Текст книги "Невинная"

Глава 7

А вот это дело совсем другое.

Близко от дома.

Настолько близко, что просто дома.

Минуло почти три месяца со времени Танжера и гибели Халида бен Талала. Погода стала чуть прохладнее, небо – чуть серее.

За это время Роби не убил никого. Столь долгий период бездействия для него был в диковинку, но он не сетовал. Прогуливался, читал книги, питался вне дома, даже пускался в путешествия, не требовавшие ничьей смерти. Иначе говоря, вел себя нормально.

Но потом появился флеш-накопитель, и Роби пришлось перестать быть нормальным и снова взяться за пистолет. Задание поступило два дня назад. Времени на подготовку в обрез, но миссия приоритетная, поведала флешка. А когда она говорила, Роби действовал.

Он сидел в кресле своей гостиной с чашкой кофе в руке. Было раннее утро, а Уилл провел на ногах уже несколько часов. По мере приближения следующей миссии становилось все труднее уснуть. С ним всегда так было – не столько из-за нервозности, сколько из желания как можно лучше подготовиться. Пока он бодрствовал, какая-то часть мозга неустанно наводила на план глянец, отыскивая погрешности и исправляя их. Во сне Роби этого делать не мог.

Во время вынужденного простоя он взялся за предыдущий план побольше общаться и даже принял приглашение на неофициальную вечеринку, устроенную одним из соседей в своей квартире на третьем этаже. Пришла всего дюжина человек, некоторые из которых тоже жили в этом доме. Сосед представил Роби нескольким из своих друзей. Однако его внимание вскоре сфокусировалось на одной молодой женщине.

Она сняла здесь квартиру совсем недавно и пускалась в путь к Белому дому на своем велике в четыре утра. Роби знал, где она работает, потому что был проинформирован и о ней. И знал, что она уезжает на работу так рано, поскольку частенько наблюдал за ней через глазок.

Она намного моложе Роби, очаровательна, интеллигентна, насколько он мог заметить. Несколько раз их взгляды встречались. Может статься, чуял Уилл, что друзей у нее не больше, чем у него. А заодно чуял, что если заговорит с ней, она не станет возражать. На ней была короткая черная юбка и белая блузка, волосы убраны назад в конский хвост. Держа в руке бокал, она то и дело поглядывала в сторону Роби, улыбалась, а потом снова отводила взгляд и продолжала беседу с другим персонажем, не знакомым Роби.

Несколько раз Уилл подумывал подойти к ней. И всё же удалился с вечеринки, так и не сделав этого. Уже уходя, оглянулся на нее. Она смеялась над чьей-то репликой и даже не посмотрела в его сторону. Пожалуй, оно и к лучшему, подумал он. Потому что на самом деле – какой смысл?

Встав, Роби поглядел за окно.

Уже осень. Листва в парке начала желтеть. По вечерам зябко. Летняя духота еще не в диковинку, но уже не такая докучная. Стоящая погода недурна для города, выстроенного на болоте – и остающегося болотом, по мнению многих; во всяком случае, в той части, где свили гнездышко профессиональные политики.

Роби провел рекогносцировку в усеченном варианте, насколько позволяло отведенное время. Прогоны с осложненной в подобной ситуации логистикой еще не закончены.

И все же ему это не нравится.

Но это не его ума дело.

Чтобы добраться до места, Роби не потребуется ни самолет, ни поезд. Но и мишень другая. И не в лучшем смысле.

Порой он убирал субъектов, представляющих глобальную угрозу, вроде Риверы или Талала. А порой просто решал проблему.

Можно навешивать какие угодно ярлыки, но смысл в конечном итоге один и тот же. Его работодатели решали, кто из живущих и дышащих заслужил роль мишени. А потом обращались к людям вроде Роби, чтобы положить конец жизни и дыханию.

В оправдание твердя, что это делает мир лучше.

Скажем, бросив мощнейшую армию планеты против безумца на Ближнем Востоке. Военная победа гарантирована изначально. А вот предсказать, что воспоследует за победой, было возможно не вполне. Вроде хаоса трансформации, вырваться из которого невозможно.

Угодить в западню, сотворенную собственными руками.

Агентство, на которое работал Роби, имело совершенно недвусмысленную политику в отношении оперативников, попавшихся во время задания. Признавать, что Роби хоть когда-то работал на Соединенные Штаты, никто не станет. Не будет предпринято ровным счетом никаких мер по его спасению. Полная противоположность мантре морпехов США: в мире Роби своих бросают. Всех без исключения.

