Текст книги "Мышь Гликерия. Цветные и полосатые дни"

Розовый жираф
Мышь Гликерия. Цветные и полосатые дни

© Д. Сабитова, текст, 2011

© А. Калайда, макет и иллюстрации, 2011

© ООО «Издательство «Розовый жираф», 2021

* * *

Мышь Гликерия и томатный соус

Мышь Гликерия стояла перед зеркалом и хмуро оглядывала себя. Себе Гликерия не нравилась. Гликерии казалось, что её жизнь не удалась.

Вот хвост. Разве это хвост? Просто неприлично называть это тощее и голое убожество хвостом. Конечно, если повернуться вот этим боком и немного изогнуть талию, то мерзкого хвоста почти не видно.

И можно представить себе на его месте… Представить себе на его месте…

Хвост мотался туда-сюда, отвлекая Гликерию от мыслей о прекрасном… Хвост нервничал.

Хвосту казалось, что его жизнь не удалась.

Вот Гликерия. Хвост по-своему любил Гликерию и всю Гликерину жизнь служил ей верой и правдой. Свивался аккуратной дугой, или торчал вверх тонким стебельком, или водил кончиком по сторонам – всё, что хотела Гликерия, – всё исполнял хвост…

Ну да, на него часто лип всякий мелкий сор, иногда хвост был мокрый и, пожалуй, не всегда чистый… Но ведь хвост старался. И потом – разве другие мышиные хвосты намного лучше? Нет, некоторые знакомые хвосты даже короче. А один ближайший родственник – крысиный хвост – тот и вовсе лысый.

Только Гликерия своим хвостом недовольна. Разумеется, есть животные, у которых хвост и попушистее будет. Но тут уж сам хвост не виноват. Зачем же глупая Гликерия родилась мышью? Родилась бы, например…

«Родилась бы я, например, мексиканским тушканом», – думала в это время Гликерия.

Как-то раз в журнале Гликерия увидела картинку чего-то пушистого, покрытого нежно-пепельным мягким мехом. Гликерия в те времена ещё не умела читать. Но она решила: именно так должен выглядеть мексиканский тушкан – животное далёкое и прекрасное.

«Конечно-конечно, хвост у мексиканского тушкана – не моему чета», – грустно подумала Гликерия перед зеркалом.

Потом она вышла на улицу прогуляться. Хвост она спрятала под юбку.

– Ах, Гликерия, как поживаешь? – окликали её друзья и знакомые.

– Мексика, – отвечала друзьям и знакомым невпопад задумчивая Гликерия. – Прекрасная далёкая Мексика… – и шла дальше.

И друзья перешёптывались со знакомыми:

– Чего это она? О Мексике говорит… Неспроста…

А Гликерия шла дальше. Она хотела встретить кого-нибудь совсем незнакомого. Кто ещё никогда-никогда не видел жалкий Гликерин хвостик.

И кто-то незнакомый встретился ей.

– Здравствуйте, как поживаете? – вежливо начал беседу кто-то незнакомый.

– Здравствуйте, прекрасно, – ответила Гликерия.

Тут ей пришла в голову блестящая мысль. И Гликерия добавила как бы невзначай.

– Позвольте представиться: Гликерия. Мексиканский тушкан.

– Очень приятно, – вежливо ответил кто-то незнакомый. – А меня зовут…

Но Гликерии было неинтересно слушать дальше.

Она шла и думала: «Вот теперь этот кто-то незнакомый расскажет всем: “Познакомился сегодня с прекрасным мексиканским тушканом Гликерией. У неё дивный пушистый хвостик”. А как же иначе? Ведь у всех мексиканских тушканов красивые хвосты. Значит, у меня тоже».

Гликерия помчалась домой и встала перед зеркалом. Хвост боязливо показался из-под юбки и робко мотнулся вправо. И влево.

«Боже мой, ну какая же я красивая, – подумала Гликерия. – Я мексиканский тушкан. И вовсе хвост у меня не голый. А просто покрыт чрезвычайно нежным мехом. Таким ценным… таким редким мехом, – говорила Гликерия, любуясь на негустые волоски, покрывающие розовую кожу хвоста. – За ним нужно просто ухаживать. Мазать его чем-нибудь мексиканским. Например, томатным соусом… И ещё надо заказать сто новых визитных карточек с надписью “Гликерия. Мексиканский тушкан”. В серебряной рамочке».

С этой приятной мыслью Гликерия отправилась спать. На душе у неё было хорошо.

