Текст книги "Покер с акулой"

ГЛАВА 9

Домой я вернулась около десяти вечера в отвратительном физическом и моральном состоянии, крайне злая и усталая. Даже за миллион долларов не выйду больше сегодня из дому. Впрочем, подняла голову жадность, за миллион обязательно побегу, не задумываясь. Хотя пока никто не собирается предлагать мне подобные суммы. Сейчас лягу на диван, возьму детективчик и пару бутербродиков…

Но не тут-то было. Открывшая дверь Юля буркнула:

– Иди скорей на кухню, ждем не дождемся!

– Что случилось? – испугалась я, оглядывая домашних и животных.

Вроде все живы, крови и бинтов не видно.

– Пока ничего, – ответила Катя, – вы меня сейчас внимательно послушайте, дело серьезное, требует совместного решения.

После подобного заявления все помрачнели еще больше и уставились на Катерину. Та смахнула худенькой рукой волосы со лба и начала выкладывать ошеломляющие новости.

Несколько лет тому назад Катя оперировала милейшую тетку, Евгению Николаевну, архитектора. Потом они слегка подружились, архитекторша пару раз приходила в гости, а Катя ездила к ней на дачу. Милые, добрые, приятельские отношения, почти дружба.

Сегодня Евгения Николаевна в страшном волнении позвонила Катюше и велела ждать своего приезда. Недоумевающая подруга осталась дома, гадая, что могло приключиться с бывшей пациенткой.

Примерно около двух Евгения Николаевна, расшвыривая в разные стороны собак и кошек, влетела на кухню и шлепнула на стол папку.

– Вот, – сказала она.

– Что это? – изумилась Катерина.

Архитекторша плюхнулась на стул и принялась, размахивая руками, объяснять. Суть вкратце такова. Летом будущего года на месте переулка, где стоит наш дом, начнут прокладывать огромный проспект, часть третьего кольца. Причем прямо под нашими окнами пройдет линия так называемого «легкого» метро, а попросту, надземка, городская электричка, альтернатива троллейбусам и трамваю. Только метрополитен упрятан под землю, а эта бегает поверху, оглашая окрестности диким ревом. Добрый мэр велел установить вдоль будущей трассы шумозащитные щиты, только они в данном случае помогут мало, мы гарантированно лишимся покоя и сна.

Проект держится в страшном секрете, чтобы москвичи, оказавшиеся в «зоне риска», не подняли вопль и не начали ходить с транспарантами вокруг мэрии. Собственно говоря, пострадают только три башни. Наша и две соседние. Остальные дома, пятиэтажки первой серии из унылых, серых блоков, подлежат сносу. Их разберут, а жителям дадут новые квартиры в Митине или Марьине, а может, в Бутове. Во всяком случае, не в центре.

Нас же никто переселять не собирается, и очень скоро жизнь превратится в кошмар.

– И что делать? – испугалась Катя.

– Быстро продавать квартиру и покупать в другом месте, – посоветовала Евгения Николаевна, – причем, действовать следует немедленно. Как только до риэлторских контор дойдет слух о строительстве проспекта, цена на ваши хоромы упадет ниже некуда.

Перепуганная Катерина, подталкиваемая энергичной Евгенией Николаевной, побежала в контору по продаже недвижимости. У активной Евгении Николаевны имелась подружка, весьма успешно работающая агентом.

В фирме их встретили с распростертыми объятиями и моментально выдали большой лист со списком квартир, приготовленных на продажу. Катя сразу наткнулась на подходящий вариант.

– Две квартиры, соединенные в одну. Прямо как наша, – щебетала подруга, – и самое главное! В двух шагах отсюда, Майский переулок. Дом хороший, кирпичный, потолок три метра…

– Боже, – пришла в ужас Юля, – нам придется делать ремонт и переезжать, просто катастрофа!

– Это не катастрофа, – отрезала Катя, – ужас начнется, когда под окнами понесутся электрички, прикинь на минуту: летом жара, духота, а мы паримся в закрытом помещении.

– Почему в закрытом? – удивился Кирюшка.

– Потому что окна из-за грохота открыть нельзя.

– А куда денется наша хата? – поинтересовался Сережа.

