Текст книги "Варяжское море. Воин"

Глава 7

Сентябрь 1060 года от Рождества Христова (6569 год от сотворения мира). Остров Руян, окрестности Ругарда. Роман Самсонов.

Рынок местный, конечно, вызывает уважение. Чего здесь только нет, и кто только не продает свои товары! И англы, и франки, и саксонцы, предлагающие на выбор прямые каролингские мечи (насколько мне известно, эволюционировавшие из римской спаты), плетеные кольчуги, конические норманнские шлемы и боевые топоры, а также сукно, серебряные и стеклянные изделия типа посуды и украшений. Есть пара купцов из далекой Персии, разостлавших ковры, отрезы парчи, шелковое нательное белье. У последнего я, кстати, надолго задержался, мучительно прицениваясь и размышляя, хватит ли мне остатка моей доли или нет? Не то, чтобы я так люблю шелк и стремлюсь потеть на гребной скамье в «элитной» нателке – вовсе нет. Более того, в своем настоящем я вообще ненавидел шелка и не мог их касаться, просто бр-р-р! Однако за время морского перехода я столкнулся с очередной стороной средневековых реалий – вшами. Ну а что? Потеем мы на веслах все время, сменной одежды нет, бани как бы тоже на корабле не наблюдается. И к концу путешествия я был страсть какой ароматный – это несмотря на вынужденное купание… Появились и вши. Между тем, шелковая нателка – это гарантированная защита от гниды. По крайней мере, ниже шеи. Выше волосы можно просто сбрить… Короче, от перса я отошел очень огорченный, не решившись на покупку, – заметно огорчен был и торговец, разглядевший во мне перспективного клиента: кольчуга, наручи, меч на поясе! Избранный дружинник или хускарл, довольно дорогой скандинавский наемник, кто может позволить себе приобрести броню и статусное оружие. Правда, все это досталось мне при дележе добычи, но тут уж…

– Ну так что, Горыня, надумал?

Товарищ, тормознувший у товаров другого перса (а может, даже и не перса, а какого-нибудь индийца, попробуй разбери внешне, если одежда на всех местная) не отрывает взгляда от прямого кинжала из черной стали, лежащего на самом краю прилавка. Мой вопрос он проигнорировал.

– Горыня, говори, да или нет! Чего мнешься-то?

– А? Что?!

Взгляд у руса ошарашенный, словно увидел он какую-то диковину. Меня его реакция невольно заинтересовала:

– Да что ты там увидел-то?!

– Там…

Парень шумно сглотнул, после чего взволнованно продолжил, понизив тон:

– Там булатный кинжал!

– Допустим. И что?

Варяг аж вытаращил на меня глаза:

– Как что? Эта сталь может другую резать! А булатный меч в бою разрубает стальные мечи! Да только и стоит он двойной, а то тройной меры золота по его весу, тут уж как купец скажет. И такой кинжал может позволить себе приобрести разве что Ратибор после удачного похода. Да и то вряд ли…

Я сам во все глаза уставился на кинжал из черного металла, после чего в голове всплыла необходимая информация:

Черный булат изготавливается в Индии по строго секретной технологии. Два основных вида черного булата – это кара-табан и эски-хенди. Твердость стали булатных мечей по таблице Роквелла превышает 68 единиц, что действительно дает этим клинкам возможность резать и разрубать стальные кованые мечи каролингского типа, чья твердость составляет по Роквеллу 55–57 единиц.

Да уж, действительно источник богатств и одновременно головной боли…

– И как купец не боится светить клинок на торгу? Его же за подобную вещь могут и убить… Или своровать, или там силой забрать?

Горыня отрицательно мотнул головой:

– Это вряд ли. Все торговые гости находятся под защитой князя, а Круто скор на расправу, хоть уже и немолод. Коли кто решится на грабеж или убийство купца, за ним вдогонку даже ладьи отправят, вернуть на княжий суд. А суд этот будет очень суров…

Разговаривая, мы прошли мимо прилавка ромея, отчего у меня засосало под ложечкой – а ну как венд захочет посмотреть, как мы общаемся, а природный грек меня тут же раскусит? Еще неизвестно, какие это будет иметь для меня последствия! Но варяг даже не посмотрел на драгоценности, предлагаемые моим «земляком» на продажу, задумчиво смотря перед собой. Облегченно выдохнув, я вновь задал ему вопрос:

– Так что скажешь насчет Беляны?

