Текст книги "Контрразведчик"

11. Молчи-молчи

Из Аргуна с попутной колонной на Ханкалу ехали молча.

– Чего невеселый? – хлопнул по плечу лейтенанта Екимов.

– Не думал, что меня когда-нибудь в «молчи-молчи» переведут. Сидеть и геморрой зарабатывать…

– Ну уж нет, Максим, – начал, подбирая слова, подполковник. – Сидеть, даже если бы ты этого и хотел, тебе не придется. И сейчас у нас одно дельце есть, в районе Червленой. Там батальон отдельный стоит. Думаю, чтобы времени не терять, туда поедем, а потом уже в Ханкалу. От батальона на перекрестке выделен блокпост. Называют это место Чертовым перекрестком. Там постоянно что-то происходит. И, по идее, не нашего бы ума дело было. Но особист батальона заприметил, что бойцы дурь где-то берут – анашу, гашиш, и новая дрянь появилась – насвай, смесь на курином помете, ее жевать надо. Ну, наш чекист, недолго думая, прижал бойчину одного, на которого информация появилась, что он распространяет. А тот и выпалил: мол, я ни при чем, мужичок хромой один оставляет возле шлагбаума каждое утро – то гаш, то насвай. А по весне так и вовсе семена раскидывал, чтоб проросла трава рядом с постом. Устроили засаду, но мужичок этот, видно, пронюхал и перестал появляться. Бойца повторно проверять, мол, наврал про мужика. Тем более приметы, которые солдат описал, – ну очень противоречивые. На вид мужичок русский, хромает на левую ногу, роста – среднего. В Червленой такого сроду не было. На бойца начали давить, расспрашивать: где на самом деле покупал и у кого. А тот – все одно: хромой мужик оставлял.

– И?

– Чекист батальона говорит, что бойца наказать надо или даже в прокуратуру дело направить. А это, сам понимаешь, – ЧП для всей бригады.

– Ну наказать-то все равно надо?!

– Внутри, не вынося сор из избы, – да. Пойми, за распространение военная прокуратура пацана в дисциплинарный бат на года два отправит. А это – сломанная жизнь, сам понимаешь, хуже тюрьмы. Но так или иначе, все это осталось бы на усмотрение местного чекиста и командования батальона… Да тут, в Шелковской, бойца положили в госпиталь и комиссовали. Стоял в оцеплении в группе блокирования, когда большое начальство инспектировало Шелковский батальон. Жарко было. Попросил воды у местного. Тот принес. К вечеру температура. В результате – полжелудка в урну. И самое интересное то, что приметы совпадают с теми, что боец-наркоман сказал. Понимаешь? От Червленой до Шелковской полчаса езды. Значит, в районе действует диверсант. И наркотики – не единственное его дело.

К Червленой подъехали после полудня. Колонна остановилась для проверки документов на посту. Екимов и Михайленко спрыгнули у полуразбитой остановки, на которой еще читаема была надпись «Здесь отдыхал и служил М. Ю. Лермонтов».

– Ага, в начале первой кампании еще дуб стоял недалеко огромный, – кивнул Михайленко подполковник, – современник Лермонтова. Говорят, офицер даже писал про это дерево.

– Какой офицер?

– Ну, Лермонтов, какой же еще. Ведь в первую очередь он тут воевал, а уж во вторую писаниной занимался. Ладно, пошли…

«Молчи-молчи» батальона ждал уже на КПП. По дороге Екимов несколько раз обмолвился, что местный чекист имеет прозвище Борода. Теперь Максим понял почему.

– Чего уставился? – с ходу спросил чекист Михайленко. – Бороду не видел, что ли?

– Почему, видел… но чтоб такую?!

Борода была действительно редкостная, казалась чесаным пухом, прессованной гигантской паутиной.

– Ладно, Сан Саныч, – разрядил обстановку Екимов. – Наркобарон твой на месте?

– Угу. Я его теперь с собой таскаю.

– И что, с наркотой все? Как бойца изъял из обращения, перестала дурь в батальоне гулять?

Борода закряхтел и насупился.

– Не совсем. На постах насвай часто жевать стали… Шестерых из батальона поймал за прошлую неделю.

– И что говорят? Откуда?

