Текст книги "Bonjour, Франция! Велопутешествие из Парижа в Нант"

Bonjour, Франция!
Велопутешествие из Парижа в Нант
Борис Вараксин

© Борис Вараксин, 2024

ISBN 978-5-0064-6080-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День первый: Москва – Париж

Приключения начались ещё до поездки. На небольшой тусовке в последнюю пятницу перед отъездом, намеченном на 5 июня, моё настроение на ближайшие три дня было основательно испорчено. Случился короткий разговор с незнакомой дамой, проявившей интерес к моему грядущему велопутешествию. Только вот узнав, что я лечу в Париж через Алжир, она огорошила меня совершенно жутким известием: в Алжир нужна виза. А отъезд – через три дня, два из которых – выходные!

Однажды я уже попадал в неприятную ситуацию с визой – в Англии, в которую нельзя въехать даже транзитом. И вот опять…

Однако, покопавшись в интернете, нашёл информацию, что лететь транзитом через Алжир всё-таки можно. Подтвердить её в представительстве авиакомпании не удалось, оставалось лишь одно – рисковать. Не покупать же билет на другой самолёт, причём втридорога!

И вот я в Шереметьево. Подхожу к стойке регистрации (время, между прочим, 0 часов 10 минут), спрашиваю…

Ф-ф-фух, визу брать не нужно!

Меня не стали мучить замерами коробки с велосипедом (что случалось не раз), её весом и т. д. И доплаты не потребовали. Хорошая компания Air Algeria!

Время садиться в самолёт, а двери закрыты. Прошёл час ожидания, пошёл второй, а никакого движения. Но мне нельзя опаздывать в Париж! У меня культурная программа! И если я не смогу посмотреть намеченное сегодня, придётся делать это завтра! А по плану завтра утром я должен ехать на велосипеде в Шартр! Придется ехать на электричке, чтобы выполнить хотя бы часть задуманного. Эх, надо было задержаться в Париже хотя бы на денёк!

Но вот, наконец, сезам открылся и началась посадка в самолёт. Летим! Но не в Париж, а сперва в Алжир.

В алжирском аэропорту пересадка не заняла много времени и в Париж вылетели точно по расписанию. При этом транзитных пассажиров обязали заполнить что-то вроде анкеты с совершенно непонятной целью, причём главной проблемой для меня стало отсутствие авторучки.

Наконец, анкета заполнена, работник аэропорта присоединил её к стопке других и все пошли на посадку.

В самолёте быстро замёрз, ибо кондиционеры холодили на совесть. Пришлось доставать ветровку и утепляться. Одной ветровки показалось мало, но дополнительные одежки были глубоко в рюкзаке. Ладно, как-нибудь долечу.

Начали разносить еду. Собственно, её разносили и на первом этапе и тогда она не впечатлила: невкусный омлет, булочка, пирожное, сок и полчашечки кофе. Впрочем, есть не очень-то и хотелось – рановато для завтрака. Повторная кормёжка оказалась гораздо вкуснее и сытнее: горячий рис с куском свинины, сок, кофе… Жить можно!

Но вот и Париж. Как-то он меня встретит? Не хотелось бы сразу под дождь. Может, повезёт?

Получив багаж, приступил к сборке велосипеда (он был в полуразобранном состоянии). Вещи пришлось выложить из рюкзака – чтобы потом сложить их в велосумку.

Аэропорт Шарль де Голль очень большой. Пространства – необъятные, пассажиров мало и они практически не задерживаются. В зале только уборщики и технические работники.

Наконец, велосипед приведён в рабочее состояние, сумка приторочена к багажнику, вещи сложены. Двигаюсь к выходу.

Перед походом я тщательно ознакомился с планом аэропорта, поэтому покинуть его не составило труда.

Однако, территория аэропорта – это лишь начало пути, дальше предстояло разбираться уже с бесчисленными развязками и разъездами городских предместий.