– Там целая цепочка, – ажиотировалась Катя. – Семья Никитиных разъезжается. Дети отправляются в двухкомнатную, родители в трехкомнатную. Из трех комнат люди переезжают в две. А из тех двух Петровы отправляются в четыре, а уже из этих четырех Михалевы едут в наши, вместе с Поповыми из трехкомнатной, куда переселяются старшие Никитины. Понятно?

У меня закружилась голова, но на всякий случай я кивнула.

– Они хотят жить в коммунальной квартире? – изумилась Юля.

– Кто? – спросила Катя.

– Ну Поповы с Никитиными…

– Они родственники, двоюродные сестры, и хотят жить вместе.

– Зачем? – изумилась я.

– Ну это не наше дело, – начала потихоньку закипать Катерина, – завтра пойдем. Поглядим на квартиру и, если подойдет, тут же оформим сделку, нужно успеть до Нового года.

– Почему? – спросил Кирюшка.

– Ну, – слегка растерялась Катюха, – так в агентстве сказали, вроде в январе могут начаться трудности.

– Какие?

– Не знаю, – рассердилась Катя, – да вы не волнуйтесь, если нам в Майском понравится, Сонечка бумаги оформит, везде пробежит, останется только подписи поставить.

– Кто такая Сонечка? – насторожилась Юля.

– Риэлторша, подруга Евгении Николаевны…

– Небось думает до Нового года комиссионные получить, вот и торопит, – буркнул Сережка.

– Впрочем, – вздохнула Катя, – я не настаиваю. Не хотите – не надо. Правда, потом станем локти кусать. Да, боюсь, поздно.

Поспорив еще с полчаса, мы достигли консенсуса. Завтра утром смотрим предлагаемую жилплощадь и принимаем окончательное решение. Не успела я двинуться в ванную, как где-то запищал телефон.

В нашей семье первой на звонок всегда отвечаю я. И тому есть множество причин. Очень часто Катю беспокоят надоедливые люди, ипохондрики, желающие поплакаться. Я знаю их всех наперечет и холодным голосом отвечаю:

– Нет дома.

Юлечка боится, что начнут разыскивать из редакции, а Сережка хочет провести вечер спокойно. Но его начальник обожает трезвонить после семи и раздавать путаные, часто взаимоисключающие указания. В мои обязанности входит говорить всем коротко:

– Хозяева отсутствуют.

Впрочем, после подобного заявления у ребят начинают надрываться пейджеры, но, в конце концов, это односторонняя связь. Мы давно хотим купить автоответчик. Только на дорогую игрушку все время не хватает денег. То Кирюшка разобьет ботинки, то поломается чья-нибудь машина… Так что пока роль секретаря выполняю я.

Писк несся из гостиной. Кто-то бросил трубку возле телевизора.

– Алло, – пропела я, чуть задыхаясь.

– Вас беспокоит телефонный узел, – завел безукоризненно вежливый мужской голос, – если не оплатите счет на две тысячи четыреста рублей, будем вынуждены отключить телефон.

– Какой счет! – возмутилась я.

– За разговор с Минском.

– Тут ошибка, – с жаром кинулась объяснять я, – с Белоруссией мы не созванивались.

– Не знаю, не знаю, – настаивал голос, – вот он счетик – две тысячи четыреста.

– Черт-те что, – возмутилась я, – может, перепутали?

– Вполне возможно, – неожиданно легко согласился собеседник, – давайте адрес, проверю.

Мой рот раскрылся, чтобы начать диктовать координаты, но вдруг неприятное подозрение затормозило процесс. Телефонная станция? Почти в полночь? И потом, голос мужской, как правило, там трудятся женщины, а в последнее время звонит компьютер. Мы один раз забыли внести плату за месяц, и я долго не могла понять, что за существо вещает в трубке замогильным тоном.

– Поздно работаете, ночь уже!

– Из дома звоню, – вздохнул мужик, – нам сдельно оплачивают за каждого неплательщика. Вот завтра сбегаете в сберкассу, мне дадут десять рублей. Да днем я тоже пытался дозвониться, только никого не было.

