Текст книги "«Игры престолов» средневековой Руси и Западной Европы"

Рассмотрев те «сценарии» убийства св. Вацлава, которые могли бы оказать влияние на составителей «Анонимного сказания», нетрудно заметить, что ни один из сюжетных элементов о гибели св. Вацлава в формировании этого памятника отражения не получил. Даже если сравнивать князей-мучеников по мотиву непротивления братоубийце, между ними все равно очень мало общего, поскольку Вацлав, вступая в противоборство с братом, получает возможность продемонстрировать над ним превосходство, однако ни Борис, ни павший следующей жертвой Глеб сами не вступали в противоборство со Святополком: устранение князей происходит через посредников, которые исполняли задуманное князем. Замысел убийства Глеба был использован составителями «Сказания…» для дальнейшей дискредитации Святополка, который, по их утверждению, «увидев осуществление заветного желания своего, не думал о злодейском своем убийстве и о тяжести греха и нимало не раскаивался в содеянном. И тогда вошел в сердце его сатана, начав подстрекать на еще большие злодеяния и новые убийства. Так говорил в душе своей окаянный: „Что сделаю? Если остановлюсь на этом убийстве, то две участи ожидают меня: когда узнают о случившемся братья мои, то, подстерегши меня, воздадут мне горше содеянного мною. А если и не тая, то изгонят меня, и лишусь престола отца моего, и сожаление по утраченной земле моей изгложет меня, и поношения поносящих обрушатся на меня, и княжение мое захватит другой, и в жилищах моих не останется живой души. Ибо я погубил возлюбленного Господом и к болезни добавил новую язву, добавлю же к беззаконию беззаконие. Ведь и грех матери моей не простится, и с праведниками я не буду вписан, но изымется имя мое из Книг жизни“». «Книги жизни», упоминаемые в Апокалипсисе, на Страшном суде должны были определить, удостоится ли человек вечной жизни или будет ввергнут в «озеро огненное»[195]195
  Ужанков А. Н. Стадиальное развитие русской литературы XI – первой трети XVIII века. Теория литературных формаций. М., 2008. С. 298.


[Закрыть]. Таким образом, «Сказание…» представляет дело так, будто Святополк знал об ожидавшей его участи задолго до Страшного суда, но все же решился на новое преступление. Хотя здесь присутствует и политическое обоснование его действий – стремление отстоять свой стол от возможных посягательств со стороны братьев, которые, узнав об убийстве Бориса, могут лишить его княжения, – подобное построение выглядит искусственно, поскольку Святополк, сознавая «беззаконие» своих действий, грозящих ему утратой власти, продолжает двигаться в том же направлении и подготавливать убийство Глеба. Возможно, это связано со стремлением составителей «Анонимного сказания» к усилению «нагнетательных» смыслов, которое, по словам А. С. Демина, для этого памятника древнерусской литературы было беспрецедентным[196]196
  Демин А. С. Поэтика древнерусской литературы (XI–XIII вв.). М., 2009. C. 292.


[Закрыть].

Описание убийства Глеба также не претерпело в «Анонимном сказании» изменений по сравнению с повестью «Об убиении…», за исключением мелких деталей. Здесь говорится, что люди Святополка встретили корабль Глеба, когда он плыл в устье реки Смядыни, а не оставался на месте, как в повести «Об убиении…», и «когда увидел их святой, то возрадовался душою, а они, увидев его, помрачнели и стали грести к нему, и подумал он – приветствовать его хотят. И, когда поплыли рядом, начали злодеи перескакивать в ладью его с блещущими, как вода, обнаженными мечами в руках. И сразу у всех весла из рук выпали, и все помертвели от страха. Увидев это, блаженный понял, что хотят убить его». Еще одно отличие текста «Сказания…» от повести «Об убиении…» заключается в том, что по сюжету Глеб оказывает своим убийцам «пассивное сопротивление», прося отвести его к Святополку и требуя справедливости. В «Сказании…» повествуется и о судьбе останков князя: «Когда убили Глеба, то бросили его в пустынном месте меж двух колод» и поспешили с докладом к Святополку[197]197
  ПЛДР. XI – начало XII века. С. 292–295.


[Закрыть]. По мнению Н. Н. Ильина, здесь сюжетная канва также заимствована из «Легенды Кристиана», где говорится, что после убийства Людмилы ее кровожадные палачи, награбив добычу и вернувшись назад к своей госпоже, доставили той огромную радость убийством невинной женщины[198]198
  Pekař J. Die Wenzels und Ludmila… S. 101.