Ехал я по навигатору, работающему без интернета (что избавляло от поисков салона связи в аэропорту). Навигатор давал, в том числе, и велосипедный маршрут, которым я и руководствовался.

Однако, когда на 100 метрах у вас пять поворотов в разные стороны плюс две развязки, поневоле остановишься и будешь разбираться, куда тебе ехать. А это время… время… время…

Мой путь лежал в забронированный номер отеля, но не напрямую, а через аббатство Сен-Дени, в котором находится замечательная базилика, положившая начало готическому стилю в архитектуре. Собственно, этот храм и был едва ли не главной целью моей поездки во Францию.

Было солнечно, но прохладно из-за северного ветра (он будет донимать меня всё моё путешествие). На преодоление 20 километров до аббатства ушло гораздо больше времени, нежели рассчитывал. Кончилось моё ориентирование на местности весьма печально: опозданием в базилику ровно на 5 (пять!) минут. Приехал в 18—20, а она закрылась в 18—15.

История с собором во Флоренции повторилась с точностью до минуты. Обидно? Нет слов! Но не оставаться же без базилики. Вариант один: завтра с утра ещё раз приехать в Сен-Дени и в Шартр ехать уже не на велосипеде, а на электричке: надо же успеть осмотреть собор и там!

Итак, еду в гостиницу с громким названием Hotel De Bordeaux.

Как выяснилось очень скоро, главное достоинство места моего ночлега – его дешевизна. Номера маленькие, лестницы узкие, винтовые. Похоже на жилой дом, переделанный под гостиницу. Находится неподалёку от северного железнодорожного вокзала, в районе, который трудно назвать аристократическим. Как результат – немыслимое количество чернокожих на улице. Будто ты не в Европе, а где-нибудь в Африке.

Предаваться размышлениям о миграционной политике французского правительства желания не было. Поднял вещи в номер и налегке поехал в центр, к собору Notre-Dame de Paris.

Известно: собор закрыт после пожара и не скоро откроется. Что ж, хотя бы похожу по острову Ситэ – может, попаду в королевскую капеллу Сен-Шапель, что рядом с королевским же дворцом. Хотя уверенности в благополучном завершении дня уже не было.

Notre-Dame de Paris я увидел. Издали. По сравнению с бесчисленными фотографиями фасад собора не изменился. Восстановлен рухнувший при пожаре шпиль над средокрестием. Работа кипит и через какое-то время храм снова примет всех желающих. Буду ли среди них я – кто знает. Но хотелось бы.

Возвратился в отель уже затемно.

Улицы Парижа (во всяком случае – в центре) – это сплошная череда кафе, баров и забегаловок. Свободных мест нет – всё забито энергично общающейся молодёжью и людьми прочих возрастов. Очень удобно: заказал бокал вина, пива или минералки – и сиди хоть до утра. Главное – поговорить, благо обстановка к этому располагает.

Мне поговорить было не с кем. Заказать что-нибудь поесть? Приценился… Пицца «Маргерита» (самая ходовая в Европе) – 13—15 евро. Даже не стал выяснять: это за весь кругляк или только за сектор? В Болонье мне принесли гигантскую пиццу «Маргерита» за 6 евро. Свежую, сочную и ужасно вкусную! Нет, ребята, ешьте за 15 евро сами, а у меня с собой есть: колбаска, сыр, хлеб, чай с мёдом и вареньем из лимонника.

Вспомнил про чай с мёдом и вареньем – и аж слюнки потекли. Скорей в номер! Тем более, что окончательно стемнело и идти было некуда.

Разгружаю велосумку. Вот копчёная колбаса, вот сыр, хлеб, чай в пакетиках, баночка с мёдом, кружка, кипятильник. Варенья нет. То есть как? В аэропорту было, точно помню, а теперь нет?