И хвост в ту ночь уснул почти спокойно. Во-первых, Гликерия его полюбила. Во-вторых, она перестала прятать его под одеждой, где хвосту всегда было душно и тесно. В-третьих, соус – это не так уж и плохо. Лишь бы он был не очень острый.

Мышь Гликерия и маленькие пупырышки

Мышь Гликерия всегда ходила босиком. Ей нравилось, как трава щекочет задние лапы. И ещё ей нравилось ходить по гладкому асфальту после дождя. И тёплая мягкая пыль ей нравилась – лапа утопала в ней по щиколотку. Но особенно Гликерии нравилось, если по дороге попадалась коричневая жидкая грязь. Потому что она приятно чавкает, когда в ней топчешься. И иногда даже получалось так, что из-под пальцев всплывал и густо лопался замечательный пузырь. И лапы, аккуратно обмазанные грязью, Гликерии нравились. Гликерия всегда представляла, что на ней фильдеперсовые чулочки шоколадного цвета. Что такое «фильдеперсовые», Гликерия не знала. Она прочитала это слово в старом журнале, и оно ей запомнилось.

Однажды в среду Гликерия собралась в гости к старой знакомой. Старая знакомая так долго жила на свете, что полагала неприличным бегать по гостям самой, как какая-нибудь молоденькая зверушка. Поэтому все приходили к ней в гости и приносили подарки. А хозяйка угощала пришедших смородиновым чаем с маковым рулетом.

Гликерия надела своё самое любимое платье – ну, то самое, с сиреневыми цветочками на подоле и полосатыми рукавами – и отправилась в гости. Она шла босиком и рассеянно думала о том, что её маленькие лапки с аккуратными пальчиками очень мило выглядывают из-под сиреневых оборок.

В подарок старой знакомой на этот раз она несла моток белых ниток. Старая знакомая очень любила вязать салфетки и связала их уже целую тысячу. Поэтому новый моток ниток был всегда кстати.

Дорогу Гликерия знала наизусть и могла идти с закрытыми глазами. Сначала немного шёлковых клеверных листочков, потом направо по сыпучему горячему песку минуты три, потом по краешку тропинки под соснами, по сухим сосновым иголкам. Если ставить лапу аккуратно – никогда не уколешься.

– Здравствуй, Гликерия, – сказала старая знакомая и протянула лапу за подарком.

Гликерия положила в протянутую лапу белый клубок и сделала книксен.

– Обувь можешь не снимать, проходи прямо в туфлях, – продолжала старая знакомая.

А потом добавила назидательно:

– Ведь предлагать гостям тапочки – дурной тон.

Старая знакомая знала о хороших манерах всё.

Гликерия услышала предложение не снимать обувь и немножко растерялась.

Она подумала, что в гостях, конечно же, надо стараться выполнять пожелания хозяев. Иначе получится невежливо. И теперь, с одной стороны, она поступает так, как ей велели. То есть не снимает обувь. С другой стороны, она не может, как ей было предложено, пройти прямо в туфлях. Ведь у Гликерии нет никаких туфель.

Гликерия смущённо затопталась у порога. И даже начала немножко приседать, чтобы скрыть под сиреневой оборкой босые лапки.

Но надо признать, что босым лапкам в гостях у старой знакомой было приятно. Потому что в прихожей был прохладный и гладкий паркет. А когда Гликерия всё же шагнула в гостиную, то лапки попали прямо на пушистый мягкий ковер.

– Ах, Гликерия, да ты никак босиком! – воскликнула за её спиной хозяйка.

И все гости повернулись к Гликерии.

– Как это мило! – сказала дама с аккуратно причёсанным на прямой пробор хвостом.

– Какая непосредственность! – прищурилась дама с лихо подкрашенными кисточками на острых ушках.

– Очаровательно! – склонила голову дама с напудренными серебряной пудрой усами.

Гликерия почесала правой задней лапкой левую.

И посмотрела на гостей.

Все без исключения дамы были на высоких каблуках.

Дамы, увидев босую Гликерию, очень обрадовались.

Ведь в гостях надо чем-то заниматься? Например, играть в «Кто сегодня не пришёл?», или считать серебряные вилки, или придумывать темы для светской беседы.

А теперь все обступили Гликерию и наперебой начали советовать ей, какие именно надо купить туфли. Непременно на высоком каблуке. Потому что ходить босой – неприлично!

