Текст книги "Мы обнимем смерть"

Глава 5
Рах

Гидеон протянул мне миску, ее содержимое скрывала тень. Что-то было не так, я не мог уловить, что именно, но его лицо, тело и одежда больше не сочетались.

– Хорошо, что ты вернулся.

И голос у него был слишком громкий, но мои мысли кричали громче.

– Да, я рад вернуться, – сказал я, слова казались шепотом по сравнению с ревом в голове. – Я скучал по тебе. Скучал по этому, – я указал на гурт, собравшийся на вечернюю трапезу.

– Скучал так сильно, что хотел уйти и быть сам по себе?

Его взгляд был проницательным, но мягким. Всегда мягким.

– Нет, я просто…

– Полагаю, снова привыкать трудно. Хочешь поговорить об этом?

Я закрыл глаза, чтобы не пролить нежеланных слез. Кто я такой, чтобы он так заботился обо мне? Каких бы ребяческих обещаний он ни давал моей матери, сейчас он был Клинком, а я – даже не седельный мальчишка, всего лишь жалкий неудачник в глазах многих. Мальчишка, которому никогда не стать заклинателем лошадей, позор рода Торин.

Мне на плечи легла его тяжелая рука, он был рядом – теплый, сильный, пахнущий соленой водой.

– Я знаю, о чем ты думаешь, Рах, и ты не такой. Ты не обуза и не неудачник. Тебе нечего стыдиться. Путь заклинателя лошадей труден. Не каждый может его пройти. Ты сделал все, что мог.

– Нет.

– В каком смысле?

Он не отошел и не убрал руку, и, не успев толком подумать, я уже изливал свою правду в созданное им безопасное пространство. Я рассказал ему о наставлениях, правилах и ожиданиях, о беспрекословном послушании, притворстве и бесконечной сокрушающей тишине. Я должен был гордиться возможностью послужить своему народу, принести славу своему гурту, но каждый день терял частичку себя и каждый день мечтал стать свободным, бросить все и сбежать, какой бы позор и груз ни навлекло это на мою душу. И однажды я так и сделал. Все решили, что меня отослали обратно за то, что я не справился, но я просто сбежал. Ушел, не оглядываясь.

И теперь стыд оттого, как сильно я подвел себя, свой гурт и свой народ, давил на меня как гора.

Когда я закончил, Гидеон сомкнул руки и держал меня, пока я плакал, положив голову мне на плечо. Он не сбежал от такого груза, в отличие от меня, ни тогда, ни позже. Никогда.

Песню, которую он тихонько напевал мне на ухо, нарушил треск. Он становился все громче, поглотив сначала голос Гидеона, а затем и его самого, оставив лишь его тепло и память о его прикосновении.

По телу кулаками ударила боль. Мелькнул и пропал запах мокрой шкуры Дзиньзо, а стук дождя был бесконечен. К знакомому голосу где-то над головой присоединились другие. Комната кружилась. Плоть пронзила острая боль, и я вскрикнул, звук был такой же живой, как бренчание мертвых костей.

Голос что-то выкрикнул, но я не понимал слов. Пол под моей головой затрясся от шагов, и появилось лицо. Знакомое лицо, которому принадлежал знакомый голос.

– Тор?

Я прервал его имя вскриком, когда пронзительная боль вернулась, заставив меня дернуться.

Снова непонятные слова, быстрые и злые, и лишь рука Тора удержала меня от попытки встать.

– Не двигайся, – сказал он. – Девчонка тебя зашивает.

– Девчонка? – прохрипел я и облизал пересохшие губы, глядя ему в глаза и пытаясь хоть что-то понять. – Зачем?

Тор огляделся. Я видел только его лицо.

– Сетт распорол тебе ногу пробойником, – сказал он, понизив голос до уровня шипения гаснущих углей. – Ты что, не помнишь?