Перерыл всё – нет баночки с вареньем! По пути потерять её я не мог – все замочки на велосумке зафиксированы английскими булавками. Значит, украли. Помнится, один уборщик крутился возле моих вещей, пока я собирал велосипед. А баночка с краю лежала. Вот он её и…

Это была потеря. Дело в том, что я всегда в велопоход беру баночку варенья из лимонника: и для восстановления сил, и просто потому, что чай с ним необычайно вкусен. Значит, в данном путешествии лимонника не будет.

Посокрушавшись о потере, перекусил и лёг спать. Первый день путешествия завершён.

День второй: базилика Сен-Дени и собор в Шартре

Утром сажусь на велосипед – и в Сен-Дени. Выехал пораньше, дабы неспешно насладиться видами утреннего Парижа: его бульварами и площадями, парками и архитектурными ансамблями. Поехал по велодорожке, проложенной вдоль бульвара. Тут-то и началось…

Меня обгоняли все: юноши и девушки, солидные мужчины и почтенные дамы. Выяснилось, что я жутко мешаю всем этим уважаемым господам мчаться по улице так, будто впереди их ждёт кубок победителя Тур де Франс. Светофорам – ни малейшего почтения. Видимо, заботиться о безопасности велосипедистов должны были водители автомобилей. Те принимали неписанные правила игры и терпеливо пережидали нашествие двухколёсных беспредельщиков. Впрочем, как только представлялась возможность, машины срывались с места и мчались где сто, а где и целых двести метров. И всё равно – угнаться за стайками беспечных велосипедистов им было не дано. В общем, создавалось впечатление: город проснулся, продрал глаза и бросился за кем-то вдогонку.

Поддавшись утреннему психозу, я тоже надавил на педали и, как следствие, приехал в Сен-Дени на полчаса раньше – не в 10, а в 9—30. И правильно сделал, потому что в базилике шла служба и я спокойно прошествовал внутрь.

***

Сделаем небольшое отступление. Оно необходимо, чтобы немножко представлять, что такое аббатство Сен-Дени и его роль в истории мировой архитектуры.

Своё победное шествие готика как архитектурный стиль начала во Франции. Известны автор, время и место её происхождения – аббатство Сен-Дени под Парижем, начало 1140-х годов, аббат Сугерий. Известна также и причина, по которой всё началось. Так что случай в истории мировой архитектуры, можно сказать, уникальный.

В аббатстве Сен-Дени в 754 году был коронован королём франков Карл Великий. Конечно, не в нынешнем храме, а в предыдущей его версии на том же месте. Здесь же находилась гробница святого Дионисия (Дени), покровителя Франции.

Святой Дионисий – первый епископ Парижа, III век нашей эры. Священномученик, казнённый римлянами (в период гонений на христиан). В какой-то момент в средние века его начали отождествлять с Дионисием Ареопагитом, учеником апостола Павла и первым епископом Афин (умер в 96 г. н.э.), которому, в свою очередь, приписали сочинения некоего Псевдо-Дионисия, созданные гораздо позже – вероятно, в Сирии около 500 г. н. э. Именно в трудах Псевдо-Дионисия получила развитие теория небесных иерархий, согласно которой король является представителем бога на земле. Очень нужная теория для французского короля, чья экономическая и политическая мощь сильно уступала экономической и политической мощи соседей – герцогов Нормандии, Бургундии и Шампани.

Таким образом, король Франции являлся обладателем не только бесспорного довода в пользу сакральности своей власти, но и останками того, кто этот довод обосновал и провозгласил и чей авторитет был непререкаем. Правда, в действительности первый епископ Парижа не имел к означенной теории никакого отношения, но это уже было не важно.

В аббатстве Сен-Дени воспитывался король Людовик VI. Сугерий же, хоть и не принадлежал к знатному роду, воспитывался там же и был другом королю с детства. Дружба эта не прерывалась вплоть до смерти французского монарха, после чего продолжилась с Людовиком VII. Её искренность подтверждается таким фактом: когда Людовик VII отправился во второй крестовый поход, регентом он назначил именно Сугерия. И в выборе не ошибся.