Гликерия вздохнула, развернулась и пошла в обувной магазин.

«Если бы эти туфли начали говорить, – размышляла Гликерия, продвигаясь маленькими шажками вдоль полок, – я бы уж, наверное, обращалась к ним только на “Вы”. Но, полагаю, они вообще не стали бы со мной разговаривать».

Украдкой, в уголке Гликерия примерила пару поскромнее. Ноги выгнулись колесом, колени дрожали. Ходить Гликерия могла, но только цепляясь за мебель и помогая себе хвостом. В глазах стоял туман. В тумане было не видно, где кончаются туфельные носы.

Сняла Гликерия туфли. Дальше пошла. Туман рассеялся.

– О, вот это как раз для меня. Нестерпимая красота!

Нашла Гликерия обувку. Верх мягкий, синий, с заклёпочками. Шнурки длинные-предлинные и большими бантиками завязаны. Носок круглый, белый. И подошва белая, ровная, с выбитым узором. Уголки, кружки и маленькие пупырышки.

Пупырышки Гликерию особо очаровали.

Купила Гликерия синие кеды.

Лапе удобно.

Идёт Гликерия домой по песчаной тропке. За ней по песку тянутся уголки, кружки и пупырышки.

Оборачивается Гликерия, любуется пупырышками.

А босиком можно и завтра походить.

Мышь Гликерия и хорошие сны

Мышь Гликерия решила завести себе часы.

Вещь бесполезная, но красивая.

А Гликерия неравнодушна к красоте. В верхнем ящике комода у Гликерии много таких бесполезных и красивых вещей. И у каждой вещи свой пакетик, коробочка или шкатулочка.

Все друзья и знакомые знают: чем выбрасывать ненужную вещь, лучше её Гликерии отнести. Гликерия обрадуется и в верхний ящик комода её положит. Там у неё строгий порядок. Осколки от ёлочных шаров синего цвета – в белой коробочке, обклеенной синими фантиками. А осколки красного цвета – разумеется, в серебряном пакетике из-под чипсов. Персиковые косточки в коробке от печенья. Пуговицы на леску собраны.

Ну и так далее.

Каждую среду Гликерия открывает комод и любуется. А иногда и во вторник.

Всё-всё в комоде есть: бархатные лоскутки, шёлковые шнурочки, бисер простой и бисер перламутровый, сломанные маникюрные ножницы, черепки фарфоровых чашек с цветочками, осколки зеркальца, обёртки от горького шоколада, речные ракушки, заграничные монетки, кленовые вертолётики, три настоящих хрустальных пробки от духов, застёжка от замшевой сумочки, медная пружинка, ложечка для мармелада, пять обойных гвоздиков со звёздочками на шляпках, сушёный инжир, крошки слюды, арбузные семечки с тигровым рисунком, а осколки от ёлочных шаров, персиковые косточки и пуговицы вы уже видели.

Только вот часов нет.

– Мне нужны часы, – сказала Гликерия продавцу в магазине.

– Очень полезная вещь! – восхитился продавец. – Вот вам наши лучшие часы.

Гликерия задумалась. Если часы полезные, то ими надо как-то пользоваться.

А Гликерия не умеет ими пользоваться.

– Очень просто, – сказал продавец. – Повесите их на стену, на крепкий гвоздик и будете на них смотреть. Иногда.

«Странный продавец, – подумала Гликерия. – Вот, например, обёртки от шоколада. Я достаю их из папочки и смотрю на них. Больше они ни на что не годные. Они очень яркие и восхитительно бесполезные. Если на часы можно тоже только смотреть – значит, они пользы не приносят».

– Беру, – кивнула Гликерия.

Только уточнила, на какой гвоздик часы вешать – на простой или на обойный, – и побежала с часами домой.

Часы висят на стене. Гликерия на них любуется. Очень красиво они стучат своим длинным хвостом. И стрелки блестят.

А тут один знакомый позвонил и говорит:

– Я слышал, что ты часы приобрела?

– Да, самые лучшие, – скромно сказала Гликерия.

– Значит, хоть сегодня ты придёшь к нам в гости вовремя?

– Приду, – покладисто кивнула Гликерия. – Уже собираюсь.

– Через полчаса? – подозрительно усомнился знакомый.

– Через полчаса, – охотно согласилась Гликерия.

– А может, через пятнадцать минут?

– Через пятнадцать минут, – не стала спорить Гликерия. И села на часы любоваться.

