Текст книги "Либертарианство. История, принципы, политика"

Золотой век Германии подарил миру великих писателей-либералов Гёте и Шиллера и философов и ученых Иммануила Канта и Вильгельма фон Гумбольдта, внесших важный вклад в либеральную философию. Кант подчеркивал автономию личности и попытался обосновать права и свободы личности на основе требований самого разума. Он потребовал «юридической конституции, которая гарантировала бы каждому его свободу в рамках закона, чтобы каждый был свободен искать свое счастье любым путем, который он считает наилучшим, до тех пор пока не нарушает законных свобод и прав своих сограждан». Гумбольдт в классическом труде «О пределах государственной деятельности», оказавшем сильное влияние на очерк Милля «О свободе», доказывал, что полное развитие человеческих сил требует не только свободы, но и «разнообразия ситуаций», под которым он понимал широкое разнообразие обстоятельств и условий жизни – говоря современным языком, «различные образы жизни», которые люди могли бы постоянно пробовать и выбирать. В начале столетия самым известным либералом на континенте был француз Бенжамен Констан. Один современник сказал о нем: «Он любил свободу так, как иные любят власть». Подобно Гумбольдту, Констан представлял свободу как систему, в которой люди могут наилучшим образом раскрывать и развивать свою личность и интересы. В одном из своих эссе он противопоставил значение свободы в античных республиках – равное участие в общественной жизни – современной свободе – свободе человека говорить, писать, владеть собственностью, торговать и следовать своим частным интересам. Соратником Констана была писательница мадам де Сталь, возможно более всего известная выражением «Свобода стара, нов деспотизм», относящимся к попыткам сторонников королевского абсолютизма отобрать давшиеся дорогой ценой свободы Средних веков, закрепленные в хартиях.

Другой французский либерал Фредерик Бастиа выступал в парламенте как страстный поборник свободной торговли; он написал множество остроумных и язвительных статей, критикующих государство и всю его деятельность. В своем последнем очерке «Что видно и чего не видно» Бастиа объяснил очень важную вещь: все, что делает государство – строит мосты, субсидирует искусство, платит пенсии, – вызывает простые и видимые следствия. Деньги циркулируют, рабочие места создаются, и людям кажется, что государство порождает экономический рост. Задача экономиста – осознать то, что невозможно увидеть: непостроенные дома, некупленную одежду, несозданные рабочие места, – потому что посредством налогов деньги забираются у тех, кто потратил бы их сам. В эссе «Закон» Бастиа подверг критике идею «узаконенного грабежа», при котором люди используют государство для присвоения того, что произвели другие. А в «Прошении фабрикантов свечей против конкуренции Солнца», выступив от имени производителей свечей, просящих парламент перекрыть солнечный свет, что заставило бы людей пользоваться свечами и днем, он высмеял французских предпринимателей, желавших оградить себя от конкуренции. Это была опережающая сатира на «антидемпинговое» законодательство.

В США во главе движения аболиционистов стояли, естественно, либертарианцы. Ведущие аболиционисты называли рабство «кражей людей», поскольку оно отрицало собственность человека на свое тело и похищало саму личность человека. Их аргументы были аналогичны аргументам левеллеров и Джона Локка. Уильям Ллойд Гаррисон писал, что его цель не просто отмена рабства, а «освобождение всего человечества от господства человека над человеком, от рабства личности, от правительства грубой силы». Другой аболиционист Лисандер Спунер на основе доводов против рабства, базирующихся на естественных правах, пришел к выводу, что никакой договор, включая Конституцию, который человек не подписывал лично, не может служить основанием для отказа ему в естественных правах. Подобно ему, Фредерик Дуглас также сформулировал свои аргументы за отмену рабства на основе идей классического либерализма – самопринадлежности и естественных прав.

Упадок либерализма

К концу XIX в. классический либерализм начал уступать позиции новым формам коллективизма и государственной власти.

Как это могло случиться, если либерализму удалось добиться таких успехов: избавить огромные массы людей от тяжелого ига этатизма и высвободить силы, приведшие к беспрецедентному повышению уровня жизни? Этот вопрос мучает либералов и либертарианцев на протяжении всего XX в.