…Девушка, с которой Горыня намеревался лишь потешить плоть, не постеснявшись взять ее и силой, неожиданно для руса стала вдруг очень для него притягательна. Причина? Ну, во-первых, запретный плод сладок, как говорится (а запретил я, очень убедительно продемонстрировав право говорить «нет»). Во-вторых, девушка в самом начале проявила симпатию по отношению к вырубленному мной парню (славянин кажется старше своих лет, а на самом деле ему только двадцать два года исполнилось), то есть дала шанс на какую-то взаимность, что только подогрело его мужской интерес. В-третьих, благодаря моим рекомендациям, Белка выбрала вполне правильную тактику, завлекая простачка-Горыню в сети своего природного женского обаяния… Разговор наш состоялся еще на ладье:

– Белян, подойди-ка.

Сладкая пышечка довольно грациозно встала и приблизилась ко мне, даже не увидев, как ревниво сверкнули глаза Златы.

– Скажи мне, тебе ведь нравится Горыня?

Бросив на варяга быстрый взгляд, девчонка зарделась и быстро кивнула.

– Если я разрешу, будешь с ним?

В этот раз краска залила даже шею славянки. Она не кивнула, нет. Но и не отказалась, просто «зависнув» от моего вопроса. На женском языке это означает «да», но при этом «я не сознаюсь!».

– Понятненько… Тогда послушай внимательно – я запрещаю, строго запрещаю! Попользует тебя, и станешь ты порченой, никому не нужной. Небось ведь родители говорили, что девство свое нужно только мужу дарить! Говорили?!

Очередной безмолвный, чересчур поспешный кивок.

– Ну вот! А Горыня замуж тебя не зовет, а коли и позовет, так он ведь язычник, а ты христианка. Тебе за него замуж нельзя.

В первый раз за время разговора Беляна подняла на меня взгляд. Взгляд, полный отчаянного протеста и несогласия с моими словами.

– Не упрямся, девка, я дело говорю. И вот что еще тебе скажу – коли люб он тебе, будет твой, научу, как. Но слушай меня внимательно и выполняй все в точности. Я разрешу Горыне с тобой общаться – ему одному. А ты с ним говори прямо, что чувствуешь. А еще добавь, что одна осталась на белом свете, без родителей, свеями погубленных. Что названный брат – хоть и добрый малый, но чует твое сердце, что сгубят его скоро. Да и разве заменит брат доброго мужа? Короче, дави на жалость, с придыханиями, слезами в глазах – природа тебе подскажет.

Ярко выраженное неприятие в глазах Беляны постепенно сменяется интересом, а на лице ее заиграло задумчивое выражение. Ага, пошел процесс…

– А когда начнет предложения всякие делать, блуд предлагать, так и ответь: с радостью подарила бы свою любовь, да зарок тобой дан перед родителями – девство свое только мужу отдать. И мужу христианину. И что если он сам тебя действительно любит, то пусть крестится – а крестить его могу и я, то есть названный брат. И про Бога рассказать, и про вероучение… Поняла?

Девчушка азартно кивнула, и с того момента Горыня стал познавать на себе, что же это такое – женское коварство…

Нет, до того, как я вступился за «сестер», он бы просто взял Беляну, силой или по согласию, не так это и важно. Взял бы как одну из многих полоненных баб после боя или дешевую наложницу – уверен, что в его жизни такое случалось не раз.

Но когда начал действовать мой запрет, когда девчонка сама проявила о нем заботу, Горыня увидел в ней человека. Нет, даже не так – женщину. Объект воздыхания, восхищения, преклонения. Конечно, венд этих слов даже не знает. Но вскоре поймет (а скорее, уже даже понял) их значение…

То ли Белка уже имела определенный опыт по ухаживанию со стороны парней, то ли ей действительно дан природный талант, но она оказалась опытным «рыбаком», способным вытащить из воды даже очень крупную рыбу! Это когда приходится аккуратно подводить к берегу толстого карпа, к примеру, который удочку стопудово сломает на рывке – и подтягиваешь его, подтягиваешь к себе… Иногда даже приходится приотпустить леску, поводить его, чтобы не порвал, а потом подсадиком у самого бережка и – раз! Вот уже твоя рыбка в садке плещется…

