Текст книги "Хребты безвременья. Северный Кавказ и война в XXI веке"

К нему прислушались, но своеобразно. В ноябре 2014-го Сулейман Зайналабидов, амир ауховского джамаата, действовавшего на севере Дагестана, покинул со своей «боёвкой» ряды «имаратчиков» и присягнул ИГ. Бунт Зайналабидова явился толчком, обрушившим всю систему прежнего подполья. Полевые командиры один за другим отказывались подчиняться Кебекову. Впрочем, часть амиров поддержала Алиасхаба в трудный момент. В частности, Сулейманов. Но разве можно остановить лавину?

В апреле 2015-го Кебеков и четверо его сторонников погибли в результате спецоперации ФСБ, проведенной в поселке Герей-Авлак, пригороде Буйнакска. Частный дом, где они защищались, спецназ взял штурмом. Возможно, информацию о местонахождении бывших коллег чекистам слили кавказские неофиты ИГ. Очень похоже на правду, надо признать.

После смерти Алисхаба новым амиром «Имарата», – вернее, того, что от него осталось, – выбрали Сулейманова. Однако, об активных действиях говорить не приходилось. На повестке дня стояла единственная задача – выжить. Выполнить ее не удалось. В августе силовики вышли на след ближайшего окружения Магомеда – все они укрывались в Гимрах. При отходе из аула по ним нанесли авиаудар. Тогда группа разделилась на две части – первой руководил сам Сулейманов, а второй – сирийский ветеран Магомед Абдуллаев. 11-го числа Сулейманов и его спутники полегли, напоровшись на засаду спецназа. Абдуллаев пережил их лишь на пять дней.

8.

Чтобы попасть в верхнюю часть Временного, нужно было пройти мимо разоренных садов и частных домов, превращенных бульдозерами в комья из земли, грязи, досок, и подняться по проржавевшей лестнице. Эта часть поселка располагалась на склоне горы и состояла из выпотрошенных «фазенд». Все те же выбитые стекла, вырванные двери, снесенные стены, раскуроченные полы…

От дома Магомеда уцелела половина – комната и кухня. Причем, кухня оказалась на свежем воздухе. Обрушенная стена открывала взгляду маленький стол, белый, советских времен, шкафчик и старенькую плиту. Вокруг гулял прохладный горный ветер и невысокий Магомед, одетый в ватник, утепленные штаны и кирзовые сапоги, кипятил воду в пластиковом электрическом чайнике и заливал ею растворимый кофе. Сюда же он выходил покурить и сизый сигаретный дым терялся в его обширной седой бороде.

Но полуразрушенное домовладение – не главная беда Магомеда. Дело в том, что во время зачистки пропал его сын Али, получивший религиозное образование в Сирии, а по возвращении на родину работавший электромонтером и, в свободное время, обучавший гимринских детей Корану. В день, когда началась зачистка, Али поехал в Буйнакск к стоматологу. Вероятно, за ним следили – на выходе от врача скрутили, затолкали в машину и увезли. С тех пор Магомед не видел своего ребенка. Позже ему сообщили – твой сын погиб. Кем были все эти люди – доподлинно неизвестно. Но для жителей региона, погруженного в состояние «грязной войны», являющегося полигоном для «эскадронов смерти», данный вопрос – риторический.

– Жизнь мою они растоптали, честь растоптали. Из-за чего? А просто так. И кто я теперь? Зеро, – шепчет Магомед, устремляя взгляд на скалистые хребты, волнами набегающие на поселок, и продолжает, уже громче, оборачиваясь ко мне, – У нас тут, в общем, как в тридцатых. Внешне красиво и благополучно, а если копнешь глубже…

Магомед отступает, чтобы взять со стола железную кружку с кофе. Возвращается.

– Вот поселок раскурочили. А ведь сколько ненависти теперь будет. А они приходят: «Дайте нам Сулейманова». Ну, слушайте, он у меня в кармане, что ли, сидит? Или я его дома держу? Ну, найдите хорошо подготовленных людей. Пусть за ним следят. А мне позвольте жить нормально. Я же не инопланетянин. Я гражданин Российской Федерации. Не издевайтесь надо мной!

