Текст книги "Медвежий край"

Но пользы от него вышло не больше, чем от допроса домработницы. Калин всё тщательно осмотрел, но не нашёл никаких подозрительных следов ни в кухне, ни на улице, да и вѣщей было немного, все простенькие и всё больше в первозданном, исконном виде – обережная вышивка, узоры на посуде да мешочках, в которых Харина хранила свои травы, ими она лечилась сама и пыталась лечить Оленева. Бересклет, обсудив с ней этот вопрос, пришла к выводу о толковости травницы, но ничего предосудительного в её запасах не нашлось, и уж точно ничего, способного служить источником заразы. Нашёл Калин и разделочную доску собственной работы, тоже простенькую вѣщицу, которой обрадовался как родной и даже заслужил за неё скупой похвалы от домработницы, отчего буквально расцвёл.

Ценных бумаг дома покойный не держал, и если завещание существовало, то не здесь. Харина предположила, что всё отойдёт жене и детям, которые жили во Владивостоке. В этих краях никто из них ни разу не бывал, имуществом местным не интересовался и уж точно не мог поспособствовать уходу Оленева из жизни, но поискать завещание стоило.

Ни следов взлома на замках, ни подозрительных следов в кухне – решительно никаких материальных свидетельств присутствия посторонних. Шприцев также не нашлось ни единого, к традиционной медицине Харина питала стойкое и как будто искреннее недоверие.

В итоге жилище Оленева полицейские служащие покинули почти через три часа с фактом убийства на руках, но без единого подозрения и хотя бы завалящей улики. Вскрытие тоже решили не делать: сомнений причина смерти не вызывала: и клиническая картина, и орудие убийства – всё налицо.

Удобнее всего было совершить преступление домработнице, но с чего бы вдруг именно так и именно теперь? Да и от остатков окорока она давно могла избавиться, чай не дура. Сказала бы, что всё съели, и кто бы проверил?

– Странное какое дело, – задумчиво проговорила Антонина, когда они вышли. Ветер за это время слегка поутих и не сбивал с ног, но теплее не стало. – Если убийце хватило ума придумать такой план и добыть бактерий, то почему не проверил, кончился ли окорок?

– Видимо, не мог. Оленев утром заболел и никого не принимал, как бы он попал внутрь? А с тех пор Харина никого в дом не пускала, – отозвался Березин. – А что, сложно найти эту отраву?

– В том-то и дело, что потруднее, чем даже с ядами. – Антонина шагала рядом с ним, пряча руки в рукава, и жалела, что не взяла рукавицы. Потом покосилась на спутника и опять, как по дороге туда, подцепила его за локоть. – Яд проще, потому что его определить легче. Мышьяк – он и есть мышьяк и продаётся как мышьяк, а бактерий попробуй найди да пойми, что это именно они, да ещё потом вырасти! То есть можно, конечно, но очень непросто, – исправила она себя. – Положим, заподозришь их присутствие во вздувшейся банке, но даже если угадаешь – их же там не ложкой черпай, а этакое небольшое гнездо, снаружи и незаметное, в окороке же – уйма! Значит, нужно обладать нешуточными познаниями и умениями. Найти банку, определить бактерий, вероятно с помощью хорошего микроскопа, потом их ещё в питательной среде размножить, а это тоже не так-то просто. Я бы, например, не взялась без специальной литературы. Все микроорганизмы разные, и что одному необходимо, другому – смерть. И ради чего этакие сложности? Нашпигуй окорок крысиным ядом – был бы тот же исход, да ещё и понадёжнее.

– Не скажите, тот исход – да не тот. Убийце не повезло, притом дважды: окорок после трапезы остался, так и вы ещё как-то умудрились заметить странность. А если бы не это, списали на случайность. Как вы поняли?