Его слова разорвали темноту, как завесу, открыв мне комнату. Маленькую комнату, освещенную дымящимся очагом и свечами. Слабый свет сочился в открытую дверь, за которой водопадом хлестал дождь. Капли воды с протекающей крыши стекали в горшки, от влажности было трудно дышать. У огня сушилась одежда. Одеяло под моей головой пахло плесенью. Все пространство вокруг заполняли связки сушеных трав, миски, иглы и нитки. И девчонка. Нет, слишком высокая и хорошо сложенная для девчонки, скорее молодая женщина, ровесница Тора. Она склонилась над работой, из пучка на затылке выбилось несколько мокрых темных прядей. Остановившись с иглой и ниткой в руке, она посмотрела на Тора и что-то сказала на кисианском.

– Что она говорит? – просипел я.

– Хочет знать, можно ли продолжать шить или ты свалишься в обморок прямо на нее.

Я встретился с ее острым, оценивающим взглядом. Ни жалости, ни извинений. Жесткость ее лица лишь усиливалась нетерпением.

– Скажи, пусть продолжает, – сказал я, ненавидя свое сухое карканье. – Левантийцы терпеливы.

Тор повторил мои слова, и верхняя губа женщины скептически изогнулась. Но все же она обратила взгляд ясных глаз к работе и снова воткнула иглу мне в ногу. Я заскрипел зубами, сжав кулаки, и уставился на отблески света на потолке. Ощущения не были для меня новыми, но Йитти всегда облегчал их болтовней, старыми историями, едой, выпивкой и хорошей компанией.

Тор присел рядом со мной как зверь, готовый к бегству.

– Прости, что пришлось принять помощь этих людей, – сказал он. – У меня не было выбора.

– Кто они?

Я не повернул головы, чтобы снова посмотреть на нее, но видел молодую кисианку боковым зрением. А шаги позади меня означали, что в комнате есть как минимум еще один человек, а может, и больше.

– Они были одеты как солдаты, – ответил Тор, опасливо покосившись на женщину. – И хорошо вооружены, но не думаю, что они те, за кого себя выдают. Крестьяне, хозяева дома, много им кланялись, так что, возможно, этот человек какой-то вельможа.

Я вздрогнул от мерзкого ощущения, когда нить стянула кожу.

– А где мы? – спросил я, стараясь отвлечься от боли в ноге, как будто врезающейся в кость.

– Не знаю, – скривился Тор. – Я нашел тебя у дороги и был уверен, что Сетт отправит за мной Клинков, поэтому просто скакал вперед. – Он выдавил неуверенный смешок. – Проклятье, эти кисианские кони – просто неразумные твари.

– А Дзиньзо?

– В сарае. С ним все в порядке. Я даже вычистил его и дал сухого сена.

Другие вопросы застряли у меня в глотке, я не мог выговорить их, поскольку боялся ответов. Опустилась напряженная, хрупкая тишина. Лишь ритмичные уколы иглы нарушали нить моих размышлений, принося облегчение, хотя из-за них в животе все сжималось.

Позади меня раздался низкий голос. Снова кисианский. Молодая женщина ответила, не поднимая глаз. Тор переводил взгляд с одного из них на другого, слушая разговор, затем, увидев озадаченность на моем лице, сказал:

– Они говорят о тебе. Она считает, что ты можешь все-таки выжить, а он предостерегает от излишнего оптимизма. Говорит, такие раны могут загноиться.

Женщина завершила разговор, пожав плечами, и Тор перевел ее последние слова только после моего напоминания.

– Она говорит, что тогда это будет еще более пустая трата ниток, чем… не уверен, что правильно понял слово, нас не учили ничему такому, но, кажется, она говорит о… – он сделал неопределенный жест, будто шьет, – о подушках? О картинах, вышитых на подушках. Вроде наших вышитых попон.

Все молчали, пока она не затянула нитку в последний раз и перекусила ее.

– Можешь сесть? – перевел Тор, когда она впервые заговорила со мной. Молодая женщина поджала губы в ожидании ответа, и мне никогда так не хотелось знать их язык, как перед лицом такой нетерпеливости. – Она говорит, что так будет легче перевязать рану. И здесь есть вода. И мясо. И рис, если ты готов поесть.

Тор предложил мне руку, но я отказался. Я сел, опираясь на дрожащие руки, и комната снова закружилась. Девушка быстро убрала что-то, что я едва не перевернул, но ничего не сказала, только цокнула языком. Ее спутник, кисианец средних лет с покрытым шрамами ничего не выражающим лицом, передал ей пучок длинных льняных лоскутков, только что оторванных, если судить по неровным краям. Он заметил мой вопросительный взгляд, но тоже ничего не сказал и вскоре вернулся к своим делам у огня.