Сугерий был ярым сторонником сильной королевской власти. Территория французского королевства в те времена была намного меньше нынешней, а французский король, как уже говорилось, сильно уступал экономически и политически своим соседям. Единственно, чем он всех превосходил – сакральностью своей власти, даруемой при коронации.

В стране царил беспредел феодалов и у короля не доставало ни сил, ни средств, чтобы привести их в повиновение. Страдали все: простолюдины, ремесленники, торговцы, жители городов и деревень. Свою задачу Сугерий видел в поднятии авторитета королевской власти через её духовное возвышение.

Сугерий не был альтруистом и сильная королевская власть нужна была ему, чтобы не только вернуть аббатству земли, отторгнутые хищными и своенравными соседями, но и покончить с их притязаниями в дальнейшем. Там, уде убеждения не помогали, применялась сила. В результате Сугерий, ставший к тому времени аббатом, вернул аббатству всё, ранее отнятое и, имея под ногами прочный экономический фундамент, приступил к осуществлению своего замысла.

По логике этого выдающегося государственного деятеля король должен был демонстрировать нечто, чего не мог демонстрировать никто другой. Это нечто должно потрясать воображение, доказывать превосходство королевской власти, её силу и несокрушимость. И что очень важно: данная демонстрация должна быть предельно наглядной.

Так созрела идея нового, невиданного доселе архитектурного проекта, вобравшего в себя все достижения науки и техники того времени.

Храмы в те времена строились в так называемом романском стиле. Их отличительные особенности: мощный фундамент, толстые стены с прорезанными в них небольшими окнами, деревянные перекрытия. Если случался пожар, храм, как правило, разрушался полностью. Чаще всего загоралась крыша от удара молнии, поэтому стропильные перекрытия начали заменять каменными сводами. Однако, каменный свод (как правило – полуцилиндрический) из-за требований к его прочности получался весьма тяжёлым. Но самое главное: каменный свод создавал сильнейшие распорные напряжения, передаваемые на стену и её, и так толстую, приходилось усиливать дополнительно. Соответственно, для устойчивости ограничивали здание по высоте. Храмы получались «коренастыми» и очень дорогими в строительстве – для их возведения требовалось много камня и раствора.

Идея сделать каменный свод не в форме полуцилиндра, равномерно передающего усилия на всю стену, а в форме череды своеобразных балдахинов с локализацией нагрузки в нескольких точках, в то время уже существовала. Этими точками становились опорные столбы, на которые нагрузка передавалась не через стену, а напрямую, нервюрами. Нервюры – силовые элементы, на которые клался сравнительно лёгкий каменный или кирпичный свод, чьей задачей было исключительно создание препятствия распространению огня в случае пожара. Опорные столбы подкреплялись контрфорсами и аркбутанами, ибо балдахинный свод тоже создавал распорные напряжения.

Укрепить опорный столб было значительно дешевле, нежели усиливать всю несущую стену. Конструкция становилась ажурной и лёгкой, но требовала большого искусства при возведении.

Итак, конструкция храма трансформировалась в каркасную, при этом опорные столбы можно было существенно увеличить по высоте (устойчивость системы контрфорс-аркбутан это позволяла). Стена теряла функцию силового элемента, распадалась на ряд простенков, которые можно было заменить витражными окнами. Храм становился высоким и светлым, уменьшалась и стоимость строительства, что позволяло уделять большее внимание декоративному оформлению в виде каменной резьбы и дорогостоящих витражей.

Во времена Сугерия в Нормандии уже применялся нервюрный свод, стрельчатая же арка уже какое-то время практиковалась в Бургундии.

Подчеркнём: замысел Сугерия – реконструировать старую романскую церковь аббатства, перестроив её в новых формах – возник не на пустом месте. И единственным, с кем нужно было согласовывать проект перестройки, был его друг, король Людовик VII, так что препятствий не случилось.