Так что на каждом задании Уилл припасал план отхода, известный только ему – на случай, если операция пойдет косо-криво. Использовать персональный резервный план ему ни разу не пришлось, потому что ни одной миссии он не провалил. И всё же… Завтра будет очередной день, когда что-нибудь может пойти наперекосяк.

Одним из тех, кто научил этому Роби, был Шейн Коннорс, признавшийся, что однажды ему пришлось пустить в ход собственный резервный план – в Ливии, когда операция разлетелась вдребезги, хоть и не по его вине.

– Ты там один-единственный, кто на самом деле прикрывает тебе спину, Уилл, – сказал ему Коннорс. Этому совету Роби следовал все эти годы. И никогда его не забудет…

Роби окинул квартиру взглядом. Он прожил здесь четыре года, и она ему по большей части по душе. До ресторанов рукой подать. Район интересный, с множеством необычных магазинчиков, не входящих ни в какие гомогенные национальные сети. Роби частенько трапезничал вне дома. Ему нравилось сидеть за столом, наблюдая за прохожими. В каком-то смысле он исследователь человечества. Потому-то и жив до сих пор. Он умеет читать людей, зачастую понаблюдав за ними всего несколько секунд. И это отнюдь не прирожденный талант, а искусство, отточенное годами, как самое полезное из умений.

В подвале дома есть спортивный зал, куда Уилл ходил тренироваться, чтобы подтянуть мускулатуру, отточить моторные навыки, поприменять приемы, нуждающиеся в практике. И был единственным, кто вообще пользовался залом. Упражняться с оружием и прочими орудиями своего ремесла он ходил в другие места. К другим людям, с которыми работал.

И в сорок лет легче отнюдь не стало.

Роби подвигал шеей вперед-назад и был вознагражден удовлетворительным щелчком.

Услышал, как в коридоре открылась и закрылась дверь. Подошел к глазку и проследил, как женщина ведет свой велосипед по коридору. Та самая, с вечеринки, работающая в Белом доме. По пути на работу она надевает джинсы – наверное, переодевается в официальный прикид уже на месте. Она всегда утром покидает дом первой, если только Роби еще не отбыл по какой-то причине.

«А. Ламберт».

Это имя значится на почтовом ящике внизу. Он знал, что «А.» – это «Анна». Так говорят данные, предоставленные на нее.

На его собственном ящике написано просто «Роби». Никаких инициалов. Он даже не представлял, вызывает ли это у людей недоумение или нет. Впрочем, скорее нет.

Ей под тридцать, высокая, длинные светло-русые волосы, худенькая. Когда она только-только въехала, Роби однажды видел ее в шортах. Ноги немного иксиком, но черты лица изящные, с родинкой под правой бровью. Он слышал, как она спорит в коридоре с коллегой-квартиросъемщиком, недовольным нынешней администрацией. Ее резкие, информированные ответы произвели на Роби впечатление.

Он начал мысленно называть ее «А».

Она вместе с велосипедом скрылась в лифте, и Роби, отойдя от двери, переместился к другому окну с видом на улицу. Минуту спустя, покинув здание, «А» забралась на велосипед и укатила. Роби провожал ее взглядом, пока она не свернула за угол, и световозвращающие полоски на ее рюкзачке и шлеме скрылись из виду.

Следующая остановка: Пенсильвания-авеню, 1600.

Четыре тридцать утра.

Повернувшись к окну спиной, Уилл окинул взором свое жизненное пространство.

В квартире ровным счетом ничего такого, что поведало бы тем, кто затеет здесь обыск, чем он занимается. У него есть официальная должность, которую полностью поддержат, буде кто-либо пустится в расспросы. И все равно эта квартира совершенно непримечательна и почти не несет отпечатка его личности. Ему это больше по вкусу, чем пользоваться услугами других, изобретающих для него прошлое, расставляющих по квартире фотографии людей, вовсе ему не знакомых, и выдающих их за родственников или друзей. «Персонификация» жилища теннисными ракетками, лыжами, кляссерами с коллекциями марок или музыкальными инструментами – стандартная процедура. Роби отвергал все подобные предложения. Только кровать, несколько стульев, немного книг, которые он читал на самом деле, лампы, столы, закуток для еды, закуток с душем и туалетом.