Так и Беляна стала ловить Горыню, как того карпа. Я же ведь разрешил ему с ней общаться – вот он и общался. А она его то поманит ласковой улыбкой, игривым взглядом, то и вовсе выгнется по-кошачьи, натянув рубаху на спелых сиськах, – тут уж у всей команды шевеление в портках начинается. Венд, как только парус поставим, сразу к ней, всех опережает, едва ли не в голос кричит – «мое!» И девка его привечает, улыбается, расспрашивает о чем… А потом вдруг загрустит, запечалится, вспомнив о родителях, – ей ведь и придумывать ничего не надо. Отца и старшего брата в Выше в день нападения не было, а вот младшего братика и мамку срубили, когда те кинулись Белку выручать… Такая вот уродская история – как вспомню, так пальцы сами собой в кулаки сжимаются. Ох, зря Ратибор тогда отпустил свеев, зря! Нужно было их всех в море, в море, да на корм рыбам, вспоров животы…

Ну да ладно, глядишь, самые виноватые и так нашли покой на дне морском. А с остальными, может, еще и свидимся… Так вот, Белянка-то загрустит, закручинится, слезу скупую уронит – и Горыня сам не свой, волнуется, беспокоится, кто обидел… Девушка не сразу, но рассказала, что с семьей беда, да что дом теперь так далеко – кто о ней позаботится? У варяга грудь колесом – я и позабочусь! На что девка ставит его в весьма неловкое положение одним единственным вопросом: а ты мне кто? Не брат, не отец, не муж… Пару раз подняла эту тему, да отстранила от себя руса – не кружи голову честной деве нетронутой, честь свою по завету родительскому буду для мужа беречь. Хоть и люб ты мне, сокол ясный, очень люб! Но не могу…

Горыню такие слова – словно обухом по голове. Пару раз от девки отстал, а она его вроде как бы исподтишка, а все же заметно, вновь взглядами прожигает! А после к борту ладьи встанет, ветер в ее золотистых волосах заиграет, красиво… Или же на набойные доски обопрется, к воде наклоняясь, да ягодицы широкие, тугие напоказ выставит – тут венд сам не свой, уж в драку готов бросаться на остальных мужиков за взгляды похотливые! А я прочим «сестрам» до поры до времени запретил на себя внимание обращать – не отсвечивайте, дайте я хоть первой из вас судьбу устрою. Короче, вновь ластится к девке – и та снова его привечает, да улыбается своему ненаглядному, даже обнять себя позволит, даже поцеловать себя вечером поздно, когда только я один не спал и ждал по взаимному с ней уговору… Ну, чтобы вмешаться, коли не поймет Горыня отказа от дальнейшего развития. А за поцелуями вновь отказ – не губи душу честной девы, не поругай ее чести, коли не муж. Ну, так приятель мой и распалился – давай, мол, девка, замуж! Что же не жениться, коли ты мне люба! Даже без приданного возьму – я твое приданное с топора у свеев забрал, да после к нему и еще прибавлю.

Ага, счаз-з-з…

Выкатила тогда обрадованная Белка, что счастливее ее нет девы на всем белом свете. Да вот беда – выйти замуж она может лишь за христианина.

Варяг тогда опешил, стал звать ее в старых богов верить, ругаться начал, взъярился – но тут уж и я вмешался, приструнил товарища. Отпустило его понемногу, сгорбленный, ушел он на свою скамью – по соседству с моей стоящую. А на следующее утро я ему в лоб все и сказал – правда, тихо, так, чтобы другие не слышали. Сказал, что вера в истинного Бога самая правильная, что только христиане смогут спастись в Царстве Небесном. На что он мне едва ли не выкрикнул – нет лучше богов, чем богов предков, нет и не было! Я тогда промолчал, выждал день-другой – а тут как раз бой и случился с данами.