– Да уже не с этого КПП. Говорят, что у окопов по периметру батальона находят вот такие банки, – и Борода извлек из нагрудного кармана стеклянную, из-под витаминок с аскорбиновой кислотой, баночку.

– А тебе не кажется, что все это как-то по-детски? Находят по периметру… А как они там оказываются?

– Ну, люди-то ходят, что-то роняют…

– Ага. И это что-то само скатывается за забор, за колючку.

– Да все я прекрасно понимаю! Но чего ты от меня хочешь? Я только их выловил и дознания особо не проводил.

– Дай-ка мне личные дела всех, кого поймали.

– В батальоне дела.

– Значит, поехали в батальон.

– Поехали, – вздохнул Борода. – Эй, чудо радостное, собирайся.

Молча сидящий на лавочке боец с унылым видом тихо ответил «есть» и, подняв с земли вещмешок, встал.

– А, так это ты! – радостно, словно увидев Дзержинского в кружевном, воскликнул Екимов. – И как наркоторговля? Прибыльно?

– Нет.

– Почем толкал-то?

– Триста рублей корабль шмали.

– То есть спичечный коробок?

– Да.

– А насвай в какую цену?

– Сто пятьдесят…

– Ай молодца…

12. Склонен к пассивному гомосексуализму

До отдельного батальона доехали на бронированном «уазике» за десять минут.

– Подполковник Яблоневский, – представился офицер, встретивший гостей, после того как ворота в расположение батальона закрылись. – Заместитель командира по работе с личным составом.

– Екимов, офицер управления контрразведки ВОГ, – представился в ответ подполковник. – А это старший лейтенант Михайленко. Оперативный состав.

– Я так понял, вы с бойцами хотите побеседовать?

– Естественно, расспросить их не мешает. Но для начала я бы личные дела изучил.

Яблоневский замялся на мгновение, а потом, растягивая слова, сказал:

– Шесть личных дел я вам дам…

– Шесть и еще этого гаврика? – ответил Екимов, кивнув в сторону солдата, задержанного за распространение.

– Вместе с этим шесть. На одного бойца личное дело еще с Шелковской не прислали. Перевести – перевели, а дело застряло в штабе бригады.

– Из Шелковской? Очень интересно. А из-за чего перевели?

– Он там был замечен в скандале с оставлением части с оружием. Всю их шайку-лейку потом по разным батальонам раскидали, виновника-заводилу главного осудили, а этого – к нам.

– Как фамилия?

– МММ – Магомедов Магомед Магомедович, призывался из Каспийска.

Яблоневский приготовил для гостей просторную палатку, назначил истопника. В палатке Екимова и Михайленко уже ждал обед и горячий чай.

– Спасибо, но не думаю, что мы на ночь задержимся, – поблагодарил Екимов.

– Задержитесь. Стоп-колеса. Ночью никто не поедет ни в Шелковскую, ни в сторону Грозного. А до вечера вы не управитесь, я думаю.

– Посмотрим. Давайте тогда сразу папки, а пообедать успеем.

Личные дела бойцов ничего не дали. Ни единой зацепки. «Ф.И.О.», «родился», «призвался», «характеризуется положительно» и так далее…

– Что-то у вас бойцы совсем какие-то одинаковые, судя по делам, – закрывая документы, сказал с сожалением Екимов.

– Так молодые все. Только Магомедов старослужащий, но дела его нет.

– Надо бы с ним поговорить…

– Позвать?

– Нет, пошли к нему. Он под арестом?

– Дневалит, в наряде.

– Это после всего?

– После чего «всего»? Ну, нашли у него этот пузырек. И что? В состоянии наркотического опьянения не был. Более того, по его словам, ему подкинули насвай, а до этого он и вовсе в глаза не видел наркотики. Мусульманин не употребляет.

Михайленко боковым зрением уловил, как взметнулись брови бойца, задержанного за распространение. Солдат и Борода все это время находились рядом.

– Ну, пошли, навестим дневального, – сказал Екимов. И все пятеро покинули палатку и направились в расположение подразделения.

Рота находилась в одноэтажном здании. Определить, был ли это сельский клуб до войны или магазин, было невозможно из-за ветхости сооружения.

– Смирно! – прогремел голос дежурного.