Ухватившись за перекладину над дверным проемом спальни, Уилл быстренько подтянулся двадцать раз. Хорошо чувствовать мышцы в движении, легко поднимающие его вес к перекладине. На дистанции он дал бы фору большинству двадцатилетних с чем-то. Его сила и моторные навыки по-прежнему превосходны. И все же ему же сорок, и он явно уже не тот, что прежде. Остается лишь уповать, что неизбежная деградация рефлексов и физической формы скомпенсируется накопленным полевым опытом.

Роби лег на кровать, но накрываться не стал. Он поддерживает в квартире прохладу. Нужно поспать.

Ночка грядет хлопотливая.

И другая.

Глава 8

Роби находился в подвальном спортзале своего дома. Было почти девять вечера, но для жильцов зал открыт двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Нужен лишь ключ-карта. В одном отношении тренировки Роби никогда не менялись: он никогда не проделывал один и тот же комплекс дважды подряд. Уилл был нацелен не на силу, выносливость, равновесие или ловкость. Он был нацелен на все эти качества разом. Каждое его упражнение требовало не меньше двух, а порой и всех этих элементов.

Он повисел на перекладине вверх ногами. Проделал сгибания на пресс, а затем принялся прорабатывать косые мышцы, держа медбол. Армия США разработала функциональный режим фитнеса, имитирующий действия солдат на поле боя, задействующий мышцы и навыки, необходимые в схватке.

Придерживаясь той же концепции, Роби работал над теми вещами, которые необходимы, чтобы выжить там. Выпады, броски, взрывная мощь от пяток до макушки. Всё задействовано с полнейшей слаженностью. Верхняя и нижняя части корпуса одновременно, пока он дожимал корсетные мышцы до отказа. Рельеф у него безупречный, но рубашку Роби никогда не снимал. Он ни за что не стал бы демонстрировать кубики пресса, если только это не потребуется для миссии.

Уилл добрых полчаса занимался йогой, пока весь не взмок от пота. И держал крест на кольцах, когда дверь вдруг открылась.

На него уставилась А. Ламберт.

Не улыбнулась и даже не подала виду, что узнала его. Просто закрыла дверь за собой, прошла в угол и села на мат, скрестив ноги. Роби продержал крест еще тридцать секунд – не ради того, чтобы произвести впечатление, ведь она на него даже не глядела. А чтобы заставить тело выйти за пределы того, к чему оно привыкло. Иначе он просто теряет время попусту.

Закончив, Уилл легко спрыгнул на пол. Подхватил полотенце и утер лицо.

– По-моему, вы единственный, кто пользуется этим залом.

Опустив полотенце, он обнаружил, что теперь она смотрит прямо на него.

На ней были джинсы и белая футболка. И то, и другое обтягивающее. Спрятать оружие негде. Роби всегда первым делом проверял именно это, будь перед ним мужчина или женщина, подросток или старик.

– Вы же здесь, – заметил он.

– Не тренироваться.

– Тогда зачем же?

– Жаркий день в конторе. Просто поостыть.

Уилл оглядел небольшой, скверно освещенный зальчик, пропахший застарелым потом и плесенью.

– Наверняка, чтобы остыть, есть местечки и поуютнее.

– Я не ожидала встретить здесь хоть кого-то.

– Разве что кроме меня. Судя по вашим словам, вы знали, что я пользуюсь залом.

– Я сказала так только потому, что увидела вас тут нынче вечером, – пояснила она. – Прежде я вас тут не видела, да и никого другого, если уж на то пошло.

Ответ он знал, но все равно спросил:

– Значит, жаркий день в конторе. И где же вы трудитесь?

– В Белом доме.

– Впечатляет.

– В иные дни это не кажется таким уж впечатляющим. А вы?

– Инвестиции.

– Работаете на одну из больших компаний?

– Нет, я сам по себе. С самого начала. – Роби накинул полотенце на плечи. – Что ж, пожалуй, оставлю вас здесь прохлаждаться.

Однако на самом деле он еще не хотел уходить. Наверное, она это почувствовала.

– Я Энни, – встав, сказала она. – Энни Ламберт.

– Здравствуйте, Энни Ламберт.

Они обменялись рукопожатием. Пальцы у нее были длинные, гибкие и удивительно сильные.

– А у вас имя есть? – поинтересовалась она.

– Роби.

– Это имя или фамилия?

– Фамилия. На почтовом ящике написано.

– А по имени?

– Уилл.