«Сеча была зело крепкая», как сказал после Ратибор. И действительно, из шести десятков воев под конец рубки только два с половиной и осталось, притом половина уцелевших – лучники. Крепко рубились даны, даже когда их наполовину окружили да стрелами со спины выбивали… Впрочем, без стрелков еще неизвестно, чья бы взяла. Сдается мне, победа осталась бы за данами – да и так едва ли не вся дружина варяжская пала. В последние мгновения схватки мы с вожаком и еще одним русичем, Храбром, втроем у носа ладьи встали, перегородив путь к девкам… А после боя ярл устало лег на днище, продышался и затем обратился ко мне:

– Ты, ромей, принят в дружину. Насовсем. Долю в добыче получишь полную… И спасибо, что жизнь спас. Не забуду.

Я тогда только головой покивал, сил говорить не осталось от слова совсем – сам едва не рухнул, ощутив страшную усталость и боль в мышцах да побитых руках… А Горыня, чудом уцелевший, сражаясь на хвосте, после сечи все удивлялся – как я выжил? Ведь меня первого, считай, опрокинули!

Между прочим, за то, что именно с меня даны строй разбили, я очень переживал – думал, что братья-славяне после претензию выдвинут, мол, из-за тебя столько людей погибло. Но приятель мне истолковал подноготную происходящего. Атакующее построение у викингов – это практически всегда клин, по крайней мере, если у нападающих есть численное преимущество. Вступая в бой, Ратибор надеялся, что даны будут защищаться с обоих бортов, что его воям хватит сил сдерживать натиск противника, покуда лучники одного за другим выбивают врага. Ведь в отличие от славян, у которых стрелков всегда было много, скандинавы лучников не шибко привечают и ответить им было бы особо нечем… Да вот пошло не так, как думал вождь, датчане ударили многочисленным клином – и строй они бы протаранили однозначно. А броски сулиц, что при попадании в щиты значительно увеличивают их вес, заставляя воинов опускать руки – это, как оказывается, есть один из излюбленных приемов викингов.

В общем, если кого в чем и обвинять, то самого ярла русов, необдуманно принявшего бой с равным противником. Но Ратибора никто обвинять ни в чем не стал – несмотря на потери, добыча нам досталась знатная: на одном перехваченном Деяном кнорре везли франкские клинки, кольчуги и шлемы, на другом – груз качественного сукна и судовую казну. И кстати, семьям погибших (у кого они были) уцелевшие варяги выделили честную долю.

А ведь были еще и личные трофеи, взятые с боя, благодаря которым я приобрел полный комплект вооружения и брони, по местным меркам доступный только уважающим себя воинам. Остальное доставшееся мне оружие я решил покуда приберечь на будущее – откровенно говоря, для собственных дружинников! На сукно же и большую часть приобретенного серебра купил добротный, справный сруб с сенями, подклетом, помещением для скота и сеновала, с просторной широкой горницей с топчанами и полатями у печи. Да отдельной баней. Сруб что надо – на всех сестриц места хватило! – да и стоит он в стратегически удобном месте, на самом южном конце поселка, что ближе всех к княжей крепости. Заодно уж и запас зерна приобрел, да кое-какую живность – пусть теперь бабы ведут хозяйство…

Так вот, Горыня все изумлялся – как я, первым выбыв из строя, а после еще и в воду сброшенный, сумел выжить, да в бой вернуться, да самого вождя спасти?! А я ему и отвечал – мол, меня Бог бережет, Его волей в живых остался. Собственно, ведь нисколько не слукавил… Сказал, что молитва есть особая, псалом девяностый, «Живый в помощи» – ее читая про себя, можно в самых страшных сечах уцелеть. Тут-то венд и призадумался, начал меня все чаще о Боге расспрашивать, когда вдвоем оставались, уточнять, как же Его могли казнить, раз он Бог?! М-да, тяжело было объяснить парню понятие греха и то, что Иисус пошел на крестную смерть ради людей, смывая собственной кровью их зло… Непросто мне дались два последних «просветительских» вечера с парнем, выросшим и воспитанным в среде, где убийство того же свея или дана при грабеже есть не грех, а доблесть. И где местные божества являются прежде всего олицетворением грубой силы и жестокости, столь понятных суровым народам севера, где каждой стихии посвящен отдельный божок. Для такого человека простая для меня истина «Бог есть любовь» была чем-то настолько далеким, что в конечном итоге я просто устал заниматься просвещением и поставил парня перед фактом: хочет жениться на Беляне, значит, должен креститься. Нет – так и суда нет.