Одна из проблем заключалась в том, что либералы обленились; они забыли предостережение Джефферсона, что «цена свободы – постоянная бдительность», и посчитали, что очевидная социальная гармония и изобилие, принесенные либерализмом, отобьют всякое желание возродить старый порядок. Некоторые либеральные интеллектуалы высказывали мнение, что либерализм был завершенной системой, в развитие которой ничего интересного сделать уже нельзя. Появившийся социализм, особенно в его марксистском варианте, теорию которого еще только предстояло разработать, привлек молодых интеллектуалов.

Возможно также, что люди забыли, каких трудов стоило создание общества изобилия. Американцы и британцы, родившиеся во второй половине XIX в., вступали в мир быстро увеличивавшегося богатства, развивающихся технологий и растущего уровня жизни; им не было известно, что мир не всегда был таким. А те, кто понимал, что мир был иным, могли предположить, что стародавняя проблема бедности уже решена и больше нет необходимости сохранять социальные институты, обеспечившие ее решение.

По тем же причинам вопросы производства и распределения стали обсуждаться в отрыве друг от друга. В мире изобилия люди стали воспринимать производство как должное и принялись обсуждать «проблему распределения». Великий философ Фридрих Хайек сказал мне в одном интервью: «Лично я убежден, что причиной, которая привела интеллектуалов, особенно в англоговорящем мире, к социализму, был человек, имевший репутацию великого героя классического либерализма, – Джон Стюарт Милль. В своем знаменитом учебнике «Основы политической экономии», увидевшем свет в 1848 г. и в течение нескольких десятилетий являвшемся основным руководством по этому предмету, переходя от теории производства к теории распределения, он заявляет следующее: „Как только вещи появляются, люди, порознь или коллективно, могут поступать с ними, как им заблагорассудится“. Будь это так, я бы признал, что очевидный моральный долг – следить, чтобы они были справедливо распределены. Однако это неверно, поскольку, если бы мы действительно делали с произведенными товарами все, что нам заблагорассудится, люди никогда не стали бы производить их снова».

Кроме того, впервые в истории люди поставили под вопрос терпимое отношение к бедности. До Промышленной революции бедны были все; не было предмета для изучения. Только когда большинство людей стали богатыми – по историческим стандартам, – люди начали задаваться вопросом, почему до сих пор существуют бедные. Так, Чарльз Диккенс сокрушался по поводу уже исчезавшего детского труда, благодаря которому многие дети смогли выжить, тогда как в прежние времена они были бы обречены на смерть, что, собственно, и происходило с большинством из них с незапамятных времен; а Карл Маркс предложил образ мира всеобщей свободы и изобилия. Между тем успехи науки и производства привели к появлению идеи о том, что инженеры и руководители корпораций могут управлять обществом точно так же, как они планируют деятельность крупной корпорации.

Утилитаристский акцент Бентама и Милля на «наибольшее счастье наивозможно большего числа членов общества» побудил некоторых ученых поставить под вопрос необходимость ограниченного правительства и защиты прав личности. Если главное – обеспечение процветания и счастья, зачем идти окольным путем защиты прав? Почему бы просто не нацелиться непосредственно на экономический рост и процветание для всех? Люди забыли концепцию стихийного порядка, изъяли из рассмотрения проблему производства и принялись разрабатывать схемы управления экономикой в направлении, заданном политически.

Конечно, мы не должны сбрасывать со счетов старую как мир человеческую страсть к власти над людьми. Кто-то забыл об источниках экономического прогресса, кто-то оплакивал распад семьи и общества, к чему привели свобода и изобилие, а кто-то искренне верил, что марксизм мог сделать богатыми и свободными всех, без необходимости работать в беспросветном фабричном аду. Однако было немало таких, кто использовал эти идеи как средство для захвата власти. Поскольку божественное право монархов больше не убеждало людей расставаться со свободой и собственностью, искатели власти взяли на вооружение национализм, эгалитаризм, расовые предрассудки, классовую борьбу и неопределенные обещания, что государство разрешит все проблемы.

К концу столетия оставшиеся либералы потеряли надежду на будущее. Журнал «Nation» в редакционной статье писал, что «материальный комфорт ослепил нынешнее поколение, заставив забыть о том, откуда он появился», и выражал беспокойство, что, «дабы от [этатизма] вновь отказались, должны произойти катастрофические международные войны». Герберт Спенсер опубликовал работу «Грядущее рабство» и перед смертью в 1903 г. скорбел о том, что мир возвращается к войне и варварству.

