Текст книги "Новые записки Шерлока Холмса (сборник)"

Дэвид Маркум
Новые записки Шерлока Холмса (сборник)

David Marcum

The Papers of Sherlock Holmes.

Volume II

Издательство выражает благодарность MX Publishing Limited за содействие в приобретении прав

© David Marcum, 2013

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2013

* * *

Предисловие

На вопрос, как и почему были написаны «Записки Шерлока Холмса», Дэвид Маркум отвечает: «Существует две версии появления этой книги…» И далее приводит обе, на выбор читателю: согласно первой, он скрашивал писательством вынужденный досуг после увольнения с работы; согласно второй – нашел эти записки среди вещей почившей тетушки, находившейся в родстве с доктором Уотсоном.

Казалось бы, странно слышать от автора такой ответ на четко поставленный вопрос (тем более что обе версии вроде как малоправдоподобны, однако изложены очень убедительно). Уж кому как не ему знать, как, почему и зачем была написана его собственная книга. Однако в данном случае ответ – своего рода ключик к пониманию этого очередного шерлокианского пастиша: с одной стороны чрезвычайно простого, с другой – достаточно хитрого.

Другой ключик, полагаю, нужно искать в основной профессии автора. Дэвид Маркум – психолог и бизнес-консультант. Он консультирует крупнейшие мировые корпорации – от списка недолго и голове пойти кругом – на предмет того, как лучше всего использовать индивидуальность, личность, внутренний мир каждого сотрудника. Точнее, какие стороны индивидуальности полезны для работы, а какие, наоборот, вредны. Вряд ли его стали бы приглашать на семинары по всему миру, не будь он виртуозом своего дела. А его книга на тот же предмет под названием «Эгономика» (то есть руководство по обращению с «эго», человеческим «я») пользуется большим успехом у бизнес-психологов и специалистов по подбору кадров.

Решив попробовать свои силы в жанре детектива, Дэвид Маркум подошел к делу именно с этой своей «профессиональной» точки зрения. Мы давно привыкли к прямолинейности, предсказуемости развития детективного сюжета. В нем есть завязка (загадка), действие (процесс продвижения к истине) и развязка (решение). Задача автора – как можно дольше продержать нас в напряжении, предлагая всевозможные, в том числе и ложные, варианты правильного ответа, после чего наконец выдать убедительное и однозначное решение, которое снимало бы все вопросы и связывало воедино все ниточки. Чем четче и виртуознее это проделано, тем выше мы ценим мастера детективного жанра.

Вот только никто не говорил, что всякая книга – в том числе и всякий пастиш на произведения Артура Конан Дойла – должна обязательно быть чистой воды детективом. «Пчелы мистера Холмса» – это почти не детектив, а «Игра в Грессоне» – не детектив вовсе. Да и жизнь редко укладывается в жесткую схему детективного жанра, редко расставляет по местам все до единого элементы головоломки так, чтобы не осталось ни пустых квадратиков, ни лишних фрагментов. Потому что жизнь много сложнее детектива. В ней действуют нелинейные и многогранные человеческие «я», эти самые «эго», которые постоянно выбиваются из заранее заданной схемы. Ответ на сложный вопрос может оказаться до абсурдного простым. Ответ на вопрос: «Зачем?» – может звучать как: «Да вот просто так оно получилось»; ответ на вопрос: «А причем здесь это?» – как: «Да в общем-то не при чем. Это другая, отдельная история». Детективному жанру подобные приемчики противопоказаны.

Дэвид Маркум, будучи прежде всего психологом, а не профессиональным сочинителем детективов, заявляет не без вызова: а мне все равно, что там у вас положено. Я пишу, исходя из того, что не каждый человеческий поступок чем-то обоснован и строго запрограммирован. Я пишу, исходя из того, как оно происходит в жизни. Детективная завязка выглядит абсурдной, а решение произвольным? Ну и что. В реальности ведь оно обычно именно так и бывает.