Правда, я рассчитывал, что Горыню удастся покрестить на корабле, покуда женская власть Белки была всецелой, – а на берегу заметно разбогатевший молодой воин теперь мог быстро найти ей замену. На вырученные деньги он вполне способен купить себе хоть трех самых красивых рабынь, да пофигуристей славянки! – и тешить с ними плоть сколь угодно будет его душе… И если еще вчера, на ладье, я едва ли не требовал от него ответа с каменным выражением на лице, то на берегу сегодня вопрошаю едва ли не с заискиванием в голосе…

А тут еще Златка вечером учудила на сеновале, после баньки-то… Теперь уже даже не знаю, как мне с ней быть!

Глава 8

Сентябрь 1060 года от Рождества Христова (6569 год от сотворения мира). Остров Руян, окрестности Ругарда. Роман Самсонов.

Завершив плавание (к Буяну мы подошли утром), я первым делом пошел покупать дом, с чем мне помог Горыня, а после на радостях приобрел всякой снеди. В том числе тушку молочного поросенка, крупы, соли и даже перца, что по местным меркам было и вовсе из замашек нуворишей. Больно недешевая соль – а уж перец и вовсе из разряда баснословно дорогих пряностей. Неудивительно, что сегодня мне уже не хватает на шелковую нателку…

Девки фаршировали порося его же ливером, пшенной крупой и грибами, обильно сдобрив солью – и протомили в печи несколько часов. А каков аромат плыл по горнице нового жилья! У меня аж голова закружилась.

Но прежде чем есть, я более всего хотел побывать в баньке. И поскольку опыта посещения и тем более подготовки славянской бани у меня не было, на помощь я вызвал Горыню, заодно пригласив товарища на вечерний пир.

Местная баня – это такой же бревенчатый сруб, только примерно вдвое меньше жилого, с лавками по углам, да здоровенным каменным очагом в центре. Его топят долго, чтобы камни набрали жар, – а уже после парятся, хлестая тело вполне узнаваемыми мной дубовыми вениками. Короче, процесс растопки оказался на деле долгим и муторным, но и результат вышел достойным. Заранее натаскав воды, мы с вендом парились первыми – и после невероятно долгого плавания (эта неделя растянулась для меня едва ли не в вечность), где холод от студеной морской воды, как кажется, проник даже в кости, насладиться банным жаром… Это было что-то невероятное, я просто не хотел выходить! Но пришлось, иначе бы камни совсем растеряли жар, и девушки уже не смогли бы помыться…

К слову, Горыня пару раз намекнул, что стоило бы пригласить и сестер – так я вживую столкнулся со славянским обычаем париться «смешанным составом». Впрочем, обычай обычаем, но не все так просто – вместе в баню идут только члены семьи, а не посторонние люди с улицы. Но в нашем конкретном случае имелись лазейки – я, к примеру, все же брат славянок, пусть и названный. А приятель – мой гость, и к гостям здесь, кстати, относятся с огромным уважением, вплоть до того, что лучшее место и лучший кусок отдается именно гостю. В общем, не чужой человек, и с моего разрешения, как главы дома и старшего мужчины в «семье», Горыня мог попариться вместе с «сестрами».

Ох, каких же усилий мне стоило отказаться от предложения товарища! Если рассуждать логически, то может, и стоило пустить в ход тяжелую артиллерию, показав Горыне Белку голой – но ведь были бы и другие нагие девушки, на которых он мог бы ненароком обратить взгляд. Плюс Злата, к которой меня тянуло с каждым днем все сильнее – и тут уже я сам, по совести сказать, боялся, что насмотревшись на обнаженных красоток, сумею после сдерживаться… Короче, расстроенному венду я отказал, но его настроение (как и мое) освежили ушаты студеной колодезной воды, которыми мы, смеясь, окатили друг друга. Да и одеться в новую чистую одежду было как приятно… Но окончательно бодрый настрой вернулся к варягу за столом, при виде румяного, с хрустящей корочкой поросенка! А уж как в душе обрадовался я – наконец-то горячая пища!