«Красиво звучит – “питнацатьминут”, – думала Гликерия. – Не забыть бы уточнить у знакомого, что это значит».

Вдруг что-то как засопело! А потом как бумкнуло! И ещё раз! Несколько раз!

– Ай, замолчите немедленно, я боюсь! – закричала Гликерия.

Но часы её не послушались. И замолчали только когда сами захотели.

«Скоро ночь, – подумала, вылезая из-под стола, Гликерия. – Пожалуй, не стоит оставлять их в доме».

И вынесла часы во двор.

Всю ночь часы хрипели и бумкали. А Гликерия за ними в окно подглядывала, спрятавшись за занавеску.

Утром вернула их в магазин.

– Дикие эти часы, недрессированные. Нет ли у вас каких-нибудь маленьких, неопасных?

– Вот вам самые маленькие. Только они сломанные – всё время опаздывают, – сказал продавец и дал Гликерии лакированную деревянную коробочку.

В коробочке кто-то тихонько цокал языком.

– Я себе часы завела. Маленькие, совсем ручные, – хвасталась Гликерия друзьям и знакомым.

Часы и впрямь ручные. По ночам не шумят, не хрипят, Гликерию не будят.

На ночь Гликерия укладывает часы спать в верхний ящик комода. Как раз между ложечкой для мармелада и речными ракушками. И видят они все тихие хорошие сны.

А то, что часы опаздывают, – так это просто они именно сегодня никуда не торопятся.

Как Гликерия.

Мышь Гликерия и холодная окрошка

Мышь Гликерия надела своё любимое платье – ну, то самое, с полосатыми рукавами и сиреневыми цветочками по подолу – и вышла из дому прогуляться.

Она погуляла сперва направо – до куста жимолости, потом ещё немного дальше – до зарослей папоротников, а потом почувствовала огромное желание остановиться и сказать: «Ффух!»

– Ффух!!! – сказала Гликерия. И добавила: – Какая жара!

Воздух стоял вокруг Гликерии плотным жарким коконом. И даже энергичные ффухания не отгоняли его от Гликериных разгорячённых щёк.

Гликерия сорвала лопух и сделала из него опахало. Но лопуховое опахало холодило только мордочку. И немножко – уши. А вот животу было по-прежнему жарко.

Причём, чтобы не обижать ни ту, ни другую щёку, Гликерии приходилось махать лопухом перед самым носом. И из-за этого она совсем не видела, куда идёт.

А что за прогулка, скажите на милость, если вы не видите окрестности, а видите вместо них болтающийся перед носом лопух?

Тогда Гликерия подумала: «Если я буду двигаться быстро-быстро, то получится так, словно на меня дует ветер. Ведь когда скатываешься с горки или качаешься на карусели – ветер всегда дует в лицо, даже в тихую погоду».

Гликерия бросила лопух и побежала вперёд со всех лап.

Ветер ударил ей в лицо, но через минуту стало почему-то ещё жарче. Гликерия запыхалась и решила остановиться. Уши у неё были мокрые, и с носа капало.

И тогда Гликерия ещё немного подумала и решила: надо что-то изобрести, чтоб оно само её везло.

Зашла Гликерия к одному знакомому, и тот дал ей свой велосипед. Покататься.

– Знаешь, – говорит один знакомый, – я полагаю, тебе это как раз подойдёт.

Едет Гликерия на велосипеде. Нос у Гликерии белый от страха. То правая нога высоко от земли, то левая. Боязно. Педали чавкают, колёса жужжат. Хвост норовит в спицах запутаться.

Всё равно жарко. Какая уж тут прохлада, когда того и гляди вывернется велосипед из-под Гликерии. Да и по сторонам смотреть некогда. Слева крапива – справа канава. Рулит Гликерия, старается.

И тут в один миг кончилась прогулка. Велосипед клацнул и схватил Гликерию за подол. И сжевал её сиреневые цветочки и оборочки.

– Ай! – закричала Гликерия и полетела с велосипеда.

Лететь было недалеко.

А велосипед тут же сверху на Гликерию упал и стукнул её везде.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила одного знакомого Гликерия.

Велосипед вернула.

И пошла оборочки стирать и на место пришивать. И прикладывать пятачок к шишке на лбу.

А тут, пока оборочки сохли, один знакомый сам к Гликерии в гости пришёл. Она его холодной окрошкой накормила, а он ей и говорит:

– Я ошибся. Велосипед – это не для мышей.

И подарил ей самокат.