Например, «Дело о втором шансе» – это вообще, строго говоря, не детективный рассказ. Это скорее психологическая новелла или притча, не содержащая в себе никакой логической цепочки, традиционной для жанрового канона. Впрочем, именно этим рассказ сильно напоминает «Квартирантку под вуалью» из Канона конан-дойловского. Там тоже нет ни расследования, ни приключений. А есть человеческая судьба, которую не изменишь и не перепишешь, которую даже самый проницательный сыщик не в состоянии привести к торжеству правосудия, потому что жизнь устроена нелогично.

Если пойти дальше, «Дело о пропаже недостающего звена» – это скорее рассказ о недоразумении, чем о серьезном расследовании. Сюжет петляет так стремительно, что только успевай следить, однако никакой серьезной загадки в нем, собственно, нет. Как нет и развязки в традиционном детективном смысле. Но оказывается, что это, в общем, не так уж и важно.

Правда, у меня нет уверенности, что Артур Конан Дойл одобрил бы такую интригу. Он не любил незавязанных ниточек, торчащих в разные стороны. Он вряд ли оценил бы название «Дело о самой непривлекательной женщине». Его сын Адриан вспоминает, что только один раз в жизни получил от отца оплеуху – крепкую, со всего маху. Когда в разговоре, между делом, сказал про какую-то женщину, что она «непривлекательна». Воспитательное действо отец сопроводил пояснением: «Запомни, непривлекательных женщин не бывает».

Однако, полагаю, Конан Дойл оценил бы, как всегда, красоту игры. Он умел получать удовольствие от чужой работы, которая, пусть и отличается от его собственной, но при этом сделана на совесть.

В общем, когда будете читать эту книгу, не подходите к ней с мерками традиционного детектива. И тогда вам станет ясно, что Дэвид Маркум прекрасно справился с задачей, которую сам перед собой и поставил.

Александра Глебовская

Посвящается Ребекке и Дэну, которые терпели все это, а еще маме, папе и сестре, которые изначально и вдохновили меня на написание книги

Как появилась эта книга

Существуют две версии возникновения этой книги. Согласно первой, события развивались по следующей цепочке: когда мне было около тридцати, я решил получить второе образование – на этот раз в области жилищно-гражданского строительства. Курс очно-заочного обучения завершился тем, что я поступил на службу по специальности, но в результате кризиса 2008 года меня сократили. У меня появилась масса свободного времени, и в какой-то момент я задумался: «А чем же занимался Конан Дойл в ожидании заказов? Ну конечно, писал рассказы о Шерлоке Холмсе!» Коллекционирование, чтение и изучение многочисленных историй о Холмсе и Уотсоне в любых мыслимых формах (а именно: романов, коротких рассказов, радио– и телевизионных передач, комиксов, сценариев и даже фанфиков) привело меня к воплощению в жизнь собственной мечты – мечты о том, чтобы хоть немного приобщиться к запискам доктора Уотсона. Оставалось только сесть за компьютер и дать волю тексту, который так и просился наружу. Такова, собственно, одна из версий происходившего.

Другая версия заключается в том, что… я обнаружил одну из записных книжек Уотсона.

А произошло это так: как-то раз, в ту пору, когда меня сократили с работы, мы с отцом отправились убираться у тетушки в доме. Тетушка страдала от болезни Альцгеймера и уже несколько лет пребывала в лечебнице. В доме был сущий бедлам, и мы изредка наведывались туда, чтобы наконец навести порядок.

И вот мы собрали последние вещи, которые намеревались оставить. Дом был уже практически пуст. Надо сказать, тетушка всегда интересовалась генеалогией и нашим семейным древом. Ей даже удалось собрать довольно большое количество информации на эту тему, правда совершенно бессистемной. Б́ольшая часть документов оказалась в итоге у моей сестры, которую тоже интересовала эта тема. Закончив прибираться, я заметил кипу старых бумаг, фотографий и записных книжек, которая почему-то не попалась нам на глаза в ходе предыдущих поездок. Я собрал их в охапку, уложил в коробку, и мы уехали.