– Это кисианцы, – сказал я, наконец решившись высказать то, что так меня беспокоило. – Мы убивали, жгли и завоевывали их земли, захватили их столицу. Зачем они нам помогают?

Тор протянул мне глиняную кружку, расписанную мелкими цветами. Я отхлебнул, боясь раздавить ее – руки внезапно показались слишком большими.

Мальчишка не ответил.

Положив мою ногу себе на колени, как на табурет, кисианка начала бинтовать рану. Любопытство взяло надо мной верх, и я посмотрел на ногу, пока девушка не успела ее прикрыть. Йитти был хорош, но она сделала в два раза больше крошечных стежков и оставила рану более чистой. Теми же проворными руками она вскоре плотно ее забинтовала.

Я посмотрел на Тора.

– Так зачем?

– Они хотят знать, что произошло. В городе. Они думают, что мы наемники. Я обещал рассказать, если они тебе помогут. Мне показалось, что это невысокая цена.

Настал мой черед не отвечать. Все тело болело, хотелось спать, но во второй раз за несколько дней в животе бурлил тошнотворный голод. На этот раз я не спешил с едой, зная, что станет плохо, если буду есть быстрее. А хуже нетерпения этой женщины могло бы стать только ее отвращение.

Покончив со своей работой, она исчезла в другой, отделенной занавеской комнате. Сквозь потрескивание огня и стук дождя я слышал, как она там движется.

Пока я ел, Тор болтал.

– …и повсюду кровь, я правда не думал, что ты выживешь, – говорил он, когда я снова обратил на него внимание. – Решил, что ты упал с седла и разбил голову, потому что ты был такой медлительный и вялый, но, наверное, это из-за голода, пока ты сидел под замком, и всего этого, ну… Но мы тебя выходим. Скоро снова сядешь в седло.

Он на секунду остановился, но, откинув со лба длинные волосы, продолжил:

– Жаль, я не знал, что он собирается сделать. Сетт. Я бы мог остановить его.

От смеха у меня изо рта разлетелся рис.

– Остановить его? Каким это образом?

– Пригрозил бы уйти. Я ему нужен. Не знаю, как он выкрутится теперь, когда некому для него переводить. – Тор издал короткий удовлетворенный смешок. – Я так и так собирался уйти, но рад, что подождал.

– Как и я.

Раненый и изголодавшийся, я бы непременно умер, если бы он не догнал меня, а может, меня убили бы собственные Клинки, если бы я упал в пределах видимости с городских стен.

При воспоминании о цепи факелов на стене рис во рту превратился в клей, и я отставил миску. В тишине плеск падавших с протекающей крыши капель казался оглушающе громким.

– Тебе повезло, что не убился, когда упал, – сказал Тор после короткой паузы, но его слова ничего не значили по сравнению с мыслью о том, что мои Клинки обратились против меня. Как сильно я их подвел.

Ты не обуза и не неудачник. Тебе нечего стыдиться.

Закрывая глаза, я мог ощутить тяжесть его руки на плечах.

– Прости, что мы здесь застряли, – продолжил Тор. – Я слышал разговоры, что группа левантийцев ушла от Гидеона после взятия города и встала лагерем где-то в этом районе. Я пытался найти их, но побоялся, что ты долго не протянешь, если не найду помощь.

Он нахмурился.

– Лучше бы я их нашел.

Похоже, неудача грызла его душу, и, вспомнив Гидеона, я собрал все силы и слабо улыбнулся.

– Ты сделал для меня все, что мог, никто не сумел бы сделать больше. Спасибо тебе.

По сравнению с тем, что дал мне Гидеон, просто находясь рядом в тот первый вечер после моего возвращения в гурт, это было ничто, но сейчас это было все, что у меня есть, и лицо Тора просветлело.