Ситуация прояснилась. Но все равно какое-то чувство подсказывало: дело нечисто. Решение пришло моментально. На нашей улице три абсолютно одинаковые блочные башни, похожие, как яйца. Ничего не случится, если я сообщу номер соседнего дома, а завтра позвоню на телефонный узел и узнаю в отделе расчета – правда это или нет. И если мужик не соврал, извинюсь и продиктую правильный адрес, а то ведь сейчас не отвяжется…

– Пишите…

– Давайте, – ответил мужик.

Сообщив слегка неверные сведения, я швырнула трубку на диван, и она тут же запищала вновь. Теперь беспокоил Олег Яковлевич Писемский, желавший узнать, как идет расследование.

– Пока ничего утешительного. Скажите, Олег, вы вроде говорили, будто у Ксюши в Селихове тетя?

– Да, – подтвердил мужик, – жена так рассказывала. Все родственники скончались, осталась лишь сестра отца Раиса Константиновна.

– Может, Раиса Петровна?

– Сейчас проверю.

В трубке воцарилась тишина, несколько минут до уха доносилось потрескиванье, потом Писемский уверенно произнес:

– Здесь написано тетя Раиса Константиновна, деревня Селихово.

– Они общались?

– Нет, Ксюта говорила, будто тетка ее терпеть не может…

Было над чем подумать! Неужели девушка перепутала отчество родной матери, превратила ту в тетку, да еще сообщила неверную улицу? Хотя, если вспомнить семейную обстановку в Селихове… Наверное, Ксюша побаивалась, что родственники, узнав об удачном замужестве дочери и сестры, моментально сядут на шею Писемскому, требуя материальной помощи. А мать она превратила в тетку из простого соображения – не хотела выглядеть в глазах супруга плохой дочерью. Непонятно лишь одно, зачем она изменила отчество…

Я набрала номер Писемского и спросила:

– Извините, Олег, а на свадьбу она тетку не звала?

– Я предлагал ей, – ответил мужик, – но Ксюша отказалась, сказала, что тетка ее постоянно обижала, попрекала куском хлеба. Я, помнится, возразил, что кто прошлое помянет – тому глаз вон, давай поможем твоей тете, денег пошлем! А она жутко занервничала, чуть не заплакала…

Я отключилась и пошла спать. Утро вечера мудренее.

На следующий день, часов в двенадцать, мы стояли в Майском переулке и дивились на дом. Здание оказалось не кирпичным, как обещали в агентстве, а блочным. Более того, оно точь-в-точь походило на наше. Да и квартиры, соединенные в одну, оказались такие же, лишь стены оклеены чужими обоями, и вокруг стоит незнакомая мебель.

– Ну и что мы выиграем? – напустилась на Катю Юля. – Даже смешно, будто дома побывали!

– Какой-то цыганский бизнес получается, – вздохнул Сережка.

– Почему цыганский? – удивился Кирюшка.

– Цыган покупал в магазине яйца по пятнадцать рублей, варил их и продавал на рынке за те же пятнадцать. А когда его спросили, где прибыль, он ответил: во-первых, остается бульон, а во-вторых, я при деле.

– Разве от вареных яиц получается бульон? – изумился Кирка. – Вода водой и остается!

– То-то и оно, – усмехнулся Сережка, – мы тоже только головную боль получили, ремонт да переезд, а квартирка точь-в-точь наша.

– Лучше подумай о перспективе жить прямо над железной дорогой, – рассердилась Катя, – по-моему, это просто счастье, что квартира похожа. Все останется по-прежнему, только избежим шума.

Тихо переругиваясь, мы пошли назад. Дети и Катя поднялись наверх, а я, вспомнив, что у нас нет ни куска хлеба, завернула за угол соседнего дома, там прямо у подъезда стоит вагончик с горячими батонами. Но на этот раз булок не оказалось. Входная дверь башни была распахнута настежь, возле ступенек припарковались «Скорая помощь», милицейский микроавтобусик, рядом толпились возбужденные жильцы.

– Что случилось? – поинтересовалась я у молодой женщины, держащей на руках щекастого ребенка в синем комбинезоне.

– Ужас! – ответила та. – Верку Зайцеву ночью убили из сорок девятой. Такой кошмар, вроде ей голову отрезали, а у Марьиных, этажом ниже, по потолку утром кровавое пятно пошло. Они просыпаются, а им на подушку кап-кап… Жуть, с ума сойти.