И действительно, как того опасались либералы, век европейского мира, начавшийся в 1815 г., оборвался в 1914 г. с началом Первой мировой войны. В значительной мере война была следствием того, что на смену либерализму пришли этатизм и национализм, но сама война для либерализма сыграла роль контрольного выстрела. В США и Европе в ответ на войну правительства расширили сферу деятельности и полномочия. Непомерное налогообложение, воинская повинность, цензура, национализация и централизованное планирование – не говоря уже о 10 млн павших во Фландрии, в Вердене и на других полях сражений – ясно говорили, что вслед за эпохой либерализма, которая только недавно сменила старый порядок, пришла эпоха мегагосударства.

Подъем современного либертарианского движения

На протяжении Прогрессивной эры, Первой мировой войны, Нового курса и Второй мировой войны американские интеллектуалы пылко верили в большое правительство. Герберт Кроули, первый редактор журнала «New Republic», писал в книге «Обетование американской жизни», что оно будет исполнено «не посредством… экономической свободы, а с помощью определенной степени дисциплины; не благодаря широкому удовлетворению желаний отдельных людей, а путем высокой степени их подчинения и самоотречения». Даже устрашающий коллективизм, поднимавший голову в Европе, не вызывал отвращения у многих прогрессистских журналистов и интеллектуалов в Америке. Энн О’Хеар Маккормик писала в газете «New York Times» в первые месяцы Нового курса Франклина Рузвельта: «Атмосфера [в Вашингтоне] странным образом напоминает Рим в первые недели после марша «чернорубашечников», Москву в начале реализации пятилетнего плана…

Нечто гораздо более реальное, чем молчаливое согласие, наделяет президента полномочиями диктатора. Эти полномочия – бесплатный дар, что-то вроде единогласной доверенности… Америка сегодня буквально требует приказов… Нынешний обитатель Белого дома не только обладает полномочиями, превосходящими полномочия любого из его предшественников, – он возглавляет правительство, которое располагает бо́льшим контролем над частной деятельностью, чем любое другое когда-либо существовавшее в Соединенных Штатах… [Администрация Рузвельта] желает создать федерацию промышленности, труда и правительства по модели корпоративного государства, существующего в Италии».

Хотя небольшое число либералов, среди которых особенно выделялся журналист Г. Л. Менкен, открыто протестовали, интеллектуалы и народ молчаливо согласились на переход к большому правительству. Кажущийся успех правительства в преодолении Великой депрессии и победа во Второй мировой войне породили веру, что правительство способно решить любые проблемы. Но уже спустя 25 лет после окончания войны общественные настроения начали поворачиваться против мегагосударства.

Экономисты австрийской школы

Между тем даже в самое трудное для либертарианства время продолжали появляться замечательные мыслители, которые развивали либеральные идеи. Одним из них был Людвиг фон Мизес, австрийский экономист, бежавший от нацистов вначале в Швейцарию в 1934 г., а затем в 1940 г. в США. В своей поразительной книге «Социализм» Мизес показал, что социализм не может работать, поскольку без частной собственности и системы цен невозможно определить, что и как следует производить. Его ученик Фридрих Хайек говорил о влиянии, которое «Социализм» оказал на некоторых подающих наибольшие надежды молодых интеллектуалов того времени: ««Социализм», впервые появившись в 1922 г., произвел сильное впечатление. Эта книга постепенно изменила существо взглядов многих молодых идеалистов, которые вернулись к своим университетским занятиям после Первой мировой войны. Я знаю это, потому что был одним из них… Социализм обещал желаемое – более рациональный, более справедливый мир. А потом появилась эта книга. Она нас обескуражила. Эта книга объяснила нам, что мы не там искали лучшее будущее».

Еще одним молодым интеллектуалом, вера в социализм которого была разбита Мизесом, был Вильгельм Рёпке, ставший главным советником Людвига Эрхарда, министра экономики Германии после Второй мировой войны и главного архитектора «немецкого экономического чуда» 1950–1960-х годов. Другим потребовалось больше времени, чтобы во всем разобраться. Американский экономист и автор многих бестселлеров Роберт Хейлбронер писал, что в 1930-х годах, когда он изучал экономическую теорию, довод Мизеса о невозможности планирования «не казался достаточно убедительной причиной, чтобы отвергнуть социализм». Пятьдесят лет спустя Хейлбронер признал в журнале «New Yorker»: «Оказалось, что Мизес был прав». Лучше поздно, чем никогда.