Новый стиль предполагал новый уровень проектирования и строительных технологий. От архитектора теперь требовалось особое мастерство при создании поистине ажурных конструкций из камня. Малейшая ошибка приводила к обрушению. Но это усложнение способствовало и невиданному расцвету творчества каменщиков, скульпторов, стекольщиков, их фантазии и профессиональному мастерству. Архитектура превращалась в искусство, архитектор из ремесленника – в человека высокого общественного статуса, в творческую личность, которая сама определяет, как возводить то или иное сооружение. То есть становился человеком независимым в своих суждениях и поступках, к мнению которого были вынуждены прислушиваться.

Всё это придёт со временем, а пока… Пока Сугерий приступил к реконструкции храма. В первую очередь был перестроен западный портал. Почему мы так уверенно говорим об этом? Сугерий оставил подробное описание хода работ и это настоящий подарок для исследователей. Портал, кстати, был обновлён в формах каролингского возрождения с отсылом в историческое прошлое. Выглядит он весьма своеобразно: словно крепостное сооружение с узкими окнами и зубчатым верхом. Собственно, он и призван был, в случае чего, выполнить оборонительные функции.

Отсыл в прошлое был не случаен: базилика Сен-Дени является усыпальницей французских королей. Коронование производилось в Реймсе, а похороны – в Сен-Дени.

После вестверка началось строительство нового хора и трансептов. Хор включал деамбулаторий с двойной аркадой и венец капелл (что стало отличительной чертой готического стиля). Причём конструкция хора была столь ажурной, что спустя сто лет её разобрали (из опасения разрушения) и возвели заново.

А вот центральный неф Сугерий перестраивать не стал и он остался романским. Его черёд придёт позднее, когда в первой половине следующего, XIII века, практически весь интерьер базилики будет обновлён в стиле лучистой готикой. Инициатором перестройки явился аббат Эд Клеман. Так что от творения Сугерия мало что осталось (деамбулаторий и капеллы) и всё, что мы видим сегодня – это работа более поздних французских мастеров (удивительно: первая половина XIII века звучит уже как и не совсем древность!).

Позднее на смену лучистой готике пришла готика пламенеющая.

Нынешний внешний вид базилики Сен-Дени, безусловно, обескураживает. Когда-то её входной портал венчали две симметричные башни. Теперь – одна, другую из-за её ветхого состояния разобрали в XIX веке. Вроде, собирались восстановить, но… Впрочем, есть решение от 2016 года о восстановлении башни. В данный момент северная сторона вестверка скрыта лесами. Может, восстановлении башни началось?

Когда я приступал к знакомству с архитектурными стилями, был уверен: готика – немецкое изобретение. У этого заблуждения есть автор, небезызвестный итальянский живописец, архитектор и летописец искусства Джорджо Вазари, который в 1550 году в своём труде «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» соотнёс придуманное им слово «готика» с понятием «варварская архитектура». Ну, не принимала душа итальянца ничего, кроме «римского» (что подтверждалось практически полным отсутствием готики в Вечном городе). Разве могли какие-то готы (а именно так называли немцев) создать в архитектуре что-нибудь достойное?

Готы не обиделись, пропустили сарказм мимо ушей и приняли вымысел за правду. Так появилось убеждение, что именно немцы стали родоначальниками нового, безусловно оригинального архитектурного стиля. Что весьма тешило самолюбие германской нации, уверенной: на подобное достижение был способен только народ избранный. И когда было документально установлено, что истинной родиной готического стиля является Франция, разочарованию арийцев не было предела. Ничего не поделаешь: факты – вещь упрямая.

***

И вот я в базилике. Впечатления – ошеломляющие. Конечно, я предполагал увидеть нечто необычное, но действительность превзошла все мои ожидания.

