Текст книги "Воздушный шарик"

Воздушный шарик
Дина Измайлова

© Дина Измайлова, 2023

ISBN 978-5-0060-7516-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Течёт жизнь, протекает, ручейком журчит, и всё мимо, и не взаправду словно бы. Живу, будто носом в сон уткнувшись, и посапываю, наблюдая верчение картинок в моих глазах.

А Некто Сергей мне прислал мульт с котом нереально плюшевым. «Враки всё. Не бывает таких кошек подобострастно страстных». – «А я такой». – «Да неужто тебе яйца отрезали, бедняжечка?».

Офис как вскрытая консервная банка: вокруг жесть, да по кругу вывески чёрно-белые приляпаны. А шпротинки ровнёхонько-скромнёхонько так всегда в масле поблескивают. Сияю и я ненавязчиво и улыбисто-функционально. Если плюнуть в монитор, растереть и зажечь свечку, то в полночь можно увидеть ведьмочку…

А когда душа устало оседает к сидушке вертлявого стула, стоит порой всколыхнуть её мягким вилянием попы. Помогает на время – взмывает она под самые рёбра. Душа она же такая – летать для неё словно трескать овсяную кашу – пользительно и живительно одновременно. Только порой приходится перебиваться бутербродами…

Нецелесообразно думать о целесообразности, когда дело касается вещей с сорванными ценниками. Взять за бесценок бесценное и потерять не жалко, но боязно. Упала в жизнь, как в затон, и барахтаюсь в ней неумело – как умею…

Вот пришло время заниматься анализом динамики продаж за минувший квартал. Что тут поделаешь? Рисую зигзаги….

1

Иной раз совсем неожиданно можно так плотно и надолго влипнуть в совершенно чужого человека, словно в трясину запопасть. Бах, и ты уже утянута в болото противоречивых чувств и навязчивых мыслей. Пытаешься вырваться наружу, но что ни шаг, всё больше проваливаешься вниз, пока не оказываешься облепленной по рукам и ногам. Трепыхаешься в обречённости несвободы, силясь держать дистанцию и сохранять на физиономии невозмутимый вид, но и моргнуть не можешь без оглядки на посторонний силуэт, отпечатанный в памяти. Положеньице так себе, в общем, беспомощное какое-то.

Вот и я влипла в тебя – случайно, невольно, за просто так. Ты ведь почувствовал это, правда? Уловил мою внезапную слабость перед тобой в тот момент, когда мы сцепились взглядами, нащупав в глазах друг друга уязвимость, неподдельность которой внезапно разбила мою душевную пустоту на бесчисленность оскольчатых чувств, пронзивших всё моё существо множественностью мелких уколов, одновременно и ожививших, и разнедуживших меня.

Так случилось, что пустота надолго укутала меня дымчатой пеленой – заползла в рот, нос, уши, просочившись во внутренний резервуар души, которая, распухнув от вакуума, воздушным невесомым шариком стала распирать тело изнутри. Я знаю причины этому, я помню день запуска сего процесса – день, который вспоминать мне не хочется, а забыть не можется. Мне так неохота вновь и вновь расковыривать своё нутро, бередя очаг заразы. Хорошо бы, чтоб обломки лежали на дне, глубины хранили свои тайны, непознанные разобиженные монстрики стерегли пучины. Отболело и пусть. Обесчувствилась и славно… Всё существо моё надулось беспечным и безутешным пофигизмом, закружившись на одном месте вокруг своей оси, лишившись какой-либо перспективы и опоры поверить во что-то значимое.

В этом странном раздуто-пустом состоянии я просуществовала несколько лет, перекатывая себя из сна в явь, из яви в сон, которые сливались в единое мутное полотно жизни, по которому я даже не брела, а как-то переминалась с ноги на ногу, силясь сделать шаг вперёд, но постоянно замирая в нерешительности, спотыкаясь о зависший в голове вопрос: «Зачем?».

Я просыпалась утром, чтобы пойти на работу, варила и вливала в себя кофе, рисовала на лице маску из декоративной косметики и горделивых улыбочек, чтобы на выходе выдать человека позитивного, современного и крайне самодостаточного, именно такого, которому самого себя вполне достаточно, такого, который искренне и самозабвенно любит себя самого, ибо себя любить, говорят психологи, не то что важно – первопричинно для обретения психологического комфорта и равновесия. Но как-то не срослось у меня с самой собой, не слюбилось, что-то пошло не так…

А ведь старалась, упёрто проходила один за другим всё новые и новые курсы по мастерству душевного онанизма, черкала магические бумажки, сжигала волшебные фантики, многозначительно хлопала в ладошки, смело сигала с табуретки в пучину растворённого во Вселенной Счастья, но так и не допрыгнула, так и застряла на стадии беспокойного школярства, то ли соскучившись декоративной игривостью психологических методик, то ли спасовав перед перспективой осчастливиться окончательно, превратившись в кукольный символ беспощадно-сверкающего позитива.