[Закрыть]. Этому фрагменту в «Анонимном сказании» соответствуют фразы: «Окаянные же убийцы возвратились к пославшему их» и «когда сказали Святополку, что „исполнили повеление твое“, то, услышав это, вознесся он сердцем» (которые присутствуют и в повести «Об убиении…»). Они вряд ли могут быть парафразом «Легенды Кристиана», так как там говорится о большой радости, а не о гордости Драгомиры содеянным преступлением. О том, что сердце Святополка испытало большую радость по получении известия об убийстве Глеба, известно из Ипатьевского списка ПВЛ (соответствующий фрагмент Лаврентьевского списка дефектен).

В повести «Об убиении…» по Ипатьевскому списку и в «Анонимном сказании» эти фразы читаются в следующем контексте: «Окаянные же убийцы возвратились вспять (в „Сказании…“ – „к пославшему их“), как говорил Давид: „Возвратятся нечестивые в ад и все забывающие Бога“» (Пс. 9; 18). И еще: «Обнажают меч нечестивые и натягивают лук свой, чтобы поразить идущих прямым путем, но меч их войдет в их же сердце, и луки их сокрушатся, а нечестивые погибнут (в Ипатьевском списке добавлено: „исчезающие как дым погибнут“)» (Пс. 36; 14–15, 19–20). И когда сказали Святополку, что «исполнили повеление твое», то, услышав это, вознесся он сердцем (в Ипатьевском списке – «взвеселилось сердце его»), и сбылось сказанное псалмопевцем Давидом: «Что хвалишься злодейством сильным? Беззаконие в сей день, неправду замыслил язык твой. Ты возлюбил зло больше добра, больше ложь, нежели говорить правду. Ты возлюбил всякие гибельные речи, и язык твой льстивый. Поэтому Бог сокрушит тебя до конца, изринет и исторгнет тебя из жилища твоего и род твой из земли живых» (Пс. 51; 3–7)[199]199
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 123–124; ПЛДР. XI – начало XII века. С. 294, 295.


[Закрыть]. Таким образом, даже если предполагать здесь заимствование из «Легенды Кристиана», его следовало бы приписать составителям повести «Об убиении…», а не «Анонимного сказания», но, поскольку других совпадений с произведением Кристиана в этой повести пока не выявлено, это совпадение можно признать случайным.

В описании чудес Людмилы в «Легенде Кристиана» сообщается, что из склепа Людмилы «огонь такой источал дивный и приятный аромат, что превзошел все ароматы цветов и благовоний» и многие люди видели «свечи и лампады, пылающие светом божественным глубокой тихой ночью»; это все мало скрывалось от Драгомиры[200]200
  Pekař J. Die Wenzels und Ludmila… S. 102.


[Закрыть]. В Проложном житии Людмилы утверждается, что «бог показал от нее знамения и чудеса на том месте, где она была погребена», хотя могила ее находилась не в церкви, а под стеною города, и там «каждую ночь появлялась горящая свеча» до тех пор, пока князь Вячеслав не узнал об этом и не перенес тело Людмилы в Прагу[201]201
  Сказания о начале Чешского государства… С. 108.


[Закрыть]. В «Анонимном сказании» при описании чудес Глеба говорится, что «этого святого, лежавшего долгое время, не оставил Бог в неведении и пренебрежении, но сохранил невредимым и явлениями ознаменовал: проходившие мимо этого места купцы, охотники и пастухи иногда видели огненный столп, иногда горящие свечи или слышали ангельское пение», но ни одному человеку, видевшему чудеса над могилой Глеба или слышавшему о них, не пришло в голову поискать тело святого, «пока Ярослав, не стерпев сего злого убийства, не двинулся на братоубийцу, окаянного Святополка, и не начал с ним жестоко воевать. И всегда соизволеньем Божьим и помощью святых побеждал в битвах Ярослав, а окаянный бежал посрамлен и возвращался побежденным»[202]202
  ПЛДР. XI – начало XII века. С. 295, 297.


[Закрыть].

Как полагал Н. Н. Ильин, этот фрагмент был заимствован из латинской легенды «Уже восходило солнце…» («Oriente jam sole…»), в одной из версий которой говорилось, что спустя немного времени после гибели Вацлава император Оттон I, «узнав о несправедливом убийстве столь святого, милостивого и набожного князя, такому безумному злодеянию братоубийцы ужаснувшись, справедливой ревностью воспламенившись, с большим войском напал на вышеупомянутого братоубийцу, Болеслава, и столь ревностно его преследовал, что почти всю Богемскую землю опустошил. Тот же, несчастный, никакого сопротивления из-за того, что утратил благодать, оказать не смог, но в конце концов, преследуемый ужасной проказой, жалким образом жизнь завершил»[203]203
  Pekař J. Die Wenzels und Ludmila… S. 60.