На обратном пути все те же посты на участке трассы от тоннеля до Буйнакска. В самом городке – тишина и безлюдье. Жарко. Еще полтора года назад местный подпольный джамаат являлся головной болью для расквартированной неподалеку 136-й мотострелковой бригады, здешней администрации, внутренних войск и полиции. Теперь всё иначе.

9.

Амиром буйнакского джамаата был Бамматхан Шейхов. Человек, по праву входивший в плеяду одиозных дагестанских полевых командиров. Родился 4 апреля 1964-го. Одно время жил в Москве, а в 2004-м вернулся в Буйнакск ремонтировать родительский дом. Именно тогда, по словам Бамматхана, на него обратили внимание дагестанские правоохранители. Сначала Шейхова постоянно задерживали, а потом, как позже рассказывал он сам, появилась информация о том, что его хотят «потерять». Очередной жертвой здешнего «эскадрона смерти» Бамматхан становиться не собирался, а потому ушел в лес.

Несколько лет в горах превратили обычного горожанина в опасного вожака. В декабре 2007-го он объявился в ауле Гимры, куда прибыл для обсуждения текущей ситуации с Магомедом Сулеймановым. Внезапно силовики блокировали село. Зачистки не давали результата – амиров не могли обнаружить. Тем не менее, через некоторое время, Сулейманов все же сдался. Чуть погодя примеру Магомеда последовал Бамматхан. Не исключено, что на Шейхова могло подействовать известие о гибели в бою в Махачкале его сына Гаджимурада.

Сложил оружие Шейхов под гарантии главы дагестанского МВД Адильгерея Магомедтагирова. Согласно договоренностям, амира должны были отпустить, если выяснится, что на нем нет крови. Странное условие. Особенно в тех обстоятельствах. Разумеется, Бамматхана отправили за решетку. На три года. Вышел он условно-досрочно в марте 2010-го. Сперва оставался дома, а затем опять рванул в лес.

В группу Шейхова входили порядка 30—40 бойцов. В июле они атаковали КПП 136-й бригады, убив четырех военных. А 5 сентября на территории палаточного лагеря подразделения, расположенном на полигоне «Дальний», что на окраине Буйнакска, взорвался заминированный грузовик под управлением смертника. По официальным данным, погибли пятеро армейцев, по неофициальным – более 50.

Правда, под удар попадали не только мотострелки. В 2011-м в городе взорвали вместе с охранником, водителем и сыном главу соседнего Унцукульского района Магомедгаджи Тагирова. В 2012-м – имама центральной мечети Гитино-Магомеда Абдулгапурова и сопровождавшего его полицейского. Аналогичная судьба постигла начальника местного ИВС Ибрагима Мамаева. А вот бывшего руководителя Унцукульского РОВД Магомеда Абдулмаликова расстреляли в подъезде собственного дома.

Сам Шейхов сложил голову 20 августа 2013-го в родном Буйнакске. Полицейские и сотрудники ФСБ окружили частный дом, в котором он находился с девятью подчиненными. Среди них был и двоюродный племянник амира. В жестоком бою все они погибли. По одной из версий, наводку силовики получили от недоброжелателей Бамматхана в рядах подполья. Якобы незадолго до случившегося амир «вилаята Дагестан ИК» Рустам Асельдеров при поддержке шариатского судьи «Имарата Кавказ» Алиасхаба Кебекова предложил назначить командиром буйнакского джамаата Камиля Саидова. «Буйнакские» воспротивились. Тогда решили провести по данному вопросу совет. Он должен был состояться именно там, где Шейхов и его спутники приняли финальный бой. Вот только вместо Асельдерова и Кебекова на совещание приехал спецназ ФСБ.

Смерть Шейхова и его ближайшего окружения подкосила джамаат. Новым амиром группы стал зять Бамматхана Алексей Пашенцев из Белгородской области. Но уже 8 февраля 2014-го Алексея и еще четырех моджахедов «сложили» в ходе спецоперации в Махачкале.

До других героев этой истории костлявая дотянулась в течение двух лет. Кебекова вскоре выбрали амиром «Имарата Кавказ». В декабре 2014-го Асельдеров отказался ему подчиняться и ушел в раскол, объявив себя сторонником «Исламского государства» (ИГ). Должность Рустама досталась Саидову. В апреле 2015-го Кебеков пал. В августе погиб Саидов, сопровождавший последнего амира «Имарата Кавказ» Магомеда Сулейманова. Вероятно, их слил федералам кто-то из свиты Асельдерова, чья очередь подошла в декабре 2016-го.