У меня в голове бешено завертелись мысли. Наша квартира тоже номер сорок девять. Когда Катюша и Юлечка разбили стены, превратив свои квартиру в одно помещение, вход сделали через двухкомнатную, принадлежавшую девушке. И я вчера дала назойливому мужику с телефонной станции наш адрес, изменив только номер дома. То есть, получается, сообщила я координаты некой Веры Зайцевой…

– Глядите, – толкнула меня молодая мать, – несут!

Из подъезда и впрямь показались мужчины, тащившие нечто, больше всего похожее на гигантскую оранжевую мыльницу, внутри которой виднелся черный пластиковый мешок.

Толпа тихонько загудела, кое-кто вытянул шеи, пытаясь получше рассмотреть тело. Но зевак ждало разочарование. Мешок был наглухо закрыт. Санитары принялись засовывать носилки в труповозку. Из дверей вышла группа мужчин. Впереди с папкой под мышкой шел майор Костин.

– Володя! – обрадованно крикнула я.

Майор притормозил, провел взглядом по любопытным и удивился:

– Лампа, ты откуда?

– Хороший вопрос, – усмехнулась я, – ты забыл, что мы живем в соседнем доме. Вот выскочила хлеба купить, а тут такое! Пойдем к нам, суп есть вкусный и котлеты.

– Здорово, – обрадовался майор и крикнул: – Давайте, ребята, без меня возвращайтесь, пообедаю и приеду.

Мы медленно двинулись в сторону проспекта, все-таки надо было купить батон!

С Володей нас свела судьба недавно. Он расследовал дело, к которому оказались причастны мы с Катей, и проявил он себя тогда как отличный профессионал, моментально разобрался, что к чему, и вычислил преступников. Майор сразу понравился всем в доме. Я так и не могу понять, то ли он отличный психолог, то ли просто добрый человек, но с Сережкой он беседует о рекламном бизнесе, с Юлей – о теории и практике газетного дела. При виде Костина поднимают невероятный шум собаки, потому что знают: этот гость сейчас вытащит из пакета замечательные подарки – кости с бычьими жилами. Между прочим, весьма недешевое лакомство. Кирюшку майор «купил» моментально, дав тому подержать в руках табельное оружие, ну а мне таскает детективы. И откуда только узнал о моей невинной слабости!

Мы вошли в булочную, и Володя мигом рванул к тортам.

– Слышь, Лампа, какой лучше взять: «Полет», «Марику» или «Птичье молоко»?

Я усмехнулась:

– Если хочешь всем сделать приятное, прихвати пирожки с мясом, здесь их отлично пекут. А сладкое только Кирюшка уважает, больше никто не ест.

Щедрый майор моментально набил пакет пирогами, схватил три киндер-сюрприза, «Птичье молоко». Я купила батон, и мы пошли домой.

Встретили нас радостными криками. Раздав подарки, Володя, хитро прищурившись, вытащил несколько детективов. И откуда взял? Неужели носил в портфеле на всякий случай?

– Класс, – завопил Кирюшка, ломая шоколадное яйцо, – динозаврик!

– Как дела? – спросила Катюша, наливая суп.

– Дела идут, контора пишет, – отозвался майор, быстро-быстро глотая наваристые щи, – ну, Лампа, супец ты варишь первый сорт.

Вот ведь дамский угодник! Впрочем, тут он прав, щи я делаю по всем правилам, с большим куском мяса, лук и морковку пассирую и обязательно кладу свежие помидоры.

– А что случилось у соседей? – поинтересовалась я, когда вслед за супом исчезли и котлеты.

– Жуткая дрянь, – произнес Костин, вытаскивая сигареты. – Некая Вера Зайцева не поладила с любовником, и он ее зарезал кухонным ножом. Словом, бытовуха, ничего интересного. Сели, выпили, добавили, поругались, схватились за ножи… Сплошь и рядом такое.

– Почему решили, что любовник? – удивилась я.

