Текст книги "Последний сон разума"

Попал на полную катушку! – похолодел Синичкин, глядя на улыбающуюся от начальственных похвал жену. – Дура, дура! – чуть не закричал он, понимая, как его жестоко подставили. Ведь ему ни в жизнь не раскрыть преступления! Не для того он рожден, чтобы убийц вылавливать!..

Участковый отвернулся к стене и глухо, чтобы не слышала жена, завыл…

Наутро он не смог встать. У него не получилось даже откинуть одеяло. Ляжки болели так, что он не рисковал шевелиться… Некоторое время он настороженно лежал в постели, слушая, как жена управляется на кухне со скворчащими посудинами, а потом жалобно позвал в ее сторону:

– Аня-я! Анечка!..

Она тотчас примчалась на мужнин призыв и по его просьбе открыла одеяло. То что она увидела, заставило ее громко вскрикнуть, а затем прикрыть пухлые губы ладонью в страхе.

Ляжки мужа всего лишь за ночь распухли вдвое, так что пятки смотрели в разные стороны под углом в сорок пять градусов и не могли сомкнуться ни при каких обстоятельствах. Ткань достаточно свободных трусов Владимира Синичкина не выдержала такого бурного разрастания плоти и, треснув по швам, обнажила интимности капитана, ничтожно малые в сравнении с огромными ногами.

– Что это, Аня? – испуганно вопрошал участковый. – Что это?..

Через полтора часа явился из ведомственной поликлиники врач в погонах старшего лейтенанта и попросил больного показать ноги. Он не скрывал своего удивления при виде таких жирных конечностей на фоне в общем-то нормального тела.

– Эх ты, как разнесло! – радостно констатировал врач. – Водянка, что ли?

Синичкин лежал в кровати и безучастно следил за тем, как доктор аккуратно трогает его ноги, проверяя в тканях наличие воды.

– А ведь не похоже, что водянка! – покачал головой старший лейтенант. – А вы говорите, что водянка!

– Я ничего такого не говорил! – возмутился Синичкин. – Я вообще не имею представления, что за болезнь у меня такая!

– И я не имею! – признался врач, что крайне возмутило Анну Карловну, которая принялась выговаривать молодому доктору, что надо было лучше учиться или уж тогда идти работать в ветеринарную поликлинику и лечить служебных собак от неправильного прикуса.

Врач, конечно же, обиделся и в ответ нажал чрезмерно сильно на левую ногу участкового, отчего тот возопил в потолок, попадая воздушным потоком крика в плафон люстры, которая закачалась, угрожая рухнуть.

– Не нравится, лечитесь сами! – заявил старший лейтенант и собрался удалиться, но Анна Карловна взяла себя в руки и пояснила, что чрезвычайно расстроена таким состоянием здоровья мужа и не владеет своими нервами.

– Понимаю, понимаю! – простил врач и выписал на бланке рецепта двести граммов мази Вишневского, проинструктировав втирать ее дважды в день в больные места.

С тем и отбыл восвояси.

Анна Карловна тут же отправилась в аптеку за мазью, а Владимир Синичкин продолжал лежать на спине и вспоминал, как его угораздило жениться на Анне Карловне.

А все было крайне просто. У Анечки, которой тогда было едва за двадцать, был чудесный приподнятый задик, обтянутый чем-то тонко-эфемерным, притягательные грудки, пахнущие приятным косметическим, и папа – генерал милиции, преподававший в их школе дедукцию.

Они поженились через месяц, а еще через два папа-генерал отбыл в мир иной по грустной причине инфаркта, отобравшего все надежды на скорую карьеру Владимира Синичкина.

А еще Анечка оказалась немкой и у них не совпадали сексуальные темпераменты, к тому же у Карловны чего-то там случилось с какими-то трубами, и на мечтах о детях пришлось поставить жирный крест…

Анна Карловна вернулась с большой бутылью мази и принялась с чуткостью любящей жены натирать больные ноги мужа, отчего по квартире разнеслась такая вонь, что у супругов невольно потекли слезы из глаз.

– Какого черта – мазь Вишневского? – вопросил капитан. – Это же от нарывов!..

