Текст книги "Наследство с условием"

Бронуин Джеймсон
Наследство с условием

ПРОЛОГ

Чарлз Карлайл знал, что умирает. Его семья отказывалась принять страшную весть. Лучшие врачи делали все возможное, но Чез знал, что дни его сочтены.

Если его не прикончит разрастающаяся опухоль в мозгу, то доконает химиотерапия и интенсивное облучение, на которое он согласился. Единственная родственная душа, свыкшаяся с неизбежным концом, – старый товарищ Джек Конрадс, не удивляющийся ничему с тех пор, как выбрал профессию нотариуса.

Джек осторожно отложил бумаги в сторону.

– Думаю, ты обсудил свою волю с сыновьями?

– Чтобы они превратили последние месяцы моей жизни в кромешный ад? – фыркнул Чез. – Они узнают мое последнее слово, когда я буду на шесть футов под землей!

– Разве они не заслужили право узнать обо всем заранее? Двенадцать месяцев – слишком короткий срок, чтобы завести ребенка.

– Ты предлагаешь дать им время опомниться? – Они были достаточно умными, его сыновья. Иногда слишком умными в ущерб себе. – Алексу и Рэйфу за тридцать, им нужен хороший толчок, иначе они никогда не остепенятся.

Нахмурившись, Джек снова вернулся к документу.

– А как же Томас?

– Завещание касается всех.

– Тебе не нужно ничего доказывать мальчикам, – медленно произнес Джек, продолжая хмуриться. – Они знают, что у тебя нет любимчиков. Ты всегда обращался с ними как со взрослыми, и они превратились в стоящих мужчин, Чез.

Да, они стали настоящей гордостью отца, но в последнее время жили каждый в своем мире. Завещание все исправит. Оно восстановит дух единения, который витал над ними, когда в детстве они пускали вскачь своих пони по лужайке, а потом, повзрослев, выращивали племенных быков и обезоруживали конкурентов.

– Для всех троих одинаковые условия, – решительно повторил Чез. Он не может исключить Томаса… и не хочет исключать его.

– Прошло только два года со смерти Брук.

– Чем дольше он будет хоронить себя в своем горе, тем труднее ему будет выбраться. – Сжав челюсти, Чез наклонился и посмотрел другу прямо в глаза. – Я знаю, что говорю.

Если бы его собственный отец не приложил свою руку – «руку любви», как он говаривал, – к судьбе сына, то после смерти жены Чез увяз бы в своем несчастье. И не поехал бы за границу по делам отцовской фирмы и не встретил красавицу-ирландку Мору Кин и ее двух малолетних сынишек.

И не влюбился бы безоглядно и навсегда. Новая любовь затягивает даже самые глубокие раны.

И тогда не было бы свадьбы и рождения их третьего – общего сына, Томаса. Их сына, который теперь, оплакивая гибель любимой жены, запер себя в австралийской пустоши среди скота и ковбоев. Томасу нужна «рука любви» и очень твердая, пока не стало слишком поздно.

– Мора знает? – робко поинтересовался Джек.

– Нет, и пусть остается в неведении. Ты же знаешь, эта женщина не одобрит.

Пожилой нотариус долго изучал лицо друга поверх очков.

– Дьявольский способ ты выбрал, старина, чтобы отвлечь их от слез и причитаний по тебе.

Чез поджал губы.

– Все для них. Они станут совместно искать решение. Моей семье требуется хорошенькая встряска, а Томасу больше всех.

– А что, если план не сработает? Что, если мальчики отвергнут завещание и откажутся от наследства? Хочешь, чтобы твое королевство расчленили и продали по кускам?

– Никогда.

– Им не понравится…

– Придется смириться. Подозреваю, что услышу их возражения у жемчужных ворот рая, но они сделают так, как я хочу. И не из-за наследства… – Чез смотрел на друга уверенно, не мигая, – они сделают это ради своей матери.

Вот он, главный мотив последней воли Чарлза Томаса Карлайла. Он хотел, чтобы сыновья работали вместе, хотел видеть их в кругу счастливой семьи, и все это ради Моры. Рождение дитя вскоре после его смерти озарит улыбкой ее очи, не даст погрязнуть в своем одиночестве.

