Текст книги "Оттепель не наступит"

Глава 3. Призраки прошлого и настоящего

Юнона

Я занесла палец над звонком и резко убрала. Вдох-выдох. Ничего страшного. Всего лишь поход в гости.

«Спокойно, Юна, – заговорил внутренний голос, – ты идешь не к папе, а повидаться с Агатой. Выдыхай». Но это не помогло. Правый глаз начал дёргаться. Я изо всех сил зажмурилась и попыталась не проклинать себя за то, что пришла сюда.

Ей-богу, лучше сдохнуть в канаве. Потому что это было не просто «сходить в гости». За дешёвой железной дверью, иногда по кирпичику, а иногда и с размаху кувалдой разрушалось моё детство.

Казалось, что в животе ползали змеи, периодически перемещаясь к горлу. Надо было с этим покончить и просто позвонить в дверь. Я набрала полные лёгкие воздуха, нажала на злосчастную кнопку и почувствовала, что от адреналина сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

– Иду! – послышался звонкий голос сестры.

Я быстро выдохнула и попыталась натянуть самую искреннюю улыбку, на какую только была способна. Дверь открылась с таким же жутким скрипом, как и последние лет десять. Папа, естественно, слишком занят, и руки её смазать так и не дошли.

На пороге стояла и во все зубы улыбалась моя дорогая сестра. На ней была надета растянутая кофта ярко-зелёного цвета и джинсовый комбинезон, из которого Агата давно выросла. Она лишь секунду помедлила, а потом бросилась в объятия так, будто мы не виделись сто лет. В нос ударил привычный аромат свежескошенной травы от пушистой рыжей копны сестриных волос.

– Ну, всё-всё, пусти, а то задушишь, – посмеялась я.

Агата отпрянула, взяла меня за руки и широко улыбнулась. Из-за жёлтого освещения казалось, что в светло-карих глазах сестры играют чёртики.

– Я так рада, что ты, наконец, пришла! – светилась от счастья она. – Чего стоять, пойдём домой!

И потянула меня за руку в помещение за уродливой железной дверью. Домой. Хорошее слово. Только вот, кажется, дома у меня не было. Холодную промозглую конуру, в которой я существовала, язык не поворачивался называть домом. А эта деревянная избушка…Когда-то им была. Но эти времена давно канули в лету.

– Папа здесь? – спросила я, стараясь не выдать нервозность в голосе.

– Нет, у него сегодня важное исследование. Сказал, что задержится допоздна.

От сердца отлегло, и змеи из живота исчезли. В лицо ударило приятным теплом, а запах еды заставил желудок заурчать.

– Ты должна была подождать и готовить вместе со мной, – заметила я.

– Знаю. Только папе не говори. Я хотела, чтобы мы провели больше времени вдвоём и не тратили его на готовку.

Укол совести не заставил себя ждать, и я ничего не ответила. Быть вторым отцом для Агаты мне не хотелось. Поэтому позволить невинную шалость в виде самостоятельной готовки я вполне могла.

Последний раз мне приходилось находиться в этой прихожей, кажется, года три назад. Как всегда, мамин книжный стеллаж стоял справа, слишком близко к входной двери на мой вкус. Рука сама потянулась к деревянным полкам и, будто не по моей воле, скользнула по аккуратным рядам старинных книг. Бесценный антиквариат. Бумажной литературы не издавали уже более семидесяти лет. И сохранившиеся экземпляры были несметным богатством.

Из всех книг выделялся красный потёртый томик. Я нежно улыбнулась и аккуратно выудила дряхлую книгу из стройного ряда разнообразной литературы.

Агата подхватила мою улыбку и сказала:

– «Легенды Древнего Рима».

Я кивнула и нежно погладила растрепавшийся корешок книги. Аккуратно, будто бумага могла рассыпаться, стала перебирать страницы. Один из листиков был загнут в уголке. Сердце ёкнуло. «Легенда о Юноне». В детстве она была моей любимой. Ещё бы.