– Отставить, – прервал собравшегося докладывать дежурного Яблоневский. – Где Магомедов?

– Отлучился в туалет.

– Пошли за ним, срочно.

Из концелярии навстречу офицерам вышел ротный.

– Товарищ подполковник… – начал было он.

– Мы к тебе, Демченко, – улыбнулся Яблоневский, – вернее, хотим Магомедова послушать. Предоставишь свою канцелярию?

– Так точно. Правда, у меня небольшой беспорядок…

Через минуту в дверь постучали.

– Войдите, – крикнул Яблоневский.

Дверь легонько приоткрылась, и в узкую щель просунулась голова с большими ушами.

– Так это и есть ваш Магомедов? – Екимов встал и подмигнул Яблоневскому.

– Да.

– Заходи-заходи… – сказал подполковник бойцу.

Перед ними предстал крепко сложенный, лопоухий, с открытой улыбкой парень лет двадцати.

– Магомедов, нам все известно, – начал расхаживать по канцелярии Екимов. – И сами понимаете, что, если вы все расскажете честно, наказание будет минимальным.

Магомедов все так же улыбался и не сводил взгляда с Екимова. Ни тени страха, никаких эмоций не отразилось на лице смуглого паренька.

– Вы меня понимаете? – Екимов подошел вплотную и взглянул бойцу в глаза.

– Так точэнно! – ответил тот.

– И что, вы не хотите сами сознаться в содеянном?

– Мине поставили это наркотик на карман, эй, собаки, да, пока я спал.

– Эти сказки будешь в тюрьме, родной, рассказывать.

– Какая турма? Я ничего не делал.

– А с хромым кто на связь выходил в Шелковской?

– Не знаю я никаких хромых.

– Так, я понял: говорить ты не желаешь?

– Ничего не знаю, – боец шел в отказ, и уже можно было поверить в искренность его слов. Все вокруг, включая Михайленко, не могли понять, с чего Екимов сделал вывод, что именно Магомедов как-то был связан с хромым.

– Ладно. Подполковник Яблоневский, а военный билет бойца в наличии?

– Да, – удивленно ответил зам по работе с личным составом.

– Дайте мне его.

– Дневальный, – крикнул подполковник, приоткрыв дверь. – Сбегай ко мне в палатку. У майора Климова попроси выдать военный билет Магомедова. Скажи, что замкомбат просит.

Дневальный пулей метнулся к выходу, а Яблоневский сел на свое место. Екимов же продолжал:

– Вас, Магомедов, выгонят завтра из армии, вы это понимаете? Будут судить после.

Магомедов прищурил глаза. Воцарилось молчание, которое вскоре прервал боец:

– Не можете выгнать. Из армии не выгоняют.

– Почему, таких, как ты, выгоняют.

– Каких?

В этот момент вернулся дневальный и принес военный билет.

– Товарищ подполковник, у вас есть печать?

– У ротного в столе, – кивнул ничего не понимающий Яблоневский.

Екимов порылся в выдвижном ящике, сел за стол и открыл военный билет.

– Угу. Значит так, Михайленко, вот вам военный билет, записывайте, и подполковник Яблоневский поставит печать. – Екимов протянул военный билет Максиму, развернув который, Михайленко обнаружил белый листочек по формату удостоверения с пометкой «Записывай тут».

– Готов? – спросил Екимов. Максим в ответ кивнул. – «Рядовой Магомедов Магомед Магомедович увольняется с позором», – пиши, – «с позором…»

И у Яблоневского, и у солдата округлились глаза.

– За систематический, – продолжил Екимов, – пассивный гомосексуализм. Точка. Товарищ подполковник, скрепите это печатью и отправляйте в военный комиссариат района, откуда призывался солдат. Копию – отцу и в школу.

– Но… – попытался возразить Яблоневский, сжав до побеления пальцев печать.

Ему не дал договорить рев или вой – во всяком случае, в этом гортанном крике слышалось очень многое – Магомедова.