Он желал после смерти сделать то, что не мог сделать при жизни: одарить свою обожаемую жену счастьем.

– Это мое наследство Море, Джек.

Единственная вещь от баснословно богатой империи, достойная прекрасной ирландки.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Шесть месяцев спустя

Анжелина Мори не собиралась подслушивать. Если бы в последнюю минуту она не вспомнила о торжественности момента, то влетела бы в комнату в своей обычной манере и ничего не услышала.

Утром состоялись похороны, днем оглашение воли умершего. А сейчас проходило совещание наследников Чарлза. Она замерла у входа в библиотеку в поместье Камерука.

Из-за двери доносился разговор – три глухих мужских голоса, до боли знакомых, как голоса ее собственных братьев.

– Ты слышал, что сказал Конрадс. Не всем нам придется делать это. – Алекс, старший из сыновей, говорил спокойно и уравновешенно, как всегда. – То моя обязанность.

– Чушь. – Насмешливая манера Рэйфа не изменилась ни на йоту с тех пор, как она уехала. – Твой возраст не делает тебя экспертом в данной области и не дает тебе преимущества. Бросим монетку…

– К черту. Мы вместе: один за всех, все за одного. – Лицо Томаса оставалось таким же суровым и напряженным, как и его голос.

– Очень самоотверженно, братишка, но ты ничего не забыл? – спросил Рэйф. – Чтобы завести ребенка требуются двое.

Энджи чуть не уронила поднос с закуской. Хорошо, что ей удалось подслушать их разговор.

Руки заняты, и она не может постучать. Девушка толкнула дверь коленом, вошла и громко кашлянула. Дважды, чтобы перекрыть гул голосов, гремевших во всю мощь здоровых легких.

Она кашлянула еще раз, и три пары напряженных глаз воззрились на нее. Братья Карлайл. «Принцы австралийской пустоши», согласно заголовкам газет.

Энджи росла с ними бок о бок. Возможно, для прессы они и австралийская знать, но ее не обманешь.

Принцы? Ха, как же!

– Что? – гаркнули, по меньшей мере, два королевских отпрыска.

– Прошу прощения, что вмешиваюсь. Но вы тут голодом себя уморите, вам нужно подкрепиться. – Она поставила поднос на середину огромного дубового стола и присела на край. Затем взяла бутылку виски сорокалетней давности – из тайных запасников отца – и увидела, что она полупуста. Странно. – Я думала, вы ее уже прикончили.

Алекс рассеянно глянул на стакан в руке. Рэйф подмигнул и протянул свой стакан за добавкой. Томас застыл в углу, руки в карманах, словно не замечая ни виски, ни ее появления.

На сандвичи никто даже не взглянул. Им не нужна еда, им нужно, чтобы она удалилась.

Девушка удобнее уселась на столе, выбрала бутерброд, затем окинула взглядом комнату.

– Итак, что насчет ребенка?

Плечи Томаса напряглись, Алекс с Рэйфом обменялись взглядами.

– Бессмысленно притворяться, – она откусила кусок сандвича. – Я случайно подслушала ваш разговор.

Долгое время ей казалась, что они сейчас взовьются в своей обыкновенной манере: все мальчишки на единственную девчонку. Хорошо, что эта девчонка выросла в Камеруке в тени трех молодцов семьи Карлайл и своих двоих братьев. Наученная горьким опытом, Энджи знала, что такое ковбойские манеры, и давно научилась стоять за себя. Она скосила глаза на Томаса.

– Ну? – настаивала она.

Рэйф, да благословен будет весь его род, сжалился первым.

– Что ты думаешь, Энджи? Ты бы…

– Это ее не касается, – рявкнул Алекс.

– Ты не думаешь, что мнение Энджи тоже важно? Она женщина.

– Спасибо за напоминание, – пробормотала девушка. Краем глаза она следила за Томасом. Сердце разрывалось на части; хотелось обнять его и утешить, но в то же время так бы и ударила его за равнодушие и холодность.

– Ты бы выносила ребенка… за деньги?

Что? Внимание Энджи переключилось с неподвижной фигуры у окна на Рэйфа. Она сглотнула.

– Чьего ребенка?

– Ну, например, – Рэйф изогнул бровь, – нашего младшего брата. Он говорит, что заплатил бы…

– Достаточно, – отрезал Алекс.