Запивали и заедали трапезу мы сладким сбитнем вместо чая и хмельным медом. И несмотря на то, что само мясо мне все равно показалось пресным, эта еда была самой вкусной из того, что я ел за все время нового погружения. А распаренная, томленая каша, «набравшая силу», как говорят местные, пропитавшаяся мясным соком и просолившаяся как раз в должной мере – это было и вовсе яство, которым я не мог насытиться, пока уже не заболел живот! Только тогда остановился…

Раздобревшего, счастливого Горыню, за которым весь вечер трепетно ухаживала Беляна, я проводил уже в ночь. После чего запер все двери на засовы, выдал девкам ворох теплых шкур в качестве матрасов и одеял, предоставив им самим право выбора спального места в натопленной горнице, а сам пошел на сеновал. Помещение с сеновалом, примыкающее к горнице (так называемый сенник) было непротопленным. Но зато закрытым от ветра, с ворохом душистого, свежего сена на полу, в которое было так сладко зарыться… А когда я закрыл глаза, плотно укутавшись шкурой, то и вовсе с радостью осознал, что под спиной наконец-то настоящая твердь, а не днище ладьи, все время находящееся в зыбком движении.

Все, что было дальше, я вижу перед внутренним взором так, будто это и сейчас наяву происходит…

На грани сна и яви, в той дреме-полузабытье, что предшествует крепкому, глубокому сну, я услышал легкие шаги и тихий шелест длиннополой женской рубахи. Улыбнувшись и в душе обрадовавшись, я скинул с себя верхнюю шкуру – будь, что будет! В конце концов, это всего лишь игра…

Скрипнула дверь, и Злата очень аккуратно подошла к стогу с сеном, на мгновение замерла, часто, взволнованно дыша. Но после короткой паузы она, решившись, стала аккуратно забираться ко мне наверх, а я услышал запах молодого женского тела, натертого какими-то пахучими сладкими травами…

Когда же по мне скользнула практически невесомая ткань женской одежды, а живота коснулись узкие девичьи ладошки, по телу словно разряд тока прошел, а остатки сонной одури развеялись с бешеным выплеском гормонов. Я схватил тихо охнувшую девку за руки, рывком привлек к себе и тут же перевернулся сам, подгребая под себя стройную, тонкую в поясе славянку. Схватив ее шелковистые после бани волосы одной рукой, другой я жадно стиснул упругие девичья ягодицы – и вновь она только тихо, но так призывно, маняще охнула… Я впился в ее губы своими губами, целуя так же жадно, как тискал ее плоть – едва ли не кусая их, проникая в рот языком… А левая рука меж тем уже оставила в покое крепкий зад, начав бешено задирать рубаху Златы к ее бедрам, заголяя длинные, стройные белые ножки и треугольник светлых волос между ними… Чуть приподнявшись и окинув взглядом полуобнаженную и такую желанную девицу, я бешено рванул ворот рубахи у нее на груди, обнажив крепкие, еще не очень большие груди с озорно торчащими сосками… А поймав шальной, словно бы хмельной взгляд Златы (хотя почему «словно» – она ведь действительно пила мед за ужином), я и вовсе сорвался с катушек, начав рвать шнуровку на штанах…

Сбросив с себя рубаху и спустив портки, я резко навалился на Злату, обхватив ее за талию, и рывком, едва ли не грубо привлекая к себе. Но девчонка послушно, даже с нетерпением раздвинула ноги – и я рванулся вперед… Однако тут же затормозил, вспомнив, что славянка еще девственница, и в первый раз ее стоит поберечь. Я еще не успел войти в нее, хотя уже почувствовал влагу ее лона, но замерев, вместо грубых толчков принялся жадно целовать тонкую, лебяжью шею девушки… И в этот миг она протяжно, глухо застонала, совершенно по-женски, и в то же время так знакомо…

Как Оля в момент нашей первой близости. Один в один.

И вот эта схожесть стала для меня как ушат ледяной воды, которым меня окатил Горыня в бане. Я вдруг понял, что не могу, что все, что я совершаю – это ошибка! Нет, даже не так – это предательство. Предательство и любимой, и самого себя, и наших чувств… Да, пусть это и игра, но ведь в Мещерякову я тоже влюбился в игре. И как и прошлая виртуальная реальность, эта также слишком реалистична – так что я не могу воспринимать окружающих игровыми персонажами. Нет, Злата не бот – для меня не бот! А раз так, я не стану играть ее чувствами (да и своими тоже), чтобы насладиться сиюминутным сексом…

– Что-то не так?

