Текст книги "Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср"

Ну да, спасибо, Наташа, что напомнила о предназначении. Блокнот (со знаком качества и опечаткой в нём же) манит чистыми страницами. Обычная бумага, знакомый запах, так и хочется что-нибудь написать. Гагарин решил записывать сюда мысли о жизни и планы того, что нужно сделать.

Первой записью стал «Список послушаний», который стихийно складывается в голове одиноко живущего человека, вынужденного обустраивать личное пространство и вести постоянные диалоги с невидимым собеседником.

Кроме того, Олегу нравится само слово «послушание», правильное оно какое-то. Настоящее.

Помогающее, к примеру, преодолевать усталость.

Список послушаний

Не отключать мобильник.

Не сидеть в метро.

Не покупать пельмени, а готовить еду самому, каким бы усталым или безденежным ты ни был.

Не ходить на порносайты. Скучно и глупо.

Не употреблять наркотики. Глупо и скучно.

Дрочить не чаще, чем захочется подрочить.

Не носить изделия из меха норки. Воспоминания о советской моде, а отнюдь не дань уважения Бриджит Бардо.

Никогда не слушать Радио «Шансон». Портится настроение, и голова потом как чугунная.

Плюнуть с Эйфелевой башни.

Не пить на второй день и никогда не опохмеляться. Лучше, чтобы организм сам преодолевал последствия.

Каждый день дома должны быть суп и свежая газета в поч-товом ящике – именно с этого начинается налаженный быт.

Не курить сигарет без фильтра или с ментолом.

Стараться не сквернословить и не говорить ни о ком дурно.

Стараться выслушивать людей, не перебивая их.

Стараться никого не грузить своими проблемами.

Стараться вообще не иметь проблем.

Заменять слово «проблема» словом «вопрос». Например, «нерешенный вопрос» о том, где денег до получки взять.

11

Квартира встречает вежливым нежилым молчанием. Гагарин давно заметил: если долго не появляется дома, здесь устанавливается особый баланс тишины и запахов.

Первым делом Олег идёт на кухню – поставить воду на газ. Сделано. Гагарин открывает створку окна, проходит в комнаты, включает телевизор, открывает дверь на балкон, тюль в ответ исполняет несколько танцевальных па, на подоконнике пыль, Олег задумчиво проводит по нему пальцем, оставляя след.

В этой квартире совсем нет книг, а почтовый ящик осквернён бесплатными газетами и рекламными листовками, хоть никогда не заглядывай. Тем более что вестей ждать неоткуда.

Правда, недавно в него стали бросать деловую газету «Взгляд», видимо, рекламная акция, но приятно, последние новости в лучшем исполнении. Только электричество жечь пока не хочется.

За окном заваривается чай раннего вечера. Чай этот, видимо, из пакетика – бледный, безвкусный… С лимонной долькой луны, застрявшей меж телевизионных антенн.

Гагарин снимает чёрные носки, кидает их под кресло. Вот и вода закипает, Гагарин со вздохом высыпает мёрзлые мерзкие куски в кастрюлю, м-да…

А потом отвлекается, потому что слышит голос. Он слишком хорошо знает этот голос, хотя слышал его всего один раз в жизни.

Тогда посреди мёртвой зимней природы спасения ждать было неоткуда и надеяться можно только на свои силы или на чудо. Именно тогда Гагарин первый раз в жизни услышал голос, звучащий из ниоткуда:

– Чего же ты хочешь?

Мужской, немного глуховатый, но тем не менее сочный, бодрый. Гагарин не сразу понимает, кому именно принадлежит этот голос. А когда понимает, то пугается ещё сильнее.

Вполне адекватный и вменяемый человек, Гагарин не верит в мистику и потусторонние силы. У него не бывает галлюцинаций и поллюций, видений и всяческих предзнаменований. В символы и знаки Олег тоже не верит. Как и в приметы, бытовую магию… Если только на работе, с тяжёлыми больными… И то – не очень.

Гагарин тогда, на Севере, очень сильно испугался, решил, что хана пришла, что замёрзнет тут в зимней пустыне, как ямщик из русской народной.