10.

До отъезда оставался еще целый день. Делать было особо нечего и я решил сходить в Тарки – старинный аул на склоне горного плато Тарки-тау, подпирающего Махачкалу с запада. Вышел из гостиницы утром, проследовал по Ярагского почти через весь город до перекрестка с Имама Шамиля, там свернул направо и, пробравшись через импровизированный мини-базар в парке 50-летия Октября, очутился на проспекте Гамидова. Оттуда – налево. Три-четыре квартала спустя показалась маленькая мечеть Сафар, примостившаяся за транспортным кольцом.

Подъем в Тарки начинался возле мечети. Обычная поселковая улица вскоре устремилась вверх и я попал в лабиринт переулков, рассекающих одно– и двухэтажную застройку, помнящую, наверное, Гражданскую войну. За поворотами открывались то мечеть, то кладбище с древними исламскими надгробиями в виде вертикально установленных каменных плит, испещренных арабской вязью и растительным орнаментом. Или сады – преодолеть их можно было лишь поднявшись по не внушающим доверия металлическим лесенкам, внезапно выводящим на небольшие залитые солнцем пустые «площади» – вымощенные булыжником открытые «пятачки» в окружении сельских продуктовых, заборов и ворот.

Ближе к вершине, на очередном повороте, уже за пределами аула, я резко остановился. Впереди на камнях сидели пять или шесть мужчин в спортивных костюмах и джинсовках. Они одновременно повернули головы в мою сторону, а крайний произнес:

– О! Русский!

Деваться было некуда, я подошел, поздоровался. Немного поговорили.

– Как тебя сюда занесло?

Представился туристом.

– А где же твой дорогой фотоаппарат?

– Да вот, на мобилу снимаю.

Ответ их явно разочаровал.

– Может, на хинкал зайдешь?

– Нет, спасибо. Мне пора.

– Ну, ладно. Давай.

На вершину мне расхотелось и я пошлепал вниз, в город. А за спиной, в рюкзаке, рядом с ручкой, блокнотом и электронной книгой лежал мой дорогой фотоаппарат.

Звонок из Махачкалы

1.

Налево глянешь – море плещется.

Направо – горы простираются.

Гостиница – старьё, скворешница,

над городом торчит, качается.

На перекрёстках полицейские,

у каждого в руках «Калашников».

Летейские и семендерские

в бутылках позади лавашиков.

Часам к двенадцати – безветрие,

жара лежит платком подсолнечным.

ЧуднАя, дивная симметрия:

вода, вода/хребты. Испорченным

звоночком дребезжит, брыкается

артериальное давление.

Махачкала – форпост, красавица,

кавказское стихотворение.

2.

Надпись «Гимры» на бесхозном вагоне.

Здесь не до шуток, пойми.

Штиль, красота, ни стрельбы, ни погони,

маленький-маленький Ми-

24 стрекочет, рокочет,

близится… Ррраз. Пролетел.

Я же сказал, не до смеха. Короче,

всё это – новый раздел

в книге террора и антитеррора

местного… Ой, не грусти.

Съешь абрикос на краю разговора

горя, отчаянья и

зыбкой надежды на фоне погрома…

Да уж, хорош абрикос.

Пробный раскат перезревшего грома.

Словно состав под откос.

3.

Ах, какой вид на Махачкалу

из Тарков ясным июльским днём.

Переполняется окоём городом,

Каспием. Dodjer blu, —

синий, по-нашему говоря, —

навсегда с той стороны тепла.

Тут – лабиринт, зелена гора.

Радио булькает: «Бла-бла-бла».

Тащится в гору Toyota. Эх,

отойди в сторону, экстремал.

То ли джигита пробрал успех,

то ли джигит его проморгал.

Дерево, камни, аул-баул.

Селфи у кладбища, на углу.

А какой вид на Махачкалу!

Так накрывает, что караул.

4.

За Буйнакском посты-блокпосты.

Мелкий дождь засевает предгорье.

Диктофон – чтобы впитывать горе.