[Закрыть]. В «Легенде Никольского» утверждалось, что брат Вацлава Болеслав был часто одержим бесами и его держали руками мужи и слуги[204]204
  Сказания о начале Чешского государства… С. 98.


[Закрыть]. Однако вряд ли и этот фрагмент, который Н. К. Никольский считал результатом творчества составителя славянской редакции легенды[205]205
  Никольский Н. Легенда мантуанского епископа Гумпольда о св. Вячеславе Чешском в славяно-русском переложении // Памятники древней письменности и искусства. [Вып.] CLXXIV, 1909. С. VI.


[Закрыть], мог оказать заметное влияние на бытовавшие в древнерусской литературной традиции «сценарии» гибели Святополка, тем более что в «Анонимном сказании» их приведено сразу несколько, что подчеркивает компилятивный характер этого памятника.

Здесь присутствует и мотив о бегстве в пустыню, и сравнение Святополка с Каином и Ламехом, а кроме того, сравнение с «цесарем Юлианом». Две этих версии соединены в «Анонимном сказании» следующим образом: «И вот однажды этот треклятый пришел со множеством печенегов, и Ярослав, собрав войско, вышел навстречу ему на Альту и стал в том месте, где был убит святой Борис. И, воздев руки к небу, сказал: „Кровь брата моего, как прежде Авелева, вопиет к Тебе, Владыка. И ты отомсти за него и, как братоубийцу Каина, повергни Святополка в ужас и трепет. Молю тебя, Господи, да будут отмщены братья мои! Если телом вы и отошли отсюда, то благодатию живы и предстоите перед Господом и своей молитвой поможете мне!“

После этих слов сошлись противники друг с другом и покрылось поле Альтское множеством воинов. И на восходе солнца вступили в бой, и была сеча зла, трижды вступали в схватку и так бились целый день, и лишь к вечеру одолел Ярослав, а окаянный Святополк обратился в бегство. И обуяло его безумие, и так ослабели суставы его, что не мог сидеть на коне, и несли его на носилках. Прибежали с ним к Берестью. Он же говорит: „Бежим, ведь гонятся за нами!“ И послали разведать, и не было ни преследующих, ни едущих по следам его. А он, лежа в бессилии и приподнимаясь, восклицал: „Бежим дальше, гонятся! Горе мне!“ Невыносимо ему было оставаться на одном месте, и пробежал он через Польскую землю, гонимый гневом Божьим. И побежал в пустынное место между Чехией и Польшей и тут бесчестно скончался. И принял отмщение от Господа: довел Святополка до гибели охвативший его недуг, и по смерти получил он муку вечную. И так потерял обе жизни: здесь не только княжения, но и жизни лишился, а там не только Царства Небесного и с ангелами пребывания не получил, но мукам и огню был предан. И сохранилась могила его до наших дней, и исходит от нее ужасный смрад в назидание всем людям. Если кто-нибудь поступит так же, зная об этом, то поплатится еще горше. Каин, не ведая об отмщении, единую кару принял, а Ламех, знавший о судьбе Каина, в семьдесят раз тяжелее наказан был. Такова месть творящим зло: вот Юлиан-цесарь – пролил он много крови святых мучеников, и постигла его страшная и бесчеловечная смерть: неведомо кем пронзен был копьем в сердце. Так же и этот – неизвестно от кого бегая, позорной смертью скончался»[206]206
  ПЛДР. XI – начало XII века. С. 296, 297.


[Закрыть].

Историческое с современной точки зрения сравнение Святополка с римским императором Юлианом Отступником (361–363), племянником Константина Великого, весьма показательно, если учесть, что литературная традиция XI столетия уподобляла Константину Владимира Святославича. Как отмечают исследователи, образ Константина Великого являлся эталоном как для средневекового историописания в целом, так и для древнерусской книжности в частности[207]207
  Литаврин Г. Г. Идея верховной государственной власти… С. 472.


[Закрыть]. Сравнивая Святополка с Юлианом, последним языческим правителем Рима, «Анонимное сказание» как бы относило его к числу язычников. Символически Святополк был представлен последним языческим правителем Руси, хотя на своих монетах он подчеркивал свою приверженность христианству (изображался с христианскими атрибутами)[208]208
  Петрухин В. Я. Начало христианства на Руси… С. 107; Свердлов М. Б. Домонгольская Русь. С. 324.