– Если хочешь, забирай книгу с собой, – сказала сестра, небрежно указав рукой на томик.

– Нет, – решительно ответила я, захлопнула «Легенды» и поставила обратно. – Во-первых, это папино. Во-вторых… – я запнулась на полуслове, думая, надо ли озвучивать мысль, возникшую у меня в голове.

Агата демонстративно прищурилась и процедила:

– Договаривай.

Секунду промешкавшись, закончила:

– Ты помнишь легенду о Юноне?

Сестра кивнула, а я пожала плечами и небрежно бросила:

– Тогда ты должна меня понять. С чего вдруг маме вздумалось называть меня именем женщины, вышедшей замуж за родного брата, мне не ясно.

Агата горячо возразила:

– Юнона – это не просто женщина! Римляне ведь считали её богиней!

– Ага, покровительницей семьи и материнства, – скривилась я и нарочито театрально сказала: – То ли дело Агата!

Сестра толкнула меня в плечо и обиженно сказала:

– Не дразнись! Мне твоё имя всегда больше нравилось. Мне богини не досталось!

Я усмехнулась, приятельски обняла сестру и от души чмокнула в щёку.

– Поверь, Агги, ничего у меня за душой и нет, кроме божественного имени.

И мы пошли по узкому коридору в столовую. На стенах повсюду висели старые фотографии, тоже принадлежавшие маме. Я остановилась у одной и стала рассматривать. Со снимка на меня глядел молодой темноволосый мужчина с золотисто-карими глазами, как у Агаты, и улыбкой до ушей. На его плечах сидела маленькая девчушка с длинными чёрными косичками, крепко держалась за лоб мужчины и хохотала.

Не помню, когда видела такую искреннюю улыбку у папы в последний раз.

Совсем рядом висела другая по настроению фотография. Женщина, до талии которой доставала длинная русая коса, нежно глядела на меня бездонно синими глазами. Нам с сестрой, к сожалению, не достался этот цвет. И папа иногда на это сетовал.

Агата меня не торопила.

– Пока накрою стол, – тихо пробормотала она, словно боялась спугнуть.

Я, не отрывая взгляда от снимков, кивнула. Чуть выше, ближе к кухонной двери, прямо напротив входа в гостиную, висела самая миниатюрная фотография коллекции. И, кажется, последний снимок в нашей семье. Та же маленькая девочка, хохотавшая на папиных плечах, теперь не улыбалась совсем. На её руках лежал свёрточек. Лица не разобрать. Зато видно, как старшей девочке тяжело держать сестру. А ещё черноволосая малышка теперь без косичек. Заплетать некому.

Я опустила взгляд и зажмурилась, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания. Это никогда до добра не доводило. Но было поздно. Мозг умолял заглянуть в каждый уголок дома. И я повиновалась.

До конца по коридору и направо. Белая потёртая дверь. Я аккуратно толкнула её, и оказалась в комнате, которая осталась в том же виде, какой она мне и запомнилась. Здесь жили мы с Агги. Напротив двери – огромное окно с сине-красным витражным стеклом. В редкие дни, когда заглядывало солнышко, наша комната превращалась в калейдоскоп. У стен напротив друг друга, как и раньше, стояли две кровати. Удивительно, что Агата не убрала мою. В углу – давно потухший камин. С дымоходом сто лет было что-то не в порядке, поэтому последний раз тут трещал огонь много лет назад.

Единственное, что изменилось – уголок Агаты. На маленьком письменном столике появились интерактивные постеры дурацких попсовых групп. А над кроватью мягким разноцветным свечением отливал портрет смазливого актёра.

Я усмехнулась. Девочка выросла.

От присутствия в родном доме у нормальных людей по телу разливается чувство тепла и уюта. У меня же всё было ровным счётом наоборот. Это обман, ненастоящее. Нельзя поддаваться лжи.

– Агги, прости, я пойду, – вырвалось у меня.

И я вдруг поняла, что до сих пор не сняла верхней одежды, а шапку сжимаю так, будто её украдут.