Пару недель спустя, перебирая вещи, я решил проверить, могут ли эти бумаги понадобиться моей сестре. Среди них была старая школьная толстая тетрадь, исписанная уже выцветшим и довольно неразборчивым почерком. Поскольку раньше тетушка преподавала в школе, я предположил, что передо мной какое-то старое домашнее задание одного из ее учеников, и быстро пролистал страницы, намереваясь затем выкинуть тетрадь.

От участи оказаться на помойке рукопись избавило мое подсознание. Годы, которые я потратил на поиски рассказов о Шерлоке Холмсе, научили меня не просто смотреть, а делать наблюдения. И вот на быстро мелькающих страницах я вдруг заметил слова, которые вряд ли могли бы появиться в школьном сочинении: «Дело о…» Я погрузился в чтение, и тут внутри у меня все похолодело. Я довольно долго играл в эту игру, но теперь держал в руках именно то, чего мне недоставало: настоящие дела Шерлока Холмса, записанные самим Уотсоном.

Безусловно, тут же у меня возник вопрос: как эта записная книжка очутилась среди бумаг тетушки Вилмы? Ответ, который я обнаружил, углубившись в чтение, поразил меня еще больше.

Дело в том, что мою прабабушку со стороны отца звали Ребекка Уотсон Маркум и была она дочерью Джеймса Уотсона. Еще когда мне было двадцать, я не переставал удивляться тому, что имею родственные связи с Уотсоном. Позже, когда мне стукнуло тридцать, меня буквально привела в изумление радиопередача, посвященная Шерлоку Холмсу, в одном из выпусков которой читали по ролям «Дело о превосходном сливочном масле» (из программы «Новые приключения Шерлока Холмса» от 18 апреля 1948 года). В этом выпуске Холмс рассказывал Уотсону о том, что является дальним родственником Рэтбоунов. А ведь Рэтбоун – девичья фамилия моей матери. Когда я впервые услышал «Дело о превосходном сливочном масле», то подумал, что заявление Холмса есть не что иное, как дань уважения Бэзилу Рэтбоуну, актеру, довольно долго игравшему Холмса как на радио, так и в кино. Но я и не подозревал…

Более тщательный анализ записной книжки, найденной у тетушки дома, показал, что в ней содержится описание дел, раскрытых Холмсом на разных этапах его карьеры. Одно из них, по всей видимости, проливает некоторый свет на происхождение великого сыщика. Два других описывают поездку Холмса и Уотсона в Восточный Теннесси, где уже много десятилетий подряд проживает моя семья. Именно в этой поездке они и повстречали мою прабабушку Ребекку Уотсон Маркум, ее сына (моего дедушку) Вилли Маркума и его дочурку (мою тетушку) Вилму. Так было положено начало событиям, благодаря которым мы и обнаружили записную книжку Уотсона в вещах тетушки. Первый рассказ, правда, не отличается таинственностью, присущей детективам, однако именно в ходе этой встречи Холмсу удалось выполнить один старый завет.

В этой поездке Холмс и Уотсон познакомились также с моим вторым дедом Рэем Рэтбоуном и очутились в самой гуще событий, которые, если бы не они, так и могли пройти незамеченными. (Если вам кажется маловероятным тот факт, что Холмс и Уотсон бывали в Восточном Теннесси да и вообще ступали по той земле, на которой я ныне живу, задумайтесь об их путешествиях в те места, где проживали другие редакторы записей Уотсона. Взять хотя бы поездку в Канаду, описанную канадскими писателями Рональдом Вейманом и Стивеном Гаспаром, а также многочисленные путешествия в Миннесоту, повествование о которых редактировал Ларри Миллетт. Несомненно, многие британские редакторы записей славного доктора в свое время также обнаружили, что Уотсон с Холмсом бывали у них на родине. Да я и сам таков же: если мне до сих пор не довелось побывать в Англии, довольно утешительно считать, что мои любимые герои когда-то путешествовали по знакомым мне местам.)