– Это оказалось потруднее, чем должно бы, – она обезоруживающе улыбнулась. Роби поймал себя на том, что расплылся в ответ.

– Я не самый свойский парень из тех, что вам встречались.

– Но я же видела вас на вечеринке на третьем этаже позавчера вечером.

– Это мне малость не свойственно. Я впервые пропустил бокальчик мохито за долгое время… Может, мы могли бы изредка сходить куда-нибудь выпить. – Роби и сам не знал, с чего вдруг это сорвалось с его губ.

– Ладно, – небрежно отозвалась Энни. – Годится.

– Доброй ночи, – сказал Уилл. – Хорошо вам прохладиться.

Закрыв за собой дверь, он на лифте поднялся на свой этаж.

И сразу же позвонил. Вообще-то ему не хотелось этого делать, но обо всех контактах надо немедленно докладывать. Роби не думал, что есть основания беспокоиться из-за Энни Ламберт, но правила вполне недвусмысленны. Ее изучат более тщательно. Если что-нибудь всплывет, Роби уведомят и предпримут надлежащие действия.

Сидя в кухне, Уилл ломал голову, следовало ли звонить вообще. Ему больше не суждено воспринимать что бы то ни было по-человечески. Тот, кто проявляет к нему дружелюбие, – потенциальная угроза. Об этом надо доложить.

О «прохлаждающейся» женщине, поздоровавшейся с ним, надо доложить.

«Я живу в мире, даже отдаленно больше не напоминающем нормальный. Если он вообще когда-нибудь таким был. Но я-то не всегда буду таким. И у агентства нет никаких правил, запрещающих выпить в компании с кем-нибудь». Так что, может, он и будет. Изредка.

Покинув дом, Уилл пересек улицу. Из тамошней многоэтажки открывается прекрасный вид на его дом, в том-то и дело. На четвертом этаже была пустая квартира. У Роби имелся ключ от нее. Войдя в квартиру, он направился прямиком в самую заднюю комнату. Там был установлен прибор наблюдения, считающийся одним из лучших в мире. Включив его, Уилл направил его жерло на свой дом. Нажимал на кнопки и вертел лимбы, делая регулировки, пока не навел резкость на определенную часть здания.

Его этаж, четвертая дверь по коридору. Свет горит, жалюзи подняты на три четверти. Роби ждал. Десять минут. Двадцать. Ничего не менялось.

Открылась и закрылась входная дверь Энни Ламберт. Она направилась по коридору. Роби поворачивал прибор размеренными движениями, отслеживая ее путь. Остановившись в кухне, она открыла холодильник и вынула «Диет-колу» – прибор позволял без труда прочесть этикетку, – затем захлопнула холодильник толчком бедра. Наполнила стакан до половины газировкой, а вторую половину долила ромом, выудив бутылку из шкафчика над плитой.

Пошла по коридору. На подходе к спальне расстегнула молнию джинсов, стащила их и швырнул в корзину с грязным бельем. Поставив напиток на пол, стянула майку через голову. Ее нижнее белье оказалось розовым, причем вовсе не стрингами, покрывая всю попку целиком.

Роби этого не видел. Он отвернул свой прибор наблюдения, как только она начала расстегивать брюки. Прибор стоит пятьдесят кусков, и негоже пользоваться им для жалкого вуайеризма.

Вернувшись в свой дом, Уилл поднялся на лифте на верхний этаж.

Запертая дверь вела на крышу. Нехитрый замок был не помехой. Роби перемахнул короткий лестничный пролет, ведущий на кровлю здания. Подошел к самому краю и поглядел на город.

Ему ответил взглядом Вашингтон, округ Колумбия.

Ночью это очаровательный город. Монументы, подсвеченные луной на фоне темных небес, выглядят особенно величественно. По мнению Роби, округ Колумбия – единственный город в Соединенных Штатах, воистину конкурирующий с великими городами Европы, если речь заходит об официальном декоре.

Но заодно это еще и город секретов.

Роби и люди вроде него – один из этих секретов.

Сев спиной к стене, Уилл поглядел вверх.

А. Ламберт официально стала Энни Ламберт. Знать это из информационной справки – совсем не то же самое, что услышать собственными ушами.

А он доложил на нее всего-навсего за то, что она, наверное, просто была дружелюбной.

Жаркий день в конторе. Просто нужно место поостыть.

Это Роби знает на собственной шкуре. На его долю тоже перепадали жаркие дни в конторе. И ему не помешало бы местечко, чтобы поостыть.