– Ну, мы можем их разыскать, когда ты…

Он остановился, когда молодая женщина отодвинула занавеси. Она переоделась из мокрых доспехов в простое платье, линялое и поношенное, но держалась с такой яростной гордостью, что никто не посмел бы плохо о ней подумать. Не глядя на нас, она подошла к огню и встала рядом со своим спутником. Они были одного роста, оба сложены как воины, несмотря на сомнения Тора. У девушки даже был лук, на который она указывала при разговоре, время от времени поглядывая на Тора.

Ее спутник что-то ответил, также взглянув на Тора, а я, хотя и мог попросить его перевести, разглядывал огромный черный лук. Я уже его видел.

– Когда сможешь сидеть в седле, мы найдем лагерь, – продолжил Тор, понизив голос. – А потом отправимся домой.

Домой. Без моих Клинков мне незачем было тут оставаться, но при мысли об отъезде меня пробирал необъяснимый холодок.

Приближение кисианки избавило меня от необходимости отвечать. Она обратилась к Тору в приказном тоне, и на его лице появилась тень раздражения. Я услышал свое имя. Имя Гидеона. Вопрос. Увидел мольбу в ее взгляде, которой не было в голосе. К ней присоединился ее спутник, встал на шаг позади и сбоку. Защитник. Отвечая, Тор неодобрительно разглядывал его и лук девушки.

Его ответ им не понравился. На меня снова указывали жестами, бросали взгляды, больше как на предмет, чем на человека, и я никогда так не жалел о том, что ничего не понимаю.

– Что она хочет? – спросил я.

Тор прервался.

– Хочет знать, что случилось в Мейляне.

– Так расскажи ей.

– Но мы пока не можем уйти. А как только они получат, что им нужно, то заберут наших лошадей и убьют нас, если мы попытаемся помешать.

Кисианка переводила взгляд с меня на Тора и снова нахмурилась, когда я сказал:

– Спроси, таков ли их план.

– Они станут все отрицать.

– Просто спроси.

Тор повиновался, и, пока он говорил, я наблюдал за лицом девушки. Ее глаза округлились и тут же сузились, морщины вокруг губ стали глубже. Ответ ее был коротким, держалась она прямо, вцепившись руками в лук.

– Говорит, что они нас не убьют. Говорит, мы можем ей доверять, потому что кисианцы живут и умирают с честью, хотя не всем варварам-наемникам дано это понять.

Неожиданно вырвавшийся у меня смех сотряс все тело, пронзив болью места, о существовании которых я и не подозревал. Пока я безумно хихикал, девушка нахмурилась еще сильнее и что-то коротко спросила у Тора.

Прежде чем он успел перевести, я сказал:

– Передай ей, что ни одной разодетой в шелка горожанке не дано понять, почему я смеюсь. Но я верю, что они не хотят причинить нам вреда. Расскажи им, что произошло.

Тору так понравилось переводить первую часть, что он не стал возражать против второй. Девушка выглядела так, будто хотела воткнуть стрелу мне в глаз, но вместо этого засы́пала Тора вопросами. Я мог только предполагать, о чем она спрашивала, слушать упоминания города, Гидеона, чилтейских командиров, моего собственного имени и моих товарищей. И Лео. Я заново проживал рассказ Тора. Трупы на улицах. Кровь. Гидеон на троне, изувеченное тело Лео на полу. И только я отказался поклониться. Встать на колени. Принять то, какими мы стали. Предателями. Убийцами. Завоевателями.

Это был ее город. Чем дольше я смотрел, тем больше в этом убеждался. Она не просто девушка, лишенная дома, она императрица, лишенная империи. Лук. Уверенность. Человек, стоявший позади нее так же, как ее стража на поле боя. Ей требовались только сверкающие доспехи, чтобы снова стать золотым драконом, стать императрицей Мико Ц’ай. И каждое слово Тора, каждая деталь его рассказа были тычком в открытую рану. Но она все равно стояла, гордая и полная решимости не сломаться.

Тор, похоже, ничего не понял. Для человека, знающего правду, он не выказывал ни должного почтения, ни враждебности. Со времен Рисяна он изменился, в глазах засветился огонек.

Когда наконец вопросы у императрицы закончились, она повернулась к своему спутнику. Они не произнесли ни слова, но во взглядах таилось столько боли, что мне захотелось повернуть время вспять. Это не наша земля. Не наш дом. У нас нет права на ее души.