Сразу возникло чувство какой-то удивительной гармонии и торжественности. Потоки света, вливающиеся в бесчисленные окна… Хорошо, что утро солнечное (и вообще утро, а не вечер) – витражи ярко освещены и переливаются всеми цветами радуги. Охватывает чувство восхищения и восторга. Стен словно нет вовсе – сплошное стекло и каменное кружево. Хор храма, его апсида напоминают драгоценную шкатулку – хрупкую и ужасно дорогую. А ведь этой ажурной конструкции без малого тысяча лет! В голове крутится лишь одна мысль: как оказалось возможным создать ТАКОЕ? Ведь всё ЭТО надо было придумать и осуществить! И когда? В самые мрачные для Европы времена!

Вернёмся на грешную землю. Сказать о творении аббатов Сугерия (XII век) и Эда Клемана (XIII век) можно многое, но что хочется выделить особо? Наверно, то, что базилика меняет наши представления о Средневековье как таковом. Ведь что такое Средневековье в устоявшемся мнении? Что-то мрачное, тягостное, гнетущее на протяжении долгих столетий. И многие храмы подтверждают такой взгляд. И вдруг мы оказываемся в совершенно другом мире: мире света, мире волшебных красок, мире, возносящем нас в чудесные, неведомые выси. Солнечный свет повсюду и в искусственном освещении нет никакой необходимости!

Именно свет, льющийся отовсюду, стал альтернативой мраку, окружавшему человека Средневековья всю его жизнь. Ведь это сейчас Париж – красивый, современный, доброжелательный к человеку город со множеством парков, площадей, красивых домов и бульваров. А тогда это был совсем другой город: с узкими кривыми улочками, грязными домами, потоками помоев и нечистот.

Париж, как известно, во второй половине XIX века был реконструирован самым радикальным образом. Насколько я понял, основные работы производились на правом берегу реки Сены, севернее острова Ситэ: старые кварталы сносились подчистую, прокладывались проспекты и бульвары, освободившиеся площади застраивались симпатичными, пусть и несколько однообразными домами в 4—6 этажей. Делалось всё согласно планам, чьё авторство принадлежит небезызвестному барону Осману.

Кварталы же левого, южного берега Сены реконструировались меньше и здесь можно походить и по узким кривым улочкам. Правда, дома все чистые, а уж про помои и говорить не приходится. И если бы этого кусочка старого Парижа не было, лично мне было бы грустно. Всё-таки в старине есть особый шарм, который не заменят ни бульвары с шикарными магазинами, ни парки с фонтанами, памятниками и скульптурами, ни новомодные районы с суперсовременными небоскрёбами.

В базилике нет ни икон, ни картин, ни какой-либо мишуры – только каменная резьба, витражи и изысканная архитектура. Собственно, данный храм в дополнительном украшении и не нуждается: практически все его простенки из стекла. Смелость архитектора, создавшего филигранную конструкцию из камня, поражает. А ведь всё держалось на его опыте, особом чувстве пропорций, способности предугадать прочностные характеристики используемого материала.

Я всё думал: с чем сравнить этот прорыв в будущее? Ну, разве что с первым полётом в космос.

Это и был полёт в космос. Человек, оказавшийся в дивном сияющем храме, забывал о грязи и нищете, тяготах и лишениях, оказываясь во власти света – того самого, что дарует жизнь и благоденствие. Аббат Сугерий (может, и невольно) подарил людям альтернативу: есть тяжкая повседневность, а есть то, к чему можно и нужно стремиться – всеобщему счастью. И что самое удивительное – французы, а за ними и другие европейцы поняли это! Базилика Сен-Дени стала образцом для подражания. Достаточно сказать, что в течение последующих 100 лет было построено порядка 80 крупных готических соборов. Они не были копией Сен-Дени, но основным принципам, заложенным при её строительстве, следовали неуклонно.

***

Несколько ошарашенный увиденным, покидаю базилику. Путь – на вокзал Монпарнас, с которого идут поезда в Шартр. Конечно, можно поехать туда и на велосипеде, но уже есть опасность приехать слишком поздно и не попасть в тамошний собор.