– Нет, не надо, отцу не надо, школа – не надо. Я все вам скажу…

– Нет уж, братец, мы и так все знаем. Но ты чистосердечно отказался признаться…

– Все расскажу… Не я это…

– Тогда садись и рассказывай все по порядку. Когда с тобой вышли на связь, кто, при каких обстоятельствах. Учти, мы уже все знаем, и этот документ, который застенографирует лейтенант Михайленко, будет приложен к твоему личному делу. Соврешь – военный билет с записью, что ты педераст, отправится к тебе домой. Понял?

Магомедов кивнул и начал говорить:

– В первом батальоне…

– В Шелковской?

– Да Щелоковскый… Так там было все…

– Что было?

– Ну-уу… Пошел я в деревню…

– Как пошел?

– На пост меня поставили, и я пошел…

– Зачем? С какой целью?

– Деньги прислали из дома. Хотел купить себе чего…

– А боевиков не боялся?

– Я никого не боюсь, – гордо выговорил Магомедов.

– Продолжай.

– Там потерял автомат.

– Ни хрена себе, – не выдержал Яблоневский. – Как можно потерять автомат?! И ты, ты ведь сам горец! Оружие! Разве можно так?!

– Я стал бегать, искать по деревне, – продолжил боец. – На рынке спросил, там посмеялись. Назад стыдно было идти. Но вечер был, и я пошел. Потом ко мне подошел русский хромой и сказал, что найдет мой автомат за одну услугу. Я согласился. Вернулся назад – кричать стали, что пост оставил. Я сказал, что живот болел, а на посту стыдно. У меня потом автомат отобрали и поставили в столовую, в постоянные наряды.

– Это мы все знаем, – лукавил Екимов. – Ты лучше расскажи, что именно ты делал для этого хромого.

– Да ничего трудного. Переписал сначала фамилии всех офицеров, узнал, где они живут, где семьи… Номера бэтээров переписал, машин простых. Солдат всех фамилии. Потом он попросил узнать, когда батальон выезжает на стрельбы и куда. Я сказал. Место не знал названия. Сказал, едем стрелять к холму, где могила с крестом…

– Дальше, дальше говори, это все известно и так, – насел Екимов на Магомедова, когда тот остановился.

– Потом, когда из Москвы начальники приезжали, он попросил его пропустить через оцепление. Но далеко он не пошел. Командир мой ходил, и хромой ушел. Потом из другой роты он солдату принес воды. Потом я узнал, что тот заболел. Но я не знал, из-за чего.

– Так. Что еще?

– Ну, дальше он порошок дал, сказал мне, чтоб я в котел с супом вылил. Я вылил. А котел тот не для варки был, а для помоев. Собаки, которым вылили, все подохли. И я сказал, что больше ничего делать не буду. Потом у нас двое на дембель собрались, и я с ними и еще два солдата пошли в деревню. Ночью через забор перелезли. Купили там всего понемногу. У местных. И снова этот хромой. Там, в деревне, вроде еще были русские – так говорят, я не видел. Я одного его из русских видел.

– Ну, не виляй, что было?

– Да ничего. Он сказал, – Магомедов потупил взгляд, – что расскажет, что из-за меня солдат этот заболел, которому он, собака, воду носил.

– А тебе-то что? Ведь ты тюрьмы не боишься?

– Этот солдат… Его семья через дом от меня живет. Не простят.

– А!!! Так вот оно что! Ну, и ты?

– А потом батальон по тревоге подняли, и нас поймали.

– Понятно. А тут он снова тебя нашел?

– Да. Сказал, что и денег можно заработать, продавая, и, если я все сделаю, он забудет и больше не будет приходить.

– Что ты еще должен был сделать?

– Ну, как и там, – фамилии и номера рассказал. Где стреляем…

Вечером в батальон приехал с проверкой начальник штаба бригады. Осмотрев караулы, он в сопровождении пяти бэтээров уехал в Шелковскую.

Яблоневский после отъезда завалился в палатку к Екимову и Михайленко пьяным.

– Простите, нервы, – сказал он, поставив на небольшой столик бутылку водки. – Я не пойму, как вы узнали все это? И что, он правда гомосексуалист?