Фотокамера – для красоты,

для увечий: отснять-переснять,

перекинуть в компьютер, в соцсети.

Мелкий дождь налетел на рассвете

и остался, записан в тетрадь.

Пригодится. Любые штрихи

пригодятся: блокпост, БТРы,

разговоры о выборе веры

и название «Карамахи».

5.

Взойди на Тарки-тау, обернись

на город-порт, на море, на равнину,

лежащую за морем. Вверх и вниз

маршрут почти один и тот же – из

Махачкалы в Махачкалу. Причину

заставившую вновь пуститься в путь

искать, по сути дела, бесполезно.

Текут вода, водица, нефть и ртуть.

Кровь, сукровица, если полоснуть.

Но это уже слишком, если честно.

Куда честнее будет промолчать,

чем говорить, когда взойдёшь. Минута

и направляешь мокасины вспять.

Нет-нет, не вспять. Ведь город не узнать —

темнеет небо, тень бежит гулять

и дождик начинается как будто.

6.

Дочкин блокнотик открыв, делаешь пару набросков.

Сделав, откладываешь. Там теперь тоже Кавказ

Северный: вместо посёлка – смесь из камней и досок;

в городе возле мечети – полицейский УАЗ.

«Ну и художник. Балда. Выискал, где развернуться».

За собой подчищая, будто и не рисовал,

снова берёшь, извлекаешь, чтобы не лохануться,

чтобы ребёнок вопросов лишних не задавал.

«Рано ещё. Подрастёт, обсудим. Если захочет».

Вырванную страничку прячешь в одном из томов

Потто. Идёшь на балкон. Фасады торговых точек

светятся, проистекает осень из-за холмов.

7.

СевКав-99

Утром седьмого августа я включил

новости и пропал, погряз.

Или наоборот. Но что было сил

оглушительный новояз

оглушил меня, выбил из колеи,

проредил, перевоспитал.

И с тех пор истрачиваюсь на твои

поводы: ментовской хинкал,

диетический джихади-шашлык…

горе горское, вот и всё.

И летят параллельно, почти впритык,

обозрения колесо,

оборзения колесо,

озарения колесо.

8.

Мама, я звоню из Махачкалы (с).

Минеральные Воды не вдохновили.

Виртуальным бризом голос муллы

бросает в квартиры и автомобили.

Милая, звоню из Махачкалы.

Ты не поверишь, в поезде документы

только у меня проверяли. Злы,

меня одного сквозняки-моменты

до костей пробрали, курлы-курлы.

Мелкая, звоню из Махачкалы,

где уже не «курлы», кое-что иное —

скорострельное утреннее, дневное

и т. д., беспощадное, броневое,

где морские дали светлым-светлы.

Эскадроны смерти

1.

Проснулся, наверное, первым во всем вагоне. Слабое солнце гуляло по степи. Рядом, балансируя между полками со спящими, прошла зевающая проводница. По мере движения поезда свет, становясь ярче и ярче, бежал по пластиковым бутылкам на столиках, одеялам, шлепанцам.

Народ продирал глаза, поднимался до туалета, доставал пакеты и пластиковые контейнеры с нехитрой домашней снедью. К полудню, когда состав несло в сторону Дагестана по просторам то ли Наурского, то ли Шелковского районов Чечни, вагон уже наполнился бегающими по проходу детьми и судачащими, смотрящими на планшетах фильмы и разгадывающими кроссворды взрослыми.

Во время одной из остановок около купе проводников замаячили республиканские полицейские, проверяющие документы. Их внимание привлекла пенсионерка, у которой они заметили игральные карты.

– Это ваше?

– Да.

– Вы гадаете, что ли?

– Нет.

– А зачем вам карты?

– Просто так.

И далее в том же духе. Когда я через пять минут вновь посмотрел в ту сторону, стражей порядка уже не было. Вообще, к гадалкам и разным знахарям нынешние чеченские власти относятся, мягко говоря, с предубеждением. Занимающиеся этим рискуют, в лучшем случае, стать героем критического сюжета на местном телевидении с обязательными извинениями в финале. Лет 30 назад никто о подобном и помыслить не мог.