Он на секунду представил, как его ляжки лопаются, обнажая содержимое, и ему стало нехорошо. Он отстранил жену, прикрылся пледом и заснул до вечера без сновидений.

Вечером Анна Карловна приготовилась ко второй процедуре, стащила плед с еще спящего мужа… и не смогла удержать вопля. Ноги Вовы Синичкина пополнились в объеме еще в два раза. Кожа на ляжках истончилась, так что стали видны все сосуды и венки, пульсирующие густой кровью.

Впрочем, муж от крика не проснулся, и Анна Карловна в замешательстве решила не мазать его «Вишневским», а вновь закрыть пледом, давая возможность супругу проспать до утра. А там видно будет.

Сама она легла в гостиной под семейным одеялом и, прежде чем заснуть, коротко вспоминала дни своей молодости, ее счастливые минуты, наполненные милыми поцелуями Вовочки, его пухлыми губками, тыкающимися в ее разные девичьи места.

Анна Карловна хоть и переживала, что бездетна, но не настолько, чтобы сделаться совсем несчастной, а оттого через короткие мгновения заснула крепко, и снился ей бегемот с головой мужа…

Участковый проснулся посреди ночи от сильного дискомфорта, открыл глаза и разглядел некое свечение, исходящее из-под пледа. Еще не отошедший полностью ото сна, он скинул плед и потерял дар речи в одночасье.

Его раздувшиеся до невероятных размеров ляжки, рас-тянувшие ноги почти в шпагате, источали из себя свет, как будто в каждой из них было заключено по стосвечовой лампочке. Были видны все капилляры, просвечивала желтым жировая прослойка, и гуляли взад-вперед некие воды.

Володя Синичкин понял, что происходит совсем неладное, напрочь выходящее за рамки его сознания, особенно когда ему привиделась в сих водах рыбка с бензиновым хвостиком под названием гуппи. Такие плавали в аквариуме вестибюля главка в большом количестве, плодясь тысячами. Представительница таковых плыла сейчас в глубинах одной из его ног.

На сей раз мозг капитана не окатило паникой, милиционер даже не заволновался, а просто смотрел на светящие-ся ляжки наблюдателем, пока свет неожиданно не погас, погружая комнату в темноту.

И Синичкин предпочел заснуть. Так поступают дети, когда происходит что-то ужасное и непонятное. Они прячутся во сне.

Капитан милиции участковый Синичкин спал, спрятавшись глубоко во сне…

На следующий день его поместили в милицейский госпиталь в палату на шесть человек, приставив к капитанской кровати еще одну, чтобы он мог разместить свои раздувшиеся ноги.

Весь первый день к нему никто не подходил, лишь сестра периодически спрашивала, не нуждается ли служивый в успокоительных. Синичкин в таблетках очень нуждался, но не в данном времени, а на какое-то потом, которое, он чувствовал, непременно настанет. Потому он всегда отвечал сестре, что таблеточка нужна, и копил их, складывая под подушкой.

Во второй день участкового посетил профессор и осмотрел его ляжки, увеличившиеся за прошедшую ночь еще более.

Профессора сия картина удивила, хоть он, как истинный профессионал, вида не подал, а наоборот, развел руками, словно ему все понятно и болезнь пустяковая.

– Так говорите, раздуваются не по дням, а по часам?

– Так точно! – рапортовал Синичкин, чувствуя в профессоре генерала.

– Давайте, дорогой, по-простому, – показало радушие медицинское светило.

– Вы больной, а я просто врач. Так что не рапортуйте!

Затем профессор попросил ассистента взять сантиметр и измерить объем ляжек, который составил сто двадцать четыре сантиметра в диаметре.

Профессор хотел было присвистнуть, но сдержался, дабы не волновать больного, зато ассистент не сдержался и выдал свист протяжный и удивленный, за что потом получил серьезный нагоняй.

– Ну что ж, все понятно, – откомментировал генерал медицинской службы.

Синичкин попытался было присесть в кровати, но получилось у него это неважно, он лишь оперся руками о матрас и с надеждой спросил:

– Буду ли я жить?