Девушка впервые подала голос – и меня поразил целый вихрь чувств, переданных его интонациями: огорчение, сожаление, стыд, обида, страх…

Я сполз с нее, лег рядом, после чего глубоко вздохнул и, наконец, ответил, томимый неловкой паузой:

– Да, Злата, не так.

– Это потому, что ты назвал меня сестрой? Или я тебе не понравилась?!

В первом вопросе сквозит недоумение, во втором – неподдельная обида. Причем насколько искренняя, настолько и детская. Как-то и забылось, что по меркам моего мира, Злата еще практически ребенок… Ответил я очень горячо, искренне, желая не разочаровывать девушку, и в тоже время совершенно не лукавя:

– Ты даже не представляешь, насколько сильно мне понравилась! И насколько сильно я хотел бы быть с тобой! Хотел бы, чтобы между нами все…случилось.

– Тогда почему, Рома? Ты… Ты не можешь быть со мной, пока не женишься на мне?

А вот сейчас прозвучала такая неприкрытая надежда и воодушевление, что я аж краской залился – настолько стыдно было разочаровывать несостоявшуюся любовницу. А ведь она впервые назвала меня по имени, и это было очень… волнительно.

– Нет, Злата. Я уже женат. И хотя моя жена так далеко, что я теперь очень долго ее не увижу, я люблю ее. И если бы между нами сейчас случилась близость, то это было бы уже предательство, понимаешь?

– Понимаю.

Девушка немного помолчала, потом села – а после вновь спросила с обидой и разочарованием в голосе:

– Так чего же ты меня взглядами прожигал с самого первого дня, раз женат и жену любишь?

Вопрос поставил меня в тупик, заставив вновь залиться краской:

– Так это… Понравилась.

– И ты мне понравился…

Последние слова девчонка едва прошептала, после чего рывком встала и спрыгнула на земляной пол. Из сенника она практически выбежала, а я с глухим стоном откинулся на спину, последними словами матеря себя за чистоплюйство…

Впрочем, немного поразмыслив, я понял, что все сделал правильно, особенно учитывая, как меня тронуло ответное признание Златы, произнесенное вслух, как зацепили ее совершенно искренние, без фальши, эмоции. Ну уж нет, лучше воздерживаться всю игру, чем вернуться к Ольке уже привязавшимся к другой девушке.

Утром я покинул дом как можно скорее, стараясь не встречаться глазами с явно разобиженной девушкой. Какими бы не были недотрогами представительницы прекрасной половины человечества, в тех редких случаях, когда их отвергают, переживает любая из них – хоть наивная молодая девчонка, хоть взрослая, якобы уверенная в себе женщина… Короче, обидел я Златку. А как объясниться с ней, что еще сказать, чтобы успокоить, просто не знаю!

И ведь не у кого, блин, спросить совета…

– Ну так что надумал, Горыня? Будешь креститься и Беляну в жены брать?

Венд угрюмо посмотрел на меня, потом тихо ответил:

– А ежели я и Христа твоего приму, но и от старых богов не откажусь, а? И Ему, и богам предков жертвы приносить буду да обращаться за помощью?

Я едва сдержался, чтобы не выругаться, а после – чтобы не рассмеяться. Вот ведь бесхитростные люди! В определенных вопросах как дети…

– Нет, друже, нельзя. Коли примешь ты Святое Крещение, то Бог будет для тебя один, и только с Ним ты сможешь обрести Царство Небесное. Держась же за прежних божков, ты лишь сгинешь в геенне огненной…

Товарищ мой насупился, нахмурил брови – а потом коротко выдал:

– Нет.

Я шумно выдохнул и только рукой махнул – ну, на нет и суда нет, что тут в очередной раз из пустого в порожнее переливать, коли обговорено все было сколько раз. Чтобы язычника, держащегося за веру предков, к свету Божьему обратить, нужно иметь талант красноречия и дар убеждения, долгими разговорами и личным примером изо дня в день привечать его и вести за собой. Как тот же епископ Леонтий Ростовский, позже канонизированный, а ныне борющийся за души язычников в Ростове, где на одном конце города стоит христианский храм – а на другом языческое кладбище. И это спустя семьдесят два года после принятия крещения на Руси! Причем в конечном итоге самые ярые язычники, которым очень не понравилось, что Леонтий сумел убедить многих горожан принять Святое Крещение, пошли и убили епископа. В Ростове. И это, повторюсь, через семьдесят лет после того, как князь Владимир Русь якобы «огнем и мечом» крестил!