Слишком поздно – Томас уже держал Рэйфа за воротник, осыпая его отборными ругательствами.

Алекс разнял братьев, но Томас не унимался:

– Ты сделаешь так, как считаешь нужным, а я по-своему.

Он ушел, но дверью не хлопнул. Это было бы слишком страстно, слишком выразительно для холодного незнакомца, в которого превратился младший сын Чарлза.

– Полагаю, мое мнение неважно, – осторожно посетовала она.

Рэйф со смешком кашлянул.

– Думаешь, мистер Конгениальность сам найдет себе женщину?

Сердце Энджи подпрыгнуло. Возможно, Томас Карлайл забыл, как наслаждаться жизнью, но стоит ему лишь зайти в бар, как все красотки будут валяться у его ног. И без упоминания о миллиардном наследстве.

Тяжело вздохнув, она положила остатки сандвича на тарелку.

– Он не наделает глупостей?

– Нет, если мы его остановим.

Алекс покачал головой.

– Оставь его в покое, Рэйф.

– Ты действительно думаешь, он в состоянии трезво рассуждать? – Рэйф то ли фыркнул, то ли засмеялся. – Черт возьми, отцу не следовало впутывать в это Томаса!

– Вероятно, он хотел встряхнуть его, – медленно произнес Алекс.

– И теперь он помчится в первый попавшийся бар за женщиной!

Энджи в секунду подскочила. Затем глубоко выдохнула и прислонилась к столу. Камерука в двух часах езды от ближайшего бара. Даже если Томас поторопится, все равно не успеет до закрытия.

– Время признаний, парни. Пора рассказать мне всю историю целиком.

Однажды, на спор, Энджи кралась за Томасом и своим братом Карло из дома до озера вслепую. Помня свой опыт пятнадцатилетней давности, она решила повторить рекорд. Высоко в небе светила луна, достаточно ярко освещавшая тропинку, но по обеим сторонам тропинки чернела непроглядная тьма. Она закрыла глаза и побежала.

Все ради победы.

Ты как дикая коза, с отвращением бросили тогда мальчишки, вручая ей кубок победителя. Прошло много лет, прежде чем Энджи осознала, что в том сравнении не было ничего лестного.

Она потерла озябшие, покрытые гусиной кожей плечи. Можно голову дать на отсечение и выиграть миллионное пари, что шелковое жатое платье Томас вряд ли заметит.

Когда найдешь его, не позволяй ему поворачиваться к тебе спиной.

Они уже виделись с Томасом в больнице, в агентстве ритуальных услуг, в сиднейском доме Алекса. Он неизменно ограничивался быстрыми короткими объятиями.

Она умолила братьев позволить ей вернуться в Сидней на одном из частных самолетов после похорон, вместо того чтобы отправиться в городе другими гостями. Ей нужно побеседовать с Томасом с глазу на глаз и расставить все точки над i.

Странное завещание, о котором она узнала в библиотеке, взбудоражило всех. Сейчас Энджи испытывала чувство вины и сожаления, что не смогла стать Томасу настоящим другом.

Она любила Брук. В школе они стали близкими подругами. И Томас встретил свою будущую жену на вечеринке у Энджи. Обеим тогда было восемнадцать лет. Перед вечеринкой Энджи одевалась и прихорашивалась специально для него, для своего особого гостя.

И на тебе – горькая ирония – Томас безоглядно влюбился в ее изящную маленькую подружку. Восемнадцать месяцев спустя он и слышать не хотел слова Энджи о том, что Брук не создана для жизни в деревне. Он любил Брук и женился па ней.

С этим вызовом Энджи смириться не смогла.

Вместо того чтобы примерить платье подружки невесты, она укатила в Европу. Бежала от боли и зависти, от страха, что после слов священника, есть ли у кого возражения против этого брака, завопит прямо перед алтарем: «Он предназначался мне!»

Энджи пропустила свадьбу и, что хуже всего, похороны Брук тоже. Теперь она вернулась, и ей нужно примирение. Есть сомнения, что примириться с тем Томасом, которого она увидела на похоронах, будет не легче, чем достать луну с неба, но попытаться стоит.

– Момент истины, – вслух сказала она и нырнула под ветку.