Итак, заглянув в мой родной город, Холмс и Уотсон посетили несколько местечек, которые я имею счастье созерцать и поныне, в том числе обследовали те из них, где я учился (в период получения как первого высшего образования, так и второго). Удивительно, но они даже побывали в одном из мест моего прежнего жительства и провели какое-то время на той самой ферме, на территории которой позднее был построен мой нынешний дом.

В записной книжке, вызволенной из дома тетушки, ближе к концу было два письма на имя моего деда Вилли Маркума. Автором одного из них был Уотсон, другого – сам Холмс. Уотсон в своем письме сообщает, что собирается превратить свои записи в полноценные рассказы, а также послать своему дальнему родственнику Вилли описание дела, в котором тот принял непосредственное участие. Холмс же описывает трагические события, которые привели к тому, что моему деду была направлена записная книжка целиком. Оба письма включены в эту книгу в качестве постскриптума.

По всей видимости, записная книжка и письма действительно были отправлены моему деду, а по его смерти сохранены моей тетушкой Вилмой, которая, наверное, даже и не поняла, что к чему. Жаль я не могу спросить у нее, помнит ли она о встрече с героями моих рассказов. К сожалению, Вилли Маркум умер в 1968 году, а дедушка Рэй Рэтбоун – в 1976-м, год спустя после того, как я принялся за учебу и коллекционирование всего, что могло быть связано с великим сыщиком. Увы, они никогда не расскажут мне о том, какое именно отношение имели к делам, описанным Уотсоном в его записной книжке. Надеюсь, они не стали бы возражать против публикации этих заметок.

Я бы хотел посвятить эту часть сборника своей жене Ребекке, которая всегда терпеливо относилась к моему увлечению миром Холмса и Уотсона, своеобразному беспрестанному возвращению в детство, а также своему сыну Дэну, самому крутому парню на свете, всегда имеющему про запас отличную историю. Благодарю вас обоих за все, что вы сделали для меня!

Дэвид Маркум

4 мая 2013 года

Холмс и Уотсон в Теннесси

Дело о просьбе брата

Я уже где-то упоминал, как в мае и июне 1921 года мы с Шерлоком Холмсом путешествовали по США: из Нью-Йорка – в Джонсон-Сити, Теннесси, и дальше – за Голубой хребет к Линвиллу, что в Северной Каролине. Именно там мы с Холмсом очутились в самой гуще событий, имевших непосредственное отношение к его давней вражде с семейством Мориарти[1]1
  Более подробную информацию о путешествии Холмса и Уотсона от Джонсон-Сити до Линвилла можно найти в повести «Шерлок Холмс и огни Браун-Маунтин» Джеймса Маккея Мортона. Эта история является дополнительным доказательством того факта, что великий сыщик со своим биографом путешествовали по юго-востоку США во времена моих прародителей. – Примеч. авт.


[Закрыть].

К 4 июня нам так и не удалось ничего разрешить, и в течение ближайших недель оставалось просто ждать, как будут разворачиваться события. Часть этого времени мы с Холмсом потратили на изучение живописных окрестностей Линвилла: располагающейся неподалеку Грандфазер-Маунтин, а также живописных городков Блоуинг-Рок и Бун. Несколькими месяцами ранее скончалась моя третья жена, и я совершенно не торопился возвращаться в Англию. Впрочем, я знал, что и у Холмса нет такой потребности.

В какой-то момент я поведал другу подробности своего путешествия в Америку, которое совершил вместе с женой в прошлом декабре. В ту пору я занимался исследованием собственного семейного древа и уже умудрился отыскать ветвь, представители которой эмигрировали в США много лет назад, совершив путешествие из Вирджинии в глушь северной части Теннесси. Хотя я пытался быть ненавязчивым на тот случай, если Холмсу мои планы придутся не по душе, он тут же их разгадал.

– У меня нет никаких возражений против того, чтобы перебраться через горы и некоторое время погостить в Теннесси, – сообщил он. – Если честно, я и сам в ближайшее время собирался предложить вам нечто подобное, поскольку меня ждут кое-какие дела, которые я довольно долго откладывал.