Когда я в первый раз прочел про Святого Леонтия Ростовского, сам долго удивлялся своим юношеским убеждениям о насильственном крещении Руси. Впрочем, возникли-то они как раз после книг Юрия Никитина, того же «Князя Владимира», м-да…

Так вот у меня нет красноречия и дара убеждения ростовского епископа, да и «медовая ловушка» не сработала. Впрочем, и хорошо – в том смысле, что принимать новую веру (то есть изменять убеждениям!) ради того, чтобы потрахаться… Ну пусть не только сексом позаниматься, но еще и жениться на понравившейся деве, влюбившись в нее, – все равно это не самый лучший путь для становления христианином. Хотя он и казался мне возможным… Все равно ведь получилось бы лучше, чем у германцев или ляхов, где людей толпой в реку загоняли, а после отчитав формальную молитву, объявляли крещеными. Считай, всего десять лет назад Польшу так трясло, что выступление против насильственно навязываемого христианства приняло характер полноценной гражданской войны со всеми вытекающими типа военных преступлений… И да, об этом я также читал еще до погружения.

– Ну а ты, Роман, что дальше думаешь делать? Останешься в нашей дружине или вернешься обратно в Царьград?

А между строк прозвучало также и: «Куда Беляну с сестрами отправишь, коли домой возвращаться собрался?»

После недолго раздумья (обдумывались не действия, а именно слова) я ответил:

– Мне нужно еще серебро. Так что я пойду в поход на данов с тобой и Ратибором.

…Объявленный на днях поход руян на датчан (мы о нем узнали только вчера) не был чем-то выдающимся – они и сами не раз нападали на ободритов, которых, в свою очередь, поддерживали русы Буяна. Да и остров славянский находится довольно близко к Ютландии и Зеландии, так что конкуренция между варяжскими и викингскими пиратами на этом участке моря естественна и довольно высока. Короче, решили венды под предводительством князя поразмяться, пройти торной дорожкой до наступления уже основательных холодов и буйной штормовки в море, не опасаясь скорого ответного удара. Его как раз остановит осенняя штормовка, которая начнется прежде, чем датчане соберутся с силами и нанесут ответный удар… Ну а дальше дело техники – видимо, князь Круто отличный стратег! На острове до поры до времени молчок, чтобы заезжие купцы не успели предупредить датчан, а скрытно военные приготовления велись заранее: собирались в кулак дружины, чинились ладьи, воины правили оружие и делали необходимый запас еды. Правда, независимых вожаков, таких, как тот же Ратибор, особо не сдерживали, дав погулять в море – что, впрочем, работало на общую дезинформацию. А вот наиболее лояльных, близких и верных вождей, формирующих ядро славянской эскадры, Круто до поры до времени придержал. Зато когда все было готово, жрецы Арконы вывели белого жеребца, специально обученного и живущего при капище Световита, и конь перешагнул нужным копытцем через оружие. Вуаля, походу быть! Причем не по инициативе князя, а по велению верховного бога западных славян… Тут-то Круто и бросил зов – айда со мной! И оставшиеся вожди и ярлы в течение всего нескольких дней, как сумели, присоединились к ядру княжеской рати. Не избежал искушения и Ратибор, у которого бойцов осталось пятьдесят человек, включая меня – полноценный экипаж одной ладьи… Но риск минимален. Он всегда есть в бою, это понятное дело, но вероятность собственно поражения славян крайне мала. Планируется ведь не полноценная военная кампания с решающей битвой против крупного вражеского войска, вовсе нет. Планируется прежде всего внезапный набег сильного отряда, которому вполне по силам взять даже крупный город (естественно, по местным меркам), и с боем прорваться к ладьям, коли враг успеет собрать большое войско. Так что охотников присоединиться к походу много, и я в их числе – мне наглядная демонстрация тактики действий морского набега будет явно не лишней. Как и доля в добыче, которую удастся захватить.