Тишина. Она пристально вгляделась в темноту. Полезла выше к тайной пещере. Прищурилась.

Дыхание со свистом вырвалось из легких.

Никого.

Девушка разочарованно всплеснула руками. Как можно помириться с тем, кого нет?

Проклиная себя, она уже повернулась, чтобы уйти.

А может, он не хочет, чтобы его нашли?

Энжи улыбнулась, поднесла мизинцы к губам и свистнула.

Томас понял, что Энджи где-то рядом. Как он не додумался, что она станет свистеть и тем самым привлечет внимание его пса? Теперь об уединении можно забыть.

Пес ответил подозрительным воем. Перевод с собачьего: «Можете свистеть, но я не. „лопух“, а настоящий сторожевой пес; сумею защитить хозяина».

Энджи всегда чуралась осторожности, осторожность мешает ей, как корове седло. Раздался тихий шорох, и скоро из кустов появилась знакомая женская фигурка. Томас почувствовал, как под рукой задрожала собака. Тихое грозное ворчание очень соответствует настроению хозяина. Может, спустить собаку?

Энджи тем временем подошла и рухнула рядом. Струящаяся ткань юбки обтянула колени, яркое пятно рядом с линялым фоном его старых джинсов.

– Ты не подумала, что мне, возможно, хочется побыть в одиночестве? – поинтересовался он, удивляясь собственному голосу. С того момента, как Джек Конрадс прочитал завещание, тело застыло, словно замерзло. Приступы гнева перемежались приступами боли и невыносимой пустоты. Смерть близких людей, даже если она и предвиденная, всегда выбивает из колеи.

– Да, – быстро улыбнулась она.

Возможно, улыбка предназначалась псу. Девушка наклонилась, чтобы лучше рассмотреть его.

– Пока я взбиралась сюда, я подумала, что Сержанта уже нет.

– Он умер.

– Мне очень жаль.

– Он постарел.

– Как и все мы. – Девушка снова наклонилась вперед. – Ну, разве не красавец? – Она потянулась.

– Лучше не двигайся.

– Я здороваюсь.

Ему ли не знать? Собака не шевельнулась. Томас облегченно выдохнул… Он все еще пытался соединить в мозгу Энджи, шумную, неугомонную девчонку-сорванца, с представшей передним экзотической красавицей.

Она носила платья и выпрямила вьющиеся от природы темные волосы. Они стали гладкими и блестящими. Каждый раз, когда она двигалась, он слышал тихий звон тонких браслетов на запястьях и лодыжках.

Черт, она носила кольца даже на пальцах ног. И духи…

– Что это за духи? – Он хотел спросить о них с их первой встречи.

Густой пряный аромат. Томас отстранился.

Она изменилась, а он так хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, особенно сейчас, когда судьба неумолимо несла его в неизвестное будущее.

– Ты пахнешь… по-другому, – пояснил он. Она иначе пахла, иначе выглядела и смотрела на него иначе. – Ты изменилась, Ветерок.

В воздухе зазвенел нежный смех. Томас еще помнит ее детское прозвище! Энджи опустила руки на колени, браслеты тихо звякнули.

– Весточка из прошлого. Больше никто не зовет меня Ветерком.

С их последнего разговора, когда она пыталась убедить его в том, что они с Брук совершенно не подходят друг другу. Он тогда был слишком молод и вспыльчив, чтобы придавать значение ее словам.

– Прошло всего лишь пять лет, но ты прав. Я изменилась, ты изменился, все изменилось, – сказала она, и темнота вдруг показалась еще плотнее и непрогляднее. – Сожалею о твоем отце. Он очень страдал, последние недели сказались и на вас. Жаль, что меня не было рядом, я надеюсь…

– Ты же пришла говорить о другом. Подобные слова я уже слышал много раз.

– Да, но не от меня. – Она непокорно дернула головой в своей привычной манере. – Мне есть, что тебе сказать, и в этот раз я хочу, чтобы ты дослушал меня до конца.

Ее голос и сочувственный блеск темных глаз встревожил его, и он начал подниматься. Энджи положила руку ему на колено.

– Ты получил мое письмо? – спросила она.

Да, получил, сразу после гибели Брук. Что она ждала от него? Благодарности за добрые слова? Как будто они помогли ему справиться с горем и залечили израненное сердце!