Машина встала и, что бы он ни предпринимал, отказывалась заводиться. Заполярный мороз крепчал каждую минуту, еды и воды с собой у Олега не оказалось, в пачке осталось всего две или три сигареты. Две, потому что третью Гагарин выкурил, как только понял, что попал.

Олег медленно замерзал, сверху сыпал тихий снежок, не то чтобы снегопад, просто с деревьев, видимо, снежинки сносило, стряхивало, как пепел с сигареты, – и на снегоход, на лобовое стекло.

Время почти остановилось, оказывается, при сильном морозе время тоже замерзает, притормаживает, гаснет вместе с засыпающим сознанием.

– Не спать, только не спать, – бормотал Олег, понимая, что ещё немного и он точно заснёт.

Именно тогда он и услышал Голос в первый раз. В какой именно момент, он уже не помнит. Или когда навалился, сонный, на руль, нажав случайно на сигнал? Или когда вышел на мороз отлить?.. Словно птица прошелестела рядом с ухом, словно ветка на дереве скинула излишек снега.

– Чего же ты хочешь? – услышал он. И даже не удивился.

Обычно чудеса – это то, что случается с другими, однако пару раз в жизни (один или два раза) каждому открываются невидимые двери. Откуда-то каждый об этом знает. И Гагарин знал.

– Да вот, хотелось бы домой попасть, тут не замерзнуть.

Нет. На самом деле, первый раз Олег услышал Голос, когда, отчаявшись завести снегоход, он пошёл по заснеженной дороге к ближайшему населенному пункту.

Впрочем, дорогой эту заснеженную протяжённость можно назвать весьма условно – так, слегка накатанный промежуток между белых барханов…

Вот по нему Олег и отправился куда глаза глядят. Карты у него не оказалось, но интуиция подсказывала, что ближайший населённый пункт – в 18-20 километрах отсюда. И если экономить силы…

Голос прозвучал, когда Гагарин отошёл от машины на достаточно приличное расстояние в сколько-то там км. Усталости пока не чувствовалось, страх затаился внутри организма и там ждал, когда станет темно и совсем скучно. Тут он и услышал этот Голос, находившийся от него будто бы по касательной.

Ну, тот и спросил его, чего, мол, хочешь, а Гагарин ответил, что домой попасть, не замёрзнуть, ну и всё такое. Тогда Голос очень сильно удивился.

– А куда ты тогда пошёл? – спросил он этак по-хозяйски.

Теперь настала очередь удивляться Гагарину. Типа, глупые какие-то вопросы, начальник.

– Но машина же встала, или ты хочешь, чтобы я в ней замёрз?

– Неважно, – сейчас Голос кажется ему равнодушным соглядатаем. У него нет и не может быть туловища, головы, рта, но у этого голоса явно есть глаза, пристально наблюдающие за каждым движением Олега. За каждым движением его души. – Однако, тебе нужно вернуться к машине и ждать там…

– Но это же чревато гибелью! – восклицает Гагарин, не думая о том, как он в данный момент выглядит со стороны.

А если задуматься – странная картина: одинокий мужик кричит посреди заснеженного поля на незримого собеседника. Бред!

– Впрочем, поступай, как хочешь, – устало говорит Голос, и в этот момент Гагарин поворачивает обратно. Сам не зная почему. Но, как приговорённый, идёт, возвращается к поседевшей за время его отсутствия машине.

Через какое-то время он видит своего боевого замёрзшего коня, по мере приближения всё отчётливее понимая, что совершенно не представляет, что делать. Сесть и ждать?

Он подходит к снегоходу, открывает водительскую дверцу (даже дверь закрывать не стал), садится на промёрзшее сиденье и тут боковым зрением замечает движение в одном из зеркал заднего вида.

Гагарин видит, как к его снегоходу приближается человек, идёт откуда-то издали, приближается, превращаясь в конкретного парня, который, поравнявшись с водительским окошком, спрашивает:

– Эй, командир, у тебя закурить не найдётся?