Главное произведение Мизеса – всеобъемлющий трактат по экономической теории «Человеческая деятельность». Эта книга представляет собой полное изложение экономической теории, которую Мизес считал наукой о всей целенаправленной деятельности человека. Мизес был бескомпромиссным сторонником свободного рынка; он убедительно показал, что всякое вмешательство правительства в функционирование рынка приводит к уменьшению богатства и снижению общего уровня жизни.

Ученик Мизеса Хайек стал не только блестящим экономистом – в 1974 г. он получил Нобелевскую премию, – но, возможно, величайшим социальным мыслителем столетия. В книгах «The Sensory Order», «Контрреволюция науки», «Конституция свободы» и «Право, законодательство и свобода» он исследует самые разнообразные темы, начиная с психологии и неправильного применения методов физики в социальных науках и заканчивая правом и политологией. В своем наиболее известном произведении «Дорога к рабству», увидевшем свет в 1944 г., Хайек предупреждал страны, которые в то время были вовлечены в войну с тоталитаризмом, что плановая экономика ведет не к равенству, а к новой сословно-классовой системе, не к процветанию, а к бедности, не к свободе, а к рабству.

Книга подверглась яростным нападкам со стороны социалистов и склонных к левизне интеллектуалов Англии и США, однако продавалась она очень хорошо (возможно, это одна из причин, почему авторы академических трудов ее так невзлюбили), вдохновив новое поколение молодых людей на изучение либертарианских идей. В своей последней книге «Пагубная самонадеянность», опубликованной в 1988 г., Хайек, которому тогда было почти девяносто, вернулся к проблеме, стоявшей в центре его научных интересов: стихийному порядку – «результату человеческой деятельности, но не замысла». Пагубная самонадеянность интеллектуалов, говорит он, заключается в допущении, что умные люди могут спроектировать экономику или общество лучше, чем с виду хаотичные взаимодействия миллионов людей. Эти умники не в состоянии осознать глубины своего невежества и того, каким образом рынок использует все локализованное знание, которым обладает каждый из нас.

Последние классические либералы

Небольшая группа писателей и политических мыслителей не позволяла забыть либертарианские идеи. Г. Л. Менкен больше известен как журналист и литературный критик, но ему также принадлежат глубокие размышления о политике; он говорил, что его идеалом является «правительство, балансирующее на грани того, чтобы вообще не быть правительством». Альберт Джей Нок (автор книги «Наш враг государство»), Гарет Гарретт, Джон Флинн, Феликс Морли и Фрэнк Ходоров были обеспокоены будущим ограниченного, конституционного правительства перед лицом Нового курса и политикой постоянной подготовки к войне, проводившейся США в XX в. Генри Хэзлит, журналист, писавший на экономические темы, служил связующим звеном между этими школами. Он работал в «Nation» и «New York Times», вел колонку в «Newsweek», написал восторженную рецензию на «Человеческую деятельность» Мизеса и популярно изложил принципы экономики свободного рынка в небольшой книге «Экономика за один урок»[16]16
  Русск. пер.: Харзлитт Г. Экономика за один урок (М.: ООО «Издательский дом «Вильямс», 2007).


[Закрыть], написанной на основе логики Бастиа о том, «что видно и чего не видно». Менкен сказал о нем: «Это один из немногих экономистов в истории человечества, умевших хорошо писать».

В мрачном 1943 г., в разгар Второй мировой войны и Холокоста, когда самое могущественное правительство за всю историю США вступило в союз с одной тоталитарной силой, чтобы победить другую, три замечательные женщины опубликовали книги, которые, можно сказать, вызвали к жизни современное либертарианское движение. Роуз Уайлдер Лейн, дочь Лоры Инголлз Уайлдер, автора книги «Домик в прерии» и других историй о грубом американском индивидуализме, опубликовала страстный исторический очерк «Открытие свободы». Романистка и литературный критик Изабел Патерсон опубликовала книгу «Бог из машины», в которой защищала индивидуализм как источник прогресса в мире. А Айн Рэнд опубликовала роман «Источник».