И тут я плюнула на всё, стала отрешённо наблюдать своё тело, суетящееся в пространстве по всевозможным ничтожным поводам, ощущая, как воздушный шар равнодушия всё растёт и растёт, просачиваясь сквозь рёбра в окружающее пространство. Словно подушка безопасности, безучастность окутала меня и внутри, и снаружи, обезопасив раз и навсегда от всевозможных травм, от любых потрясений…

И вот однажды ты подцепил меня взглядом, словом, духом, а я подцепилась, повелась, я поймалась… Не сразу, конечно, через некоторое время, но всё-таки…

Вообще, взгляды человеческие таят неведомую силу в себе, они рассекают пространство, как энергетически заряженные лучи, перекрещиваясь и порой вспыхивая, да потрескивая от перенапряжения, от переполненности эмоциями… Я ведь чувствовала твой взгляд задолго до того, как ты подошёл ко мне. Я смутно помню твоё лицо на пересечении каких-то улиц… Тогда я смотрела на тебя мельком, поверхностно скользя глазами по твоей фигуре и всему миру вокруг, замурованная в свою отрешённость, как в броню. Я запомнила только взгляд – осторожный, внимательный, на который я бессознательно отвечала невольным подёргиванием души. Это уже значительно позже мы оказались лицом к лицу, и я впервые разглядела тебя вблизи, и как-то подрастерялась от твоего напора…

2

Ну конечно же, у меня был мужчина, можно сказать, муж, принимая во внимание длительность нашего совместного бытия на одной территории и наличие общего холодильника и всего того, что холодильник вмещал в себя. Хотя можно и не говорить «муж», а сказать как-нибудь иначе – парень, сожитель, партнёр по сексуальным утехам и совместному времяпрепровождению… Холодильник, как единственное совместно нажитое имущество, конечно, очень скреплял наши отношения, но всё-таки не настолько, чтоб значительно ограничивать свободу словоизвержения и телопередвижения. Про наш союз можно было говорить всё что угодно, что, в общем, мы и делали.

Он представлял меня чаще всего супругой, при мне, во всяком случае – полагаю, так было принято в их кругу. Я засветилась в этом качестве на всех пользительно-оздоровительных корпоративчиках среди уныло трезвых коллег, старательно изображавших веселье, прыгая на батутах да закидывая друг друга всякой хернёй перед закодированным и от того болезненно наблюдательным шефом; в кругу его немногочисленной семьи, состоящей из апатичной мамы, сомнамбулически созерцающей бесконечные сериалы как свою параллельно развивающуюся, перепрыгивающую из серии в серию, но так и неосуществившуюся в реальности жизнь, и полубездыханного кастрированного кота, безостановочно спящего, жрущего и срущего в хаотичной непоследовательности; в компании его слегка туповатых, но хотя бы компанейски бухающих друзей, которые вместе со своими более-менее постоянными подругами жизни давно уже перешли в категорию наших постоянных собутыльников.

Я же его представляла просто по имени, не определяя статус, но добавляя при этом непременную частичку «мой», меняя только интонацию с утвердительно-нейтральной на экспрессивно-восклицательную или вопросительно-неуверенную… Просто говорила «знакомьтесь, мой Игорь» и всё. Понимайте, как хотите – Мой! Мой? Мой…. Игорь и Игорь, что тут скажешь ещё…

3

Мне почему-то вдруг захотелось много поведать тебе, чтоб ты понял, хотя что понял? Зачем? При первом разговоре ты сказал, что хочешь выложить мне всё начистоту, но я не позволяю тебе приблизиться, некую фигню нёс про грусть в моих глазах – редкостную лабуду, в общем, банальную до тошноты, но что-то в обтекаемых фразах искрило нежное и подлинное. Прошло уже полгода, а я всё думаю, привиделось мне, почудилось ли, придумалось… Я вообще не понимаю, как я клюнула на всё это, почему-то твой взгляд не отскочил от глянцевой поверхности моей любезной улыбки, а проник дальше и разбередил сердце. Я не юная девочка, я знаю все эти уловки – смотреть пристально в глаза, безотрывно, пронизывающе, призывая то ли к поединку, то ли к соитию…

Я искусна в отзеркаливании взглядов, я умею отыгрывать улыбки. Вон они, вон – по всем углам офиса, на всех выступах поразвешаны эти самые улыбки – просящие, любезные, смущённые, ослепительные, ироничные, маняще обворожительные, обольстительно-искусительные, вымученно-приличные, вызывающе безразличные, бэушные, показушные, самоналезающие и самосползающие… Повсеместно на них натыкаешься, одной из них в ответ улыбаешься. Улыбаешься, улыбаешься… А с тобой не получилось, сбой в системе, я не смогла отбиться от твоего взгляда, остриём он застрял у меня в душе, застрял прочно…

4

Когда не о любви, вроде и говорить не чем. Впрочем, о чём ни скажи, получается о любви или её отсутствии. Слишком светло у нас в офисе, обнажено до неприличия. Режущий свет сквозь прорези жалюзи испускают огромные окна, зашитые в стеклопакеты, безжалостно сияют софиты, бесстрастно мерцают мониторы компьютеров. Порой так хочется выключить солнце, принакрыть тюлем его пронзительные лучи. Да убудет свет, да подзатухнет электричество, да восторжествует полусумрак в тёплых мерцающих тонах неразгаданной тайны. Но здесь не место для любви,

...

конец ознакомительного фрагмента