– Дурацкое письмо – это все, что я могла отослать, – продолжила Энджи извиняющимся тоном. – Я бы хотела быть рядом, найти подходящие слова.

– Неважно.

– Для меня важно. – Она накрыла ладонью его кулак на бедре. – Мне следовало оставаться рядом. Что же я за друг после этого?

И что на такое ответить? Неужели она ждет, что он будет сидеть, как священник на исповеди, и слушать раскаяние в грехах?

Он надеялся, что она пришла не за прощением, которое он все равно был не в силах дать!

– Твоя дружба очень многое значит для меня. Мы все еще друзья, Ти Джи?

Его детское прозвище странно прозвучало в ее устах. Он чувствовал мягкую тяжесть ее руки, в ноздри снова ударил чувственный аромат духов.

Томас высвободил руку и переложил ее ладонь к ней на колено.

– Томас! – Она резко выдохнула. – Разве ты не можешь хотя бы притвориться, что принимаешь сочувствие друга? Тебе что, так трудно сделать усилие?

Когда он не ответил, она медленно покачала головой. Кончики волос коснулись его обнаженного предплечья, как холодная насмешка. Он не видел в ней друга.

Маленькая Энджи превратилась в женщину.

– Я пришла принести свои извинения, – коротко подытожила она. – И теперь оставлю тебя наслаждаться одиночеством.

Она уже начала подниматься – на этот раз без шоры на его плечо, – и Томас собирался позволить ей уйти. К чему вопросы?

– Это все, ради чего ты явилась?

– О, да ладно тебе. – Девушка остановилась, ее смех поплыл в воздухе, такой же мягкий, как ночь. – Что хотела, то сказала.

– Но?

– Я же вижу, ты беспокоишься о завещании. – Она опять села, и он, почувствовав проницательный взгляд на своем лице, что-то уклончиво пробурчал. – Стоит поговорить с братьями.

– Что толку, уже говорил.

– Проблема в том, как ты собираешься выбрать мать для своего ребенка.

Томас фыркнул.

– Я так поняла, все в равных условиях. Один ребенок на троих.

– И ты хочешь, чтобы я положился на братьев? Тогда мы точно потеряем все. – Он сделал широкий жест, обводя фамильные владения. Камерука – единственное место, где он хотел жить, единственное, что осталось ему после того, как авиакатастрофа унесла жизнь его жены, его счастье и его будущее.

– Твои братья знают, что Камерука для тебя все, – мягко сказала Энджи.

Это та благословенная земля, где он может дышать.

– Алекс говорит, что собирается жениться на Сюзане.

– Да, когда в их расписаниях совпадет свободный денек. Что касается Рэйфа… – Томас наморщил нос.

– Плейбой, одним словом, – согласилась она. – Зачем твой отец выдвинул такие условия?

– Ради Мо.

Девушка раздумывала.

– Он знал, что ради Мо вы, парни, сделаете все возможное и невозможное. Но ему следовало знать, что она не захочет подобной жертвы. Она не будет счастлива, пока вы не будете счастливы, по воле отца или собственной.

– Да, но она не должна ничего знать об этом. Вот почему завещание Конрадс читал в ее отсутствие.

– Твой отец гений! – Она бросила на него быстрый взгляд. – Чертовски умен. Самый быстрый способ отвлечь вас от скорби.

Томас резко повернулся. У Энджи необычное мышление.

– Гений? – произнес он вслух. Хорошенькое определение! Подходит ли оно отцу, который столько сделал для своих детей?

– У него получилось, не так ли? – спросила она.

Дьявол, у них действительно не хватило времени на слезы. После того как Конрадс вызвал всех троих в библиотеку, их печаль превратилась в гнев.

Томас нетерпеливо тряхнул головой.

– Какими бы ни были его основания, действия за нами.

Энджи молчала, серьезная и задумчивая.

– И что? – гаркнул он.

– Рэйф говорит, ты ни с кем не встречаешься. Томас хорошо знал привычку брата болтать о чужой личной жизни.

– Что, черт возьми, Рэйф может знать об этом?

Первый раз в жизни Энджи отвела глаза в сторону. Он не хочет обсуждать свою личную жизнь ни с ней, ни с Рэйфом, ни с кем другим.