– Да там все ясно, – отмахнулся Костин, – он к ней вчера вечером пришел уже под газом, а Вера его на пороге обматерила, соседка слышала. Ругать отругала, но впустила. Впрочем, она сама была не дура выпить, частенько за воротник закладывала. Ну, очевидно, пошли в комнату и продолжили праздник, а потом кавалер и прирезал даму. Да еще ухитрился ей по горлу полоснуть. Кровищи хлестало! А сам, очевидно, совсем пьяный был, потому что добрел до дивана и рухнул. Зайцева осталась на полу лежать, и к утру у соседей внизу с потолка закапало. Они и вызвали милицию.

– Странно, что тебя туда направили, – вздохнула я, – почему не районное отделение?

– Зайцева – дочь высокопоставленной шишки, – пояснил майор, – папенька ее – замминистра, вот мне и велели проследить.

– Надо же! – удивилась Юля. – Отец при чинах, а дочь балбеска.

– Еще не такое бывает, – продолжал Костин, – подчас положение родителей лишь усугубляет дело. Детки-конфетки ни в чем отказа не знают и живут как хотят. Повяжешь такого, вот где головная боль начинается – звонки, вызовы к начальству, просто мрак. Этот-то, который Зайцеву прирезал, ни больше ни меньше как сынок Бурлевского.

– Федора Бурлевского? – изумился Сережка. – Продюсера группы «Делай, как я»?

– Точно, – подтвердил Володя, прихлебывая кофе, – именно Федора. Представляю, что сейчас начнется. Папаша Зайцевой против папаши Бурлевского. Просто борьба слона с тигром. Только чует мое сердце, в результате больше всего нагорит мне. Слава богу, хоть дело ясное. Сыночек на диване дрых, когда мы вошли, нож рядом, отпечатков полно.

– Он признался? – спросила я.

– Он пока ничего не соображает, – отрезал Костин, – лыка не вяжет…

– Сколько же надо выжрать, чтобы за ночь не очухаться? – изумился Сережка.

– И не говори, – вздохнул Володя, – прям беда. А уж квартира-то! Разгром полный, мы сначала подумали, что кто-то там обыск проводил – вещи на полу, белье грязное и книги вперемешку с продуктами. Только соседка сказала, что Зайцева всегда в подобном пейзаже жила. Неаккуратная, жуть. Меня чуть не вывернуло, когда стада тараканов увидел!

– Фу, – вмешалась Катя, – давайте переменим тему, лучше послушай наши новости.

И она стала рассказывать про новый проспект, линию надземки и предстоящий переезд. Я начала потихоньку мыть посуду. Слава богу, Зайцева погибла в результате пьяной разборки, а то мне на какую-то страшную минуту показалось, будто я виновата в смерти несчастной, дав ее адрес мужику с телефонной станции.

Чтобы окончательно успокоиться, я ушла в спальню и позвонила на телефонный узел. Сегодня воскресенье, но там всегда есть дежурный. Через две минуты милый, очень вежливый женский голос терпеливо отвечал на мои дурацкие вопросы. Да, у них работают мужчины. Но только монтерами или другими техническими сотрудниками. На расчетах сидят сплошь женщины, и они теперь сами не звонят должникам, для этого есть компьютер. Никаких лиц мужского пола, подрабатывающих обзвоном, на станции нет.

Я тупо села в кресле, глядя на противно пищащую трубку. В голове вновь зароились мерзкие подозрения. Кто же вчера пытался узнать наш адрес и как связано с этим звонком убийство несчастной Веры Зайцевой?

ГЛАВА 10

Рассудив, что вечер воскресенья самое лучшее время для того, чтобы застать человека дома, я поехала к Виктору Федину, брату Ксюши, выбившемуся в богатеи.

На звонок в дверь ответил звонкий детский голос:

– Вам кого?

– Позови папу.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла женщина лет тридцати.

– Извините, – пробормотала я, – мне показалось, ребенок спрашивает.

– Да я уж привыкла, – засмеялась хозяйка, – что по телефону, что за дверью… Вечно говорят: детка, позови папу. Я сопротивляться перестала и просто мужа зову. Вы к Виктору?

– Да.

– Витя! – крикнула жена. – Выгляни, к тебе пришли.

– Иду, – донеслось из коридора, и в холл вышел полный, слегка обрюзгший парень на пороге тридцатилетия. – Чему обязан?

Секунду поколебавшись, я спросила:

– Вы брат Ксении Фединой?