– Не знаю, – честно ответил профессор, но попросил пациента не волноваться преждевременно, а пройти все необходимые анализы героически, не препятствуя персоналу.

– Да что вы! – заверил капитан. – Я на все экзекуции согласен!

Тут-то Синичкину и понадобились успокоительные, которые, впрочем, были простым плацебо – пустыми таблетками, но успокаивали не хуже, чем настоящие

– главное, чтобы пациент верил, что в них сосредоточена психотерапевтическая сила.

Ночью Володя Синичкин вновь проснулся и, прежде чем открыл глаза, знал наверняка, что увидит…

Из-под ватного одеяла, через пододеяльник, просвечивал уже знакомый свет. Милиционер приоткрылся и стал смотреть на свои ноги, в которых что-то происходило неясное – туда-сюда передвигались какие-то существа или рыбешки, трудно было определить точно, так как мешала кожа, хоть и истончившаяся до предела, но тем не менее опутанная красными капиллярами, как паутиной.

– Эй ты! – раздалось с койки возле окна. – Читать днем будешь! Гаси фонарь!

Синичкин в испуге закрылся одеялом с головой и отчаянно пожелал, чтобы свет в ногах погас немедленно. Не успел он этого попросить, как лампочки, сокрытые в его ногах, отключились мгновенно, погружая палату во мрак…

На следующее утро профессор появился вновь и немедленно приступил к измерению конечностей капитана, опутав их портняжьим сантиметром.

– Сто сорок пять! – победоносно оповестил он. – На двадцать один сантиметр за ночь!

Синичкин вдруг заплакал жалобно и совсем не по-детски. Он вдруг страстно захотел увидеть свою Аннушку, свою Карловну и понял, что никого роднее у него нет, а оттого заплакал еще жалобнее, чем сконфузил профессора, который покраснел – правда, лишь правой стороной лица.

Ассистент, глядя на одностороннюю красноту своего ученого наставника, подумал, что того должен скоро хватить инсульт, который парализует всю левую половину светила. Ассистент был очень талантливым диагностом и не только верно ставил диагнозы, но и предвосхищал их.

– Что же вы расклеились, дорогой? – по-доброму спросил профессор.

– Разрешите, чтобы меня жена навещала!

– Не положено! – развел руками ученый муж. – Мы люди военные…

– А сколько мне здесь находиться? – утираясь от обильных слез, поинтересовался Синичкин.

– Анализы, милый мой, все от анализов зависит!

Талантливый же диагност про себя ответил, что незадачливому капитану предстоит тут провести время до своего логического конца, так как был уверен, что биопсия покажет наличие злокачественных образований, а в дальнейшем они переродятся в саркому, от которой спасения нет. Молодой человек не был равнодушен по своей сути и не возражал бы, чтобы смертника навещала жена, но, будучи человеком в погонах, подчинялся железному распорядку без особых рассуждений…

Зато где-то под конец дня Синичкина навестили сослуживцы во главе с майором Погосяном.

Армяне принесли целую сумку еды, установили ее возле тумбочки товарища, наказав съесть все до завтра, так как придут другие и принесут еще.

– Дело об убийстве мы оставляем за тобой! – торжественно обещал Погосян.

– Так что не волнуйся, выздоравливай! Выглядишь молодца!..

Карапетян не теребил своих бакенбард, а беспардонно уставился на громадные ноги Синичкина, покоящиеся на двух кроватях.

Водителя Зубова, в прошлом Зубяна, не трогало ничего. Он стоял в дверях и грыз жареные тыквенные семечки, запуская в палату приятный запах.

– Дай погрызть! – попросил Синичкин.

– Так у меня с горсть всего осталось, – зажадничал Зубов.

– Ух, русская морда! – зашипел Погосян. – А ну, дай Синичкину погрызть!

Зубов шмыгнул многоярусным носом и было потянулся к карману, но в этот момент посетителей погнал вон младший медицинский персонал, так как время посещений закончилось, и милиционеры отправились на боевой пост, улыбнувшись своему коллеге ободряющими улыбками.

По пути в отделение они заспорили, сколько Синичкину осталось и где его провожать в последний путь. То ли в отделении гроб выставить для прощаний, то ли до дома дотащить, или попросту в больнице расстаться.