– Методика моего учителя, – явно оживилась Антонина. – Жiвник же ко всему живому склонность имеет, не только к человеку, а бактерии – они тоже живые организмы. Другое дело, что их множество самых разных видов, редко удаётся обнаружить и отделить от других. В человеке их точно не найдёшь, на предметах каких-то – тоже сложно, а тут очень удачно, они оказались внутри мёртвой туши, да ещё сразу много, очагами. В медицине подобная способность бесполезна, а вот в моей работе – отличное бывает подспорье, тем более если микроскопа под рукой нет. Что-то не так?

– Если бы я ещё знал, что такое эти ваши бактерии! – усмехнулся Сидор.

– Вы лукавите, общее понимание у вас явно есть, – возразила девушка. – Я вот что хотела сказать… А до стойбища того далеко? В котором шаман обосновался, как его зовут…

– Кунлелю. Недалеко, но пройти придётся. Вам это к чему?

– Нужно проведать его. Поспрашивать среди горожан, не болеет ли кто ещё, но туда – обязательно сходить, и лучше не медлить. Даже если шаман тоже отравился, он может быть ещё жив и его можно попробовать спасти.

– Спасти? – Сидор недоверчиво глянул на спутницу.

– Это очень опасная вещь, но люди выживают, случается, и безо всякой помощи. Если выдержат сердце и лёгкие, есть шансы, а им можно и помочь. Он же наверняка сильный и выносливый человек, много путешествовать по здешним местам у слабого и не выйдет. Давайте сходим? Только я домой зайду, оденусь потеплее.

– Идёмте, – после недолгих сомнений решился Березин. – Встретим кого-нибудь из местных болтушек, они к вечеру сами узнают, не болеет ли кто. Пусть думают, что это случайность. Я всех, кто в доме был, предупредил, они молчать будут, а дойдёт до убийцы слух – не подумает, что мы про умысел знаем.

Кумушек они действительно повстречали, и просьбу исправника они восприняли с огромным воодушевлением, так что Антонина даже заволновалась: если больных не найдётся, с них станется и приврать. Но всё же, глядя на подобную отзывчивость горожан, она прекрасно понимала, как Сидор управлялся со всем городом и окрестностями в одиночку.

Они условились, что мужчина зайдёт через полчаса, за которые Бересклет успеет собрать с собой в дорогу немного еды и воды и переоденется, а Сидор прихватит оружие и кое-что ещё из необходимых в любой дороге мелочей.

Колебалась Антонина недолго. Приличия приличиями, но мёрзнуть не хотелось, да и идти далеко, и путь наверняка непростой, поэтому она предпочла надеть не только самую тёплую кофту, но и шерстяные брюки. В Петрограде такими никого не удивишь, а здесь она их не надевала – не отваживалась, потому что местные женщины ничего похожего не носили. К тому же снимать верхнюю одежду она не собиралась, а пальто достаточно длинное, чтобы никого не смущать.

И тёплые перчатки на меху, конечно. Не по сезону, ну так и погода не спешила ему соответствовать.

Сидор утепляться не стал, только взял холщовую сумку с длинной лямкой через плечо да повесил с ней видавший виды карабин.

В путь двинулись молча. Шагал Березин уверенно, он явно хорошо знал дорогу, поэтому Антонина даже не спрашивала, вполне доверившись спутнику. И в выборе пути, и во всём остальном. Наверное, в одиночку мужчина двигался бы куда быстрее, но он примеривался к шагу спутницы и не торопил.

Вот под ногами расстелилась открытая тундра, а последние дома остались позади. Земля ощущалась странно, и понадобилось некоторое время, чтобы к этому приноровиться: она словно дышала, порой вздыхая и всхлипывая. Потом попадался каменистый участок и ощущение пропадало, а в каждой небольшой низине – возвращалось вновь.

Антонина некоторое время насторожённо прислушивалась к окружающей тишине и молчала, оглушённая ею. Это место совсем не выглядело мёртвым, оно звучало и двигалось, но жизнь эта мало походила на привычную и хорошо знакомую жизнь города.