Что еще хуже, теперь он знает, о чем они говорили в его отсутствие.

– Хорошо, у тебя есть план? – спросила она. – Тот, с деньгами, не подойдет.

– Почему?

– Томас, ты действительно хочешь, чтобы у твоего ребенка мать была определенного сорта?

– Какого сорта?

Энджи округлила глаза.

– Того сорта, что берут деньги за определенные услуги.

– Я не имел в виду проститутку.

– Неужели?

Что-то в ее тоне, а может, во вздернутых бровях, расстроило его.

– Есть идеи получше? Женщины не выстраиваются в очередь для зачатия моего ребенка.

– Да посмотри на себя! – Она сузила глаза. – Женщины любят красивых одиноких ковбоев.

– Глупости!

Она нетерпеливо цокнула языком.

– Как-нибудь слетай в город, увидишь, женщины всех возрастов будут оборачиваться тебе вслед. Ты же женская фантазия во плоти.

Фантазия? Но ему-то нужна живая женщина.

– Назови мне хоть одну, – сухо отрезал он, – которая бы захотела от меня ребенка.

Она медленно приблизилась к его лицу.

– Я.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В воздухе повисло тягостное молчание. Она ненормальная?

Определенно.

Иначе быть не могло. Энджи хихикнула.

– Одна претендентка у тебя есть, верно?

Ее сердце сильно билось, кожа горела. Пылкое признание готовилось сорваться с языка.

Томас, я люблю тебя всю свою жизнь. И с тех пор как мне исполнилось тринадцать, я хочу выйти за тебя замуж. А в четырнадцать я уже дала имя нашим будущим детям – троим мальчикам с твоими голубыми глазами.

Впрочем, пусть прошлое останется прошлым. Она пришла сюда спасти свою дружбу.

– Зачем тебе это?

Только бы не рассмеяться, лихорадочно думала девушка.

– Сама не знаю. – Девушка помолчала. – Неужели моя идея настолько плоха?

Энджи чувствовала на себе его изучающий взгляд. Обдумывает, прикидывает? Он и она, кожа к коже, занимаются тем, что требуется для создания детей. Ее сердце подпрыгнуло, к горлу подкатил комок.

– Ты не можешь говорить серьезно, – медленно начал он, – не можешь, и все.

Как ты заблуждаешься, усмехнулась про себя Энджи. Я фантазировала о том, как это будет, с самой первой встречи.

– Вообще-то я думала, – она растягивала слова, – о занятиях любовью, не о производстве детей.

В полночной тишине его вздох казался настоящим взрывом. Он не мог смотреть ей в глаза, подскочил на ноги и принялся расхаживать вдоль каменной стены.

Через минуту он обернулся и изумленно посмотрел на сидящую девушку.

– Энджи, ты же не серьезно… ты… ты…

– Так непривлекательна, что ты не можешь спать со мной ., даже ради Камеруки? – закончила она за него.

– Не нужно говорить за меня. Ты не знаешь моих мыслей, – строго отчитал он ее.

Темнота и расстояние между ними не давали ей прочитать выражение его лица, но Энджи не собиралась сдаваться. Момент истины настал.

– Тогда почему бы тебе не сказать правду? Почему моя идея вызывает у тебя ужас?

– Господи, Энджи, все очень серьезно. Мне нужен ребенок. – Томас двинулся к ней с каменным выражением лица. – Ребенок, чья мать согласится воспитывать его одна.

Энджи уперла руки в бока и прищурилась.

– Ты имеешь в виду, что не хочешь принимать участие в воспитании?

– Именно.

– Но почему? – Она покачала головой и скрестила руки на груди. – Камерука изумительное место для того, чтобы растить ребенка и…

– Не все думают, что оно замечательное.

– Твой отец так думал, раз выбрал его для вас. Полагаешь, он хотел, чтобы ты всего лишь стал «жеребцом-производителем»?

– Мне плевать на то, что он хотел.

– Правда? Тогда ты очень изменился.

– Тебе придется с этим смириться! Некоторое время они молча, с ненавистью взирали друг на друга. И вдруг Энджи осознала, что за его грубостью прячется страх за себя, за братьев, за то, что они не смогут выполнить условия завещания и потеряют все. Этого не должно случиться.

Сердце в ее груди сжалось от сочувствия. Как бы ни изменились он, она и мир вокруг них, одна вещь осталась неизменной.

Она все еще любила этого мужчину так, что могла сдвинуть горы, лишь бы облегчить его страдания.

Слезы выступили у нее на глазах, и она потянулась вперед, чтобы погладить его по щеке. Томас, словно защищаясь, поднял обе руки.

– Забудь, Энджи, забудь о жалости и об этом безумном разговоре!

Ее руки упали вниз. Хорошо, она притворится, нацепит маску безразличия, спрячется за равнодушие. Сейчас ее союзники – сдержанность и самообладание.

– Я постараюсь забыть, – сказала она, медленно отходя в сторону. – Но какова твоя альтернатива? Ты собираешься найти женщину, которая за деньги выносит и родит тебе ребенка. Незащищенный секс с незнакомым партнером – дело рискованное. – Энджи помолчала, затем продолжила:

– Если только речь не идет об искусственном оплодотворении. Женщина сдаст анализы, врачи сделают пробы, и никакой интимности не потребуется. Я так понимаю, в твоей ситуации это единственный выход?

На его щеках заходили желваки, он не хотел ни интимности, ни разговоров о ней. Но он сам во всем виноват, и Энджи, разумеется, права.

– Но тесты и проверки займут много времени, а у тебя его нет. Три месяца на раскачку? – Энджи поморщилась. – Зачать ребенка не всегда удается сразу.

– Почему же? В скотоводстве очень распространен метод искусственного осеменения.

Энджи усмехнулась и пожала плечами.

– Я, конечно, процесс искусственного оплодотворения подробно не исследовала, но кое-что читала. Я пытаюсь помочь тебе найти решение, рассматривая все возможные способы.

– А мое мнение тебя не волнует?

– Ты все равно никогда не слушался моих советов, так с чего вдруг начинать?

– А ты никогда не скупилась на предложения. Он говорит об их недавней ссоре? О том, как она отговаривала его от женитьбы на Брук? Энджи взглянула Томасу в лицо и встретила негодующий враждебный синий огонь в глазах.

– Мне казалось, ты хочешь поговорить, – начала она, в душе смирившись с тщетностью своих попыток наладить отношения. – Но теперь вижу, что тебе легче говорить с утесом. По крайней мере, он не ответит тебе ничего такого, чего бы ты не хотел слышать!

Судя по надменному взгляду и сжатым кулакам, дальнейший разговор ничего хорошего не предвещал.

– Я предложила тебе помощь, Томас. Твой ответ – забудь. – Девушка подняла руку. – Завтра утром я улечу и перестану лезть к тебе с глупыми советами. Поступай, как знаешь.

Томас смотрел ей вслед. Последний раз, когда она предложила свой совет, он не захотел слушать.

Я знаю, ты думаешь, что любишь ее, Ти Джи, но не спеши со свадьбой, убедись, что Брук сможет жить здесь.

Он проигнорировал слова Энджи, и они с Брук поплатились за это. Три года страсти, конфликтов и одиночества. Три года, которые закончились ссорой и невозможностью примириться. Брук ушла навсегда.

Другие женщины его не интересуют, но нужна одна, чтобы выполнить последнюю волю отца. Ради матери, ради Камеруки, ради братьев, ради себя самого.

И этой женщиной не может быть Энджи. Нет. Их подруга детства привыкла играть только по своим правилам. Непредсказуемость – единственная предсказуемая черта ее характера.

Энджи всегда выкидывала подобные штучки.

Она думала о сексе с ним, а не о ребенке. Сама призналась.

Томас напрягся, яркие образы всплыли в голове. С сердитым ворчанием он бросился по тропинке к дому.

Слава богу, у него хватило ума отклонить ее предложение.

Она говорила не подумав, сгоряча. Запал пройдет, и она забудет о своей идее. Женщина, не способная продержаться на одном месте и месяц, не может стать матерью его ребенка. Конечно, она изменилась, повзрослела, но душа у нее так и осталась… цыганская.

Дома у дверей он обнаружил Рэйфа. Если бы он не был так озадачен мыслями об Энджи, то предвидел бы нечто подобное и попытался войти в дом с другой стороны.

– Алекс пошел спать? – спросил Томас, ступая на веранду.

– На телефоне висит. Бизнес превыше всего. Даже в день похорон отца он не смог забыть о делах. И в этом весь Алекс.

Рэйф поднял свой стакан.

– Присоединишься?

– В другой раз.

Томас потянулся к ручке двери, но Рэйф преградил ему путь.

– Разве ты не должен быть с Энджи?

Томас напрягся: или брат уже встретил девушку, или видел, как она воспользовалась боковой дверью, и заподозрил неладное.

– Разве она не внутри?

– Комната пуста.

Томас скрестил руки на груди, давая понять старшему брату, что не намерен продолжать этот разговор.

– У меня есть подозрение, что вы разговаривали о завещании. – Брат поджал губы и посмотрел на Томаса сквозь стекло стакана. Токайское вино было того же цвета, что и глаза Энджи. – Мне кажется, у нашей малышки есть ответ на наш вопрос.

– Это не ее проблема, – сурово ответил Томас. – Оставь ее в покое.

– Она знает всю историю, так что долгие объяснения ей не понадобятся. И Мо любит ее как родную дочь.

В том-то и проблема. Энджи с братьями росли как члены семейства Карлайл. Их отец готовил для семьи Чеза Карлайла. Он переехал в Камеруку после смерти жены, оставив работу в любимом ресторане Моры. Чез умел переманивать людей. Морис занял один из коттеджей, но его дети проводили все время в главном доме поместья. Шестеро детей из обеих семей вместе росли, вместе играли и вместе ходили в школу.

– По моему мнению, – продолжал Рэйф, – Энджи – прекрасное решение нашей проблемы.

– А по-моему, она член семьи.

– Сестра? – удивленно воскликнул Рэйф. – Раньше, возможно, но теперь, после ее возвращения из Италии, все изменилось. – Рэйф в упор рассматривал брата. – Ты заметил ее походку?

Чувственное покачивание бедер и легкую юбку, липнущую к ногам? И золотые цепочки на щиколотках, сверкающие на оливковой коже?

– Нет.

– Печально, но я тебе верю. – Старший брат покачал головой, на его лице появилось странное выражение. Смесь жалости и отвращения. – Хотя в этом случае задача облегчается. Если Энджи тебя не интересует, тогда я обращусь к ней за помощью.

Спать с Рэйфом и зачать его ребенка? Теперь пришла очередь Томаса качать головой.

– Ты и Энджи? Никогда.

– Почему?

Томас только сейчас заметил, что сжал кулаки, и заставил себя разжать их.

– Почему ты думаешь, что она захочет помочь одному из нас?

– Ей кажется, что она у нас в долгу. Мо всегда считала ее дочерью, отец оплатил ее обучение в престижной школе и выплачивал пенсию Морису.

– Чушь. – Конечно, старший Карлайл сделал много для семьи своего повара… но он любил Мориса как друга. – Она ничего нам не должна.

– Она думает иначе.

– Просить ее зачать для нас ребенка? Ты, вероятно, шутишь? – Томас не мог дальше говорить, слова застряли в горле.

– У меня никого другого нет на примете.

– Я думал, тебе наплевать на свою часть наследства.

– Наплевать. – Рэйф допил остатки вина и хлопнул брата по плечу. – Но я знаю, насколько ты дорожишь своею.

– Не мучай себя ради меня.

– «Один за всех и все за одного» – твои слова, братишка. У нас есть один-единственный способ выполнить условия завещания. Наши шансы на успех уменьшатся, если мы возложим почетную миссию только на одного из нас. Здесь нет мучеников, Томас, только реалисты.

– Не с Энджи, – сурово отрезал он.

– Подумай, братик, она блестящая кандидатура. – И, сжав плечо Томаса в последний раз, Рэйф развернулся и исчез в доме.

Силуэт скачущего всадника на фоне чистого неба. Мираж, подумала Энджи и, подняв руку, загородилась от солнца. Горизонт разрезала высокая одинокая сосна. Она сидела на пассажирском месте и внимательно смотрела сквозь переднее стекло автомобиля.

Ничто не темнело на каменной гряде за исключением этого дерева. Сумасшедшая женщина, она не только высказывает несбыточные предложения, но и видит несуществующие картинки! С печальным смешком Энджи глубже уселась в кресло.