Вот повезло Гликерии!

Колёсики маленькие, тихие, совсем не страшные. Никто не клацает у колен. И земля совсем близко – вот колёсики, вот подножка, вот Гликерины задние лапки. Оборка над травой развевается.

Катится Гликерия, левой лапой от земли отталкивается. Ветерок Гликерию обдувает. Любуется Гликерия окрестностями.

На руль привязала Гликерия воздушный шарик – для красоты.

«Холодная окрошка – хорошая штука. От неё в голове появляются очень правильные идеи», – думает Гликерия.

Мышь Гликерия и зелёная шкатулка

Мышь Гликерия однажды в среду сказала сама себе:

– Соседа справа зовут Ромуальд. Соседку слева зовут Андалузия. Вот им повезло.

А я – Гликерия. Какая гадость.

«Интересно, – вздохнула Гликерия, – какая оса укусила родителей, когда они выбирали мне имя?»

Сняла Гликерия трубку и позвонила родителям.

И вежливо спросила их про осу.

– Фу, какая ты грубая, Гликерия, – обиделись родители. И пустились по волнам своей памяти.

– Ты была чудесная мышка, тогда ещё милая и вежливая. Потому что в ту пору ты только-только родилась и не умела разговаривать. И мы подумали – как мило звучит: мыша Луша.

«Я была просто обречена на дефекты речи, – подумала Гликерия. – Шепелявая мышь с дурацким именем».

Нет, с таким безобразием мириться нельзя.

Мышь – существо прекрасное. Имя ей нельзя подбирать абы как. Мыши – они похожи на нежные цветы. И имя Гликерия себе найдет такое – роскошное и изящное.

Роза… Астра… Сенфолия остролистная.

Легла Гликерия спать. Думает: «Пусть мне новое имя во сне приснится».

Оно тут же и приснилось.

Вскочила Гликерия и бегом к зеркалу. Смотрит – да, точно, так и есть! Оно!

– Я – Олеандра! И спереди Олеандра, и сбоку. – И с затылка на себя посмотрела через круглое ручное зеркальце: – Олеандра да и только.

Блестящее имя!

Мышь Олеандра наметила в связи с новым именем первоочередные дела.

Во-первых, надо позвонить всем друзьям и знакомым и объяснить им, что в телефонных книжках она теперь пишется на букву «О».

А то позвонят они Гликерии, а никакой Гликерии тут и нет. Так и растеряются друзья. А друзей терять обидно.

Во-вторых, надо срочно придумать от этого имени сокращение. Чтоб никакой больше мыши Луши. Мышь Леа. Восхитительно!

Друзья и знакомые очень удивились, но Олеандру записать на «О» согласились. Пока всех обзвонила – тут и вечер наступил.

Пошла тогда мышь Олеандра в спальню и достала зелёную шкатулку, где хранились рассыпанные бусы. Бусы пока пересыпала в блюдце, где раньше лежали колечки. Колечки сложила в пакетик, где до того хранились иностранные монетки. Монетки сунула в деревянную коробочку, где лежали поломанные ручные часы. В коробочке было ещё много места – как раз монетки поместились.

Потом она на всякий случай вымыла лапы.

Новое имя мышь Олеан… мышь Гликерия аккуратненько сняла, протёрла мягкой тряпочкой и в зелёную шкатулку положила. Пусть лежит. В следующую среду она его достанет и снова поносит немножко. Красивое имя. Нарядное. Не каждый же день носить. А то потускнеет, поцарапается.

«Впрочем, – подумала мышь Гликерия, – зелёная шкатулка не такая уж и маленькая. Вполне ещё парочка имён свободно влезет».

Надевать их можно будет во вторник и в четверг.

Мышь Гликерия и полосатый половичок

Мышь Гликерия любит гулять по длинной липовой аллее. Дорожки там чистые, ровные, белым песочком посыпанные. Так что оборочки ни за что не цепляются, не пылятся, погуляла Гликерия, – а они как новенькие. Вот гулять по склону оврага, в зарослях репейника, Гликерии совершенно не нравится. Она иногда пробует погулять там – вдруг она всё же несправедлива к оврагу? Но потом долго выдирает репейниковые шарики из складок платья. Да и знакомых в овраге не встретишь.

Совсем не то в липовой аллее.

– Здравствуйте, как поживаете, Гликерия? – приветливо раскланиваются знакомые.

– И вам доброго дня, – чинно отвечает Гликерия. – Ничего себе поживаю.