Айн Рэнд

«Источник» – обширный роман об архитектуре и цельности. Индивидуалистский лейтмотив этой книги не соответствовал духу времени, и критики подвергли ее свирепым нападкам. Однако роман нашел своих читателей, которым, собственно, и предназначался. Поначалу продажи шли медленно, затем начали быстро расти. Два полных года книга продержалась в списке бестселлеров газеты «New York Times». В 1940-х годах ее открыли для себя сотни тысяч читателей, а в общем итоге миллионы, и тысячи из них книга подвигла на более глубокое знакомство с идеями Айн Рэнд. Она продолжила работать и в 1957 г. написала еще более успешный роман «Атлант расправил плечи» и основала ассоциацию единомышленников, разделявших ее философию, которую она называла объективизмом. Хотя политическая философия Айн Рэнд и была либертарианской, не все либертарианцы были согласны с ее метафизическими, этическими и религиозными взглядами. Некоторым не нравились прямолинейность подачи и возникший вокруг нее культ.

Подобно Мизесу и Хайеку, Рэнд доказывала важность иммиграции не только для Америки, но и для американского либертарианства. Мизес бежал от нацистов, Рэнд бежала от коммунистов, пришедших к власти в ее родной России. Однажды после выступления ее спросили: «Почему нас должно заботить то, что о нас думает иностранка?» – и писательница ответила с присущей ей пылкостью: «Я сама решила быть американкой. А что сделали вы, кроме того, что дали себе труд родиться?»

Послевоенное возрождение

Вскоре после публикации романа «Атлант расправил плечи» появилась книга экономиста из Чикагского университета Милтона Фридмена «Капитализм и свобода», в которой автор утверждал, что политическая свобода не может существовать без частной собственности и экономической свободы. Известность Фридмена как экономиста, в 1976 г. получившего Нобелевскую премию, основывалась на его работах по денежной теории. Однако благодаря книге «Капитализм и свобода», колонке в журнале «Newsweek», которую он вел на протяжении многих лет, а также книге и серии телепередач 1980 г. «Свобода выбора» он стал самым известным американским либертарианцем прошлого поколения.

Другой экономист, Мюррей Ротбард, пользуется меньшей известностью, но тем не менее сыграл важную роль в создании как теоретической структуры современной либертарианской мысли, так и политического движения, связанного с этими идеями. Его перу принадлежит большой экономический трактат «Человек, экономика и государство», четырехтомная история Американской революции «Conceived in Liberty», краткое руководство по теории естественных прав и следующим из нее выводам «Этика свободы», популярный либертарианский манифест «К новой свободе», а также огромное множество брошюр и статей в общественно-политических журналах и информационных бюллетенях. Либертарианцы сравнивали его как с Марксом, создателем комплексной политико-экономической теории, так и с Лениным, неутомимым организатором радикального движения.

В 1974 г. либертарианство пережило взрыв интереса и уважения к себе в научной среде благодаря публикации произведения философа Роберта Нозика из Гарвардского университета «Анархия, государство и утопия». Прибегнув к остроумной и зубастой логике, Нозик изложил аргументы в пользу прав, из которых следовало: «…[существование] минимального государства, ограниченного узкими функциями защиты от насилия, воровства, мошенничества, принуждения к выполнению договоров и т. п., оправдано, однако любое более громоздкое государство будет нарушать право людей на то, чтобы их не принуждали делать определенные вещи, и его существование будет неоправданным; поэтому минимальное государство является вдохновляющей и правильной [целью]».

Он хитроумно призвал к легализации «капиталистических актов между лицами, достигшими возраста согласия». Книга Нозика – наряду с книгой Ротбарда «К новой свободе» и очерками Айн Рэнд по политической философии – определила содержание взглядов современных либертарианцев, которые в значительной степени заново сформулировали закон Спенсера о равной свободе: люди имеют право делать все, что хотят, если они уважают равные права других. Задача государства – защищать права людей от внешних агрессоров и от соотечественников, которые убивают, насилуют, грабят, нападают на нас или занимаются мошенничеством. Но если государство станет заниматься чем-то бо́льшим, оно само нарушит наши права и свободы.