Но не складывалось.

Приняв душ, он переоделся в свежее. Потом вооружился. Пора на работу.

Глава 9

Очередная приемная семья, где ей быть вовсе не хочется. Сколько уже? Пять? Шесть? Десять? Да какая разница!

Она прислушалась к крикам, доносящимся с нижнего этажа дуплекса[3]3
  Дуплекс – отдельно стоящий дом, поделенный на две секции, объединенные одной крышей и боковыми стенами; у каждой из секций свой вход. Рассчитан на две семьи.


[Закрыть], который называла домом последние три недели. Мужчина и женщина, орущие друг на друга, – ее приемные родители. Это даже не смешно, подумала она. Это уголовка. Они уголовники. Держат в доме целую стаю приемных детей, выращивая из них карманников и торговцев наркотой.

Она отказывалась шарить по карманам и толкать наркоту. Так что сегодня ее последний вечер здесь. Она уже набила рюкзачок своими жалкими пожитками. В одной комнате с ней живут еще двое приемных детей – оба моложе, и ей претит оставлять их здесь.

– Я позабочусь, чтобы вам помогли, ребятки, – сев на кровать, сказала она. – Сообщу в соцслужбу, что тут творится. Лады? Они придут и заберут вас отсюда.

– А ты не можешь взять нас с собой, Джули? – со слезой в голосе спросила девочка.

– Хотелось бы, да не могу. Но я вытащу вас отсюда, обещаю.

– Тебе не поверят, – возразил мальчик.

– А вот и поверят. У меня есть улики.

Обняв каждого, она открыла окно, выбралась наружу, сползла по водосточной трубе на плоскую кровлю пристроенного навеса для автомобиля, добралась до опорной стойки, спустилась на землю и побежала во тьму.

В голове билась только одна мысль.

«Я возвращаюсь домой».

Родной дом – дуплекс даже меньше того, который она только что покинула. Проехала на подземке, потом на автобусе, а потом пошла пешком. По пути достала конверт, поднялась по ступеням большого кирпичного государственного здания и сунула конверт в щель для почты в двери. Письмо было адресовано женщине, занимавшейся передачей под опеку ее и двоих детишек, оставшихся в дуплексе. Она милая дама, желает лучшего, но совершенно погрязла в никому не нужных детях. В конверте была карточка памяти с фотографиями, на которых эта парочка жестоко обращалась со своими приемными детьми, занималась явно противозаконной деятельностью и сидела в полной отключке на диване с трубками для крэка и горстями пилюль на полном обозрении. Уж если и это не поможет, подумала Джули, тогда пиши пропало.

До дома она добралась час спустя. Через парадную дверь заходить не стала, а поступила, как всегда, когда возвращалась домой настолько поздно. Воспользовалась ключом, который держала в туфле, чтобы пробраться в дом через заднюю дверь. Попыталась включить свет, но ничего не произошло. Это ее ничуть не удивило. Значит, электричество просто отключили, потому что счет за коммунальные услуги не оплатили. Она ощупью двинулась вдоль стен, при свете луны сквозь окна ориентируясь достаточно хорошо, чтобы добраться до своей спальни на втором этаже.

Ее комната ничуть не изменилась. Сыро, но это ее сырость. Гитара, повсюду горы нотных листов, одежды и журналов. Матрас на полу, служивший ей кроватью, но почти заваленный остальным барахлом. Джули рассудила, что родители не стали прибираться у нее в комнате, потому что знали, что она вернется.

У них проблемы. Уйма проблем.

Большинство сочли бы их жалкими, обкуренными неудачниками.

Но они – ее родители. Они любят ее.

А она любит их.

Она хотела заботиться о них.

В возрасте четырнадцати лет Джули зачастую была и мамой, и папой, а родители зачастую были детьми. Она несла за них ответственность, а не наоборот. Но это не беда.

Она знала, что сейчас они наверняка спят. Хочется надеяться, не в отключке.

На самом деле на горизонте наметилось прояснение. Отец трудится на погрузочной площадке и зарабатывает уже целых два месяца. Мать работает официанткой в закусочной, где двухдолларовые чаевые – исключение, а не норма. Это правда, что мама и папа – выздоравливающие наркоманы, но они каждый день встают и идут на работу. Просто проблемы с наркотиками и отсидки в тюрьмах заставляют город порой считать их непригодными для опеки над ней.