Далее Холмс уточнил, где живут мои родственники.

– Полагаю, термин «родственники» вряд ли уместен в данном случае, – ответил я. – Представители этой ветви рода Уотсонов покинули Шотландию так давно, что для установления степени родства между нами придется прочесать информацию по множеству поколений. Так или иначе, ветвь, о которой идет речь, по всей видимости, осела в небольшом городке на границе северной части Теннесси под названием Онейда. Ни с кем из них я пока еще не связался, и у меня на примете есть лишь одна персона, с которой я мог бы вступить в контакт. Хотя, вполне возможно, она уже вышла замуж и сменила фамилию.

Эту беседу мы с Холмсом вели на крыльце гостиницы «Грин-парк» в Блоуинг-Роке. На протяжении последних дней, покуда мы обследовали сельскую местность, «Грин-прак» служил нашим опорным пунктом. Я покачивался в кресле. Холмс склонился к своему атласу США, лежавшему у него на коленях. Он скользил пальцем по странице, прокладывая маршрут, и что-то тихонько бормотал. Наконец он выпрямился и заявил:

– Все намного лучше, чем я ожидал, Уотсон. Мой собственный интерес лежит не так уж далеко от Онейды. Путешествие на поезде может оказаться не из приятных, но если вы готовы, можем выехать завтра же.

– Куда же вы направляетесь, Холмс? – спросил я. – И какие прошлые дела у вас могли быть в глуши Теннесси?

– Уотсон, полагаю, вы даже и не слышали об этом местечке. Это необычная деревенька под названием Регби. Она расположена в нескольких милях к юго-востоку от Онейды. Боюсь, нам предстоит долгая поездка в экипаже. А что касается моих дел… то мне необходимо выполнить давнее обещание, которое я дал на тот случай, если когда-нибудь снова окажусь в тех краях.

– Снова? – уточнил я. – Вы что же, бывали здесь и раньше?

– Да, Уотсон, много лет назад. Но об этом я расскажу вам, когда мы уже будем ближе к Регби и я смогу освежить свою память. Должен признаться, что за давностью событий подробности видятся мне довольно смутно.

Сидя на крыльце, я размышлял о неизвестной мне поездке Холмса на юго-восток Америки. Мы были знакомы уже больше сорока лет, и, хотя нам обоим было уже под семьдесят, знаменитый сыщик не переставал удивлять меня. Мы были близки словно братья, и все же в его прошлом оставалось множество загадок. Холмс вообще отличался скрытностью – ему нравилось утаивать какие-нибудь факты, а позднее раскрывать их с почти театральным эффектом. Впрочем, сам характер его работы требовал подобного подхода. Мне лишь оставалось с благодарностью принимать счастливую возможность узнать после долгих лет кое-какие сведения о том, что произошло в период путешествий Холмса по Америке.

На следующее утро (запись в моем дневнике говорит о том, что это было 7 июня 1921 года), чтобы успеть на поезд, мы с Холмсом выехали довольно рано. Наш состав следовал через горы, и я наслаждался пейзажем – в сущности, я никогда ранее не видел ничего подобного. Мне приходилось бывать и на индийских высокогорьях, и в Афганистане, и в Швейцарских Альпах. Многие места на всех шести континентах вызывали у меня изумление, однако ничто не могло сравниться с девственной природой, которая открывалась теперь нашим глазам. В первобытном лесу по склонам гор то там, то здесь струились узкие быстрые ручейки и речушки. Иногда нашему взору представали маленькие участки земли, на которых располагались крохотные селения, хижины, а то и одиночная ферма, но по сравнению с тысячами квадратных миль девственных лесов это были сущие пустяки.

Порой создавалось такое впечатление, будто поезд устало сражается с крутыми горными обрывами. Я задумался, разумно ли строить железную дорогу в таком опасном месте, но потом понял, что другой маршрут мог оказаться куда хуже. Иными словами, я постарался уверовать в безопасность железнодорожных путей и надеяться на лучшее.

Несмотря на то что вокруг нас был лишь темный высокий лес, пейзаж почему-то не докучал. Причем деревья стояли настолько плотно, что видны были лишь те, что располагались ближе к путям. Частенько мы замечали оленей, поглощающих в тени листву. Еще утром их было довольно много, но к середине дня мы стали видеть их реже. В течение дня попадались и черные медведи. Казалось, ни олени, ни медведи совершенно не опасаются поезда. Они лишь на время оставляли свои дела и просто пристально смотрели на нас, покуда мы глядели на них.

Позднее я прочел, что Аппалачи – одна из старейших горных систем в мире, и вершины пиков имеют округлую форму, потому что в течение многих тысячелетий – значительно дольше, нежели молодые Альпы или Скалистые горы, – они подвергались воздействию атмосферных явлений. В горах, через которые мы перебирались, еще сохранились остатки первобытного леса, когда-то покрывавшего б́ольшую часть североамериканского континента. И конечно, здешние места были не так уж пустынны и глухи, какими показались мне в тот день. Поселенцы тут и там организовали общины, связав их между собой дорогами, и привнесли в горы цивилизацию. Впрочем, в тот день я предпочел считать, будто на протяжении сотен миль в округе нет ни одного человека (кроме тех, кто едет в поезде, конечно). Горы будто заявляли, что были здесь задолго до нас и еще останутся, когда мы покинем эти места.

Спускаясь по склонам Теннесси, мы заметили, что пейзаж значительно изменился. На глаза стало попадаться больше ферм и городков, и иллюзия одиночества, в которой я пребывал, пока мы проезжали через лес, растаяла сама собой. К середине дня мы прибыли в Джонсон-Сити, откуда несколькими днями ранее выехали в сторону Линвилла.

Пока я стоял на многолюдной платформе, оглядывая близлежащие холмы и вдыхая свежий воздух, Холмс нашел билеты на поезд, направляющийся на юг, в Ноксвилл. Я краем уха уловил несколько обрывков разговоров, наслаждаясь местными диалектами. Подобное удовольствие доставляли мне когда-то и путешествия по Британским островам.

Холмс подал мне знак рукой. Я подошел к нему, и он устремился к краю платформы.

– Мы как раз успеем на поезд в направлении Ноксвилла, – сообщил он. – А я опасался, что из-за того, что мы движемся по горам так медленно, мы опоздаем на него и придется провести здесь всю ночь.

В вагонах нашего поезда, как и у всех составов, которые мне приходилось видеть в этой части США, не было раздельных купе, так что мы выбрали места там, где было посвободнее. Спустя несколько минут маневров в перегруженном депо мы вышли на открытый ландшафт и, набирая скорость, устремились на юг.

Я изумлялся окрестностям. Холмс, казалось, был погружен в свои мысли. Наконец он устроился поудобнее и задремал. Я же не мог отвести взгляда от пейзажа за окном. Мы проезжали сквозь широкую долину, с востока и запада от которой виднелись далекие горы. Хотя мы следовали через лесистую местность, дубравы здесь были уже не такие густые и древние, как те, через которые мы ехали еще с утра.

Многие участки, по всей видимости, были отведены под сельское хозяйство. Куда ни бросишь взор, посреди широких полей ютились многочисленные одинокие домишки, отстоявшие друг от друга на несколько миль.

Я вдруг вспомнил, как Холмс однажды отозвался о таких деревенских домах и о том, в какой ужас они его приводили.

– Вот вы смотрите на эти разбросанные тут и там постройки и восхищаетесь их красотой, – сказал он мне тогда. – А я думаю лишь о том, насколько они изолированы, и о том, что преступления, совершаемые в такой местности, часто остаются безнаказанными.

Я спросил, почему именно это приходит ему на ум, а он ответил:

– Я всегда ощущаю ужас, когда смотрю на них. Я убежден, Уотсон, – и в этом я основываюсь на собственном опыте, – что даже на самых скверных переулках Лондона пороки не процветают в таком количестве, как в чарующей и приветливой сельской местности.

– Теперь вы и меня приводите в ужас! – воскликнул я.

