ужасом вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали!.. Идите к молодежи. Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду и у студентов, и у рабочих особенно и т.д. Пусть тотчас же вооружаются они сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога и т.д. …Не требуйте никаких формальностей, наплюйте, Христа ради, на все схемы, пошлите вы, Бога ради, все “функции, права и привилегии” ко всем чертям… Отряды должны тотчас же начать военное обучение на немедленных операциях, тотчас же. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие – нападение на банк для конфискации средств для восстания… Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых: десятки жертв окупятся с лихвой тем, что дадут сотни опытных борцов, которые завтра поведут за собой сотни тысяч».
(Сочинения Ленина. Изд. 1929 г. Том 8, стр. 326.).
В октябре 1896 Ленин писал:
«Когда я вижу социал-демократов, горделиво и самодовольно заявляющих: мы не анархисты, не воры, не грабители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну, тогда я спрашиваю себя: понимают ли эти люди, что они говорят? …Когда я вижу у теоретика или публициста горделивое самодовольное и нарцисско-восхищенное повторение заученных в ранней молодости фраз об анархизме, бланкизме, терроризме, тогда мне становится обидно за унижение самой революционной в мире доктрины».
(Сочинения Ленина. 2-ое издание. Том 10, стр. 86.).
http://hronos.km.ru/libris/lib_sh/shub08.html
Любимой темой агитации в тесном товарищеском кругу была для Ленина – рассказывает Войтинский, – борьба с предрассудками, остатками “либеральных благоглупостей”, которые он подозревал у новичков. …Это была неуклонная, чрезвычайно ловкая, талантливая проповедь революционного нигилизма», – пишет Войтинский. «Это смешно! – говорил Ленин. – Если на эту точку зрения становиться, то мы должны все бежать в полицию и заявить: мы, мол, такие-то, арестуйте нас, дайте нам пострадать за народное дело!.. Революция дело тяжелое. В беленьких перчатках, чистенькими ручками ее не сделаешь… Партия не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец».
Когда при Ленине подымался разговор о том, что такой-то большевик ведет себя недопустимым образом, – рассказывает Войтинский, – он иронически замечал: «У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится».
Проф. историк Николай Рожков, бывший в те годы одним из лидеров большевистской фракции, рассказывал, что однажды он обратил внимание Ленина на подвиги московского большевика Виктора (Таратуты), которого характеризовал, как прожженного негодяя. Ленин ему ответил со смехом: «Тем-то он и хорош, что ни перед чем не остановится. Вот вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить, а Виктор пошел. Это человек незаменимый».
«Ленин, – пишет Войтинский, – был снисходителен не только к таким “слабостям”, как пьянство, разврат, но и к уголовщине. Не только в “идейных” экспроприаторах, но и в обыкновенных уголовных преступниках он видел революционный элемент»
(Вл. Войтинский, Годы побед и поражений. Часть вторая. Берлин 1924 г., стр. 102-103.).
Другой бывший видный большевистский деятель, Станислав Вольский (А. В. Соколов) в 1907 г. делегат от Москвы на Лондонском съезде РСДРП, выразил Ленину свое недоумение по поводу того, что Ленин предложил в будущий ЦК партии кандидатуру некоего X. (Виктора), который по словам Вольского, имел очень плохую репутацию. Ленин ему ответил: «Очень просто! Центральный Комитет для того, чтобы быть работоспособным, должен состоять из талантливых журналистов, способных организаторов и нескольких интеллигентных негодяев. Я рекомендовал т. X, как интеллигентного негодяя»
Volsky Stanislav. Dans le Royaume de la Famine et de la Haine. La Russie Bolcheviste. Paris, 1920, p. 26.).
Летом 1905 г. в своей брошюре «Две тактики» Ленин писал:
«Удастся решительная победа революции, тогда мы разделаемся с царизмом по-якобински, или, если хотите, “по-плебейски”… Якобинцы современной социал-демократии – большевики хотят, чтобы народ, т.е. пролетариат и крестьянство, разделался с монархией и аристократией “по-плебейски”, беспощадно уничтожая врагов свободы, подавляя силой их сопротивление, не делая никаких уступок проклятому наследию крепостничества, азиатчины, надругательству над человеком»
(Сочинения Ленина. Второе издание. Том. 8, стр. 64. ).
А в декабре 1911 г. Ленин писал в газете «Социал-демократ»:
«Если в такой культурной стране, как Англия, не знавшей никогда ни монгольского ига, ни гнета бюрократии, ни разгула военщины, – если в такой стране понадобилось отрубить голову одному коронованному разбойнику, чтобы обучить королей быть “конституционными” монархами, то в России надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых, чтобы отучить их преемников от организации черносотенных убийств и еврейских погромов»
(Сочинения Ленина. Издание 1929 г. Том 15, стр. 285.).
Что Ленин, согласно заветам Нечаева, в 1918 г. и осуществил, уничтожив самым зверским образом не только всех членов дома Романовых, но также множество лиц, их окружавших.
Невозможно себе представить, чтобы какой-либо другой выдающийся деятель русской социалистической или революционной партии, кроме Нечаева, мог сказать, что того или другого его политического противника «надо убить», как сказал Ленин о Струве, который, кстати сказать, был тогда одним из главных идеологов либерально-демократического движения в России
(К. Тахтарев. Ленин и социал-демократическое движение (по личным воспоминаниям). «Былое». (Ленинград) № 24, 1924 г., стр. 22.).
В своем «Катехизисе революционера» Нечаев писал:
«Революционер презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему».
А Ленин в речи, произнесенной 4 октября 1920 года в Москве, сказал:
«Всякую нравственность внеклассового понятия мы отрицаем. Мы говорим, что это обман. Мы говорим: нравственно то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества».
«Морали в политике нет. Есть только целесообразность», поучал Ленин своих учеников.
Своими главными союзниками Ленин считал не сознательный пролетариат, а, подобно Нечаеву, людское отчаяние и озверение. Подстрекая к дерзанию членов своего ЦК, не веривших в успех восстания, он накануне Октября писал им: «За нами верная победа, ибо народ уже близок к отчаянию и “озверению”». (Подчеркнуто и кавычки в подлиннике).
В. Плеханов был совершенно прав, когда он в своей последней статье, написанной им в январе 1918 г. вскоре после разгона Учредительного Собрания, писал:
«Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто тактика Нечаева."
(Г. В. Плеханов. Год на рoдине, Париж 1921. Т. 2-й, стр. 267.).
Мартов, в течение многих лет ближайший друг и товарищ Ленина, в 1903 году порвавший с ним, в 1911 году в своей брошюре «Спасители или упразднители»? писал о ленинской «нечаевщине».
Ленин не был «нечаевцем», он был вторым Нечаевым. От первого Нечаева он отличался не только своей образованностью и интеллектуальным превосходством. Сергей Нечаев был совершенно искренний, отчаяннейший фанатик. Он готов был ради торжества своей идеи поджечь мир, но согласен был в любой момент и сам сгореть, что он доказал своим мужественным поведением на суде, а потом за все годы своего заключения в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. О Ленине этого нельзя сказать, хотя фанатик он был, может быть не меньший, чем Нечаев. То, о чем мечтал Нечаев, Ленин провел в жизнь.
Полностью см.: http://hronos.km.ru/libris/lib_sh/shub08.html
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