В стороне от берега ветер продолжал дуть, не находя преград. Он нёс сложную смесь запахов, в которой соседствовали прелость, близкая вода и – неожиданно – что-то медовое, тёплое.

Странно было думать, что под ногами колосится совсем не разнотравье, а лес. Крошечный, кукольный, но – настоящий лес из деревьев едва ли по колено. Эта поросль шла короткими, мелкими волнами под порывами ветра, едва слышно шелестела. Среди тонких кривых стволиков иногда мелькали быстрые сполохи – лесная живность. А что местные мыши были в сравнении с деревьями размерами как хороший медведь, так это волновало только Антонину. Порой вскрикивали птицы, иные – кружили в вышине, высматривая добычу.

И больше – ни звука.

Тишина завораживала, но одновременно тревожила, заставляя озираться и искать среди тундры хоть что-то, что выбивалось бы из общей монотонности пейзажа и за что мог зацепиться непривычный к бескрайней равнине глаз. Только выделялись двое путников: Антонина в своём синем пальто и невозмутимо шагающий рядом белый медведь, которому пейзаж явно доставлял удовольствие. Бересклет не сумела бы ответить, как это поняла, да и поручиться не могла, но ощущалась в лице Березина какая-то несвойственная ему обычно мягкость, словно внутренне он улыбался.

– Сидор Кузьмич, а сколько вам лет?

Бересклет долго выбирала нужный вопрос, и самым лучшим казалось завести разговор о деле и о покойном, ведь девушка пока ничего не знала. Но вырвался почему-то этот. Наверное, благодушие и умиротворённость спутника сыграли роль: обычно Антонина робела расспрашивать исправника о личном.

– Отчего вы этим заинтересовались? – Сидор ответил коротким взглядом и улыбкой, спрятанной в бороду, он явно не обиделся на любопытство, так что девушка решила откровенничать до конца.

– Понять не могу. Мне в первый момент показалось, что за шестьдесят, но порой кажется, что вы всё-таки несколько моложе…

Березин бросил на неё непонятный взгляд, а потом вдруг расхохотался. Негромко, но легко и от души.

– Боюсь, вы не поверите.

– И всё-таки?

– В феврале тридцать пять исполнилось.

– Всего?! – изумлённо ахнула Антонина, отчего спутник ещё больше развеселился. – Вы не разыгрываете, вам и вправду ещё сорока нет?!

– Не похоже?

– Вы седой совсем, и борода эта…

– Седой я уж десять лет с лишком, в полку иначе и не звали, – добродушно пояснил он и задумчиво погладил бороду, но на её счёт ничего не сказал.

– С войны, выходит?

– С войны. Со второго моего боя. Когда бритты на нашу позицию хлор пустили, – проговорил спокойно. Если воспоминания его и тяготили, то понять это по лицу и речи было невозможно.

– Вы тогда познакомились с моим отцом? – осторожно уточнила Антонина, поглядывая на Березина с новым уважением и ещё большим любопытством.

– С Фёдором Ивановичем? Нет, с ним куда позже. Тогда вот только этим отделался, и то не сразу ещё заметил. – Он выразительно тряхнул головой. – Да кашлял потом две недели. Нам повезло, ветер переменился и батарею краем задело. Но всё равно кое-кто до смерти тогда надышался.

– И вы, выходит, всю войну прошли?

– Всю, – коротко ответил Сидор, и на том разговор затих.

Бересклет поглядывала на него искоса и пыталась примириться с неожиданным известием, а ещё – мысленно убрать спутнику бороду, вполне уверенная, что именно она старит его куда сильнее, чем седина.

Вряд ли он обманывал и подшучивал. Это многое объясняло – и силу его, и здоровье, и крепость, и почти полное отсутствие морщин, – но ставило новые вопросы. Отчего молодой ещё мужчина вдруг решил забиться в эту глушь, возжаждав тишины? Она сама почти в том же положении, но её мотив прост и ясен, а ему тут как будто и правда нравится.

Очень хотелось продолжить расспросы, но лезть в душу показалось неловко, поэтому девушка молчала. Недолго, впрочем.

– Ой! – не сдержала восклицания Антонина и от неожиданности сбилась с шага.

– Что такое? – насторожился Березин.

– Почудилось, – качнула головой она. – Не могу отделаться от мысли, что вот это под ногами – лес, и как бы выглядел в нем человек. Вот и показалось, что там человечек какой-то мелькнул.

– Мышь, наверное, – предположил Сидор, но уж больно задумчиво вгляделся в стланик в направлении, куда кивала Антонина.

– Я вот ещё что хотела спросить! – Бересклет решила продолжить разговор, не тратя время на выдумывание всяких глупостей и отвлекая себя от пустых догадок о прошлом и настоящем уездного исправника. – Наш убитый, он кем был? И кто этот шаман? И, главное, куда именно мы идём? Местные жители сторонятся наших городов, разве нет?

Беседу Березин снова поддержал. Рассказал, что знал и про Оленева, и про Кунлелю, и про поселение, в которое они шли.

Когда империя ещё в позапрошлом веке оставила бесплодные и неумные попытки завоевать коренное население, сосуществование с ним стало на удивление спокойным. Чукчи, как, впрочем, и большинство их соседей, не совершали набегов – слишком разрозненны были, зато охотно торговали. Прежде по мелочи, а потом здесь начали добывать золото, да и порт хороший пригодился, оттого бывшая малая крепость, заброшенная за ненадобностью, выросла в целый посёлок, носивший громкое имя города из-за скудости населения всех окрестностей.

Чукчи, народ смелый и воинственный, пришельцев как таковых – мелги-тангит, «огнивных чужаков», как они называли русских, – не боялись, но близко к городу не останавливались по двум причинам. Одна практическая, опасение смешать своё стадо с городским, которое к лету тоже возвращалось в здешние окрестности, а другая – суеверная. Чукчи верили в духов – кэль-эт – и считали, что духи, сопровождающие русских, им враждебны. Торговать приходили охотно, но надолго не задерживались и, уходя, непременно творили защитные обряды за околицей, дабы не привести с собой враждебную сущность.

Пусть звучало это, на взгляд петроградцев, получивших хорошее образование, очень странно, но несло в себе определённую логику. В верованиях чукчей болезни тоже были происками кэль-эт, каждой приписывался злой дух, а поскольку все или почти все заразные болезни пришли к ним с инородцами, держаться от них подальше было весьма разумно.

– Жаль, шаманские обряды не помогают, если ты уже заразился, – сочувственно вздохнула Антонина, с большим интересом слушавшая рассказ спутника. До сих пор обсуждение обычаев кочевников не приходилось кстати, хватало других вопросов внутри города.

– Иногда помогают, – усмехнулся Сидор. – Многие шаманские заклинания работают. Бывает, и такие – тоже.

– И вы в это верите? – Бересклет поглядела на него с укоризной.

– Я это знаю, – отозвался он. – У нас вѣщевики, жiвники и наука, у них – шаманы. Сила та же, подход разный.

– Ах вот в чём дело! – протянула девушка.

Вѣщевики когда-то давно и впрямь вышли вот из таких, интуитивных представлений. Первые вѣщи получались из обережных узоров на одежде и предметах быта, из заговоров и обрядов. Это сейчас чародеи, пусть природа сил их так и не была до сих пор исследована, ставились наравне с механиками – сложная работа, но вполне признанное и достойное ремесло со своими законами, теориями и растущей научной базой, а когда-то люди тыкались вслепую. И многое нащупали весьма удачно, так отчего не идти по тому же пути чукчам? И обряды наверняка работали, просто – не у всех. Если дара нет, то повторять за одарённым бессмысленно.

Здесь, поблизости от Ново-Мариинска, постоянно останавливалась одна и та же группа – хозяин большого стада Валыргын с двумя семьями помощников, к которым несколько лет назад присоединился и Кунлелю с семьёй и небольшим стадом. Приняли его охотно: он слыл опытным, честным поворотчиком, сильным шаманом, да и стрелял метко, и охотился хорошо. К стойбищу, расположенному недалеко от берега, нередко присоединялись те, кто прибывал на ярмарки по реке на байдарах. Одна из ярмарок проходила сразу после прибытия Антонины, но девушка её не увидела: привычные к этому событию местные, которые не имели касательства к торговле, почти его не обсуждали, а с другими девушка ещё не была знакома, так что узнала тогда, когда всё уже закончилось. Расстроилась, потому что было любопытно, но осенью планировалась ещё одна, которую Бересклет твёрдо намеревалась посетить.

Стойбище на четыре яранги по местным меркам считалось большим, куда чаще их было три или две. Его путники заметили издалека, когда немного поднялись на пологий склон сопки и, не карабкаясь к вершине, начали её обходить. Отсюда вообще открывался такой вид, что захватывало дух. Горизонт был столь далёким и дымчатым, что на одном краю в нём чудился берег Ледовитого океана, а на другом – Петропавловск. Казалось, ещё немного подняться, на близкую вершину сопки, и можно будет обнять или уж хотя бы увидеть весь мир. Чувство с непривычки захватило, и Антонина забыла о разговоре, с детским любопытством крутила головой, а порой и вовсе останавливалась, вглядываясь в пёструю равнину. Сидор не мешал и не торопил, позволяя спутнице поближе познакомиться с необычным краем: сам первый год так же изумлялся, а он за свою жизнь повидал намного больше, чем эта городская девушка.

Яранги, как заведено, стояли рядком – впереди самая большая и богатая, принадлежавшая хозяину стойбища, а остальные ровной линией к юго-западу. Отсюда же была заметна непонятная и необычная возня у последнего из шатров, возле которого стояло несколько запряжённых пустых нарт, лишь на одной что-то лежало.

Вскоре Сидор сообразил, что именно происходило: похоронный обряд. На первую нарту были погружены не тюки, а накрытый шкурой покойник, которого намеревались вывезти на тундру и готовили к последнему пути.

Путников в стойбище тоже заметили, но не обратили внимания: Березина тут знали и вряд ли могли с кем-то спутать, так что его появление жителей не смутило.

– Что они делают? – всё же заинтересовалась происходящим Антонина, когда они подошли уже гораздо ближе.

– Похороны. Думаю, мы опоздали, – предположил Сидор.

Поворачивать назад, конечно, не стали, стоило узнать всё досконально. Пока они одолевали оставшееся расстояние, процессия тронулась, увозя труп, весь предназначенный мертвецу скарб, привязанный к нарте, и провожатых. В предводителе шествия, который правил нартой с покойником, сидя на том верхом, Сидор без труда узнал Валыргына – низкорослый и плечистый, он обладал слишком приметной фигурой, ни с кем не спутаешь. Березин предпочёл бы разговаривать именно с ним, но не нарушать же ради этого обряд! Он не настолько хорошо знал обычаи чукчей и не был уверен, что они не нарвутся на неприятности, ссориться же с местными не с руки.

При стойбище остался старший сын хозяина Ротчын, и это тоже было неплохо. Сидор с ним не приятельствовал, но знался. Хороший охотник и опытный пастух, да и человек вроде бы неплохой, но Березина в нём раздражала болтливость, которая сейчас, напротив, могла оказаться кстати. Русского, в отличие от отца, Ротчын почти не знал, только отдельные слова, но Сидор за время жизни здесь неплохо освоил чукотский, так что проблем с разговором не ожидалось.

Помимо сына хозяина, тут сидели три занятых обычной домашней работой женщины, бродило несколько собак, которые отнеслись к появлению пришельцев насторожённо, но без агрессии, и маленькие дети. Остальные, кто не ушёл провожать покойника, наверное, были при стаде или охотились.

Антонина наблюдала за чукчами с огромным любопытством, особенно за похоронной процессией, и не выдержала:

– А как они на санях по траве ездят? То есть по стланику. И что, никаких проблем? Неужели они колеса не знают?

– По тундре на колёсах – гиблое дело, увязнут, а полозья ничего, особенно без тяжёлого груза.

– А куда они вообще поехали? – продолжила любопытствовать девушка. – Что, вот просто так бросят где-то тело?

– Просто не бросят, сейчас узнаем точнее.

Издалека стойбище выглядело почти нарядно. Движение, жизнь, стелющийся дым от небольшого затухающего костра, рыжевато-бурые яранги. Ветер доносил обрывки чужой речи – звонкой, непривычной, гортанной. Но по мере приближения проступали детали, и складывалась далёкая от лубочности картина.

Бересклет засмотрелась на женщину, которая скоблила свежую оленью шкуру. Она была молода и, пожалуй, хороша собой даже сквозь экзотичность наружности. Густые, блестящие чёрные волосы, собранные в косы и прижатые вышитым кожаным ремнём на лбу, светлая рубашка непривычного кроя с глубоким вырезом и тёмным узором вдоль ворота. Женщина раскраснелась от работы и искренне смеялась, болтая с соседкой, и улыбка очень её красила.

Но всё это – если не вдаваться в детали, от которых Антонине становилось не по себе.

Тёмные от въевшейся сажи или грязи пальцы ловко орудовали скребком. Вот к женщине подбежал карапуз лет двух в мешковатой одежде из тонкой кожи, с такой же повязкой на лбу, как у матери, только яркой, пёстрой. Женщина отвлеклась, обняла его одной рукой, прижала к своему боку, что-то коротко сказала, выслушала ответ. Быстро оглянулась, не видит ли кто, но все наблюдали за приближением путников. Тогда она отмахнула небольшой кусочек мяса с подкожным жиром, оставшийся на шкуре, и сунула ребёнку. Тот, спрятав угощение в рот, убежал, довольный.

Бересклет передёрнуло, и она поспешила отвести взгляд от малыша, счастливо мусолящего «конфетку». И даже, на мгновение зажмурившись, тряхнула головой, пытаясь выкинуть оттуда параграфы из учебника по паразитологии и образы этих самых паразитов, заспиртованных для наглядного обучения студентов.

– Здравствуйте! – на чукотском обратился Сидор к местным. Антонина не поняла, но вздрогнула от голоса рядом.

– Здравствуй, Умкы! – улыбнулся Ротчын, когда путники приблизились. Женщины тоже ответили дружелюбно, с интересом поглядывая на смущённую таким вниманием Бересклет, которая старалась стоять поближе к начальнику и едва сдерживалась, чтобы не схватить его за локоть. – Ты нашёл себе женщину и пришёл знакомиться?

– Это шаманка, – не стал вдаваться в подробности тот. – Сильная, мне в помощь. Лечит хорошо.

– Да ты себе и получше найдёшь! – засмеялся тот. – Эта уж больно хилая!

Бересклет сказанного не поняла, но оценивающий взгляд тёмных глаз и насмешливая улыбка ей категорически не понравились. И даже напугали бы, если бы не надёжное плечо господина уездного исправника рядом. Пусть она плохо знала Березина, но не сомневалась, что в обиду тот не даст.

– Что у вас случилось? – Сидор, конечно, не стал продолжать разговор о достоинствах и недостатках спутницы: обсуждать девушку, во-первых, неприлично, а во-вторых, он пришёл сюда совершенно не за этим. Но не удивился: на чукотский взгляд, коротко стриженная и стройная Антонина обладала сомнительной прелестью, тут ценились длинные косы и пышные формы.

– А, это, – нахмурился молодой мужчина. – Кунлелю умер добровольной смертью.

– Почему? – спросил Сидор.

– Что такое? – насторожилась рядом Антонина, которая ни слова не понимала, но узнала имя шамана и заметила реакцию спутника.

– Кунлелю умер. Погодите, спрошу подробности, – не стал отмахиваться тот, внимательно слушая рассказ Ротчына и порой переспрашивая сложные слова: объясниться-то он мог, но говорил не бегло.

Молодой чукча радушно пригласил гостей присесть в пологе и перекусить. Сами-то обитатели стойбища уже поели вместе с покойником, когда его провожали, но кое-что из еды осталось. Или хотя бы – присесть снаружи. От первого предложения Сидор вежливо отказался: ладно он сам, а вот непривычной Антонине, которая общественной бани-то дичилась, вряд ли понравилось бы столь тесное знакомство с чужими обычаями. А вот насчёт последнего решил всё-таки спросить:

– Вы не устали? Ротчын предлагает присесть и отдохнуть с дороги.

– Нет-нет, спасибо ему большое, но я совсем не устала! – поспешила заверить Антонина, стараясь улыбаться вежливо и дружелюбно.

Она солгала, потому что после непривычно долгого пути ноги гудели и отдохнуть было бы нелишне. Но не прямо же на землю, а воспользоваться подстилками вроде тех, на которых сидели работающие женщины… Конечно, с расстояния не разобрать, но сразу вспомнилась так впечатлившая её шкура, кишевшая блохами, которую радушно предложил возчик в первый день пребывания Бересклет в Ново-Мариинске. Вряд ли для гостей найдут где-то новые и совершенно чистые подстилки, а присесть на какую-то из старых Антонина не смогла бы себя заставить.

Сидор правильно понял её вежливые возражения, поэтому от предложения присесть тоже отказался, сославшись на важные дела, которые требовали скорейшего возвращения.

Ротчын на отказ не обиделся, он явно не слишком-то радовался гостям: те пришли в неурочный момент и могли принести с собой что-то дурное, мало ли какие кэль-эт к ним привязались по дороге! А вот поговорить он был не против.

Со слов молодого чукчи, шаман пару дней назад почувствовал себя очень плохо, и состояние только ухудшалось. Кунлелю в отчаянии решил, что навлёк на себя гнев духов и утратил своих духов-защитников, когда ходил к русским, и потребовал его умертвить. Об этом диком для любого христианина обычае – добровольном уходе из жизни – Сидор уже слышал и от местных, и от горожан, но вот так близко сталкивался впервые.

– Какие симптомы у этого отравления? – спросил он у Антонины и с трудом выловил из медицинских терминов понятное и, главное, то, что мог перевести.

Ротчын, услышав о вялости, сухости дёсен, проблемах со зрением, неспособности двигать головой и неподвижности лица, ещё больше порадовался отказу гостей разделить пищу и зайти в ярангу, заволновался, и Сидор с трудом убедил его, что это незаразная болезнь. Сошлись на том, что Березин подтвердил версию с кэль-эт, которых из человека выгнать очень трудно, только самые сильные и умелые шаманы такое могут, вроде его спутницы, и то не всегда, а вот к новым людям они привязаться не могут, потому что призваны порчей, притом порчей, кажется, направленной совсем не на Кунлелю, он просто подвернулся под руку злодею.

Расспросы о врагах шамана ценной информации не принесли, никаких конфликтов с живыми людьми у шамана не было. Но неожиданно выяснилось, что Оленева в селении знали, он дружил с Кунлелю ещё с тех пор, пока тот был поворотчиком, и часто приходил в стойбище. Причём не просто так.

Вскоре, выяснив всё, что хотел, Сидор позвал Антонину в обратный путь: смысла задерживаться не было.