Вокзал Монпарнас шокировал своим появлением. Представьте: вы пробираетесь узкими улочками и переулками и вдруг выкатываете… на чёрный небоскрёб посреди широкой площади. И не где-то в новом районе, а в исторической застройке неподалёку от Нотр-Дам, королевского дворца и прочих парижских достопримечательностей!

Наверно, это очень по-французски: воткнуть какую-нибудь штуковину там, где её появление ничего, кроме бури негодования, не вызовет. Так было с Эйфелевой башней, когда вся парижская интеллигенция требовала убрать это железное чудовище, безжалостно уродующее чудесные виды прекрасного города, так было… Впрочем, я не знаю, как было в отношении небоскрёба напротив вокзала Монпарнас, но я бы на месте парижан возмутился. Жаль, мне слова не давали.

Самое сложное для меня в Европе – взять билет в железнодорожном автомате. А ведь я ещё и с велосипедом, за который где-то надо платить, а где-то не надо. В Италии и Испании практически на всех вокзалах есть кассиры, которым достаточно просто назвать город, куда я еду, и билет у меня в кармане. Во Франции кассиров нет, а есть помещение с мониторами, которые при правильном манипулировании выдадут нужный билет.

К счастью, возле мониторов прохаживался дородный негр. К нему-то я и обратился. И прежде всего доложил, что я русский. Негр сразу подобрался, сосредоточился и спросил, куда мне надо.

– Шартр – ответил я.

Мой визави почему-то принялся изучать монитор, возле которого проводит по 8 часов в день, долго тыкал в него пальцем, что-то корректировал, какую-то информацию сбрасывал и вводил вновь. Наконец, облегченно улыбнулся, ткнул в экран в последний раз, я приложил банковскую карточку и из щели высунулся долгожданный билет. Дальше как-нибудь соображу: где посадка и во сколько.

В запасе у меня было минут сорок и я не спеша изучил билет. На вокзале Монпарнас 24 посадочные платформы, но никакой путаницы нет: надо просто внимательно следить за информационным табло.

Мой поезд нашёлся на последнем, 24-м пути, причём пребывал здесь уже довольно долго. Объявили посадку и я поехал вдоль состава. Мне нужен был вагон с местами для велосипедов. Какой-то мужик с велосипедом явно искал то же, что и я и, кажется, нашёл. Я последовал за ним.

Место для велосипедов было одно на весь поезд и хорошо, что я был в числе первых. Потому что в итоге велосипедов набралось штук пять и хозяева «лишних» велосипедов ехали с гораздо меньшим комфортом, нежели я (им пришлось держать своих коней под уздцы). Впрочем, до конца ехал только я один и их мучения были сравнительно недолги.

Поезд – не велосипед: едешь быстро, видишь мало. Мелькают станции, городки, в памяти ничего не остаётся. Хотя нет: увидел вдали Версаль с его дворцовым комплексом и золочёной крышей придворной церкви. А ведь хотел разглядеть всё поближе, даже велосипедный маршрут проложил. Не случилось. Может, как-нибудь в другой раз?

***

Вот и Шартр. Выхожу из вагона и первое, что вижу – шпили Шартрского собора. Он неподалёку от железнодорожной станции и ехать до него совсем немного.

Собор поразил своей громадой. У него непростая судьба, отразившаяся и во внешнем облике.

На месте собора с древних времён стояли церкви. Последняя, романская, сгорела в 1194 году и в тот же год началось строительство нынешнего собора.

Дело в том, что собор всегда, с языческих времён, был очень почитаем и посещаем паломниками. Начиная с IX века в нём хранилась плащаница Девы Марии. На мой взгляд, это такой хитрый ход: обрести священную реликвию и тем самым увеличить поток верующих и паломников. Пользовались им часто и весьма успешно.