В те годы региональная повестка дня играла иными красками – обвалился Советский Союз и Чечня-Ичкерия получила независимость, мелкие группы ичкерийцев совершали налеты на соседние регионы, воскрешая, по сути, практику абречества. Вскоре у получившего власть генерала Джохара Дудаева появились оппоненты. Их опорой стали северные районы – по их землям сейчас тащился пассажирский состав с автором на верхней боковой полке в плацкарте.

Антидудаевская оппозиция продержалась порядка двух лет, получая эпизодическую помощь от Москвы в виде оружия, боеприпасов, инструкторов. Ну, могли еще иногда «неопознанные» вертолеты отработать в ее интересах. Не более. В итоге, противостояние свелось к взаимным набегам. Правда, летом-осенью 1994-го оппозиционерам удалось пару-тройку раз ворваться в столицу республики Грозный, но реального успеха они добиться не сумели, а отправленную им на подмогу российскую танковую колонну ичкерийцы разгромили на улицах города 26 ноября. Завербованные в Подмосковье сотрудниками ФСК (теперь – ФСБ) экипажи, в основном, угодили в плен.

2.

Во второй раз я оказался на кавказском фронте весной 2017-го. Если два года назад меня интересовала зачистка Временного, то теперь собирался писать о том, как живут семьи жертв «эскадронов смерти» и погибших силовиков. Маршрут был прежний – прилетел в Минеральные Воды, погрузился в поезд, и, миновав северную Чечню, высадился в Махачкале. Оттуда – автобусом в Каспийск. По сути, Каспийск – большой южный пригород Махачкалы. «Спутник», уместившийся между дагестанской столицей и аэропортом «Уйташ», на берегу моря.

Оставляя позади жилые массивы, озеро Ак-Гёль, частный сектор, разнообразные рынки под открытым небом, автомастерские и придорожные кафешки, автобус вырулил на простор, ограниченный лишь горной цепочкой и морским прибоем. Но через пару минут вид начал портить «квартал миллионеров» – пустующие многоэтажные новостройки, возведенные на скорую руку в большом количестве, с запредельной, по местным меркам, стоимостью жилья.

Не доезжая до центра города, я вышел и огляделся. Сориентировавшись, пересек территорию школы и очутился на задворках девятиэтажек. Найдя нужный подъезд, поднялся пешком на третий или четвертый «уровень» и постучал в дверь.

Открыла пенсионерка. Представилась: «Эминат». Пригласила в большую комнату. Я поблагодарил и уселся на диван. На ковре в машинки играл двухлетний внук женщины. Он то выстраивал свои грузовики и легковушки в колонну, то передвигал их туда-сюда.

Саид, отец ребенка и сын Эминат, помогавший матери торговать фруктами, пропал в сентябре 2016-го. Вечером отправился по делам и больше его не видели. На следующий день к Эминат приехал знакомый сына и сказал, что того похитили неизвестные в масках: «Цэпанули». Семья сразу написала заявление, после чего, по словам женщины, полицейские поставили Саида на профучет задним числом как экстремиста и объявили в розыск в качестве боевика. А затем прошла информация, будто на юге Дагестана силовики попытались остановить авто с тремя подпольщиками, те начали стрелять, правоохранители открыли ответный огонь, попали в бензобак, машина вспыхнула и все находившиеся внутри сгорели. Среди погибших был Саид.

– Официально причину возгорания никто не пытался выяснять. В корпусе насчитали 160 пулевых пробоин. А бензобак-то целый. Значит, машину сожгли, а потом расстреляли, – объясняет Эминат.

У меня нет слов для нее.

– Раньше не знали ни про ЦПЭ (центры противодействия экстремизму при МВД), ни про НВФ (незаконные вооружённые формирования), ни про учётников. Это теперь…, – произносит она и на мгновение умолкает, глядя на играющего внука, – Никогда я своих детей таким вещам не учила. Сама выросла в детдоме… А это… Что происходит… Просто истребление.

Малыш прекращает играть, смотрит на бабушку. Эминат беззвучно плачет. Мальчик подбегает к ней и хватает за колени.

– Не плачь! Он придёт!

Детский голос бьёт по ушам.