Молчание затянулось, затем императрица снова исчезла за занавесью, а ее спутник принялся яростно ворошить огонь, рассыпая искры. Он подбросил новое полено и задал Тору какой-то короткий вопрос, на что тот покачал головой. Будучи уверен, что Тор вот-вот снова заведет разговор о возвращении домой, я отставил в сторону кружку с водой и опробовал ногу. Она болела, кожа натягивалась при каждом движении. Я стиснул зубы. Движение – это свобода, и, как говорил гуртовщик Сассанджи, только свободные могут быть мудрыми.

На лестнице загрохотали шаги, и мы трое напряглись, не сводя глаз с двери. Вошел кисианец в плаще и с каким-то ящиком в руках, Тор и спутник императрицы расслабились. Обменявшись с ними парой слов, человек поклонился и вышел.

– Кто это был? – спросил я.

– Хозяин дома. Они называют его дровосеком.

– Дровосеком?

– Видимо, это его работа. Рубить дрова.

– Для костров? Но…

Я хотел спросить зачем, но вспомнил, что кисианским городам, где нельзя вырастить пищу или деревья, приходилось полностью полагаться на поставки извне. Как и городам-государствам, но люди все же хотели в них жить, теснясь внутри стен, как орехи в корзине.

Из отделенной занавеской комнаты вернулась императрица Мико. Она казалась беспокойной, перебрасывалась со своим спутником короткими словами и раздраженно поглядывала на нас.

– Ты поблагодарил ее за помощь? – спросил я, отвлекая внимание Тора от дырки на штанах, которую он ковырял. – Она выглядит рассерженной.

– Они ехали на восток и переживают, что теряют время.

– Скажи, что теперь я справлюсь сам и они могут ехать дальше.

Тор покачал головой.

– Не думаю, что они здесь только из-за тебя. Они говорят незаконченными предложениями, но все-таки я думаю, что им больше некуда идти.

Императрица без империи. Как ей, должно быть, ненавистно даже смотреть на нас.

Что бы она ни испытывала по отношению к нам, императрица Мико со своим спутником дважды осмотрели мою рану до наступления вечера, не считая постоянное наблюдение за мной Тора достаточным. Тот закатил глаза, но, похоже, решил не злить наших хозяев. Они сварили еще риса и позволили мне съесть столько вяленого мяса, сколько смогу, и ко мне потихоньку стала возвращаться жизнь. Однако боль будто засела в костях. От истощения я постоянно засыпал и никак не мог вспомнить, каково это – существовать без глубокой боли разорванной плоти.

Большую часть времени мы сидели молча, лишь изредка мои спутники перебрасывались сдержанными словами вперемешку с гримасами. К закату дождь утих, и императрица взяла лук и вышла во двор, нарушив тишину вечера ритмичным звоном тетивы и стуком стрел. Со своего места у стены я не видел ее, но слушал, как быстро и точно она натягивает лук, и сомневался, что смогу ее превзойти.

– Завтра посмотрим, получится ли у тебя усидеть верхом. – Тор снова вернулся к разговору о будущем, будто расчесывая болячку. – Лагерь не может быть далеко, а Дзиньзо сделает все сам.

В левантийском лагере набраться сил будет намного легче, поэтому я согласился, но попросил принести воды, прежде чем Тор успеет затронуть тему возвращения домой. Несомненно, скоро он заметит мое нежелание говорить об этом, но пока мальчишка без возражений вскочил и, перебросив собранные в хвост волосы через плечо, пошел к дождевой бочке с кружкой в руках.

Он должен был вернуться через несколько секунд, но прошли минуты. Под настороженным взглядом спутника императрицы я проковылял к двери. На обратном пути от бочки с водой Тор замер с полной кружкой в руке. Его глаза были прикованы к императрице, выпустившей одну за другой десять стрел в трухлявую стену дома. Затем она пошла выдернуть их, ничем не выдавая, что заметила наши взгляды.

– Она вполне может потягаться с самыми лучшими нашими лучниками, – сказал я. – По крайней мере, стреляя с земли. Если сумеет повторить это в седле, я буду впечатлен.