В огне пожара 1194 года сгорело всё, кроме западного портала и… плащаницы, хранящейся в крипте. В общем-то, в спасении реликвии особого чуда не было – крипта (подземное помещение) имела каменные своды. Но о таких деталях распространяться было не принято и спасение плащаницы было расценено как настоящее чудо. Народ не возражал и принялся энергично возводить новое здание. Понимал: именно многочисленные паломники гарантировали городу благоденствие и процветание. Известно немало случаев, когда прекращение паломничества приводило к обнищанию и захирению городов. Так что жители Шартра знали, что делали.

Поддержание должного статуса требовало серьёзных капиталовложений. Тем более, что совсем рядом, в 100 километрах, находился собор, привечаемый самим королём. К этому времени (конец XII века) уже была построена базилика Сен-Дени, полным ходом строился Нотр-Дам де Пари и другие соборы. Отставать от соседей инициаторам строительства Шартрского собора было никак нельзя, образцы же для подражания у них уже были.

Если базилика Сен-Дени – само изящество и гармония, то архитектор Шартрского собора сделал акцент на его монументальности. При взгляде на собор с площади перед ним обращают на себя внимание мощные пилоны обеих башен, тяжеловесность и откровенная вертикальная устремлённость фасада, его романский стиль. Готическая только северная башня, и то лишь верхняя её часть. То есть фасад был сознательно оставлен в прежних, романских формах (что лишний раз подчёркивало преемственность нового собора со старым). Если же взглянуть на собор сбоку, то невозможно не обратить внимание на мощнейшие контрфорсы с аркбутанами. Столь могучими они были сделаны потому, что собор был беспримерно (для своего времени) высоким (36 м до каменного свода) и у него очень широкий центральный неф.

Собор получился колоссальным: как снаружи, так и внутри. Человек теряется в огромном пространстве храма, он его подавляет. Здесь совсем другие ощущения, нежели в Сен-Дени: там ты воспаряешь ввысь, здесь осознаёшь своё ничтожество. И ещё одна важная деталь: аркады и колонны центрального нефа и хора побелены.

Для меня это стало лёгким шоком. Вряд ли после завершения строительства собора прихожане любовались его белой внутренностью. Камень оставался камнем. И с исторической точки зрения храм лучше было бы оставить таким, каким он был тогда, в средние века. Но я обратил внимание: камень в неокрашенных участках, оставленных явно намеренно, имеет какой-то странный оранжевый цвет. Возможно, это свойство камня – приобретать под влиянием дневного света необычный окрас. А вот в боковых нефах, где света практически нет, камень имеет грязно-чёрный налёт и выглядит прямо-таки зловеще. Именно с таким цветом ассоциируется Средневековье и в этом плане Шартрский собор очень показателен.

Ещё этот собор знаменит тем, что дошёл до нас практически в неизменном виде. В нём не били окна, не крушили статуи, не выламывали двери и не гадили на алтарь. Войны и революции обошли его стороной и теперь мы можем насладиться 2000 витражей, создаваемых в течение нескольких веков. Кстати, как отмечают специалисты, витражи этого собора уникальны по своему внутреннему окрасу. Секрет же получения необычайно чистых цветов давно утерян.

В западный фасад вмонтировано окно-роза в форме круглого плоского камня, в котором прорезаны розетки и другие геометрические фигуры. Подобные окна-розы изготавливались по индивидуальному заказу под конкретное место. Как следствие – они были страшно дороги и их очень скоро сменили другие, по образу и подобию окна-розы в базилике Сен-Дени после её перестройки в XIII веке. Теперь каменная решётка (уже в стиле лучевой готики) создавалась не как единое целое, а собиралась из отдельных элементов, изготавливаемых поточным методом. Это резко ускоряло процесс строительства и удешевляло его, причём одна артель могла выполнять заказы сразу нескольких соборов в разных частях Франции (что способствовало стилизации европейской храмовой архитектуры и её унификации). Более поздние окна-розы в южном и северном трансептах Шартрского собора именно такие – в стиле лучевой готики.