Когда уже стоял у порога, она добавила:

– Нам скрывать нечего. У любого во дворе спросите про мою семью. Все скажут и какая я мать, и какая у меня семья. Да, я не хочу, чтобы завтра к нам постучали. Никто не знает, что завтра будет. Боюсь за детей и внуков. У нас выйдешь на улицу и не знаешь, вернешься или нет.

3.

С погодой не повезло. Время от времени моросил дождь. «Дворники» слонялись по лобовому стеклу битком набитой пассажирской «ГАЗели», обгоняющей фуры и военные грузовики. Тянувшиеся левее горы исчезали за водяной пеленой. К счастью, на подъезде к Хасавюрту лить перестало. Но на городской автостанции меня одолели малолетние попрошайки-цыганята, не отстававшие до тех пор, пока каждый из них не получил по десятке.

Автостанцию я покинул вместе с полицейским, специально отправленным за мной. Мы колесили по узким улочкам, пока не выехали к площади Батырмурзаева. На ее краю возвышалось белое двухэтажное здание прокуратуры. Через дорогу находился комплекс МВД, состоящий из группы одноэтажных строений, который изначально можно было принять за квартал частного сектора.

Зайдя внутрь, я двинулся вслед за своим спутником по служебным коридорам. Внезапно нас остановил один из его коллег.

– Ты у парня телефон проверил? – спросил он, кивая в мою сторону.

– Нет.

– Аааа. Ну, ладно, – махнул рукой интересовавшийся.

Тут надо отметить – в телефоне у меня, на тот момент, были контакты родственников людей, которые официально считались боевиками. Кроме того, никаких документов, не считая паспорта, при себе не имелось. То есть, доказать свою принадлежность к журналистам с помощью удостоверения, редакционного здания или аккредитации я не мог, поскольку работал в качестве фрилансера. В общем, пронесло.

Наконец, мы дошли до кабинета замначальника отдела. Открылась дверь. Замначальника, – невысокий лысеющий мужчина за сорок, – сидел за столом, вытянув вперед руку с мобильником. Судя по всему, фотографировал автора этих строк.

– Садитесь, – сказал, убирая телефон, – Зачем вы приехали?

– Хочу написать материал о жизни близких погибших полицейских.

– А почему в пресс-службу МВД республики не обратились?

– Так я же фрилансер.

– И?

– Так они бы стали спрашивать: «Из какого вы СМИ?». А что я им отвечу?

– Понятно. Хорошо. Сейчас придет Мадина, наш штатный психолог. У нее есть контакты семей. Она вам поможет.

Спустя пару минут на пороге кабинета возникла брюнетка модельной внешности в полицейской форме. Уже на улице я уточнил:

– Мне сказали, что у вас есть контакты…

– Ой, нет, конечно.

– И что делать?

– Не беспокойся, придумаем. Помню одну вдову, в ателье работает. Лишь бы доехать быстро.

– Бывает. Народ…, – не успел договорить я.

– Народ? Народ нас ненавидит. Кстати, погода в Махачкале норм? Вечером думаю туда рвануть. Надо бы платье подобрать.

Вдову из ателье мы на месте не застали и отправились по другому адресу. Подъезжая, Мадина предупредила:

– У этой женщины тоже мужа убили. Она не откажется говорить, но боязливая. Потому лучше сказать, что ты из ведомственной газеты. И технику свою спрячь.

– Понял, – ответил я, включил диктофон и засунул в рукав.

4.

Тут нужно заметить – Хасавюрт являлся одним из самых «горячих» мест Дагестана. На здешних улицах регулярно убивали полицейских. Может быть, в этом плане он не очень отличался от Махачкалы, Дербента, Буйнакска, Каспийска, Кизляра или соседнего Кизилюрта. Но ведь не зря Хас иногда называли «Бомбеем» или «Кабулом». Дух партизанщины витал там в воздухе. Само название населенного пункта настраивало на особый лад благодаря жесткой и головокружительной подпольной истории города.

В середине 2000-х хасавюртовский джамаат возглавлял Булат Абдуллаев. В мае 2006-го его с другим боевиком блокировали в частном доме. После продолжительной перестрелки, когда в здании уже бушевал пожар, оба моджахеда подорвали себя гранатами, дабы не попасть в плен.