Хозяин сердито сдвинул брови:

– Вроде да, только если вас из Селихова за деньгами послали, можете возвращаться. Я на пьянку не даю.

– Скажите, Ксюша к вам не обращалась на днях?

– А что случилось? – поинтересовался Виктор.

– Давайте в комнату пройдем, – предложила я.

– Идите, – весьма нелюбезно предложил Федин, – да сапоги снимите, грязь на улице.

Покорно натянув протянутые резиновые шлепки, я пошла за Виктором. Меня привели в элегантно обставленную гостиную, указали на кожаное кресло и слегка свысока велели:

– Излагайте проблему.

Решив не обращать внимания на хамский тон, я довольно миролюбиво произнесла:

– Давайте сначала познакомимся. Романова Евлампия Андреевна, частный детектив. Меня нанял муж Ксении Фединой. Дело в том, что она пропала, и супруг крайне этим обеспокоен. Вы давно не виделись с сестрой?

Виктор крякнул:

– Ксюха вышла замуж? Небось за состоятельного мужика, раз он вас к работе привлек. Надо же, а я думал это так, ерунда, просто кавалер…

– Вы знаете ее супруга? – осторожно спросила я.

Виктор вздохнул:

– Она у меня денег просила, да родственнички, впрочем, всегда бабки тянули, пока Таисия, жена моя, их не шуганула.

– И правильно сделала, – донесся из коридора детский голос, – просто цыганский табор ненасытный. Ты бы, Витюша, все по порядку рассказал…

Виктор опять вздохнул и протянул:

– Может, я и не прав был, что тугрики Ксюхе не отсчитал тогда, только надоели эти просьбы до полусмерти.

– С самого начала рассказывай, – велела жена, вбегая в гостиную, – все объясни, и про интернат, и про болезнь…

Муж махнул рукой:

– Ладно, только не знаю, чем вам это поможет.

У Раисы Петровны Фединой один за другим рождались сыновья. Отца их никто в глаза не видывал, и мальчишек звали в Селихове байстрюками. Виктор оказался последним в череде мальчиков, потом в деторождении наступил перерыв на пять лет, а затем на свет явилась Ксюша. Больше Раиса Петровна не плодила нищету. То ли кавалеры закончились, то ли болезнь завелась. Витя вспоминал детство, как кошмар. Зимой они сидели в нетопленой избе, денег на дрова и уголь не было. Рубашки, брюки и обувь он донашивал за старшими, чайник мать разрешала кипятить только два раза в день, чтобы не переводить зря дорогой баллонный газ. Правда, ели они хорошо, выручал огород. Но пища была однообразная, хоть и сытная – картошка, молоко, яйца, лук…

К Новому году забивали кабанчика, впрочем, частенько варили курицу. Пеструшек по двору бегало немерено. Но разных городских лакомств не покупали – шоколадные конфеты, мармелад, сгущенку, «Любительскую» колбасу и апельсины Витя попробовал только тогда, когда на его голову свалилась болезнь.

Сначала у парня просто ныли ноги, потом однажды он не смог встать. Когда сын, исходя криком от боли, отвалялся на кровати месяц, Раиса Петровна, тяжело вздохнув, вызвала доктора. Она была абсолютно уверена – Витька валяет дурака, чтобы не ходить в школу. Мальчишка и впрямь терпеть не мог учение и пользовался любой возможностью сбежать с уроков.

Старенькая докторша долго щупала горевшие огнем неподвижные ноги и сурово сказала:

– Раньше почему не обратились? Теперь в больницу повезем.

– Не надо, – замахала руками Раиса Петровна, – лучше укол сделайте.

– У вашего сына неприятная вещь, – грозно нахмурилась терапевт и произнесла длинное, малопонятное слово.

– Ага, – растерялась Раиса, – он че, помрет?

– Нет, – со вздохом сказала врач, – но станет инвалидом, передвигаться сможет лишь на костылях, ну в лучшем случае с палкой!

– Не, – замотала головой Рая, – пусть дома лежит, коли так. Вы же его небось в райцентр свезете.

– В Москву, – ответила терапевт, думая, что обрадует мать.

Но та расстроилась:

– Во, в столицу, туда не наездишься, один билет сколько стоит, не, пускай уж тут гниет, все равно не помощник растет.