– Вот это ножищи! – протянул Карапетян. – Ляжки свинячьи!

– А у тебя морда псячья! – неожиданно разозлился майор. – Чтоб завтра же сбрил волосья с физиономии!

Выслушав это приказание, Карапетян лишь скривил полные губы, ибо про себя плевать хотел на начальника, а в частности, игнорировал посягательства на свою личную внешность. Карапетян любил свои бакенбарды.

Зубов управлял машиной, черпая левой рукой из кармана форменного плаща тыквенные семечки и лузгая их прямо на пол. Он думал о Василисе и о том, что сегодня она впервые приготовит ему долму…

В этот день у Синичкина взяли все необходимые анализы: кровь на биохимию, мочу, а еще отщипнули кусочек ткани от ляжки, прежде побрызгав на место заморозкой.

Анестезию делать было вовсе не обязательно, так как капитан ног не чувствовал, но врачи все-таки гуманисты и ковырять скальпелем по живому не считали возможным.

На ночь Володя Синичкин напился успокоительных таблеток и попросил вечернюю нянечку подоткнуть его всего одеялами, чтобы свет от ног не мешал спать остальным больным.

– Не будет ли тебе жарко, милок? – поинтересовалась сердобольная бабулька. – Топят у нас хорошо!

– А у меня ноги светятся! – неожиданно проговорил участковый. – Ночью зажигаются и светятся, как фонари.

Нянечка ничего не ответила на такое признание, а позже, вымывая в коридоре пол, думала о необыкновенной тяжести милицейской профессии, от которой мутятся мозги и пухнут ноги…

В полтретьего ночи конечности Вовы Синичкина вновь зажглись электрическим огнем. Милиционер почувствовал это – его разбудила как бы вспышка в голове – и широко открыл глаза. Одеяло хорошо закрывало его телеса, совсем как маскировочные шторы закрывали окна во время войны, и света видно не было.

Капитан полежал несколько минут недвижимым, а затем резко приподнял край ватного одеяла и засунул под него голову. Удалось разглядеть лишь часть ног, возле самого паха, так как пошевелить ногами Синичкин не мог и явственно понимал, что этой ночью ляжки опять раздались вширь. Но и того, что ему удалось увидеть, было достаточно для смятения. Из-под истонченной до стеклянной прозрачности кожи прямо в самые глаза Синичкина смотрели голубые глазки маленькой рыбки с бензиновым хвостиком, которым она плавно шевелила.

Она видит меня, – подумал капитан. – И чего ей надо?.. Как она попала внутрь меня, ведь я не ел экзотической рыбы, кроме как карьерных бычков…

Синичкин размышлял об этом, а рыбка продолжала смотреть на него чуть косым взглядом и изредка хватала миниатюрным ротиком кислород. Малютка как будто чего-то ждала, и Синичкин подумал, что она, вероятно, хочет есть, но как покормить ее, не знал. Впрочем, рыбка неожиданно махнула хвостиком, развернулась и медленно поплыла куда-то в глубь ляжек.

– Гасите свет! – шепнул Синичкин, и свет в ногах тотчас погас.

Измученный бытием капитан заснул в то же самое мгновение, и в эту ночь ему не снилось ровным счетом ничего.

А наутро в палате объявился профессор, попросил ассистента обмерить ляжки пациента и после нескольких прикидок на сей раз не удержался и присвистнул от души.

– Два метра в диаметре! – провозгласил генерал. – И это при том, что никаких болезней в вас, мой милый, не обнаружено!

– А как кровь? – обрадовался Синичкин.

– В идеальном порядке! – ответствовал профессор.

– А кусочек отковыряли от меня?

– Никаких следов злокачественных образований, – уверенно произнес ассистент, хотя в его душе не было спокойно, так как впервые он ошибся в своих предположениях.

– Я так рад! – волновался пациент. – Я так рад!.. А что же с моими ногами тогда?

– А вот этого мы как раз и не знаем! Мы вам сегодня третью кровать подставим, чтобы ножкам было удобно!