Новым амиром группы стал товарищ Абдуллаева Асхаб Бидаев. Вскоре он отомстил за погибших «сослуживцев», организовав убийство начальника местного отдела по борьбе с организованной преступностью (ОБОП) Сайгидсалима Забитова, которого расстреляли в автомобиле по пути домой. Сам Бидаев два года уходил от преследователей, умудряясь кроваво огрызаться. Такая погоня стоила жизни и здоровья десяткам силовиков. Наконец, в июне 2008-го они почти вышли на след полевого командира – в селении Байрамаул в результате спецухи уничтожили 18-летнюю жену Асхаба Джамилю Ибрагимову и ее брата. Очередь Бидаева подошла в сентябре. Амира и еще четырех джихадистов окружили в недострое на окраине Хасавюрта и всех «положили». Среди убитых опознали известных борцов вольного стиля Камала Устарханова и Мурада Гаджимурадова, победителей всероссийских соревнований.

Преемник Бидаева Арслан Эгизбаев продержался на посту амира чуть меньше года. Его сменщик, – Адам Ахмедов, – полгода с небольшим. Следующим оказался Хасан Даниялов. Все это время тактика джихадистов, в основном, оставалась прежней – отстрел правоохранителей на улицах города. Исключениями, пожалуй, стали бой в Старом Костеке в июне 2010-го, где полегли четыре стража порядка, да октябрьский подрыв смертника, управлявшего заминированным «УАЗом», во дворе милицейского общежития. Последняя операция была проведена уже при Руслане Макавове, убитом в январе 2011-го.

Вслед за Макавовым командиром хасавюртовского подполья боевики избрали Ибрагима Мухучева. Тот решительно взялся за дело. Для начала взорвал два кафе, хозяева которых отказались платить дань моджахедам. Жертвами этих акций стали восемь человек – посетители и работники заведений. Затем в ауле Новосаситли подпольщики, строго относившиеся к соблюдению норм ислама, прикончили двух гадалок, а около Боташ-юрта расправились с местным полицейским и тремя его друзьями, выехавшими на пикник. В самом Хасавюрте застрелили главу городской налоговой Якуба Нуцалова и подорвали замначальника отдела УФСБ Ибрагима Джабраилова. Кроме того, в августе люди Мухучева выдержали бой с подразделением внутренних войск возле аула Эндирей. С рук подобные «подвиги» сойти не могли и в сентябре 2011-го Ибрагима вместе с 23-летней женой Гульяр Салаватовой вычислили. На адрес в Хасе выдвинулись силовики. Супруги, видя, что окружены, попытались прорваться, но их срезали автоматными очередями.

Спустя пару недель аналогичная судьба постигла друга и «наследника» Мухучева – Солтансаида Солтанова. Нового хасавюртовского амира отследили в селении Бабаюрт. Дальше – классика жанра: адрес блокировали. На штурм частного строения пошли бойцы республиканского ОМСН. После первой атаки они отошли, успев застрелить Солтанова. Во второй раз их огнем встретила 22-летняя жена убитого Сабина Мусаева, ранее потерявшая на войне брата и первого мужа. Ее быстро ликвидировали.

Очередным лидером джамаата выбрали Юсупа Магомедова. Он прославился расправой над семьями двух целителей в селе Октябрьском, а в апреле 2012-го погиб. Его сменил бывший стоматолог Артур Шапиулаев. Именно при нем вскрылась возможная связь подпольщиков и властей города. Выяснилось, что сын заместителя главы Хасавюрта Салимхана Джамалдинова Исхак прятал у себя дома боевиков. В результате Джамалдинова-старшего уволили, а младший, тем не менее, умудрился избежать наказания. Правда, в 2018-м Исхака вместе с братом расстреляли на автозаправке. Возвращаясь к деятельности Шапиулаева, надо отметить, что на счету людей Артура также налет на хасавюртовскую шиитскую мечеть – один ее прихожанин скончался, восемь получили ранения. «Достали» экс-зубного в ноябре.