Отсюда и изгнание в систему патронажного воспитания.

Но не для нее. Больше нет. Теперь она дома.

Джули пощупала листок бумаги в кармане куртки – письмо от мамы, пришедшее в ее школу и оставленное в канцелярии. Ее родители планировали переехать отсюда и начать с чистого листа. И, конечно, хотели, чтобы их единственное дитя отправилось с ними. Джули уже давно не была так взволнованна.

Прошла через коридор до их спальни, чтобы наведаться к ним, но там было пусто. Их кровать, как и ее, была просто матрасом на полу. Но в комнате порядок. Мать прибирается здесь. Одежда убрана, хоть и в корзины. У них нет ни шкафов, ни комодов. Сев на кровать, Джули сняла висевшее на стене фото всех их втроем. В темноте разглядеть было трудновато, но она в точности знала, кто там изображен.

Ее мать высокая и худая, отец пониже и еще более тощий. Вид у них нездоровый, да и откуда взяться здоровью? Годы злоупотребления наркотиками оставили неустранимые шрамы, хронические проблемы, значительно укоротив жизни. И всё же они всегда были к ней добры. Никогда не обижали. Заботились о ней, когда могли. Кормили ее, держали в тепле и безопасности – опять же, когда могли. Никогда не приносили проблемы с собой в дом. Все злоупотребления совершали вдали отсюда. Джули ценила это. И всякий раз, когда ее отдавали в приемную семью, они трудились не покладая рук, чтобы вернуть ее.

Повесив фото обратно на стену, она достала мамино письмо, присланное на адрес школы, и перечитала его. Инструкции вполне внятные. Джули была в восторге. Это может положить начало чему-то замечательному. Только они втроем и новая жизнь вдали отсюда. Единственное, что тревожило ее, – это план на случай непредвиденных обстоятельств, если они почему-то не смогут законтачить с дочерью. К письму прилагались наличные. Деньги предназначались для плана действий в чрезвычайных обстоятельствах. Что ж, встретиться с ней родителям ничего не мешает. Она предположила, что родители уезжают утром.

Направилась было к двери, чтобы вернуться в свою комнату и собрать вещи, которые не брала с собой в приемную семью.

И вдруг замерла.

Послышался шум, что не очень-то ее удивило, потому что родители порой задерживались далеко за полночь. Должно быть, пришли домой.

Но следующий услышанный звук заставил ее забыть обо всем.

Это был мужской голос. Но не отцовский.

На повышенных тонах. Злобный. Он спрашивал отца, что ему известно. Сколько ему сказали.

Услышала нытье отца, словно ему сделали больно.

Потом Джули услышала надрывный голос матери, умолявшей оставить их в покое.

Джули осторожно двинулась вниз по лестнице, дрожа всем телом.

Мобильника у нее нет, а то она вызвала бы полицию. Стационарного телефона в доме нет – родителям он был не по карману.

Услышав выстрел, на миг оцепенела, а потом бросилась вниз по лестнице бегом. Добравшись до низа, увидела отца, привалившегося к стене в темноте. Чужак целил в него из пистолета. На груди отца быстро расползалось темное пятно. Лицо его мертвенно побледнело. Он повалился на пол, опрокинув дергающимися руками лампу.

Обернувшись, вооруженный чужак увидел Джули и направил пистолет на нее.

– Нет! – взвизгнула ее мать. – Она ничего не знает!

И хотя весила едва ли сотню фунтов, ударила того под коленки, и он рухнул на пол. Пистолет отлетел далеко в сторону.

– Беги, солнышко, беги! – крикнула мать.

– Мам! – отозвалась Джули. – Мам, что…

– Беги! – снова взвизгнула мать. – Живо!

Повернувшись, Джули бросилась обратно вверх по лестнице – в тот самый миг, когда чужак с разворота нанес сокрушительный удар по макушке ее матери.

Добежав до своей комнаты, она схватила рюкзачок, бросилась к окну и ухватилась за металлическую шпалеру, прилаженную кем-то давным-давно для выращивания плюща. Полезла вниз настолько быстро, что сорвалась, и последние шесть футов пролетела. Поднялась, забросила рюкзак за плечи и побежала.

Несколько секунд спустя в доме раздался второй выстрел.

Когда убийца выбежал на улицу, девчонки уже и след простыл.

Но он остановился, прислушиваясь. Расслышал звук шагов. И решительно устремился на запад.