– Нет, – добродушно улыбнулся Екимов. – Так, интуиция. В Шелковской тоже видели хромого. И я подумал, что есть шанс, что переведенный оттуда боец как-то знает о нем. Тем более что был пойман при оставлении части. И началось все это как раз после его перевода сюда. А тот солдатик, которого вы поймали первым… По лицу видно было, что он чего-то или кого-то боится. Дальше дело ваше – допросите. Я думаю, боится он Магомедова. Насчет гомосексуалиста… Конечно, нет. Ну представьте, что продиктованная мной записка действительно бы попала к его родителям и в школу? Над ним бы в лучшем случае смеялись бы все. Но реальнее – его бы отец из-за позора убил. Я просто на испуг взял.

– Ловить этого хромого завтра поедете?

– Нет смысла. Скорее всего, понял, что раскололи его, и ушел. Конечно, группу из Ханкалы вызовем, ориентировки разошлем по всем подразделениям… Выловим. Но сейчас он «ляжет на дно» месяца на два.

12. Уши, ноги, хвост…

Рано утром заморосил дождь. Проходящая тыловая колонна на перекрестке подобрала двух контрразведчиков и двинулась в сторону Ханкалы, везя солдатам новые портянки и плакаты с изображением президента, которые обязали вешать в каждой части.

– Н-да, забавно получилось, – больше сам себе, чем Екимову, сказал Максим, вспоминая остановку в Червленой.

– Да это… Даже работой не назвать. Так, ерунда…

Солнце встало в зенит, и колонна, словно червь в нору, вползла за КПП объединенной группировки.

Теперь Максим видел Ханкалу не только со стороны вертолетной площадки и КПП. Он попал внутрь. Палаточный город был разбит, как показалось, на тысячи квадратов, каждый из которых принадлежал отдельному подразделению, управлению, отделу, штабам. Каждая сеть палаток была обнесена колючей проволокой, и у каждого входа стояли бойцы, несшие службу. То в одну сторону, то в другую пробегали майоры, подполковники, полковники, неся в руках бумаги или карты, словно какие-то посыльные. В целом атмосфера здесь царила очень странная. Как будто войны рядом не было, а все происходящее – зарница.

Они прошли с Екимовым по длинной дороге – промежутке между палатками. Максим увидел справа эмблему отряда спецназа «Витязь», а в глубине – 20-го отряда спецназначения. Справа был вход в штаб объединенной группировки.

– Двадцать четыре? – спросил числовой пароль у входа дежуривший боец.

– Пятнадцать, – ответил Екимов, и они прошли за ворота. – Сегодня числовой пароль «тридцать девять». То есть тебе называют цифру, а ты отвечаешь другой, но чтоб в сумме вышло…

– Товарищ подполковник, – ответил Максим, – я знаю, что такое числовой пароль.

– Не обижайся. Это я так, на всякий случай напомнил.

Они прошли мимо беседки с маскировочной сеткой, на фоне которой для ТВ всегда вещали большие военные начальники. Свернули направо и очутились у входа в большую штабную палатку.

– Заходите, чего топчетесь, – донесся зычный и какой-то сытный, как показалось Максиму, голос.

Екимов втолкнул вперед себя Михайленко и зашел сам.

– Здрам желам, – обыденно произнес он и пожал протянутую человеком в генеральских погонах руку.

– А ты и есть, значит, Михайленко? – Ниже среднего роста, пухленький, с маленькими и очень острыми глазами, генерал, заложив ногу на ногу и покачиваясь на стуле, перевел взгляд с Екимова на Максима и стал рассматривать лейтенанта. – Про ОРД[12]12
  Оперативно-розыскная деятельность.


[Закрыть] и ОРМ[13]13
  Оперативно-розыскные мероприятия.


[Закрыть] что-нибудь слышал?

Генерал был больше похож не на военного, а на полного веселого сельского врача, который с одинаковыми шутками и прибаутками мог как осматривать горло простывшего малыша, так и резать ногу, пораженную гангреной, а вечером непременно шел в баню, где на столе в предбаннике его ждал жареный гусь, вареники и галлон пива.

– Товарищ генерал, в институте курс оперативно-розыскной деятельности был. Немного знаю теорию.

– Екимов рассказал, чего от тебя ждут?

– В общих чертах, – вставил подполковник.

– Угу. Значится, нет.

Генерал встал с кресла и подошел близко к Михайленко. Обхватив пуговицу на его камуфляже, он стал ее крутить.