Профессор зашел к милиционеру с другой стороны и, чуть наклонясь, объявил ему, что в больницу сегодня приглашен представитель Книги рекордов Гиннесса, так как администрация считает, что в мире не зарегистрировано до сих пор таких толстых ляжек.

– Тем более что вы абсолютно здоровы!

– Будете знаменитостью! – добавил ассистент.

– Меня в Книгу?.. – растерялся Синичкин.

– Вас, вас! – подтвердил генерал.

– Вот так на-а! А может, меня лучше домой?

– К жене вернетесь героем! Понаблюдаем за вами недельку, а потом к жене!

– Не, я недельку не могу! – завертел головой Синичкин. – Мне преступление расследовать надо!

– Преступление подождет! – занервничал профессор и вновь покраснел правой щекой, тогда как левая оставалась бледной. – Будете лежать столько, сколько положено!

– Слушаюсь! – откозырял Синичкин.

А тем временем ассистент, глядевший с пристрастием на своего патрона, на его асимметричную красноту, был абсолютно уверен, что на этот раз он не ошибается и генерал скоро ляжет где-нибудь здесь же, парализованный слева.

Вечером и впрямь в госпиталь явился представитель Книги рекордов Гиннесса, и, когда с Синичкина стащили все одеяла, Жечка Жечков, болгарин по происхождению, не мог скрыть своего восхищения.

– Это потрясающе! – повторял представитель. – Таких ног моя Книга еще не знала! Это удача! Мы пришлем съемочную группу и покажем вашего героя на весь мир. CNN, NBC и все американские компании непременно приобретут этот сюжет!

Жечка Жечков ходил вокруг кроватей Синичкина и не переставал восторгаться.

– Вам, между прочим, за сюжеты прилично заплатят! – возвестил он, чем вызвал зависть милиционеров, соседей по палате.

– А у меня паховая грыжа! – обиженно буркнул лежащий у окна. – Здоровенная! Доктор говорит – слоновье яйцо! А разве у человека может быть слоновье яйцо? Может, и меня в Книгу? Сюжетик какой платный?..

Представитель Книги от таких слов слегка скис, но все же попросил больного показать свою грыжу и, осмотрев ее, лишь повел черной бровью.

– В нашей Книге уже есть человек, чье яйцо больше него самого! – ответствовал Жечка Жечков и потерял к грыжнику всякий интерес.

На прощание он искренне улыбнулся Синичкину и отбыл.

– Хочу видеть свою жену! – закапризничал капитан, чувствуя себя персоной значительной.

– Так ведь не положено! – возразил профессор, рассчитывающий и на упоминание своей фамилии в самой престижной книге мира.

– Переберусь в другую больницу! – пригрозил Синичкин. – В частную клинику!

– Смирно!!! – вдруг закричал генерал, и Синичкин, насколько это было возможно, вытянулся в кровати.

– Шантажировать! – кричал профессор. – Мы его лечим, прославляем, а он в клинику!

Ассистент поглаживал патрона по спине. Ему вовсе не хотелось, чтобы инсульт произошел сегодня, так как оставались незавершенными еще несколько научных трудов, на титульных листах которых стояли их фамилии.

– А почему бы в виде исключения не позволить супруге навестить нашего героя? – мягко шепнул он в самое ушко профессора. – Вы же генерал!

– А вы – полковник. Сами и займитесь этим!

К вечеру Анна Карловна сидела возле трех кроватей мужа и капала слезами на его лицо.

– Я стану знаменитым! – утешал жену Володя Синичкин. – Меня будут показывать в новостях и деньги заплатят. Я куплю тебе шубу!

От этой меховой ласки Анна Карловна закапала еще обильнее и в который раз убедилась, что ее жизнь совсем не несчастлива, а наоборот, временами доставляет минуты наивысшего наслаждения, высочайшего единения со своей половиной.

Она стала целовать Володечкино лицо, ласкать ладонями грудь, отчего капитан почувствовал возбуждение, но лишь верхней частью тела, и задышал паровозом, чем вывел соседа по палате из себя окончательно.

– Не велено сюда женщин пускать! – заговорил он в голос. – У меня слоновье яйцо! Оно начинает болеть от женщин!