Докторица сначала растерялась, но потом вызвала машину и, пригрозив милицией, отправила Витю в клинику.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Виктору сказочно повезло. В палате вместе с ним лежало еще четверо мальчишек, дети отлично обеспеченных родителей. Чего только не таскали им любящие папы и мамы. На столике громоздились интересные книжки, в углу работал телевизор.

Каждый день в палату приходили санитары и развозили ребят по классам. Писали полусидя в кроватях, на специальных досочках, и неожиданно Вите понравилось учиться.

В клинике он провел два года. Мать приехала всего один раз, привезя в качестве подарка наволочку, набитую яблоками-падалицей.

– Ты их съешь быстренько, – наставляла родительница, – а то погниют.

На следующий день к Витюшиной кровати подошел сам главврач, картинно-красивый, седовласый Михаил Николаевич, и завел длинный разговор о мужестве, тяжелых испытаниях и настоящем мужском характере.

Из долгих речей Витя понял одно – мать от него отказалась, и ему предстоит после излечения отправляться в детдом. Присмиревшие соседи по палате тут же растрепали новость родителям, и на Виктора обрушился шквал подарков. Но самый дорогой сделал ему главврач, поговорил кое с кем в Министерстве просвещения, и паренька отправили не в приют по месту прописки родителей, а в экспериментальный детский дом, где директорствовала Ольга Петровна Куликова.

Из больницы его провожал весь медперсонал, сам Михаил Николаевич доставил парнишку на новое местожительство в машине. Только не подумайте, что паренек не мог двигаться. Очевидно, болезнь захватили в самом начале, потому что Витюша ловко ходил, а через год стал бегать и прыгать. Палку и костыли он никогда не брал в руки.

В детдоме ему дали отличную профессию парикмахера, а как стукнуло шестнадцать, прописали в комнате на Симоновом Валу и устроили на работу в салон «Русалка». И тут выяснилось, что у Вити золотые руки, необыкновенный талант. Из нескольких тоненьких волос он сооружал пышную прическу, его стрижки поражали четкостью линий и необычностью. Спустя полгода клиенты ломились к юноше толпами, затем последовало приглашение в «Чародейку», следом на него обратили внимание эстрадные актеры… Витюша стал гордо называться стилистом, открыл собственное дело, купил квартиру, машину, женился… Расцвета он достиг пять лет назад, получив во Франции, на международном конкурсе парикмахеров, главный приз – «Золотые ножницы».

Вот тут к нему со всех ног кинулись газетчики, в основном дамы. Под предлогом интервью женщины усаживались в кресло, и Витя, щелкая ножницами и манипулируя расческами, рассказывал о себе, сооружая на голове у журналисток прически.

Четыре года назад, зимой, Виктор отдыхал у телевизора после напряженного дня. Неожиданный звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Чертыхаясь, парикмахер открыл и обомлел. На пороге, улыбаясь, с грязным пакетом в руках стояла Раиса Петровна.

– Не признал маму? – спросила она. – Что же ты, Витька, загордился совсем, о родне не вспоминаешь.

Витя, считавший своей матерью директрису детдома Ольгу Петровну, поморщился, но сказал:

– Проходи.

Раиса Петровна ввинтилась в прихожую, стащила боты, потертое пальто и принялась ахать:

– Богато живешь, сынок, ну и мебель, а картины, а пол блестит!

Следом полились жалобы. Крыша прохудилась, корова подохла, дрова кончились…

– Сколько? – спросил Витя, понимая, что иначе от попрошайки не отделаться.

– А сколько не жаль? – быстро сказала Раиса Петровна.

По своей крестьянской хитрости она боялась назвать сумму, чтобы не продешевить.

Витя вытащил портмоне, отсчитал несколько бумажек и сунул Раисе. Та быстро запихнула деньги в носовой платок и принялась рассказывать о плохом здоровье. Витя весь извелся, поджидая, пока назойливая посетительница уйдет.

Дней через десять вновь объявились гости. На этот раз старший брат Василий, надевший ради визита в город невероятный двубортный костюм с обтрепанными рукавами.

– Здорово, братуха, – заорал он с порога, пытаясь обнять Витю, – давненько не видались, давай со свиданьицем!