Холмс пояснил, что в городах люди живут столь близко друг от друга, что ни одно постыдное деяние не остается незамеченным или ненаказанным. А вот в деревнях зачастую в округе попросту нет соседей, которые могли бы узнать о совершенном преступлении.

– Задумайтесь только о бесчеловечной жестокости, – добавил прославленный детектив, – о сокрытом беззаконии. И так год за годом, и никто ни о чем не подозревает.

Теперь, любуясь одинокими домиками в лучах заходящего солнца, я был рад, что Холмс спит. Конечно, я понимал, что в чем-то он может оказаться прав, но предпочитал глядеть вокруг с оптимизмом и видеть красоту, а не тайные пороки.

Мы прибыли в Ноксвилл поздно вечером. На выходе с вычурной станции мы уловили запах ферм и скотобоен, перемежавшийся с другим запахом, в котором впоследствии я узнал аромат обжариваемого кофе. На горизонте виднелось зарево, словно от пожара, но я понимал, что это попросту электрическое освещение от домов, расположенных вдоль главной улицы города. Мы взяли извозчика и, проехав несколько кварталов, очутились у небольшой гостиницы, расположенной у отвесного берега реки Теннесси.

Зарегистрировавшись в отеле и умывшись, мы вышли на улицу и спустя час зашли в ресторан. Поужинав в тишине, мы отправились к западу и в конце концов оказались на обширной территории Университета Теннесси. По сравнению со старыми зданиями Оксфорда и Кембриджа он казался выскочкой. Мы посетили несколько корпусов, включая Истбрук-холл, которые были открыты для поздних занятий. Где-то через час мы вернулись в отель, решив завтра выйти с утра пораньше.

На следующий день мы с Холмсом приехали на железнодорожную станцию заранее, чтобы уточнить непростой маршрут, которым лучше всего добраться до Онейды. Ознакомившись с деталями путешествия, я задумался, не лучше ли было вернуться в Англию через Нью-Йорк. Вполне вероятно, что пара деньков в самом успешном городе Америки принесли бы мне больше удовольствия, нежели поездка на запад в отдаленные бедствующие уголки страны. Впрочем, я тут же вспомнил, что и у Холмса здесь есть дела. Наверняка он сам предложил бы отправиться сюда, не опереди я его.

Поезд, в котором вперемежку шли грузовые и пассажирские вагоны, отправился довольно быстро. Мне не приходило в голову, что Ноксвилл – довольно процветающий город, хотя я знал, что это, вероятно, самый крупный населенный пункт в этой части света. Вспоминая дела минувших дней, я понимаю, что его жители выглядели куда зажиточнее тех, с кем нам приходилось время от времени делить экипаж. Хотя некоторые, как мы с Холмсом, были одеты в костюмы, на большинстве была рабочая одежда – поношенная, но чистая. Женщины, которых вокруг было не так много, носили платья из однотонной, без рисунка, ткани и шляпы.

Размышляя о наших спутниках, я задумался о том, что же мне известно о местах, в которые мы едем. В предыдущем году я узнал лишь то, что территория, протянувшаяся вдоль границы Теннесси и Кентукки до середины штата, до сих пор считается дикой. Там царила суровая природа, привлекающая внимание, однако разительно отличающаяся от той, что встретилась нам, когда мы накануне пересекали горы. Мы направлялись к краю плато, располагающемуся в центральной части Теннесси: обширной территории, громоздящейся посреди штата, словно стол. Западная часть штата буквально скатывается с плато к плодородным землям вдоль Миссисипи. На востоке располагается долина реки Теннесси, в направлении устья которой мы проезжали накануне из Джонсон-Сити в Ноксвилл. Долину окружали и более мелкие горные хребты, однако основная ее часть лежала между плато и Аппалачскими горами на дальней границе штата на востоке.