Сестра не отозвалась. Я прикусила губу и почувствовала, как острая вина стала колоть в груди. Тихо, почти на цыпочках, дошла до кухни и повторила:

– Прости.

Она стояла спиной у кухонного уголка.

– Папа мне сразу сказал, что ты сбежишь. Я не поверила. Мы даже поспорили.

Под рёбрами больно защемило.

– Агата, послушай…

– Не стоит, – холодно перебила меня сестра.

Она резко обернулась, отчего её кудри смешно подпрыгнули. Однако, мне было не до смеха.

– Я понимаю тебя. Злишься на папу. Есть за что. Но ты пообещала, – её голос дрогнул. – Куда ты пойдешь? К своим друзьям?

Я нервно усмехнулась и возразила:

– Ты всё неправильно поняла.

– Правда? – настаивала сестра. – А, по-моему, всё правильно. Опять убегаешь. Опять меня бросаешь.

На последней фразе чувство вины поглотило меня целиком.

– Агги, я… – нервно бормотала, пытаясь найти себе хоть какие-то оправдания.

Но это было уже неважно. Я видела, как дрожат хрупкие плечи Агаты. Она старалась не плакать, но не выдержала. Уронив шапку на пол, подошла к сестре и крепко обняла её.

– Ты же знаешь, что в этом нет моей вины.

Агата вдруг отпрянула, заглянула в глаза и серьёзно, хоть и немного по-детски, спросила:

– Да? А почему тогда ты не вернулась?

Ответа у меня не нашлось. Потому что вопрос риторический. Сестра отвела взгляд и нахмурилась. Её руки сжались в кулаки. И вдруг я случайно перевела взгляд за её плечо. В духовке вспыхнуло пламя.

– Чёрт! – выругалась я и кинулась открывать дверцу.

В лицо ударил чёрный едкий дым. В горло и глаза будто от души насыпали песка. Я закашляла. Из-за спины сестра плеснула в духовку воды. Вторая порция дыма не заставила себя ждать. Мы закрыли носы и выбежали из кухни. Пока я практически выплёвывала лёгкие, Агата бросилась открывать окна.

– Видишь? – хрипло сказала я. – Стоит мне прийти в этот дом, так всё сразу выходит из строя.

И тут я заметила, что щёки Агаты раскраснелись и стали цвета спелых помидор. Я вмиг забыла о духовке, дотронулась до лба сестры и констатировала:

– Горячая. Агги, ты сегодня принимала таблетки?

Сестра отвела взгляд и быстро направилась в кухню.

– Посмотрю, что с курицей случилось.

Я пошла следом. Дымка и запах гари всё ещё раздражали дыхательные пути. Лающий кашель снова стал рваться из груди.

– Иди в гостиную. Я пока здесь проветрю, – торопливо сказала Агата.

Но я лишь прислонилась к обеденному столу, сложила руки в карманы и с укором посмотрела на неё. Сестра избегала моего взгляда и суетливо пыталась реанимировать сгоревший ужин. Я серьёзно сказала:

– Агата, это не шутки.

Она повернулась ко мне в пол-оборота и виновато посмотрела исподлобья.

– Мне от них плохо, Юна, – почти шепотом сказала Агги. – Я чувствую, будто из меня забирают жизнь. Ничего не хочу. А когда пропускаю хотя бы один приём – всё хорошо.

Я взяла её за ладонь, а свободной рукой сжала плечо.

– Понимаю, милая. Но и ты должна понять. Это жертва, которую приходится терпеть. Ради тебя. Ради нас. Мы не хотим тебя потерять.

Сестра поджала губы.

– Я знаю, Юна, – всхлипнула она и сползла по стенке на пол, затем обхватила колени и продолжила: – но мне надоела такая жизнь. Я сижу в четырёх стенах. Чаще – лежу. Ничего не хочу. Отца сутками нет дома. Ты, – она бросила на меня короткий взгляд, – не приходишь. Я понимаю. У тебя своя жизнь.

На душе стали скрести кошки. Проклятое чувство стыда достигло каждой клеточки тела. Не в силах изображать стойкость и неприступность, я опустилась на колени и крепко прижала сестру к себе.

– Обещаю, теперь меня отсюда не выгонишь.

Сестра снова всхлипнула и сильнее прижалась, впившись пальцами мне в лопатки. Так мы просидели минут пять, пока в дверь не постучали.

Сердце подпрыгнуло к горлу. Вопреки обещаниям, данным самой себе, я снова разнервничалась.

Агата отодвинулась и внимательно на меня посмотрела:

– Всё будет хорошо. Папа тебя не обидит. Он мне пообещал.

Я постаралась улыбнуться и кивнула.

– После того, что стало с его кухней… – я кивнула в сторону духовки. – Мне так не кажется.

Сестра прыснула в кулак и быстрой пружинистой походкой направилась к входной двери. Я поднялась, отряхнула колени и машинально поправила волосы. Как хорошо, что из-за адского холода можно носить одежду с длинным рукавом. Иначе папа бы в обморок упал от моих татуировок.

– Что ты тут устроила? – услышала я строгий голос папы. – Почему так холодно и воняет гарью?

– Папочка, не злись, – пролепетала Агги. – С духовкой что-то случилось. Я не уследила, и курица немного подгорела.

Даже из соседнего помещения я услышала, как тяжело вздохнул отец. Готова поспорить, что он еле сдержал свою ругань. Но в следующую секунду его голос прозвучал уже более ласково:

– Ничего страшного. Что-нибудь осталось от курицы?

Агата пробормотала:

– Да…

– Вот и славно! – воскликнул он, и послышался шорох брезентовой куртки.

Сестра первой нырнула в кухню и протянула мне шапку. Точно! Я ведь бросила её на пол. В этом доме таких вольностей не прощают. И вот, следом за Агатой зашёл отец.

«Постарел», – первое, что пронеслось у меня в голове. В последнюю нашу встречу седина только коснулась папиных волос. Теперь же почти вся его голова была белой. На лбу залегли глубокие морщины. Он глядел на меня с привычной суровостью, отчего в душе стало холоднее, чем прежде. Я собрала волю в кулак и поздоровалась:

– Привет, пап.

Готова поспорить, что Агата в этот момент испепеляла нас взглядом и мысленно толкала друг к другу. Но чуда не случилось. Папа натужно улыбнулся и поздоровался в ответ:

– Здравствуй, Юна.

Да уж. Можно было не открывать окна. Маленькая кухня и без того в считанные секунды, казалось, покрылась корочкой льда. Папа подошёл к форточке, закрыл её и, потрепав Агги по волосам, заботливо сказал:

– Милая, хватит проветривания, а то ещё заболеешь.

Я поймала взгляд сестры и постаралась вложить в своё выражение лица максимальное сочувствие, на какое только была способна. Неудивительно, что она бунтует. Я тоже в её возрасте выказывала протест, как могла. Только моя ситуация была прямо противоположной.

– Пап, я и без тебя знаю, – раздражённо сказала Агата и сбросила папину руку.

Однако, перечить не стала и пошла закрывать окна. Повисла напряжённая тишина, которую можно было резать ножом.

– Чьих рук дело? – строго спросил отец, кивая в сторону духовки.

– Моих. Хотела как лучше, – не раздумывая выпалила я.

Отец промолчал. Снова тишина.

– Как дела на работе? – попыталась снова завести разговор.

Но отец моего энтузиазма не разделил.

– Тебе правда интересно? – холодно спросил он.

Я подняла глаза и абсолютно честно сказала:

– Да.

Несколько секунд папа, видимо, сомневаясь в моей заинтересованности, мерил меня взглядом. А затем повернулся к курице, стал её разделывать и сказал:

– Дела так себе. Мы пытались внедрить новый геном пшенице, ускоряющий рост. Но потеряли несколько гектаров посевов. Некритично. Но неприятно.

Папа, будучи некогда выдающимся генным инженером, борющимся с человеческими недугами, до сих пор не смирился с тем, что жизнь привела его в производство еды. Лабораторию, в которой папа вёл исследования, давно закрыли. Ведь качественное питание оказалось важнее всего остального.

Вслух, конечно же, отец никогда не выказывал своего разочарования. Но этого и не требовалось. В его списке, состоящем из сотен пунктов жизненных неудач, потеря любимого дела располагалась на одной из верхних строчек.

– Ну а твои дела как? – папа, видимо, тоже решил сделать шаг навстречу.

Я чуть не вернула колкость «тебе правда интересно?» в ответ. Но вовремя сдержалась. Обещала Агате, значит, нужно постараться.

– Ничего нового.

– Где работаешь?

«Ты прекрасно знаешь, где я работаю», – пронеслось в голове, но вслух я сказала только:

– Да так, постоянные подработки. Пока нигде не могу закрепиться.

Наконец, в кухню вошла Агата. Я вздохнула с облегчением. Папа, кажется, тоже. Наши отношения натянулись до предела. И я не была уверенна, что их можно хоть как-то наладить.

Остаток вечера прошёл более-менее мирно. Мы поужинали (оказалось, что курица сильно не пострадала), вместе с Агатой отмыли духовку и отправились в комнату.

– А давай что-нибудь старенькое посмотрим! – предложила сестра, забравшись на кровать с ногами.

– Например?

– Гарри Поттера!

Я закатила глаза.

– А ничего поновее нет?

Сестра широко улыбнулась и покачала головой. Делать нечего.

И мы погрузились в просмотр. Вдруг мне показалось, будто и не было четырёх лет, которые я провела вне стен этого дома. Уютные вечера, дурацкие беседы. Последний раз мы так сидели, когда Агате было лет десять.

Время прошло слишком быстро, и мы улеглись спать.

Где-то во втором часу ночи я резко открыла глаза и села на кровать. Сердце бешено стучало. А дыхание сбилось и никак не приходило в норму. Я не могла вспомнить, что мне снилось. Однако, всем нутром ощущала: мне нужен кусочек карамели. Всего один. Чтобы спать. От этой мысли пересохло во рту, а сердце стало стучать ещё быстрее.

Я не брала с собой. Подумала, что вытерплю. И, конечно же, облажалась. Опустившись грудью на колени, обхватила голову и стала раскачиваться.

Беда никогда не приходит одна. Поэтому следом грянули воспоминания.

Я топчусь на пороге в коротких шортиках и тоненькой маечке. Эта пижамка уже совсем потеряла вид. Но папе некогда купить новую. Я дрожу и чувствую усталость. Отец наказал меня за какую-то очередную чушь и выставил из спальни. Чтобы поняла, запомнила, как вести себя неповадно.

Но я стою и не помню ничего, кроме его озлобленного лица. Начинаю всхлипывать. А через секунду чувствую, как намокают щёки. Пока, наконец, робкие слёзы не превращаются в истерику.

Папа вылетает из своей спальни, громко хлопнув дверью.

– Хватит ныть! Ты разбудишь Агату! – рычит он, но сестренка уже и так проснулась и стала хныкать.

Я, чувствуя затылком, что меня ждет, инстинктивно сжимаюсь и жмурюсь. Через секунду отец хватает меня за маечку и тянет так, что швы врезаются в подмышки.

– Папочка, не надо, – умоляю я.

– Почему ты никогда не слушаешь? – злится отец и трясёт со всей силы.

У меня начинает кружиться голова. Плач Агаты, кажется, слышит вся округа. Отец со всей силы толкает меня, и я ударяюсь спиной о дверной косяк. Боль пронзает позвоночник, и я плачу ещё сильнее. Знаю, что в моих интересах сейчас же заткнуться. Но не выходит.

– Прости, папочка, – лепечу я.

Но он только ходит из стороны в сторону, отбивая пальцами нервный ритм на второй ладони. Спина болит нестерпимо.

– Папа, мне так больно.

Агата уже не просто плачет – она кричит, словно её режут. И тут я слышу папин крик, а за ним – ослепляющая всепоглощающая боль. Отец не нашёл способа выместить злость лучше. И изо всех сил замахнувшись, влепил мне пощёчину. Через секунду папа с ужасом понимает, что натворил, подхватывает меня на руки и бежит в ванную. Кровь заливает нос и рот. Я плохо соображаю. Но отчетливо помню его бессвязные извинения и пронзительный крик Агаты, который заглушает всё.

Я тряхнула головой и подскочила с кровати. Больше папа никогда не поднимал на меня руку. Видимо, понял, что так делать нельзя. Но это вовсе не значило, что мне здесь хорошо жилось. Я тихо поцеловала Агату в лоб, наспех натянула штаны, кофту и выскользнула из комнаты. «Напишу сообщение с извинениями позже», – проскочила мысль. В коридоре на полу стоял ночник, который переливался всеми цветами радуги. Похожий был у нас в детстве. Я со всей дури зарядила его в стену в один из плохих дней. Агате он нравился. Поэтому уже к следующему вечеру по настоятельной папиной просьбе я принесла домой такой же.

На цыпочках добралась до шкафа, в приглушённом свете еле нащупала свою куртку среди вороха верхней одежды, натянула шапку и уже стала открывать дверь.

– Сбегаешь? – тихо спросил папа.

Я вздрогнула и выругалась:

– Чёрт бы тебя побрал!

– Ты как всегда красноречива, – хмыкнул отец и выглянул из кухни.

Он был одет в старый халат, который носил ещё во времена моего детства, а в руках нежно покачивал бокал. Не сложно было догадаться, что за напиток был туда налит.

– Незачем так пугать, – огрызнулась я, а затем чуть мягче сказала: – у меня срочные дела.

Папа зло хохотнул и сделал глоток. Я кивнула на фужер.

– И давно ты на стакане?

– Не тебе меня поучать, – ответил он и немного пошатнулся.

Видимо, это была далеко не первая порция.

– Разве это поучения? Просто вопрос, – аккуратно оправдалась я. – Мне действительно пора.

Отец поднял указательный палец, осушил бокал одним глотком, чуть скривился и сухо произнёс:

– Хреновая тебе семейка досталась, что ты тут даже одной ночи провести не можешь, а?

Сосуд моей злости стал потихоньку наполняться. В голове крутились тысячи ругательств и оскорблений, но я пообещала Агате. Поэтому набралась духу и выдавила из себя лишь мягкое:

– Не говори ерунды.

А затем быстро развернулась, повернула ключ, но папа оказался быстрее. Он навис сбоку, словно туча, выбросил руку и загородил мне проход. В голове снова возникла яркая картинка о маленькой Юне, умоляющей «прости, папочка». Я словно вросла в порог. Сердце пропустило пару ударов.

– Ты опять подводишь сестру, – холодно и тихо сказал он.

И тут меня будто окатили ледяной водой. Собрав все силы и волю в кулак, я оттолкнула отца. К счастью, он уже изрядно выпил, поэтому громко повалился на пол. Стакан выпал из ладони, и от давящей тишины показалось, что звон разбившегося стекла слышал весь Джаро. Я сунула руку в карман, ловко вынула либерган и нацелилась на отца.

– Ты сам меня выгнал из дому, – отчеканила я.

От звуков перепалки проснулась Агата. Она выскочила в коридор, нажала включатель света и несколько секунд в недоумении осматривала сцену. Я заметила, что несколько осколков впились в папину ладонь. Под ней уже натекла лужица крови. Укол совести не заставил себя ждать. Сестра подбежала к папе и помогла ему подняться. А затем посмотрела на меня и с нескрываемым ужасом пробормотала:

– Юнона, пожалуйста, убери пистолет!

В ту же секунду я опустила оружие и отвела взгляд в сторону. На ладонях выступил пот, а по телу прокатилась жгучая горячая волна от осознания собственного поступка.

Я целилась в собственного отца.

От стыда захотелось провалиться сквозь землю. Я спрятала пистолет обратно в карман.

– Ты поранился? – Агата нежно взяла папину ладонь и стала осматривать.

– Всё в порядке, – папина спесь немного поубавилась, и он с несчастным видом повис на сестре.

– Юна, не уходи! Уверена, папа не желал ничего плохого!

Я дрожащим голосом попыталась оправдаться:

– Будешь его защищать? Да он пьян вусмерть!

– Но он тебя и пальцем не тронул! – не унималась Агата.

– Ещё бы чуть-чуть, и тронул!

И тут в перепалку вклинился папа.

– Даже в мыслях не было. Юна, ты считаешь меня врагом? Мне хотелось тебе помочь.

Я сцепила зубы и почувствовала, как к горлу подкатывает комок.

– Ноги моей здесь больше не будет, – процедила я и, громко хлопнув дверью, выбежала вон.

Ночь встретила меня негостеприимно. Разыгралась буря, и в лицо били маленькие ледышки. Я быстрым шагом бросилась вниз по улице к теплицам, не особо соображая, куда иду. Тут было уже некого стыдиться, поэтому сдерживать слёзы не пришлось. Прямо сейчас наружу вырвалась маленькая Юна. И ей было до чёртиков обидно.

Я шла минут десять, не обращая внимания ни на что. Каждая мысль была разрушительнее другой. Пока, наконец, в себя не пришла взрослая Юнона, у которой был стопроцентный способ избавиться от проблем.

И я не видела причин противиться желанию заглушить обиды.

Я остановилась и вдруг поняла, как замёрзла. Дрожащими пальцами достала смартфон и набрала Гектора. Несколько гудков, и напарник взял трубку.

– Ты время видела?! – заспанным голосом возмутился он.

– Да. Я бы не звонила. Но мне нужна помощь.

– Что такое?

– Хочу надраться. Срочно.

Гек секунду молчал, а затем сказал:

– Ты мне вчера сказала, что у тебя ещё целый пакет. Куда ты его дела?

– Никуда. Просто я далеко от дома. И очень не хочу туда ехать.

Как бы я не старалась держаться, голос дрожал. Показалось, что ещё немного, и из глаз снова хлынут слёзы.

– И…Она слабая. Хочу нормальной карамели.

Напарник тяжело вздохнул и сдался:

– Хорошо. Встретимся в «Точке».

– Выезжаю туда.

Общественного транспорта в такое время суток уже не было. Я вызвала такси, и через пять минут за мной приехал старенький четырёхместный снегоход.

– В Бетонный квартал, пожалуйста, – попросила я, и мы поехали.

В душе будто просверлили огромную дыру. Всё, что я могла, – это пялиться на дорогу и думать о том, что сейчас обо мне думает Агата. Я снова не сдержала обещания.

А ещё подняла руку на отца.

Хотелось ли мне его убить? На этот вопрос ответа не было. Но, кажется, если бы не сестра, дело бы закончилось куда хуже.

«Он тебя вытаскивал из передряг. Когда было совсем плохо, помогал. Вот так ты платишь за доброту?» – проснулся внутренний голос.

– Отвали, – тихо шикнула я.

Таксист многозначительно посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Я сделала вид, что не заметила. Благо, до Бетонного квартала было рукой подать.

Я вышла у самой окраины района. Здесь вперемешку с обычными серыми многоэтажками стояли недостроенные и полуразрушенные дома. В подвале одного из таких зданий находилась «В точке» – подпольное заведение, куда стекалось всё отребье города. «Гуарана» по сравнению с этим местом была настоящим фешенебельным рестораном. Полиция плевать хотела на творящиеся здесь дела, поэтому у «Точки» даже была красная неоновая вывеска. Правда, буква «Т» перегорела. И от этого название стало только красноречивее.

У входа в подвальное помещение стояла кучка пьяных подростков. Они громко гоготали, пили прямо из бутылок и матерились. Примерно также и я начала свой путь на дно. Через несколько минут приехал Гек. По его лицу стало понятно, что он вовсе не рад меня видеть.

– Юна, мне надо работать, – сказал он, не поздоровавшись.

– В три часа ночи? – скептично подняла брови я. – Ты же явно спал, когда я звонила.

– Да, в три часа ночи, – огрызнулся Гектор.

– Зачем тогда приехал?

Напарник скривился в недоумённой гримасе и спросил:

– Ты сама попросила карамели. Ничего не перепутал?

Я опустила взгляд и вздохнула.

– Ладно. Давай сюда.

Гектор расстегнул куртку, залез во внутренний карман и достал маленький пакетик с тремя прозрачными кристалликами. Это была дурь самой высокой очистки. Такую достать под силу далеко не всем.

– Главное, не пей, – нахмурился Гек. – У меня нет времени приезжать тебя откачивать.

Я кивнула, забрала пакет и буркнула:

– Сама знаю.

– Платить будешь?

– Запиши, как всегда, в счёт зарплаты.

Гек кивнул и, не попрощавшись, побрёл к машине. Я топталась несколько секунд, борясь с желанием попросить составить мне компанию.

– Эй! – крикнула я ему вдогонку. – Может, отдохнём? Как в старые добрые? К чёрту работу, она не убежит.

Напарник обернулся, нахмурил брови, сложил руки на груди и сказал:

– Не хочу смотреть, как ты себя разрушаешь.

Я прикусила губу.

– Тебе не придётся. Пропустим по стаканчику и по домам.

Подростки притихли, слушая наш разговор. Гек шикнул на них:

– А ну валите! Нечего уши греть.

Те снова захихикали, но уходить не стали. Гектор снова подошёл ко мне и тихо сквозь зубы сказал:

– Ты не слышала? Приводить в чувства твоё не соображающее тело у меня нет никакого желания!

– Ладно-ладно! – вскинула ладони я. – Пойдем, папочка.

Я взяла холодную ладонь Гека, и мы пошли в «Точку». Он не стал упираться. В баре было шумно, несмотря на поздний час. Играла громкая безобразная музыка, а по помещению то ли в танце, то ли в конвульсиях двигались завсегдатаи. Среди них было много знакомых лиц. Этим людям я продавала карамель и оружие, но сейчас не хотела, чтобы меня заметили. Благо, большинство посетителей были уже слишком пьяны, чтобы видеть что-то дальше своего носа. Но только не хозяйка этого балагана.

– Юнона! Сколько лет, сколько зим! – воскликнула барменша, едва завидев меня.

– Привет, Зайка.

Девушка с ярко-малиновыми волосами жизнерадостно улыбалась мне во все зубы. В «Точке» я не была несколько лет. И за это время она ничуть не изменилась. Несмотря на то, что ей было далеко за тридцать, выглядела Зайка очень молодо. По какой-то странной прихоти она постоянно сбривала брови, отчего её и без того необычная внешность становилась прямо-таки эпатажной. Руки, ключицы и шея барменши были забиты узорами и рунами того же цвета, что и волосы. Настоящее имя Зайки никто не знал и узнавать не пытался. Говорили, что «Точка» ей досталась от родителей. И чтобы не тратить лишние гроши на персонал, Зайка сама стояла за баром.

– Ты снова торгуешь? – удивленно спросила она, натирая бокал.

– Нет. Просто хочу напиться.

Зайка звонко расхохоталась, а затем кивнула на Гека, стоявшего позади меня, и недвусмысленно подняла брови.

– Нет. Всего лишь пришли вместе выпить, – отрезала я.

– Ладно, – пожала плечами барменша и налила нам две стопки вонючего пойла.

Я бросила в свою кусочек карамели и одним махом осушила содержимое, чувствуя, как пережитые обиды начинают стираться. Гек держал напиток в руках и смотрел на меня исподлобья. Я ткнула его в плечо и сказала:

– Расслабься. Всё под контролем.

И, пока Гектор пил свою порцию, заказала новую.