Тор вздрогнул и отвел взгляд.

– Прости. – Он посмотрел в кружку, как будто удивляясь, что там уже есть вода, и протянул мне. – Я отвлекся.

– Мысль о том, что она может всадить по стреле в глаз нам обоим за одно мгновение, и правда очень отвлекает.

Он тряхнул головой, сдерживая улыбку, и отвернулся.

– Если бы только они так же высоко оценивали наши умения.

К ночи спутник императрицы разложил четыре затхлых матраса, один в отгороженной занавеской комнате для нее и три в главной комнате для нас. Даже небольшие передвижения, которые я заставил себя сделать, утомили меня сильнее, чем я думал, и я мгновенно уснул.

Проснувшись от боли или чего-то еще, я услышал шепот. В главной комнате было темно, рядом со мной, как пес у огня, свернулся Тор, но кисианец отсутствовал. Я перекатился, чтобы видеть занавеску другой комнаты. По краям плотной ткани пробивался свет, а за ней шорохом песка на ветру шептались голоса. Из любопытства я мог бы разбудить Тора, но голос императрицы превратился во всхлип. Я замер, слушая утешающее бормотание ее спутника, и почувствовал укол вины. Глупый, смехотворный укол, сказал я себе, учитывая, как мало мы могли повлиять на завоевательный поход чилтейцев, но тем не менее я чувствовал вину.

Я долго лежал, глядя в потолок и слушая горе, так не похожее на мое и одновременно абсолютно такое же.

* * *

Утром, когда императрица Мико пришла осмотреть мою рану, я не мог встретиться с ней взглядом. Как бы яростно она ни хмурилась, я не мог забыть ее печаль.

Она отодрала присохшую повязку, игнорируя мою гримасу. Ловкие пальцы проверили шов, но не сделали и попытки промыть рану.

– Нужна соленая вода, – сказал я, и она посмотрела так, будто удивилась тому, что я могу говорить. – Я сделаю все сам, если принесете ее мне.

Она перевела взгляд на Тора, и тот перевел.

Закончив, он добавил на левантийском:

– Мне пришлось несколько раз повторять, что это необходимо. Как будто они никогда раньше не промывали раны. Может, так и есть. Она определенно никого раньше не зашивала.

– Удивительно, учитывая, как ловко она это сделала.

– Она умеет шить, но только не кожу.

Императрица переводила взгляд с меня на Тора, и озабоченная складка на лбу впервые выдала брешь в ее уверенности. Тор вздохнул.

– Я согрею немного воды, пока горит огонь. Хорошо, что хотя бы дождь кончился.

Утро вышло туманным и серым, и все надежды увидеть солнце быстро угасли. Не успели мы с Тором промыть мою рану, как по крыше снова застучал дождь. Он продолжался до обеда, пока я дремал, просыпался, ел все, что мне давали, и чувствовал, как в тело медленно возвращается жизнь. Тор решил, что я еще слишком слаб для отъезда, но принес из конюшни утешительный отчет о Дзиньзо и заверил меня, что вскоре мы будем вместе со своим народом.

Большую часть времени императрица и ее спутник держались особняком, и все вчетвером мы представляли собой унылую группу, где каждый был погружен в собственные мрачные мысли.

Пока пелену дождя не разорвал крик. Мой взгляд метнулся к двери. Уж слишком хорошо я знал разницу между вскриком удивления и воплем от боли. И топот копыт. Он усиливался под барабанную дробь дождя, затем ритм нарушился, замедляясь и нарезая круги.

Императрица Мико встала с луком в руках. Ее телохранитель последовал за ней. Оба уже были у двери, прежде чем я успел заговорить или вспомнить, что от левантийских слов все равно не будет толку. У меня не было оружия, но я с трудом встал и захромал за ними со всей скоростью, на какую была способна раненая нога.

– Что это? – спросил Тор с охотничьим ножом в руках. – Лошади?

– Это она! – донесся крик – крик, который я понял, поскольку по двору кружили три лошади, а четвертая стояла у сарая, нога ее упавшего всадника запуталась в стременах. Императрица снова натянула тетиву. На ступенях перед ней ее телохранитель обнажил меч.