Далее обязанности амира группы временно исполнял командир северного сектора «вилаята Дагестан ИК» Турал Атаев, в зону ответственности которого, помимо прочих, входил и Хасавюртовский район. В тот период крупнейшей акцией боевиков на территории Хаса был подрыв смертником поста ДПС «Лава 250» в феврале 2013-го. Жертвами взрыва стали четверо полицейских. В октябре застрелили замглавы города Саидахмеда Сатаева. Впрочем, ближе к концу года Атаев передал бразды правления местным подпольем своему помощнику Марату Идрисову. Правда, уже в январе 2014-го Марата ликвидировали в ауле Карлан-юрт. Он скрывался в доме боевика Рустама Дагирова. Этот Дагиров, кстати, числился мужем одной из сестер Булата Абдуллаева. О Булате, напомню, речь шла в начале данной главы. Кроме Идрисова и Дагирова в Карлан-юрте в тот день сложили головы еще двое террористов и трое дагестанских СОБРовцев.

В августе сгинул преемник Идрисова Сиражутдин Черкесов, при котором в Хасавюрте расстреляли депутата народного собрания Дагестана Мусу Иславова. «Кресло» покойного Черкесова занял Ислам Мурадов, позже дослужившийся до звания амира северного сектора. Силовикам он был известен тем, что за несколько месяцев до своего назначения главой хасовских сбежал с места проведения спецоперции. Тогда погибли пятеро подпольщиков, в том числе 21-летняя Милана Абдулхаджиева, супруга Ислама.

Впрочем, скоро Мурадов очутился в эпицентре событий, уничтоживших организованное кавказское подполье. С чего всё началось? В октябре он поссорился с командиром небольшого ауховского джамаата Сулейманом Зайналобидовым, отказавшимся явиться на совещание. Мало того, тот куда-то пропал. Говорили, будто ездил на Украину, в проправительственный добровольческий батальон имени Дудаева, а затем в Казахстан, где его задержали. Как бы то ни было, в ноябре Зайналабидов вернулся на родину и присягнул со всем своим отрядом «Исламскому государству». Присяга эта расколола «Имарат Кавказ»33
  Здесь и далее организация, запрещенная в РФ.


[Закрыть] на сторонников и противников ИГ. Причем, сторонники постепенно одолевали.

Видя, как развивается ситуация, Ислам тоже переметнулся к «халифатчикам», но с Зайналабидовым не помирился. На место Сулеймана он продвигал своего протеже Хасмагомеда Чаранова. Однако, в апреле 2015-го Чаранов отправился на тот свет, угодив в засаду по пути от блиндажа к роднику. В июне в смертельную западню влетел Зайналабидов. А в августе пулю поймал Мурадов. Так война сожрала всех участников данной маленькой истории.

Незадолго до гибели Мурадов утвердил в должности хасавюртовского амира Валида Моцаева. Валид работал в рамках недавно возникшего «вилаята Кавказ ИГ». В целом, движение сопротивления лихорадило. Не минула сия участь и боёвку Моцаева. В 2016-м от его отряда откололись группы Марата Махмудова и Рашитбека Алиева. Жизнь их оказалась короткой. Команду Махмудова накрыли после первой же попытки получить дань с местного коммерсанта, а людей Алиева зачистили в занимаемом ими частном доме. Моцаеву удалось продержаться до осени 2017-го. 5 сентября в Хасавюрте Валида попытались задержать полицейские. Он разрядил по ним пистолетный магазин, затем, убегая, вытащил из сумки автомат и принялся поливать. В него попали, он упал, по нему дважды проехала машина МВД. Еще живого Валида повезли в Махачкалу. По дороге последний амир Хасавюрта умер.

5.

Мадина открывает железную калитку, устроенную в воротах, и мы оказываемся на залитом солнце внутреннем дворе. Дождя как не бывало. На пороге выбеленного одноэтажного домика нас встречает Патимат – молодая женщина в простом черном длинном платье и синем хиджабе. Внутри дома также солнечно. Гостиная наполнена светом, падающим через большие окна. Свет везде – на подоконниках, на коврах, на серванте и на столе, на лице выглядывающего из соседней комнаты двухлетнего сына Патимат.

Она вдова. Её муж прослужил в МВД семь лет. Убили его на дежурстве. Патрулировал территорию. Рядом тормознула легковушка. Пара-тройка выстрелов и всё.

– Мне вечером позвонили. Сказали, в аварию попал. Стала ему набирать. Не дозвонилась. Потом телефон забрали. Ну, я и поняла. Сыну до сих пор говорю: «Папа придёт, когда ты вырастешь». Дочка очень переживала.