И он вытащил из кармана бутылку дешевой водки. Пришлось приглашать мужика на кухню, выставлять на стол угощение. Виктор, на дух не переносящий спиртное, только пригубил омерзительно воняющее сивухой пойло, все остальное выхлебал Василий. Как все алкоголики, братец моментально пьянел и терял человеческий образ.

Утром Таисия поманила мужа в ванную. Супруг вошел туда и ахнул. Милый брат, очевидно, никогда не видавший биде, использовал его вместо унитаза.

– Я за ним говно выносить не стану, – отрезала Тая и сунула супружнику в руки тряпку, – твои родственнички, тебе и убирать!

От алкоголика удалось избавиться, только сунув ему несколько бумажек. Но на этом ужас не закончился. «Любимые» родственники начали без конца наезжать в Москву с жалобами и просьбами. Таисия терпела, терпела, но однажды, когда весной Раиса Петровна явилась с очередным требованием денег, невестка не выдержала. Вышвырнув на лестницу пакет с подгнившими яблочками, Тая заорала:

– Вы от него официально отказались, Витька вам больше не сын, пошла вон отсюда, побирушка проклятая!

– Тише, тише, – замахала руками свекровь, – незачем нам свариться, дай только копеечку.

Но Таисия не на шутку разозлилась. Она ухватила свекровь за плечи и пинком вытолкала ту за дверь. Невестка ничего не боялась, Виктор уехал в Будапешт на конкурс парикмахеров и не мог защитить Раису.

После этого случая визиты прекратились, зато пошли письма. Тая, встававшая рано, чтобы прогулять собаку, частенько вытаскивала из почтового ящика мятые конверты. Послания тут же отправлялись в мусоропровод, до Виктора они не доходили, жена не хотела волновать мужа.

Вскоре поток корреспонденции иссяк, и Таисия немного успокоилась. Вновь занервничала она несколько лет тому назад, в ноябре. Придя с работы, Тая нашла на кухне Витю и молоденькую девушку.

– Сестра моя, Ксюша, – пояснил супруг, – поступила в экономическую академию, в гости вот заглянула.

Женщина окинула новую родственницу взглядом. Студентка не походила на алкоголичку и выглядела аккуратно. Но ее одежда была крайне дешевой, обувь – проще некуда, к тому же болезненная худоба без слов свидетельствовала о недоедании. Дождавшись, пока Виктор уйдет на лестницу курить, Таисия резко спросила:

– Тебе небось денег надо?

– Ну, вообще-то, – растерялась Ксюша, – только в долг, заработаю и отдам.

Тая вытащила банкноты и велела:

– Можешь взять, но только учти, больше не приходи, Витя не станет вам помогать, цыганам бессовестным. Бросили его сначала в больнице, потом в детдоме, а теперь обрадовались, упыри.

Ксюша молча встала и пошла в прихожую. Ассигнации она оставила на столе. С тех пор больше Таисия девушку не видела. Но у Виктора была еще одна встреча с ней полтора года назад. Его затащили на презентацию нового альбома Алисы Сон. Алиса была одной из клиенток Виктора, крайне капризной, но денежной. Отказываться показалось не с руки. Первый, кого он увидел, был известный продюсер Федор Бурлевский с дамой. На девушке красовалось роскошное вечернее платье, дорогое, но безвкусное. Молоденькое личико покрывал толстый слой косметики, из волос чьи-то умелые руки соорудили невероятную прическу, а на носу сидели элегантные очки с затемненными стеклами.

Виктор удивился до крайности, когда услыхал, что девчонку зовут Ксюша Федина. Так ее окликал Бурлевский, именно называя и фамилию – Ксения Федина. Виктор принялся исподтишка наблюдать за девчонкой, гадая: это его сестра или однофамилица. Возраст вроде совпадал, но волосы были другого цвета и лицо густо-густо накрашено.

Впрочем, как парикмахер, он великолепно понимал, что шевелюру можно изменить за полчаса. Весь вечер Виктор терялся в догадках, но с Бурлевским он не был хорошо знаком, а Ксюша мило всем улыбалась, и в ее лице ничего не менялось, когда взгляд фокусировался на стилисте. В конце концов он совсем было собрался подойти к девушке, но тут Бурлевский крикнул: