Текст книги "Притворная дама его величества"

Глава третья

Отбирай… я хмыкнула. Впору. Мне хотелось не впору, а теплые штаны и сапоги, можно угги, наплевать, что согласно опросам мужчины считают их самой отвратительной обувью. Кто бы их еще слушал – только не я. Вон сундук… шкафы вдоль стен, не комната, а тюремная камера, простывшая, промозглая, темная. Свечи давали едва различимый свет, а темнота всегда на меня давила.

Я шагнула к одному из шкафов довольно уверенно и вдруг осознала, что тело помнит. Что-то оно продолжает делать само, несмотря на то, что разум у него другой, но если отвлечься… И я позволила этой Маризе залезть в один из шкафов.

Я распахнула створки и застыла. Стоять было холодно, как на улице на ветру. Двигаться мне не позволял ступор. Кровать. В этом шкафу кровать.

Я не представляла, как спать в этом гробу. С резными дверками и какими-то нелепыми шторками. Вон подушки, вон одеяло… несвежее белье, кто в нем водится – лучше не думать. Вытянуться во весь рост в кровати было нельзя, только полулежать на не слишком чистых подушках. Я закрыла дверцы, прошла по комнате – таких кроватей-гробов было три.

Потом я поискала, куда бросила туфли – машинально я выронила их, когда рассмотрела кровать. Сунула ноги – прекрасно, перепутала, поменяла туфли местами. Нет, я не обманывалась: они были на одну ногу. Вернее, ни на одну. Ни на правую, ни на левую, а на какую-то среднюю. Ни туда, ни сюда…

Присев, я смотрела на это чертово извращение. Разнашивать, вот, значит, как. Мне было не привыкать – нога у меня в той жизни была далеко не Дюймовочки, размер ходовой, но лапа широкая, и обычно я короткими перебежками до продуктового магазина разнашивала все – от кед до дизайнерских шедевров стоимостью в три отдыха в Турции в «пятерке» эконом-класса. И если у меня был выбор – ходить босиком или испытать ностальгию, пусть так.

Что имела в виду женщина, влепившая мне пощечину, но потом пожалевшая, я так и не поняла. Выбрать себе одежду из сундука, но зачем? Куда-то ехать вместо кого-то? Черт с ним. Сундук был один, хоть тут повезло.

Я подняла тяжелую крышку сундука и принялась копаться в его нутре. Красивая одежда. Неудобная, но красивая, и бизнес-вумен во мне засмеялась. Да, были времена, когда за такие шмотки убивали, потом эти же шмотки крали, и не так это было давно, я помнила, как в восьмидесятые обокрали соседку и как она убивалась по шубе и по костюму… По шубе! Эти люди не знали цену собственной жизни и мерили ее обычным шмотьем!

Но теперь за каждый испорченный шмот с меня будут драть три шкуры. Ткани дорогие, работа дорогая, отделка… я присмотрелась. Жемчуг? Непохоже, слишком мелкий, и что это – рубашка? Платье? Халат? Похоже на платье, но вот еще одно, юбка словно разрезана пополам, откуда такой разврат?

– Мариза?

Я вздрогнула. Странные ощущения: если на улице кто-то кричал «Маша» – я оборачивалась, хоть и знала, что кричат стопроцентно не мне. А это имя – Мариза – как будто было моим. Как и знание языка и голос, только вот я не знала, кому он принадлежит.

– Ты померила? Все тебе подойдет?

Девушка, стоящая в дверях, была… я бы сказала – неземной. Отрешенный взгляд, тихий голос, вся словно в себе. Но одно я понимала – она хозяйка, мне надо выпрямиться и поклониться.

Поэтому я спешно сбросила шмотки с колен, встала и отвесила неглубокий поклон. Тело помнило, что ему надо делать, хотя сознание это не знало. Я поняла, что в таких ситуациях проще положиться на память, которая мне не принадлежала.

– Я еще не мать-настоятельница, Мариза.

Ах вот оно что! Адриана, кажется, так называла ее та молоденькая красоточка. Старшая сестра? А я что-то, видимо, сделала все же не так.

Адриана с легкой и доброй улыбкой прошла в мою комнату – или все-таки не мою? Сколько девушек делили ее между собой? Три? Больше? Я отошла к стене, не назвала бы это рефлексом, скорее каким-то предзнанием.

– Если тебе еще что-то нужно, скажи. Все мои вещи я все равно оставлю в миру.

– Вы правда хотите стать монахиней? – вырвалось у меня. Сколько ей лет? Восемнадцать? Двадцать? По нашим меркам – совсем неразумный ребенок, зачем ей покидать этот мир?

– С того дня, как я впервые переступила порог храма, я мечтала служить господу нашему, или ты не знаешь? – несколько раздраженно или даже заносчиво отозвалась Адриана. – Помогать сирым, утешать убогих, жизнью своей искупать грехи свои и чужие. – И тут же приняла деловой вид: – Пройдись-ка.

Я пожала плечами, но прошла от одной стены к другой, остановилась и посмотрела на Адриану. Та поморщилась, а потом что-то спросила меня на незнакомом мне языке.

– Отвечай же! – потребовала она, поняв, что я ничего выдавить из себя не в состоянии. А я, хотя понимала, что корчить недовольную рожу в присутствии госпожи мне не подобает и меня вполне могут за это высечь, ничего поделать с собой не могла. Я не только не понимала этот язык, я даже не могла распознать, что это за речь. Никогда не слышала ничего похожего.

– Не хочешь? – странно спросила Адриана. – Святая Анна! Ты согласилась!

На что, хотелось заорать мне, но я, разумеется, так не сделала. Согласилась – на что? На что подписалась эта дуреха? Выучить иностранный язык? Быть проданной в рабство? Вряд ли здесь есть еще рабство, но кто знает, как тут шла история и какими дорожками…

– Мариза, ни отец, ни мать не могут перечить герцогине де Бри, – убежденно сказала Адриана, решив, что я заартачилась. – Ни отец, ни мать не настолько жестоки, чтобы вместо дома божьего отправить меня ко двору. Но ты – ты согласна! Разве же нет?

Я могла как замотать головой, так и кивнуть. Если бы я понимала, о чем идет речь. Кроме того, что Адриана настроена принять монашеский постриг, а родители только за. Странные, но… Карьера в монастыре не так уж плоха, если я правильно помню.

Королевский двор? Вот это точно не самый выгодный вариант.

– Мы ведь похожи с тобой, – продолжала Адриана, и вид у нее был уже не настолько идеальный и благостный. Мелкая пакостница, споткнувшаяся о чужую волю, так-так. – Тебе всю жизнь или ходить за матушкой и сестрами – или выдать себя за меня. У тебя будут деньги, мы не так и богаты, но хоть что-то… А там кто знает, как повернется твоя судьба? Герцогиня оказывает нам великую честь, принимая одну из нас при дворе. Это для меня огромная честь, что говорить о тебе?

Для меня, про себя повторила я. Девица разом поставила меня намного ниже того положения, которое занимала сама, но это мелочи. Сама она ко двору не стремится. Королевский двор. И если хоть немного правда то, что я читала в интернете, а не в приключенческих романах Дюма – ничего странного, что родители этой мелкой лицемерки, да и она сама, предпочли, чтобы она сидела в монастыре.

Похожи, мы с ней похожи. Адриана еще что-то говорила, а я рассматривала ее. Себя мне пока увидеть не удалось, да не очень-то и хотелось. Миловидная, темные волосы, темные глаза, аккуратный бюстик. Я вспомнила историю Анны Клевской – какие времена, фотографий нет, в наличии только художники с самомнением, сунь, собственно, приукрашенный парадный портрет любой крокодилицы королю, тому придется жениться на том, что сунули, иначе дипломатический скандал и конфуз. Но то женитьба, до Анны была еще одна Анна – Болейн, и как бы планы ее завели аж на плаху. А куда ей было деваться? С одной стороны – озабоченный Генрих Восьмой, с другой – собственные амбиции, а уж как повернулось – второй вопрос.

Мне предстоит быть кем-то вроде несчастной мадемуазель де Ла Вальер. Она, кажется, рожала в проходных комнатах Лувра под брезгливые взгляды Анны Австрийской. Месье Дюма деликатно этот момент обошел, зато историки сохранили и интернет добродушно поведал об этом интересующимся.

– Я могу поехать с вами в монастырь, мадемуазель? – быстро спросила я. – Я передумала, я не хочу во дворец.

Я умела оценивать ситуацию и принимать решения моментально. Монастырь? Кто сказал, что там плохо? Работа, молитвы, а с другой стороны – защита церкви и короля, собственные земли, имущество, пожертвования и – собственное производство. Кем я могу со своими навыками стать при дворе – понятно, вопрос, надолго ли и после каких по счету родов – и от кого – я отправлюсь на кладбище. Кем я могу стать в монастыре? Кем угодно, от кастелянши до огородницы, потому что я принесу деньги, а значит, меня будут ценить. Я могу вспомнить хоть какую-то медицину из той, что у нас считалась элементарной. Я могу открыть фельдшерский пункт или детскую школу, если она здесь, конечно, нужна. Я могу наладить любые каналы сбыта – и мать-настоятельница на меня уже станет молиться. Так что лучше: спокойная жизнь среди увлеченных молитвами дам, где до меня не будет никому никакого дела, или непредсказуемый двор, не при будущей монахине будет он назван другими словами?

В монастыре будет точно теплее, чем здесь. Да что говорить, в это адово время монастыри – колыбель науки и просвещения.

Мне было над чем поразмыслить, когда я осталась одна. Как я понимала – это совсем ненадолго.

Адриана не стала со мной обсуждать варианты. Да, мои опасения подтвердились, здесь, в этом мире, я была никем – у меня не было ни желаний, ни мнения, ни собственно жизни. Даже не мелкая сошка – здесь барахло берегли больше людей и лошадь ценили выше.

Зато мое глупое тело радостно согласилось заменить эту чванливую монашку. Нужны ли в монастыре такие гордячки и что об этом говорит местная религия, я не бралась судить. Наша история говорила – можно жить многим лучше, чем при троне. Черт, черт, черт…

Мое тело согласилось заменить собой девицу, которой какой-то родственник или покровитель выбил тепленькое место при королевском дворе. Зачем ему это все было нужно? Возможно, и даже скорее всего, какие-то интриги и козни, в которые меня даже не посвятят, а так, пнут и выкинут, если не похоронят. Мой мозг, который мироздание оставило мне, был с этим решением не согласен. К черту двор, у меня еще вся жизнь впереди, и кто бы знал, как я в общем-то успела устать от многого, особенно от людей, облеченных властью.

От многочисленных проверяющих до крупных чиновников. К счастью, мой бизнес был абсолютно не тот, чтобы он мешал кому-то в политике, но сколько раз я была свидетелем, как вчерашняя клиентка, лениво или же увлеченно рассматривавшая каталоги и совершенно не смотревшая на цены, сегодня не брала телефон или – что реже намного – говорила вполне откровенно, что не будет выкупать этот заказ. Вчера – супруга богатого бизнесмена, сегодня – жена разоренного человека, вынужденная вспоминать, как готовить борщи, и запоминать, по каким дням акции в ближайшем супермаркете. Все из-за того, что деловые отношения с властью чреваты, для начала, угрозой со стороны конкурентов.

Нет, нет. Я слишком устала от этого в прошлой жизни.

Глава четвертая

Я не хочу ни развлекать, ни развлекаться, ни постоянно оглядываться, не подсыпал ли мне кто куда яд. Считаться со мной будут в том случае, если у меня будут деньги, это правило работает во все времена. Пусть это будут всего лишь купцы из соседних палаток и домовладелец. Но принимать решения буду я, а не девица с громким титулом.

Что мне делать? Замок в лесу, здесь, конечно, есть угодья и огороды, но вряд ли мне кто позволит поднимать сельское хозяйство вместо того, чтобы крутить шлейфом перед принцами. Затронуты интересы семьи, пусть пока я не знаю, каким образом они собираются выдать меня за эту заносчивую двуличную дрянь.

Что у меня есть? Ничего, кроме этих шмоток. И хотя они стоят немало, я не смогу их вынести и продать. Физически я вынесу все, но люди заметят.

Чего у меня нет, если идти от противного? Обязательств. Я здесь никого не знаю и знать не хочу, у меня ни к кому здесь нет чувств и привязанностей. Я чужая – вот мое преимущество. Решено – мне надо бежать и раздобыть хотя бы немного денег.

То, что я задумала, сопряжено было с риском. Даже с риском того, что кто-то войдет и увидит, чем я занята, а занялась я тем, что осматривала шмотки в поисках того, что я смогу унести незаметно. Воровство? Я не испытывала ни малейших угрызений совести. У тех, кто готов положить тебя на алтарь и вогнать нож в сердце, не постыдно украсть для того, чтобы на этот алтарь не лечь.

Я видела жемчуг на платье. Отлично, если я сложу это все в сундук, никто не заметит пропажи. Я откопала платье, всмотрелась в него, стиснула кулаки. Нет, не жемчуг, какая-то дрянь, я бы сказала, что пластик, только здесь никто не знал о существовании нефти. Но я продолжала копаться. Платья, платья, какие-то панталоны, я сунула руку и укололась обо что-то, закусив губу, чтобы не выругаться, пошарила еще и вытянула за брошь какой-то палантин.

Брошь я сняла. На вид она казалась мне драгоценной. Потом у меня что-то щелкнуло в голове, и я кинулась к шкафу-кровати. Что бы я там ни искала…

Есть! Кому принадлежал этот мешочек, я понятия не имела. Но там были деньги – не то золото, не то медь, непонятно, много или мало, какое-то дешевенькое кольцо.

У меня не было здесь друзей и вряд ли кто-то относился ко мне иначе, чем та жалостливая мадам. Розги и оплеухи, я покачала головой и навела ревизию в остальных кроватях.

Тот, кто сказал, что в любви и на войне все средства хороши, был очень неправ. Насчет войны я не сомневалась, но ради любви мне и голову не пришло пошевелить хоть пальцем. Ради свободы и того, что мне предстояло?

В этих странных кроватях был целый мир. Возможно, животный тоже. Но я нашла что-то вроде молитвенника, несколько таких же, как и первый, мешочков. Много я брать не стала – так, чтобы никто не заметил. Как низко можно пасть, если хотеть выжить, и я подумала – а за что? Я осуждала девиц, гоняющихся за олигархами, но никогда не презирала тех, кто рылся в помойке в поисках старой одежды или алюминиевых банок.

Неужели мироздание вдруг решило, что мой самый ужасный грех – ненависть к сестрам по полу, предпочитающим сыто сидеть за сериалами, а не стоящим у станков и операционных столов? Мироздание определенно было женщиной с внешностью инстаграмной модельки.

Я постоянно слушала, не идет ли кто. Мне везло. Шаги звучали, но мимо, дверь не открывалась, и пока обо мне не вспомнили, нужно было спешить.

Я сложила все чужие вещи как было. Ноги уже начинали болеть, и по старой памяти я решила – я потерплю, главное сейчас совершенно не это. Мне нужно было во что-то одеться, теплое и не слишком заметное. И это что-то я нашла брошенным на какой-то низкий столик, грубая накидка, похоже, непродуваемая, и, может быть, даже моя. Ношеная, но когда-то весьма дорогая, и я сделала вывод, что здесь в порядке вещей донашивать за другими. Неудивительно – вся одежда ручного производства, даже белье. Все украденное я сложила в мешочек, и по-хорошему надо было как в девяностые – рассовать все по одежде, так, чтобы не потерять разом все, но времени не было.

Наконец я приоткрыла дверь. Темнело, за окном поднималась метель, и это было безумно скверно, но медлить мне было никак нельзя. Добраться хотя бы до той деревни, которую я видела, она недалеко и сложностей у меня никаких не возникнет, не должно, а там я договорюсь, чтобы меня увезли в город. Что там? Служанка нужна в любой дом. Та, которая не боится работы. Та, которой плевать на чужих мужей. Та, которая даст совет, который сработает. Можно разлюбить, можно предать, можно продать, но никто никогда не избавится от человека, который приносит прибыль.

Замок. Мне представлялось – как в кино: рыцарские доспехи, яркий свет, тепло… это не Винтерфелл. Не Лувр, который снимали где-то в Петродворце. Каждый мой шаг гулко грохал и отдавался эхом-вздохом, изо рта, кажется, вырывался пар. И никого, совсем никого, даже голоса я не слышала, но хотя я знала, что людей здесь было много, вероятно, они все сидели где-то в другом месте. Грелись друг о друга, как туристы, промочившие последний коробок спичек. Я спокойно дошла до выхода, и мне попался только какой-то спящий на полатях мужик.

На улице вьюжило. Колючий ветер поднимал свежий снег, кружил его и швырял в лицо, и это было неприятно. Я прикидывала, сколько мне нужно пройти до деревни, и сознавала, что я замерзну, меня уже начинало знобить. И выхода два – сдохнуть или привыкнуть. Здесь нет ни высокотехнологичных тканей, ни легких и сохраняющих тепло наполнителей, все, что имеется – собственное тело и рыбий мех. Если бы я согрелась в доме, было бы не так страшно, но надо было терпеть.

Ноги начинало резать болью. На правой ноге я уже ощущала волдырь, пусть я прошла всего ничего, но туфли сделал изувер, ненавидящий человечество. Можно было бы попытаться поменять эти проклятые кандалы местами, но они были одинаковыми. Кто в здравом уме будет носить обувь в чужой крови?

Телу я тоже не могла порадоваться. Да, молодая девица, полно сил и практически нет жира, и откуда ему взяться, когда она все время в делах, но абсолютно не тренирована. Спорт для меня был основным после работы и правильного питания, здесь же я понимала: ни спорта, ни еды. Здоровая пища только в представлении незрелых умов то, что собрано с огорода, на самом деле это баланс, и майонез можно собрать с огорода и из курятника, но как скоро – прощай, талия?

Пока меня никто не хватился и не окликнул. Я куталась в накидку, проклиная исторические фильмы и сериалы. Если это мое подсознание, оно могло бы представить себе больший комфорт. Но если это – мое наказание, рассмеялась я про себя. Глупо, но как объяснить тот факт, что все настолько реалистично? Ни один сон не бывает настолько последователен. Возможно, сон, вызванный анестезией, тоже. Кома? Все может быть. Я все еще сопротивлялась, хотя ноги и тело орали – это не сон и не больница, если ты, дорогая, только не в морге, там так же холодно, как и здесь.

Ветер становился все злее, мороз крепчал, ноги горели как в огне, но я убеждала себя, что мне кажется. Я так привыкла: тяжело? Нет, мышцы слабые. Тянет в сон? Это лень, на самом деле не хочется что-то делать. Неохота вставать? Тем более лень, пяти часов сна здоровому человеку достаточно. И когда я смогла себе позволить и персонал, и восьмичасовой сон, не смогла отказаться от старого «надо», «надо» сделало меня тем, кем я была, так что это за испытание – смогу ли я еще раз?

Бесспорно, да. Я смогу. Надо идти – дальше будет немножечко легче. Так было всегда и на этот раз будет тоже. Вот уже и ноги озябли так, что я почти не чувствую боли, во всем надо находить свои плюсы.

Появилась деревня. Сонная, еле видная в мельтешащем снегу. Я шла и шла, упрямо смотря вперед и вспоминая детские считалочки на английском. Знала его я плохо, и это отвлекало от рези в ногах и холода, не дававшего толком дышать.

Я наконец толкнула тяжелую дверь кабака. Никто не обратил на меня никакого внимания – повернулась пара голов и все. Может, Мариза была тут нередкой гостьей, а может, всем было на меня наплевать. К лучшему, решила я. Деревянные столы, никуда не годное освещение, занятые друг другом мужики, прогорклая и прокисшая вонь. И как я поняла, вонять будет теперь повсеместно.

Хозяйка – толстая, неухоженная и молодая – что это время творит с людьми? – повернулась ко мне, и я пошла к стойке, уже не в силах сдержать текущих из глаз слез. Холод спасал меня от острой боли в ногах, а в трактире было тепло, и я первый раз в жизни прокляла то, что всегда считала комфортным.

– Мне нужно в город, – сказала я, подойдя к стойке вплотную, надеясь, что просьба не вызовет смех. Я не знала, имею ли я право хотя бы на такие желания. – Отец просил меня приехать.

Возле стойки стоял деревянный стул, и я села, уже не думая, могу, не могу, имею право или же не имею. Я даже не думала, что потом просто не встану.

– Отец? – нахмурилась хозяйка. – Так господин граф же в замке. Лет десять уже никуда не выезжал.

Если бы я не сидела, пол уплыл бы у меня из-под ног. Я что-то неправильно поняла, сделала слишком поспешные выводы.

– Да какой он мне отец, – в сердцах выпалила я, надеясь, что вышло с достаточной обидой. – Я про крестного матушки. Вот его я считаю отцом.

– Полно, Мариза, – покачала головой хозяйка. – Господин граф, конечно, из тех, кто ни одной юбки не пропускал, как только терпит госпожа графиня, но никого из прижитых детей не оставил. Сюзанну вон выдал замуж за старика Полье, Гастона отправил в армию – жаль, так и сгинул парнишка, тебя вон выучили, манерам научили.

Я покивала с недоброй улыбкой. Невероятно заботливый отец, нельзя не согласиться. Дочь выдал за старика, сына угробил, меня подготовили на роль придворной доступной девки.

– Так к отцу все равно мне надо.

– Ну, Каспар завтра собирался в город, спроси его. Много он с тебя не возьмет, все же сестра.