– Садись, покурим, – снова ничуть не удивляясь (удивляться – лишние силы терять), говорит Гагарин.

Паренёк, румяный от мороза, разгорячённый от быстрой ходьбы, лезет в салон, снимает шапку, от его головы поднимается пар, он приветливо улыбается, у него редкие жёлтые зубы, местный, думает Олег, не понимая, как же он мог тут оказаться. Впрочем, северные люди – странные, непонятные, от них чего угодно ожидать можно.

– Ты местный? – парень молча кивает, Олег протягивает ему предпоследнюю сигарету в пачке. Сам берет последнюю. Прикуривают от одной спички.

– А как же ты тут оказался?

– Прогуляться вышел.

– Ничего себе прогулка, – Гагарин же знает, что ближайший посёлок находится, гм, даже и не вспомнишь, как далеко.

Парень снова застенчиво улыбается, мол, ничего особенного, всегда так хожу, каждый божий день. Каждый божий…

Ну и спрашивает, сугубо из вежливости, для поддержания разговора, так как, по сути, это же не его дело:

– Командир, а что ты тут стоишь? Загораешь?

– Да видишь, заглохла и не заводится, – Олег готов распсиховаться: как будто и так непонятно…

– Так ты поломался? Тебе помощь нужна?

В ответ Олег делает последнюю затяжку. Вот и сигареты закончились.

– А что ты не тормознёшь тогда никого?

Этот вопрос выглядит логично, если бы снегоход стоял на оживлённой трассе, однако за всё путешествие из пункта А в недоступный пока пункт Б Олег Гагарин не видел ни одного транспортного средства. Его никто не обгонял, да и он тоже никого не. Гость понимает молчание водителя по-своему.

– Сейчас я тебе помогу. Тормозну, – говорит он уверенно и хлопает дверцей.

Выходит, значит, на снег, на мороз, вытягивает руку – всё как положено, всё как у людей.

И в этот самый момент (или чуть позже, но совсем через минимальный промежуток времени) раздаётся отдалённый шум приближающегося транспортного средства.

В зеркало заднего обзора Гагарину видно, что к ним приближается мощный тягач, который его спаситель благополучно тормозит. Они цепляют снегоход к тягачу и тащат его сколько-то там км до ближайшего городка, где есть не только автомастерская, но и, о чудо, постоялый двор.

Попутчик, выполнив предназначение, благополучно исчезает, едва они въезжают в посёлок, поблагодарил и растаял в заполярной мгле, будто и не существовал вовсе.

Олег, поставив машину в гараж, пошёл в столовую, отведал наваристого борща со сметаной и дёрнул пару запотевших рюмок огненной воды.

Затем на постоялом дворе, в жарко натопленной комнате, не разуваясь, развалился на огромной, непропорционально раздутой перине.

Самое удивительное, что утром его боевой конь завёлся с первой попытки. Отогревшись в гараже. Накануне он сильно замёрз. Просто замёрз. Замёрз и не выдержал.

Гагарин про тот северный случай и не думал после, мало ли чего… А в этот раз Голос услышав, тут же вспомнил, что да, было. Вспомнил тот, первый раз, когда…

Так бывает, если возвращаешься в места, где давно не был, встречаешь старинного знакомого или находишь между страниц увесистого тома пожелтевший конверт с письмом. И тебя словно к розетке подключают, возвращается контекст, тот самый, который был да сплыл, весь вышел.

В жизни Гагарина нет ничего странного или необъяснимого. За исключением этого самого голоса, непонятно откуда идущего. Его и за исключение-то посчитать сложно: ну было один раз, теперь вот, много лет спустя, так же случайно и бесповоротно, вторая серия. И не факт, что когда-нибудь случится третья. Но ведь может. Раз было.

12

– Чего же ты хочешь? – спрашивает Голос.

Гагарина трудно удивить. Он точно знает, что Голос – не галлюцинация. Так уж мир устроен. В нём всякое бывает. Мало ли что. Почти уже вступая в диалог, Гагарин пожимает плечами. В комнате душно. Ему хочется выйти на балкон. На улице листва шепчет, над домом прохладное облако проплывает, похожее на карту Древней Греции.