Своему возникновению плато обязано ряду геологических причин. В свое время я прочел, что земли близ Онейды довольно уникальны по части различных чудес природы: здесь встречаются и каменные своды, и высокие песчаные обрывы. В некотором отношении они напоминают юго-восток Америки, разве что там природные памятники располагаются на пустынной местности. А вот восточная часть плато Теннесси до сих пор покрыта лесами, скрывающими толщи пород от взора, – их можно увидеть, лишь находясь на самой вершине, и то нужно знать, куда смотреть.

Столица штата, Нэшвилл, располагалась к юго-западу от нашего пункта назначения, далеко за подъемом на плато, через которое мы проезжали.

По мере нашего продвижения на северо-запад местность становилась более гористой, изрезанной складками. Мы проезжали через низины, вдоль ручьев и рек, сквозь суходолы. Небо проглядывало лишь в промежутках между высокими пиками.

Несколько часов спустя пассажиры стали беспокойно перемещаться и перекладывать свои пожитки. Я пришел к выводу, что они готовятся сойти. Холмс, хранивший молчание на протяжении всей поездки, тоже, видимо, заметил перемены и выпрямился. Меня удивляло его молчание. Я полагал, что он все еще размышляет о незаконченных делах, оставшихся в Линвилле, или – что более вероятно – о загадочном Регби, куда мы должны были направиться после встречи с моими дальними родственниками. Мысль о поездке в Регби, несомненно, расстраивала моего друга, но я понимал, что вмешиваться не стоит: он сам обо всем расскажет, когда придет время.

Поезд въехал на станцию близ обширного клубка железнодорожных путей – я даже и предположить не мог, что в таком отдаленном городке, как Онейда, может быть столь развитая сеть дорог. На многих путях праздно стояли в ряд вагоны, сцепленные на тот случай, если куда-то придется их отогнать. Казалось, что только в нашем поезде есть пассажирские вагоны – остальные были переполнены углем и бревнами, направляющимися на лесопилки.

Стоя у вокзала, мы слышали, как проводник кричит: «По вагонам! Все по вагонам! Поезд направляется в Джеймстаун!» Запоздавшие пассажиры побежали к поезду, и спустя мгновение громадное механическое чудище скрылось из виду, покидая Ноксвилл.

У станции не оказалось свободных экипажей, но поскольку городок был не так уж велик, мы спросили у билетера, как нам попасть в гостиницу. Он выдержал большую паузу, несомненно размышляя о нашем британском акценте, а затем велел идти вниз по грунтовой дороге до домов, располагавшихся в отдалении, а там – повернуть за угол.

Мы с Холмсом подняли свои небольшие сумки и двинулись по пыльному переулку. К счастью, мы всегда путешествовали налегке, так что тяжесть багажа нас не обременяла. Подобравшись к зданиям поближе, я понял, что они представляют собой задний фасад домов, стоявших в ряд на вымощенной дороге. На противоположной стороне располагалась такая же группа зданий. В отдалении на боковых грунтовых дорогах виднелись дома под большими тенистыми деревьями.

Как только мы вышли на главную – и, по всей видимости, единственную вымощенную – улицу Онейды, на нас тут же обратили свой взор местные жители. Лица их совершенно ничего не выражали. Все они были одеты в том же духе, как и пассажиры в поезде: женщины – в однотонные платья, мужчины – в поношенную рабочую одежду. Некоторые из горожан, несомненно, были шахтерами, другие – фермерами. Костюмы носили лишь предприниматели и владельцы магазинов. Впрочем, и их наряды изрядно износились.

Меня изумила нищета, царившая вокруг. Я знал, что городок существует за счет угольных шахт и лесозаготовительной промышленности, – об этом свидетельствовал товар, который грузили в депо в вагоны. Онейда напомнила мне города Шотландии и Уэльса, по которым мы с Холмсом путешествовали в ходе некоторых расследований. Их жители точно так же относились к чужакам: чуть заносчиво и с подозрением. Неудивительно, что я вспомнил о британских поселках и деревеньках, ведь большинство жителей этой местности являлись потомками шотландских, ирландских и уэльских иммигрантов. Кроме того, все шахтерские поселения – будь они в Уэльсе или восточном Теннесси – похожи между собой.