[Закрыть]. Сравнение Святополка с ветхозаветным и античным персонажем представлено как единое целое, но летописная традиция не знает сравнения Святополка с Юлианом, хотя история гибели Юлиана была известна на Руси по хронографическим памятникам, – например, по славянскому переводу хроники Георгия Амартола. Cравнение Святополка с Ламехом, напротив, присутствует и в «Сказании…», и в ПВЛ. Таким образом, очевиден не только источник заимствования библейского сюжета, но и позднейшие дополнения к нему: если бы заимствование произошло не от летописи к «Сказанию…», а от «Сказания…» к летописи, то сравнение Святополка с Юлианом в ней также отразилось бы (тем более что сравнение Владимира с Константином Великим присутствовало в ПВЛ под 1015).

Н. Н. Ильин приводит еще одну параллель между перенесением останков Людмилы из Тетина в Прагу в «Легенде Кристиана» и перенесением останков Глеба из-под Смоленска в Вышегород. Согласно «Легенде…» место погребения останков Людмилы, которые Вацлав, устроив совещание со «священнослужителями и благочестивыми людьми», распорядился перевезти в Прагу своим доверенным людям, было уже известно. Княжеские посланцы вскрыли могилу княгини, тело которой к тому времени было перенесено в базилику Архангела Михаила, но, увидев прогнившую крышку саркофага, стали сомневаться в том, следует ли его открывать, однако пресвитер Павел убедил их выполнить приказание Вацлава. Вскрыв саркофаг, они обнаружили, что «тело святое далеко от всякого разложения». На конях останки княгини повезли в Прагу, откуда навстречу им вышла процессия клириков: когда обе процессии встретились, «тотчас же священники и диаконы бодро возложили его на плечи и, прославляя Бога, с псалмами и гимнами внесли в город и поставили на землю в церкви перед алтарем», и затем на глазах людей «князь вместе с священнослужителями открыли ее тело, так что все обратились в веру, увидев нетленность его, которая была сохранена Христом»[209]209
  Pekař J. Die Wenzels und Ludmila… S. 104–106.


[Закрыть].

По «Сказанию…», Ярослав, победив Святополка и вокняжившись в Киеве, начал расспрашивать о телах святых. «И о святом Борисе поведали ему, что похоронен в Вышгороде. А о святом Глебе не все знали, что у Смоленска был убит. И тогда рассказали Ярославу, что слышали от приходящих оттуда, как видели свет и свечи в пустынном месте. И, услышав это, Ярослав послал к Смоленску священников разузнать, в чем дело, говоря: „Это брат мой“. И нашли его, где были видения, и, придя туда с крестами и свечами многими и с кадилами, торжественно положили Глеба в ладью и, возвратившись, похоронили его в Вышгороде, где лежит тело преблаженного Бориса: раскопав землю, тут и Глеба положили с подобающим почетом»[210]210
  ПЛДР. XI – начало XII века. С. 299.


[Закрыть]. Этот же сюжет (правда, без указания на инициатора поисков) помещен в конце летописной статьи 1015 г. в НIЛМ[211]211
  ПСРЛ. Т. 3. С. 173–174.


[Закрыть].

Строго говоря, общим моментом «Легенды Кристиана» и «Анонимного сказания» в данном случае может считаться лишь тот факт, что князья поручают поиски захоронений святых мучеников духовным лицам, тогда как прочие элементы сюжета либо не имеют сходства между собой, либо могут рассматриваться как стандартные агиографические шаблоны. К ним относится следующий фрагмент: «И вот что чудесно и дивно и памяти достойно: столько лет лежало тело святого Глеба и оставалось невредимым, не тронутым ни хищным зверем, ни червями, даже не почернело, как обычно случается с телами мертвых, но оставалось светлым и красивым, целым и благоуханным». Н. Н. Ильин считал его заимствованием из «Слова на перенесение мощей св. Вацлава», где говорится: «…Что же может быть более удивительным, чем тело, находящееся под землей, которое, словно под действием ароматов, на протяжении стольких прошедших лет могло сохраниться нетленным? Как сообщают многие присутствовавшие при этом чуде очевидцы, не только нетленным, но, что еще более удивительно, с зажившими ранами оно появилось»[212]212
  Никольский Н. Легенда мантуанского епископа Гумпольда… С. XVI; Ильин Н. Н. Летописная статья 6523 года… С. 63.


[Закрыть]. Сюжет с заживлением ран Вацлава присутствует и в «Легенде Никольского», однако в «Анонимном сказании» он не используется, поэтому появление данного фрагмента также можно объяснить влиянием агиографической топики. Основой «Сказания…» следует признать повесть «Об убиении…», оговорив, однако, то обстоятельство, что этот текст мог быть использован составителем «Сказания…» еще до того, как он попал в летопись. Таким образом, единичные сюжетные параллели не позволяют говорить о том, что Святовацлавская агиографическая традиция оказала на формирование этого текста значительное влияние[213]213
  Сказания о начале Чешского государства… С. 99; Никольский Н. Легенда мантуанского епископа Гумпольда… С. 63. Это же относится к типологическим параллелям Борисоглебскому культу из житий англосаксонских королей-мучеников (Сендерович С. Я. Англосаксонские параллели к агиографии Бориса и Глеба // О древней и новой русской литературе. Сборник статей в честь профессора Н. С. Демковой. СПб., 2005. С. 21–26).


[Закрыть].

Кульминационный момент древнерусского «сценария» событий 1015–1019 гг. – повествование об Альтской битве – тесно связано с мотивом мести Ярослава за убитых братьев, который представлен в летописной традиции дважды (под 1015 и 1019), а в «Анонимном сказании» – только один раз. Учитывая, что А. А. Шахматов предполагал два этапа в формировании текста «Анонимного сказания», описание гибели Святополка следует отнести к завершающему этапу (после 1115), когда формировалась ПВЛ, когда стало возможным заимствование не только этого сюжета, но и летописной легенды о происхождении Святополка от двух отцов. Отсюда следует, что только на рубеже XI–XII вв. «древнерусские интеллектуалы» стали искать аналоги событиям 1015–1019 гг. в библейской истории. По-видимому, тогда же в «Анонимном сказании» появилось сравнение Святополка с Юлианом Отступником[214]214
  Ср. Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 131.


[Закрыть].

Надо заметить, что после колоритного сравнения Святополка с Ламехом (правильнее – с Авимелехом) сравнение с Юлианом выглядит как бы излишним, но, вырвав его из контекста, мы сталкиваемся с невозможностью определить его в другое место «Сказания…» и потому должны рассматривать его как дополнительную аналогию, целью которой являлось осуждение преследований мучеников. О том, почему книжники изобрели легенду о гибели Святополка в «пустыни между Ляхи и Чехи» и что могила его сохранилась «до сего дне», можно судить двояко: с одной стороны, это могло произойти из-за того, что достоверной информацией об обстоятельствах гибели Святополка никто из них не располагал. С другой стороны, появление этой легенды могло быть обусловлено конструктивными элементами «сценария» династической борьбы, сложившегося к тому времени на страницах ПВЛ и влиянием соответствующих литературных топосов. Как отметил А. М. Ранчин, сходная гибель постигла и Юлиана Отступника, который во время персидского похода 363 г. был заведен в «пустынную местность»[215]215
  Ранчин А. М. Пространственная структура в летописных повестях 1015 и 1019 годов и в житиях святых Бориса и Глеба // Он же. Вертоград Златословный. С. 79.


[Закрыть]. Интересно, что впоследствии сценарий гибели Святополка «дорабатывался». В летописании XVI столетия фраза об обстоятельствах его смерти встречается в измененном виде. Как сообщает Никоновская летопись: «Есть же могила его в пустыни и до сего дня, исходит же из нее смрад зол, ибо разверзлась земля, пожирая его». Примерно так же выразился составитель «Хронографа» начала XVI в.: «И разверзлась земля, пожрав его между Чахи и Ляхи»[216]216
  ПСРЛ. Т. 9. С. 76; Там же. Т. 22. Русский Хронограф. М., 2005. С. 368.


[Закрыть]. Надо полагать, что к тому времени указание на то, что Святополк скончался в «пустыни» (или, как полагает Б. А. Успенский, «в пустом месте»), уже не могло удовлетворить читателя, поэтому в текст было внесено дополнение, согласно которому Святополка поглотила земля.

Однако это далеко не единственная модификация гибели Святополка. Еще один ее «сценарий» мы находим в «Чтении о житии и погублении Бориса и Глеба», автором которого является Нестор, составивший, помимо «Чтения…», еще и «Житие Феодосия Печерского». С начала XIX в. существуют две историографические традиции: представители одной склонны видеть в Несторе-агиографе и Несторе-летописце одно и то же лицо, в то время как представители другой видят в составителе ПВЛ и авторе «Чтения…» разных книжников. Свое отношение к этому вопросу мы изложим во второй части работы, а пока сосредоточимся на сюжете «Чтения…» как таковом.

Как мы уже могли убедиться, анализ агиографических текстов сопряжен с определенными трудностями в интерпретации текстов, подверженных влиянию специфического «литературного этикета». Согласно современным представлениям, агиографический жанр является комплексом универсальных композиционных характеристик, так называемых идеологических констант, среди которых выделяются такие, как идеал христианского государя – поборника веры; восхваление происхождения святого; его высокое социальное положение; идеализация святого как благодетеля бедных; восхваление страданий и смерти святого; наказание божье для убийц; сказание о чудесах святого и т. д.[217]217
  Ревелли Дж. Старославянские легенды святого Вячеслава и древнерусские княжеские жития // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 9. М., 1998. С. 81.


[Закрыть]

Требования жанра наложили отпечаток на интерпретацию исторических событий Нестором. Например, борьбу за наследство Владимира Нестор раскрыл, с одной стороны, во всемирно-историческом контексте становления христианства, а с другой – в универсальном для средневекового историописания контексте противостояния Бога и дьявола, которые вдохновляли соответственно Бориса и Святополка. В репрезентации библейских сюжетов некоторые элементы «Чтения…» имеют параллели с уже упоминавшейся «речью философа», однако этот параллелизм не выдерживается до конца. Мало сходства и с остальной летописной традицией в целом. Например, здесь отсутствует рассказ об аморальном поведении Владимира до принятия им христианства. Вместо него создан стереотип «доброго язычника», плавно трансформирующийся в образ «праведного христианина» (агиограф указывает и одну из моделей такой трансформации, изложенную в «Житии Евстафия Плакиды»). Соответственно при построении сюжета не использовалась легенда о происхождении Святополка «от двух отцов»: он представлен старшим братом Бориса и Глеба. Нестор целенаправленно выделяет Бориса и Глеба среди других сыновей Владимира, чтобы их образы оказались в центре произведения, используя агиографический шаблон, призванный подчеркнуть привилегированное положение святых (и прежде всего Бориса) в княжеской семье, вследствие чего зародилась ненависть Святополка. По словам Нестора, Святополк противопоставлял себя Борису еще при жизни отца: «Начал он замышлять против праведного, потому что хотел окаянный всю страну погубить и властвовать один», но также и потому, что думал, будто Борис «хочет после смерти отца своего занять престол»[218]218
  Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 364, 365.


[Закрыть]. Следуя канонам агиографического жанра, Нестор избегает всякой исторической конкретики и излагает факты абстрактно, тем не менее характерной чертой его труда является информация о событиях 1015–1019 гг., которая не имеет аналогов в других источниках. Например, упоминание о женитьбе Бориса по настоянию отца[219]219
  Исследователи считают, что женатым мог быть и брат Бориса Глеб, основываясь на утверждении Адама Бременского о том, что сестра короля Англии и Дании Кнута I Великого Эстред была выдана своим братом за «сына короля Руси» (Пчелов Е. В. Генеалогия древнерусских князей… С. 210–212). Подобное предположение не бесспорно, так как другим кандидатом в мужья Эстред является старший сын Ярослава Мудрого Илья, упоминаемый в перечне новгородских князей из НIЛМ (Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. С. 480–488).


[Закрыть].

Если ПВЛ и «Анонимное сказание» утверждают, что Борис получил княжение в Ростове, то в «Чтении…» сообщается, что «дал ему область Владимир»[220]220
  Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 364, 365.


[Закрыть]. Долгое время этот фрагмент интерпретировался в том смысле, что Борис получил княжение во Владимире на Волыни, хотя некоторые исследователи[221]221
  Зиборов В. К. О летописи Нестора. Основной летописный свод в русском летописании XI в. СПб., 1995. С. 89–90.


[Закрыть] относились к нему скептически. После публикации в 2007 г. текста докторской диссертации С. А. Бугославского, защищенной в 1940 г., получила распространение точка зрения, что в тексте имелся в виду не город Владимир, а некая область, данная Владимиром сыну[222]222
  Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. Т. 2. C. 207; Михеев С. М. «Святополкъ же седе Кыеве по отци»… C. 90–91; Ранчин А. М. Борис и Глеб. С. 107.


[Закрыть]. Несмотря на то что в общих чертах сюжет «Чтения…» соответствует сюжету повести «Об убиении…», здесь присутствуют и существенные отличия. В «Чтении…» говорится о походе Бориса против неназванных врагов, но при этом упоминается об усмирении каких-то городов. Глеб узнает о замыслах Святополка раньше Бориса и бежит на корабле в «полунощные страны»[223]223
  Показательно, что В. Л. Янин атрибутирует св. Глебу-Давиду печать XI века с изображением царя Давида и древнерусской надписью «Давыдъ», найденную в 1996 г. в Сигтуне (Янин В. Л. Древнерусские печати из раскопок в Сигтуне // Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию В. Т. Пашуто. М., 1999. С. 270–271).


[Закрыть]. Если в остальных памятниках цикла решение об убийстве Бориса принимается Святополком на совете с вышегородскими боярами, то «Чтение…» обходится без этой подробности, проводя параллель между убийством Авеля Каином, которое дьявол явил ему во сне, и убийством Бориса Святополком, который не знал, каким образом следует погубить брата, пока ему не «подсказал» дьявол. Как и в повести «Об убиении…» между Борисом и Святополком завязываются переговоры через послов, но количество «раундов» этих переговоров искусственно увеличивается. Борис, как «младший» князь, демонстративно подчеркивает свою лояльность Святополку, как «старшему» князю, – это продолжается даже тогда, когда ему становится известно о бегстве из Киева Глеба, который таким образом пытается уберечься от козней Святополка.

Борис отказывается изгнать Святополка с помощью силы, лично отпуская воинов и безуспешно пытаясь вступить с братом в переговоры, в то время как тот уже послал людей убить его. Сцена убийства Бориса в «Чтении…» аналогична репрезентации его гибели в «Анонимном сказании», с той разницей, что здесь нет упоминания о присутствии священника. В целом образ Бориса создан в рамках модели «пассивного сопротивления», и он несколько отличается от образа Глеба, который бежит «в полунощные страны», где княжил один из братьев святого, из-за чего людям Святополка приходится долго преследовать его, и смиряется только тогда, когда убийцы настигают его. Здесь можно видеть некоторое сходство с легендами о св. Вацлаве, который также спасался бегством, стремясь укрыться от убийц в церкви. Не исключено, что сообщение Нестора было обусловлено необходимостью подчеркнуть роль княжившего в Новгороде Ярослава как защитника мучеников. В то же время «Чтение…» – единственный из памятников цикла, где сообщается, что Святополк лишился власти не вследствие борьбы с Ярославом (его действия в «Чтении…» относятся только к периоду становления культа князей-мучеников), а в результате народного восстания, вспыхнувшего после того, как он «и на остальных братьев начал гонения, желая их всех убить, чтобы владеть всеми землями одному». По словам Нестора, «люди подняли мятеж, и был он изгнан не только из города, но и из всей страны. Бежал в чужие земли, там и кончил свою жизнь и испустил дух. Бывает грешнику смерть лютая, и действительно, многие говорят, что видели его во мраке, как Юлиана Отступника»[224]224
  Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 376, 377.


[Закрыть]. Этот сюжет объединяет «Чтение…» с «Анонимным сказанием», ставя на повестку дня вопрос о датировке и текстуальном взаимоотношении двух памятников.

Современные датировки «Чтения…», с одной стороны, фокусируются в интервале 1077–1079 гг. (А. С. Хорошев, А. П. Толочко) или 1081–1088 гг. (по первоначальному предположению А. А. Шахматова) либо в более узком диапазоне 1086–1088 гг. (по А. Н. Ужанкову)[225]225
  Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации. C. 52 (прим. 32); Толочко А. П. Князь в Древней Руси. C. 85; Шахматов А. А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. C. 57; Ужанков А. Н. О времени канонизации и написания житий… С. 131.


[Закрыть], а с другой – относятся к первому десятилетию XII в. (С. А. Бугославский, Л. В. Черепнин, А. Г. Кузьмин, С. М. Михеев и др.)[226]226
  Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. Т. 2. C. 285–286, 319; Черепнин Л. В. «Повесть временных лет»… С. 311, 312; Кузьмин А. Г. Начальные этапы русского летописания. М., 1977. C. 155; Михеев С. М. «Святополкъ же седе Кыеве по отци»… С. 95.


[Закрыть]. А. А. Шахматов в своих построениях исходил из того, что, во-первых, в «Чтении…» Борис и Глеб явились выразителями идеи о приоритете «старших» князей над «младшими» («детскими»), и связал декларацию этой идеи с междукняжеской войной 1078–1079 гг., когда против Изяслава и Всеволода Ярославичей выступили их племянники; во-вторых, одно из чудес, произошедшее у могил мучеников в церкви, построенной в 1072 г. Изяславом Ярославичем (исцеление искалеченной вдовы), о котором рассказывает Нестор, имело место в воскресенье, в день Успения Богородицы (15 августа). Такая календарная комбинация после 1072 г. была актуальна прежде всего для 1081 и 1087 гг., так как после Нестор должен был работать над «Житием Феодосия Печерского», открытие мощей которого произошло в 1091 г. С. А. Бугославский связал наблюдения над текстом Нестора с наблюдениями над «Сказанием о чудесах», которое имело с «Чтением…» общий источник – вышегородские церковные записки. Так как Нестор не знал всех входящих в «Сказание…» чудес, записанных после 1115 г., исследователь сделал вывод о том, что агиограф пользовался промежуточной редакцией этих записок, составленной в начале XII в. Остальные существующие в историографии гипотезы представляют соответствующие корректировки этих датировок, предпринятые на базе частных аргументов. Что касается взаимоотношений «Чтения…» и «Анонимного сказания», то А. А. Шахматов отдавал первому приоритет над вторым, однако С. А. Бугославский обосновал обратный порядок соотношения текстов, и таким образом проблема получила разные пути решения. К сожалению, мы не имеем возможности дать здесь полное текстологическое сравнение памятников и ограничимся кратким изложением общих черт каждого из них.

Такие фактические данные «Чтения…», как рассказ о болезни Владимира, о походе Бориса, сообщение о его погребении в Вышегороде и рассказ об убийстве Глеба могли быть заимствованы из повести «Об убиении…». Предсмертная молитва Бориса имеет частичные соответствия как в повести, так и в «Анонимном сказании», а рассказ о том, что тело Глеба было брошено между двумя колодами, и сравнение Святополка с Юлианом Отступником находят соответствие только в «Сказании…». Как считал С. А. Бугославский, сравнение Святополка с Каином, Ламехом и Юлианом Отступником, последовательное в «Сказании…», в «Чтении…», превращается в мало связный намек[227]227
  Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. Т. 2. 2007. C. 269.


[Закрыть]. Нам более близка точка зрения А. А. Шахматова[228]228
  Шахматов А. А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 2. С. 577.


[Закрыть], согласно которой в «Чтении…» это сравнение выглядит более органичным, тогда как в «Сказании…» оно помещено в чужеродный контекст, сформированный летописным «сценарием» гибели Святополка. Необходимо обратить внимание и на то, что «законопреступным» (то есть отступником) у Нестора именуется не только Юлиан, но и Святополк[229]229
  Святые князья-мученики Борис и Глеб. C. 367, 377.


[Закрыть], поэтому первоначально их сравнение могло появиться именно в «Чтении…». Возможно, сравнение, сделанное Нестором, привлекло внимание составителя поздней редакции «Сказания…»; возможно, он сам предпринял дальнейшие разыскания и почерпнул детали из хроники Георгия Амартола, где сообщалось, что на блуждающего с войском по пустыне Юлиана было внезапно послано копье, которое пронзило его мышцу и ребро, и из-за этой раны окончил он жизнь свою, не ведая, кто убил его[230]230
  Истрин В. М. Книги временныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Т. I. Пг., 1920. С. 363.


[Закрыть].

Бо́льшую часть «избыточной информации», сообщаемой Нестором, следует списать на агиографическую стилизацию сюжета. В целом же можно говорить о его независимости от летописной трактовки, с которой его сближает только один общий источник – повесть «Об убиении…» и только один общий комментарий – осуждение стремления к единовластию, который вполне может быть данью интеллектуальной тенденции эпохи. Что касается вопроса о датировке «Чтения…», если принимать во внимание то обстоятельство, что оно пропагандирует идею подчинения «младших» князей «старшим», то есть соблюдения принципа «старейшинства» в княжеском роду, события 1078–1079 гг., на которые указал А. А. Шахматов, можно рассматривать лишь как грань, раньше которой подобная декларация не имела политической актуальности. Исходя из этой предпосылки, можно принять как датировку А. Н. Ужанкова (1086–1088), так и одну из датировок С. А. Бугославского (между 1097 и 1108 г.), которые в равной степени позволяют объяснить и актуальность для составителя «Чтения…» принципа «старейшинства», и зависимость от «Чтения…» отдельных фрагментов «Анонимного сказания», и практическое отсутствие взаимосвязи между «Чтением…» и ПВЛ, которая окончательно сложилась только во втором десятилетии XII в.