– Раньше чекиста готовили минимум пять лет, – как бы оправдываясь, проговорил генерал, – теперь вот кадровый голод. В Москве, в регионах – люди есть. Тут… Мало кто по доброй воле сюда едет. Особенно хорошие специалисты. Приходит телеграммка, скажем, в Омск: срочно командируйте двух лучших оперативников и одного следователя в район проведения КТО[14]14
  Контртеррористическая операция.


[Закрыть]. И что? Какой начальник отправит лучшего? Шлют часто тех, кого не жалко…

– Я не совсем понимаю, товарищ генерал, разве они прибывают не с частями? Я имею в виду «молчи-мол…», ну, особистов?

– Екимов, ты что ему наговорил?

– Еще ничего не успел, товарищ генерал.

– Слава богу. А то, если б ты стал еще ему объяснять, парень подумал бы, что в галактические рейнджеры пришел служить…

Максим удивленно посмотрел на генерала, потом на Екимова.

– Управление контрразведки при ВОГ – это особая структура, – принялся объяснять генерал. – Всю ее тебе пока рано знать. Пока иди устраиваться. Получай оружие и все, что положено. Да, Екимов, отведи его к кадровикам, пусть контракт подпишет…

Последнее было произнесено медленно.

– И еще, – остановил уже на выходе офицеров генерал, – я так понял, сегодня лейтенант становится старшим лейтенантом?

– Так точно, – произнес Михайленко.

– Разрешаю отметить и пригласить себя. Все понятно?

– Так точно, товарищ генерал, – выпалил Максим.

– Ты чего такой невеселый? – спросил Екимов, когда они вышли из палатки.

– Я ж, товарищ подполковник, ни рожна в этом всем не понимаю. Оперативные группы, следователи…

– Это твой плюс. Глаз не замылен. Вообще, в нашем отделе двадцать человек, и со всеми ты сможешь познакомиться еще нескоро. Ты же скоро поедешь на ротный опорный пункт возле Гудермеса.

– Зачем?

– Начну издалека. Понимаешь, война… Эта война имеет несколько фаз. Первая – фаза войсковых операций. Это когда боевики действовали большими группами, имели центр координации, фронт, штабы. Теперь они большими группами действуют все реже… То есть все это переходит во вторую фазу – фазу диверсионной войны. Они разделились на мелкие группы по пять-двадцать человек и занимаются подрывами, ликвидацией лояльных к режиму, провокациями. Но группы, так или иначе, имеют центр управления, единый, пусть и не все контролирующий, штаб. И его-то охраняет большое количество бандитов. Более того, они в состоянии набрать массу и ударить по отдельному пункту, цели. Я, к слову, этого жду. Раз в год, но такое будет происходить. Может, даже чаще. Им же надо показывать и миру, и населению, что они в силе и в любой момент могут вернуть власть. По всей науке следующая фаза, в случае нашего успеха, это когда штаба и единого управления не будет и мелкие группы будут уничтожены или сложат оружие, перейдут на сторону нового нашего правительства. В случае неуспеха все это может перерасти в новую войну и восстановление их власти…

– То есть нам надо просто найти и уничтожить их штаб?

– Не совсем все так просто. Центральный штаб разделен на десяток, а то и больше раскиданных по всей Чечне и постоянно перемещающихся с места на место групп. В какое-то время, с определенной периодичностью, они собираются вместе. Так что вычислить трудно. Но есть у них группа, подразделение – как будет угодно, – в которой имеется ретранслятор, мини-типография, редакция. Своеобразное информагентство, собирающее все новости из мелких бандгрупп, данные осведомителей о передвижении наших частей и многое другое. И если накрыть эту группу, считай, полдела сделано. А через нее уже будем выходить и на оставшихся… Вот, к слову, их газетенка. Насчет нее я узнал восемь дней назад. Сравнил с подпиской чеченских газет довоенных лет. Большие публикации, к примеру, статья «Кяферы-язычники и шариатский суд» очень похожа по стилю и оборотам речи со статьей восемьдесят третьего года «Антисоветские высказывания в западных СМИ» некого Магомеда али Бетиевича. Старик не любит федералов и вообще людей с оружием – что боевиков, что нас. Так что расположить его к себе – проблема не из легких.