На подоконнике лежат сигареты и зажигалка. Гагарин закуривает, так думать легче. И отвечать легче.

– Как все, – после паузы говорит Гагарин, – хочу, чтобы всё было и мне за это ничего не было…

– Но это слишком общо, – сердится Голос, – чётче, чётче формулируй.

– Ты меня как-то врасплох застал, – оправдывается Олег, он привык оправдываться, даже если в том нет особенной необходимости.

– Думай сейчас, потом будет поздно, – Голос проявляет раздражение. – Впрочем, может, и не будет…

– В голову всякие глупости лезут, – смеётся Олег, – вроде того, чтобы Фриде перестали каждое утро подкладывать носовой платок с синей каймой.

– Шутка хороша один раз, – обижается Голос.

– Ну да, да, я понимаю, – спешит согласиться Олег, – а вот нельзя что-нибудь глобальное хотеть, типа мира во всём мире?

– Ну и дурак же вы, Олег Евгеньевич, – еще больше сердится Голос, – желание должно быть конкретным. Иначе это не желание, а пустая фантазия, мечта…

– Ну, вам виднее, – Гагарин путается в «ты» и «вы», не помнит, в каких он отношениях с хозяином Голоса. Точнее, не хочет помнить, страшно ему.

Голос молчит, а Гагарин думает глупые мысли.

13

«Здоровья, денег, счастья в личной жизни (квинтэссенция народной мудрости, в ней дурного же не пожелают). Ну и, конечно, конечно же, исполнения всех желаний!».

Гагарин представляет поздравительную открытку, как он пишет в ней, как буквы вдавливаются в глянцевую бумагу. Вот и сигарета истлела в руке, дым растаял, а Гагарин продолжает стоять на балконе под уже давно высохшими плавками китайского производства, висящими здесь с прошлых выходных (последний приступ трудового энтузиазма), обозревая окрестности.

Древняя Греция в небесах растаяла подобно пломбиру, превратившись в пену воздушного океана, а Олег всё стоит, зацепившись взглядом за подробность в пейзаже. Словно бы ждёт чего-то. Продолжения разговора, например.

Потом стряхивает оцепенение, взгляд снова становится подвижным, осмысленным. Вспоминает про пельмени, да поздно, они давно уже превратились в ком глины, «для перорального употребления» совершенно негодный. Олег морщится и идёт выливать дымящуюся биомассу в унитаз.

Гагарин так и не понял, зачем Голос звучал, чем их общение закончилось. Что же всё это значит? Или может значить…

Вздохнул, пошёл включить радио – в памяти снова возникла та самая мелодия, навязчиво требуя немедленного воспроизведения. Олег Гагарин справедливо рассудил, что поймать её на радиоволне у него больше шансов. Потому что по МУЗ-ТВ её крутили недавно, значит, вряд ли повторят в ближайшее время (песенка эта – не новинка и не проверенный хит), а на радио, глядишь, и попадётся.

Тем более что fm-радиостанций теперь развелось такое значительное количество, что где-нибудь да обязательно, как пить дать, всплывёт.

Гагарин вздыхает, отпуская мысли о Голосе восвояси. Куда подальше. Выключает счётчик, зажигание, вытаскивая ключ из автомобиля своего сознания.

О’кей, хорошо, всё будет хорошо, только, пожалуйста, никаких предзнаменований, знаков. Ничего лишнего. Ничего личного.

Как это происходит, откуда берётся? Однажды спохватываешься: оказывается, вот уже который день подряд напеваешь одну и ту же мелодию, буквально пару музыкальных фраз, сцепку наиболее «ярких» слов. Раньше «западали» и прорастали стихи…

…Я помню безумие привязанности к некоторым полуслучайным строчкам, которые кружили вороньём до состояния полной бессмысленности – до тех пор, пока последние крупицы смысла оказываются вымыты постоянными повторениями до состояния полной невменяемости.

Голой фонетики.

Есть в этих мелодиях, в этих фразах какая-то внутренняя целостность, которая цепляется якорем и, кажется, уже невозможно от этого избавиться – оно присутствует уже даже в непроявленном, неназванном, неназываемом виде.