Аллея длинная, можно долго идти по ней и считать липы. Правда, на шестнадцатой липе (рядом с ней как раз синяя скамья с гнутой спинкой) Гликерия всегда сбивается, потому что язык у неё устаёт считать. И ещё потому, что она не любит число семнадцать – какое-то оно острое, шершавое, у Гликерии от него даже мурашки бегут от левого уха до хвоста.

Но она совсем не огорчается, что сбилась, а спокойно думает: «Половина аллеи. Потом ещё половина, и получится целая аллея. Как интересно. Из двух половин яблока почему-то никогда, никогда не получается целое яблоко. Сколько ни считай их, всё равно это всего лишь две половины яблока».

Пока Гликерия думает о липах и яблоках, настаёт время поворачивать домой. И тут Гликерия начинает волноваться.

Вот калитка, вот старая яблоня, вот перевёрнутое ведро с дыркой (Гликерия его не выкидывает насовсем, всё думает, куда бы оно могло сгодиться. Например, с ним можно ходить за водой, когда вода в доме уже есть, а прогуляться хочется).

Вот уже и крылечко.

А Гликерия с каждым шагом всё озабоченнее делается, и за ушами у неё становится щекотно от напряжения.

Наконец Гликерия останавливается прямо напротив двери и осторожно суёт лапу в карман.

Мало ли что можно встретить в кармане.

Но карман пустой. Там почти ничего не лежит, только несколько вишнёвых косточек, стёклышко от лупы, парочка старых писем на розовой бумаге (края у писем замохрявились, и уже почти не видно, что по краям были красивые золотые виньетки), расчёска для усов, перламутровая пуговица, которую как-нибудь надо будет перепрятать в комод, и труха от высохших и рассыпавшихся осенних листьев.

«Кажется, я подняла их у калитки и сунула в карман позапрошлой осенью. Они были такие красивые», – думает Гликерия, перебирая пальцами содержимое кармана.

Увы. Ключа от дома в кармане нет.

«Не знаю я, не знаю, куда делся твой ключ, – устало думает Карман. – Ей-богу, пять минут назад он был ещё здесь».

Гликерия разворачивается и бежит к знакомому, у которого есть много тисочков, рашпилей и надфилей.

– Неужели опять потеряла? – ахает Знакомый с тисочками, открывая Гликерии дверь.

Гликерия горестно вздыхает, и губа у неё дрожит.

Через пять минут (ну и противно визжат эти рашпили и надфили) она получает новенький серебристый ключ и, зажав его в кулаке, отправляется домой.

Так случается каждый день.

– Почему бы тебе не повесить ключ на шею, на шнурок? Может быть, тогда ты не станешь терять его, – предлагает однажды Знакомый с тисочками.

«Хорошая, конечно, идея, – пожимает про себя плечами Гликерия, – но ведь в таком случае Карман обидится на меня. Решит, что я ему не доверяю. А ведь он ни в чём не виноват. Наверное».

– Знаешь что, – говорит Гликерия, – у меня есть идея получше. Если тебя не затруднит, сделай мне, пожалуйста, 16 раз по 16 ключей. У меня всегда будет запас.

– Конечно, не затруднит, – кивает Знакомый с тисочками.

Вечером он заходит к ней с увесистым мешочком. В мешочке насыпаны ключи.

– Вот спасибо, – радуется Гликерия.

Весь вечер Гликерия режет ленточки от конфетных коробок пополам и складывает их пучками по 16 штук.

«Забавно, – думает Гликерия, – половина ленточки и половина ленточки получается… две целых ленточки. Только коротких. Отчего же с яблоками всё по-другому?»

А утром Гликерия идёт в сад и развешивает все свои ключи на яблоню. Ленточки от конфетных коробок завязаны аккуратными бантиками.

«Теперь, – радуется Гликерия, – ключи будут всегда у меня под рукой. Я буду всякий раз срывать с дерева новый ключик. А ещё – я положу запасной ключик под половичок на крыльце!»

– Ах, батюшки, – спохватилась на этом месте Гликерия, – а половичка-то у меня нет!

Дует ветерок, ключи на яблоне у калитки тихо и нежно звенят. Сидит Гликерия на крыльце, вяжет себе новый круглый половичок в полосочку.

«Интересно, – думает неспешно Гликерия, – у круглого половичка, пока я его вяжу, вообще нет никаких половин. Отчего же с яблоками, именно с яблоками всё получается так странно?»