– Стойте! – крикнул я, держась рукой за дверной косяк.

Лица левантийцев скрывала буря, но их головы повернулись, когда еще одна стрела из черного лука пролетела на волосок от беспокоившейся лошади.

Как только императрица вытащила следующую стрелу, я схватил ее. Императрица оскалилась и выдернула руку, но на мгновение воцарился хрупкий мир, и она не стала стрелять снова.

– Рах э’Торин? – донесся сквозь дождь голос. – Теперь уже дважды предатель?

– Предатель? Да никогда для тех, кто живет по законам чести. Зачем вы здесь?

Говорившая медленно подвела свою лошадь ближе, открыв смутно знакомое лицо, но имя я вспомнить не мог. Она указала на императрицу:

– Она. Император Гидеон ее требует.

– Мертвую? – спросил я, хотя ответ не имел значения.

Я достаточно узнал об императрице Мико, чтобы понимать – добровольно она не пойдет. Хрупкий мир уже трещал по швам, натянутый, как тетива лука императрицы.

– Какая тебе разница? – усмехнулась женщина. – Собираешься помешать нам? Каким бы ни был приказ, в нем точно ничего не говорилось про сохранение твоей жизни.

Тор протолкнулся мимо меня под дождь.

– Рах стоит десяти Гидеонов, – крикнул он. – Что это за левантиец без чести? Левантиец, который забывает, кто мы такие?

– Не знаю, но даже из кастрированного карлика выйдет предводитель получше, чем из тебя, незаклейменный сопляк.

– Слезай с коня и скажи это еще раз, – зарычал Тор, его ладонь сжималась и разжималась на рукояти охотничьего ножа.

– Тор, – окликнул я, – это наши люди, они…

– Это не мои люди.

Он прошел мимо императрицы, которая переводила взгляд с меня на всадников и обратно, теребя оперение еще одной стрелы.

Всадница, которой был брошен вызов, соскочила с лошади, обнажая перед Тором обе сабли. У него все еще были длинные волосы седельного мальчишки, но он давно перешел возраст посвящения. Он был истинным Клинком Торинов и не дрогнул перед лицом врага. Врага, в котором текла та же кровь.

– Тор, не надо! – крикнул я, но он не обернулся.

Императрица спустила тетиву. Стрела воткнулась в плечо предводительницы левантийцев, откинув ее назад. Прежде чем она сумела восстановить равновесие, Тор бросился на нее. Не обращая внимания на смертоносные изогнутые клинки, юноша атаковал, врезавшись плечом в живот противницы. Они повалились в грязь клубком из рук и ног, стали и дождя.

Когда левантийка развернулась для атаки, над ее ухом просвистела еще одна стрела. Телохранитель императрицы шагнул вперед, и все превратилось в залитый дождем кошмар. Он уклонился от первого удара, но второй клинок рассек его руку, разбрызгивая кровь. Он пошатнулся, но вытащил кинжал, пока левантийка делала круг для новой атаки. Лошадь неслась к нему, взбивая копытами грязь. Он шагнул влево, затем вправо, изображая нерешительность, но крепко держал кинжал до самого последнего момента – момента, когда он глубоко погрузил его в шею лошади. Хлынула кровь, колени лошади подогнулись, сбрасывая всадницу.

Все это время я не шевелился. Передо мной висел меч императрицы Мико, я мог дотянуться до рукояти. Мог взять его. Мог сражаться. Но за кого? За свой народ? Или за тех, кто ничем не заслужил опустошение, которое мы принесли на их земли?

Я должен был выбрать, но не выбирал. Не мог. Ни когда атаковал второй всадник. Ни когда его клинок разрубил бок телохранителя императрицы. Ни даже когда она сама с криком обнажила меч, который я не взял, и ринулась в дождь.

Второй всадник спрыгнул с седла прямо перед ней, собираясь захватить ее невредимой. Если он надеялся на легкую добычу, то взамен получил атаку яростного воина.

Тор приколол их предводительницу к земле, но я не мог отвести глаз от карающей силы императрицы Мико, теснившей своего врага удар за ударом и не заботившейся о собственной защите.