– Вы кто по званию? – поинтересовался Синичкин.

– А какая разница?

– Отвеча-а-ать! – вдруг скомандовал обладатель гиннессовских ляжек.

– Ну старший сержант, – неохотно ответил сосед.

– Молчать, когда капитан разговаривает! Или субординацию забыл? Я тебе живо напомню, лимита! Будешь палкой гаишной махать до скончания века!

– Виноват, господин капитан!

Сержант вскочил с кровати, придерживая левой рукой свое слоновье яйцо, которое поразило Анну Карловну небывалыми размерами, а правой отдавая честь.

– Вольно! – расслабился Синичкин и стал отвечать на поцелуи жены со страстью…

Вечером участковому стало плохо. У него заболели ноги, да так сильно, что он принялся стонать на всю палату.

– Горят ноги! – мучился он. – Горят нестерпимо!

Соседи по палате вызвали ассистента, дежурившего ночью, и тот, потрогав ладонью ляжки пациента, убедился в их огненном жаре. Ощущение было такое, как будто он прикоснулся к горячему чайнику.

– Отвезите меня в карьер! – вдруг попросил Синичкин. – Хочу ноги в воду сунуть!

Ассистент ничего не ответил на эту просьбу, но как поступить не знал, ибо все его познания в медицине говорили о том, что такой температуры в теле быть не может.

– Ну пожалуйста! – молил капитан. – Я суну ноги в воду, и они престанут болеть! Пожалуйста!..

Ах, как все это странно, – подумал ассистент.

– Отвезите, отвезите! – твердил участковый.

Может, ноги в ванну холодную поместить? – подумал ассистент, но тут же понял, что ни одна ванна не вместит столь чудовищных образований.

– В карьер!

– Да отвезите вы его куда он просит! – поддержали соседи по палате. – Человеку, может, недолго осталось!

А почему нет? – сам себе удивился ассистент и отправился готовить автомобиль «скорой помощи».

Шестеро санитаров поместили громадное тело Синичкина в реанимобиль, так как в обыкновенный его ноги не влезали, и больничный водитель направил машину к району, называющемуся в простонародье Пустырками.

Во время поездки что-то происходило с Синичкиным. Все его тело сотрясал озноб, а в ногах происходили какие-то процессы, заставляющие его мутнеть мозгами и чувствовать позывы тошноты. Единственное, что удерживало сознание участкового на поверхности бытия, это предвкушение того, как он опустит свои изуродованные конечности в мерзлую воду карьера. Сия фантазия приносила ему облегчение, и он то и дело спрашивал водителя: как далеко еще ехать?..

Что я делаю? – поражался себе ассистент.

Процедура выгрузки походила на процедуру загрузки. Только сейчас ноги Синичкина не заворачивали в одеяла, а, наоборот, освобождали от них. Затем его перенесли на рыболовные мостки и усадили, придерживая ножищи и осторожно опуская их в воду.

– Ах! – воскликнул Синичкин, и когда ноги ушли под воду до самого основания, глаза его закатились в экстазе, заворчало в желудке блуждающими газами, а затем участковый вскинул руки к небесам и почему-то стал похож на рожающую женщину.

– Что я делаю? – еще раз спросил себя ассистент и в волнении закурил.

– Ах! – вновь вскричал Синичкин, когда почувствовал, что пластырь, закупоривавший место, откуда брали ткань на биопсию, оторвался и что-то стало выбираться из его дырявой ноги, отчаянно прорываясь сквозь рану всем тельцем.

Володя открыл глаза, и на мгновение ему показалось, что видит он экзотическую рыбку с бензиновым хвостиком, плавно уходящую на глубину.

– Ах! – в восторге прошептал участковый и потерял сознание.

Бессознанным его отвезли обратно в госпиталь, где он проспал сном праведника целый день, а когда проснулся, то рьяно отрицал свое желание накануне посетить карьер.

Ассистент боялся серьезного конфликта с профессором за своеволие, но генерала той же ночью хватил левосторонний инсульт, так что конфликтовать стало не с кем и ассистент на время возглавил госпиталь.

Жизнь шла своим чередом…