И опять же, от качества сознания и собственно качества стихов песня совершенно не зависит. «Я не нарочно, просто сов-пало», включило, закрутило какие-то механизмы, шестерёнки заклацали хищными зубами, и… пошло-поехало.

«Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра…». Или «Суровый Дант не презирал сонета…». А ещё сильнее и навязчивее из Блока – «И каждый вечер в час назначенный…», возможно, разгадка таится в двух этих чарующих, чередующихся «ч»?

«Смешнее» и интереснее всё происходит с песенками иностранных исполнителей. Что цепляют они? Какие крючочки, пересечения фонетики и мелодических извивов заставляют нас подпадать под обаяние коммерческого продукта?

И пожалуй, главный вопрос современности – все эти песенки падают-попадают в нас из-за своих безусловных художественных достоинств, или их насильно вбивают в нас многократными повторениями, и навязчивое количество однажды ненавязчиво переходит в качество?

И ты словно бы просыпаешься, словно бы пробуждаешься от многовекового сна, словно бы рождаешься заново, когда осознаёшь себя, свою жизнь в компании какого-нибудь не слишком затейливого мотивчика, которым отныне будет помечен этот конкретный период твоей жизни. Муха в янтаре, да.

Интереснее всего – что же на самом деле происходит там, под спудом сознания, пока мелодийка не выныривает на поверхность, пока не обнаружит себя под прожекторами нашей осмысленности. Какие капли и какой камень точат? Ну да, не даёт ответа, а даже если и даст – в виде заметки из субботнего научного приложения к газете «Известия», вряд ли такая статеечка может кому-нибудь показаться хоть сколько-то убедительной…

А ещё Гагарин понял, что истошно хочет горохового супа на хорошем бульоне с копчёными рёбрышками, значит, нужно снова в магазин. Сначала мясо поставить, а пока варится, в магазин сбегать.

Но не хочется, мозг начинает усиленно вырабатывать всяческие «отмазки», дела и заботы начинают табуниться и дышать в затылок друг дружке, вставать в очередь, только бы отодвинуть момент выхода на улицу.

Вот и на радиоволне, которую включил Гагарин, идёт интерактивная игра, нужно дозвониться, и, возможно, тебе обломится «романтический вечер на двоих» в самом дорогом и престижном ресторане (VIP-заведении) города, куда зайти по своей инициативе Гагарин даже и не помыслил бы. С его-то врачебной зарплатой может только на докторскую колбасу хватить.

Олег слушает в пол-уха. Дела делает, ходит из кухни в санузел и комнаты, думу думает, вроде как особенно не обращает внимания на то, что радио бормочет. Время от времени, словно бы выныривая на поверхность чистого сознания, Гагарин осознает, что, оказывается, всё это время он находится в курсе микрособытий, которыми буквально напичкана интерактивная радиопередачка. Ведёт её остроумный и энергичный малый по фамилии Жаров. Более всего ему (голосу ведущего) подходило определение гуттаперчевый.

…Тем временем Олигарх плавает в бальзаме забытья. Продолжает плавать. Кажется, у него отрастают жабры, он ими дышит и вспоминает, вспоминает. Есть что – ведь он всегда был деятельным, не сидел на одном месте, хотел большего. По жизни его вёл инстинкт саморазвития, связанный с деньгами. Их в его советском прошлом категорически не хватало. Поэтому когда началась перестройка и вышел закон об индивидуальной трудовой деятельности, Олигарх понял: вот, наконец, пришло его время.

Тогда в бизнес обычно «комсомольцы» шли, партийные деятели нового образца, не отягощенные принципами Кодекса строителя коммунизма. Пронырливые вторые секретари райкомов открывали центры научно-технического творчества молодежи (НТТМ), позволявшие делать деньги едва ли не из воздуха. Ведь государство позволяло им обналичивать деньги, тогда как для госпредприятий на это стоял запрет. Вот и предлагалось обналичивание официальных счетов, проводимых госпредприятиями через НТТМ.

Собственно, так и возникали первые большие состояния в стране. Вполне легитимный путь к обогащению.

Да только не все были комсомольскими вожаками (и хорошо, что не все, а то бы сидели сейчас поголовно, подобно Ходорковскому), обычные люди тоже потянулись вслед за запахом больших денег. Не все, конечно, только самые предприимчивые из них. Те, кому на месте сидеть вожжа мешала.

Соученики и коллеги по научно-исследовательскому институту, где даже воздух был мёртвым, как старая пожелтевшая бумага, пили горькую и изменяли жёнам. Поголовно. И в том находили полное моральное удовлетворение.

А наш Олигарх задумался об открывшихся возможностях. Занял денег и купил ручной станок с формовочным прессом да мешок пластмассовых гранул яркого алого цвета (его поставили на пыльном балконе).

Вечерами, после работы, разогревал пластмассу и штамповал значки – маленькие пунцовые сердечки и губы с высунутым языком (эмблема «Rolling Stones»), втыкая в теплый пластик иголки.

Жена, которая тогда была только невестой, сидела с ножницами, срезая пластмассовые заусеницы, придавая сувенирам «товарный вид», после чего разноцветные остывшие россыпи сдавали торгашам.

Никакого конфетно-букетного периода и «медового месяца» у них не случилось, одна лишь упорная работа каждый вечер, простая механическая работа, за которой можно беседовать и, как показала жизнь, вполне романтично женихаться.

Другие просаживали зарплату в ресторанах, а будущий Олигарх и его избранница оказались захвачены «процессом накопительства». Вполне в духе времени.

Когда значки надоели, а мешки с пахучими гранулами закончились, Олигарх вложил все деньги в купальники. Между прочим, очень удобный бизнес – женские купальники, если сжать, вполне в ладони помещаются. То есть привезти их можно очень много. В коробку помещается несколько сотен экземпляров.

Сначала челночили сами, ездили в Польшу и Турцию, привозили товар и ранний загар, чуть позже, разбогатев, Олигарх нанял нескольких тучных тёток. Говорливые и громогласные, они были отчаянно честны и старались понравиться новому «боссу».

Олигарх рассовывал купальники по мелким лавочкам и снова подсчитывал прибыль. Успех сопутствовал почти всегда, а если случались дефолты или денежные реформы, то переживали их вместе с остальным народонаселением как стихийное бедствие, как явление природы. Прятались, подобно грызунам, в своих нычках и прятали накопленные денежки, вкладывая их в новые проекты. Тогда отечественный рынок казался ненасытным, бездонным, в ход шло всё что только можно, и казалось – воткни в почву палку, она тут же начнёт покрываться зелёными купюрами.

Однако всё это были семечки, мелочь пузатая, аппетиты росли вместе с капитализмом, будущий Олигарх уже давно подумывал о переходе в новую лигу, однако играть по-крупному он не умел. И никто не умел: страна училась всему постепенно, методом проб и ошибок, вот и у нашего героя что-то не ладилось, процесс буксовал, не шёл, как он ни бился. А хотелось чего-то большего.

Тогда он первый раз и задумался о политике…

Политика будет потом, а пока подвернулся один нечаянный случай, после которого Олигарх стал тем, кем стал. Возвышение его оказалось столь стремительным и непонятным, что «представители криминальных структур» не могли пройти мимо такой вот вопиющей несправедливости.

Платить подати Олигарх отказался, за что теперь и поплатился двумя пулями (одна навылет, другая где-то внутри подтачивает «важнейшие органы жизнеобеспечения»). Не спасли ни статус, ни внушительная охрана…

Всё, как всегда… Как у всех. В эпоху первоначального накопления капитала…

Олигарх облизывает пересохшие губы, вспоминая синтетический запах пластмассовых гранул и блеск сухих лоскутиков, которые потом, летом, обязательно украсят самые соблазнительные бёдра в мире. Он видит, как его молодая жена вертится возле зеркала в полный рост, примеривая образцы их продукции. «А что, – говорит она, – мне нравится, я бы такой, может быть, даже и купила…».