Загнанный в противоположный угол двора левантиец увернулся и побежал к лошади. Императрица не пустилась в погоню. Бросив меч, она взяла лук и натянула тетиву.

– Нет!

Даже если бы она услышала меня, даже если бы поняла, я все равно опоздал. Стрела воткнулась в спину Клинка, он упал лицом в грязь и задергался.

На мгновение все потрясенно замерли. Левантийцы Гидеона были мертвы или умирали, а я не сделал ни шагу. Тор, тяжело дыша, стоял посреди двора, когда императрица с криком бросилась к своему спутнику.

Она опустилась на колени, бессвязно бормоча и гладя его по груди, ее голос превратился во всхлип, и она жестом указала на дом. Покрытый грязью и кровью Тор послушно метнулся внутрь.

На негнущихся ногах я поковылял к ней. Она смогла усадить своего спутника и что-то быстро говорила, руки ее двигались еще быстрее, пытаясь остановить кровотечение.

– Нужно занести его внутрь. – Я жестом указал на дом, откуда снова выбежал Тор. – Внутрь, – повторил я. – Помоги мне.

Тор кивнул и наклонился, чтобы телохранитель мог взять его за шею. Сжав зубы, я попытался подставить плечо, но императрица оттеснила меня. Повиснув между ними, телохранитель вскрикнул, когда его наполовину понесли, наполовину поволокли к крыльцу. Они неуклюже затащили его внутрь – две темноволосые головы, склонившиеся над общей задачей, а руки соединялись на его заляпанной грязью спине.

Внутри они положили раненого, и императрица принялась кинжалом срезать одежду. Тор уже кипятил воду над огнем, применяя свои навыки, полученные в ученичестве у целителя. Все седельные мальчишки и девчонки учились основам этого ремесла. Я уже все подзабыл, но Тор ловко готовил полоски льна, пока императрица занималась своим делом.

Вскоре показалась рана, кровавое месиво от бедра до подмышки. Кажется, ребра смягчили удар по торсу, но нижней части не так повезло. Между трясущимися руками императрицы сочилась кровь. Я встретился взглядом с Тором. Мы оба видели такие раны – этого не избежать, если твое предназначение сражаться и умирать за твой гурт, – но никогда не видели, чтобы кто-нибудь поправился. Настойчивость и хороший уход часто позволяли раненым продержаться некоторое время, но даже Йитти не смог бы вылечить такое.

Императрица опустила льняную ткань в горячую воду, но каждый раз, когда она смывала кровь, выступало еще больше. Она что-то сказала, Тор покачал головой в ответ. Она жестом указала на иголку и нитку, и снова он покачал головой. Она повысила голос, из глаз лились слезы, я не мог на это смотреть. Не мог стоять, погрузившись в ее удушающую надежду.

Решив поискать убежища в традициях, я вышел наружу и опустился в грязь рядом с ближайшим телом, игнорируя обжигающую боль в бедре и тяжесть измученных суставов.

Я вытащил клинок из-за пояса мертвого левантийца. Рукоять была не по руке, его голова казалась слишком тяжелой. Я не узнал его, но на затылке гордо красовалось клеймо не то рода Яровен, не то Охт. Без краски различить их было трудно. Кто-то из людей Дишивы? От этой мысли меня затошнило, я сглотнул и сделал первый разрез. На мокрую землю потекла кровь. Лучше не смотреть. Лучше не думать. Просто предоставить все моим опытным рукам.

Покончив с одним, я перешел к следующей – той, с которой сражался Тор. Он должен был сам отрезать голову, но занимался спасением жизни, а я мог хотя бы спасти души. Краешком сознания я улавливал, как Тор горячится, что-то доказывая Мико. Я вонзил клинок в горло женщины. Тор превратил ее тело в месиво, снова и снова втыкая кинжал в грудь, руки и живот – всюду, куда мог выпустить ярость. Ярость, взявшую верх над уважением.

С каждым телом дело продвигалось все медленнее, руки устали, ноги обжигало болью. Но я не мог оставить их души здесь, поэтому работал, сколько бы времени на это ни требовалось, сколько бы мне ни пришлось страдать. В глубине души я знал, что заслужил это. Что я – мальчишка, который сбежал.