Текст книги "За нами – Россия!"

Дмитрий Манасыпов
За нами – Россия!

Всем тем, кто подарил нам жизнь в мае далекого 1945-го.

Всем тем, кто в наше время думает, что это было легко.

– Серега, прыгай! Прыгай, Серега!

– Ребята, будем жить!

(«В бой идут одни старики»)

 
Нет, Серега, мы не будем жить,
будем выживать и доживать.
На могилы ваши приходить,
«фронтовые» залпом выпивать.
 
 
Покурить бы, да нет ведь папирос.
На березах в трауре грачи.
Жизнь, как поезд, с рельс – и под откос.
Помолчим, Серега… помолчим…
 

Юлия Гейченко

Пролог
Центральный участок Приволжского фронта, 195.. год

Лейтенант Дорофеев вздрогнул и открыл глаза. Хорошо, что не дернулся вверх. Замечательное было бы пробуждение, если б саданулся самой маковкой о металлическое дно верного боевого товарища, под которым решил поспать. Хмыкнул недовольно, пытаясь понять – сколько же проспал? Поднес к глазам руку, задрал вверх рукав комбинезона. «Зенит», держащийся на поношенном кожаном ремешке, показывал всего половину четвертого дня. Хотя Дорофеев и сам понял, что время еще раннее. Свет пробивался под танк, и ему не пришлось напрягать глаза, пытаясь разглядеть циферблат в прыгающих отсветах небольшого костерка, разведенного рядом в нарушение всех инструкций.

Странно это, очень странно. На плохой сон лейтенант никогда не жаловался. И особенно после суток тряски внутри машины во время перехода и профилактического осмотра траков гусениц сразу по остановке. А также замены нескольких из них. Уж чего-чего, а пара часов сна после этого выматывающего занятия для организма – что слону дробина. А он от силы по тридцать минут всего-навсего на каждый глаз накинул. Так чего проснулся, спрашивается? Лейтенант зевнул и полез было из-под танка, когда что-то уловил. Что-то такое, что казалось еле ощутимым, но могло перерасти в намного более осознанное и понятное. Что?.. Ну не померещилось же ему? Дорофеев встряхнул головой, стараясь совсем прийти в себя, и прислушался, насколько это было возможно. Война на дворе, и всякое может случиться. Хотя навскидку все в полном порядке.

Треск веток в уже догорающем костерке. Тихий разговор кого-то из ребят его собственного экипажа чуть вдалеке. Плеск воды и довольное фырканье командира взвода, которого между собой за никак не скидываемые лишние килограммы и любовь к водным процедурам называли Бегемотом. Позвякивание протягиваемой стрелком патронной ленты в башенном пулемете слева. Что? Дорофеев вздрогнул, понимая, что не слышно птиц, вообще не слышно. А на дворе только начало осени, и пернатые в подлеске, после того как танкисты перестали носиться вдоль машин, которые уже не рычали двигателями, все-таки чего-то там свиристели и щелкали. Но сейчас стояла полная тишина, на которую пока, кроме него, никто не обратил никакого внимания. И еще, на самом краешке слуха или ощущения ли он, наконец, услышал.

Мерный шум от вдавливаемой земли под ровным и тяжелым шагом бронированных громадин, которые сейчас наверняка идут сюда. Прямо к стоянке его взвода, вчера по ошибке отбившегося от основной части дивизии и заплутавшего в густом киселе тумана. Они бы двинули в путь сразу же, когда рассветало, но туман и не думал рассеиваться, и радиостанции ничего не ловили. Даже сейчас, когда Дорофеев, выглянувший из-под «сорокапятки» вслушивался в тишину дня, катившегося к концу, туман еще был на месте. А тем, кто двигался в их сторону, он не помеха. Это лейтенант знал еще со времен училища. Земля под ладонью чуть ощутимо, но все же вздрогнула. Тянуть было нельзя:

– Т-р-е-е-е-в-о-о-г-а-а!!!

Старший лейтенант Замятин, которого подчиненные за спиной называли Бегемотом, вздрогнул, выпрямляясь. Остатки воды из котелка, которую ему на широкую спину выливал связист, затекли за пояс и побежали вниз. А малахольный Дорофеев, ужом выползший на божий свет, уже простучал дробь подкованными каблуками сапог по броне, прыжком взлетев на башню.

– Тревога, панцеры рядом! Тревога!

Его командир открыл было рот, чтобы заткнуть? видно? совсем очумевшего спросонья молодого подчиненного. Но где-то в глубине леса звучно стегнуло ударом плетки. Дорофеев, в этот самый момент нагнувшийся к крышке люка, странно дернулся и завалился набок, схватившись за плечо. Между пальцев, торопливо и жадно, проступили тонкие красные капли. Набухли, собираясь в пару небольших ручейков. Замятин? как завороженный? смотрел за тем, как один из них быстро прополз к самому краю ладони, чуть задержался и оборвался вниз. Хлестнуло еще раз выстрелом, и после этого для командира танкового взвода больше ничего не было. Только темнота и пулевое отверстие точно посреди лба.

Старший сержант Хасимов, наводчик основного калибра «Т-45/2», дремавший в башне, затащил Дорофеева внутрь танка, лязгнул задвинутой крышкой люка. Лейтенант пришел в себя, когда он на скорую руку начал бинтовать его плечо, простреленное снайпером. Охнул, когда перед тем, как наложить и затянуть первую широкую полосу, сержант полил глубокую дыру спиртом. Но было не до боли:

– Хасим, стрелять надо, слышишь?

– Будем стрелять, лейтенант, будем, прям щас. Только руку тебе замотаем, да?

Лейтенант зашипел, когда полосы бинта туго притянули края раны.

– Хрен с бинтом, Хасим, к орудию давай, к орудию!

Сержант оценивающе посмотрел на результат работы своих рук, довольно хмыкнул и развернулся к прицелу:

– Хрен так хрен, малай. Теперь и пострелять можно, ага.

Дорофеев схватился за ручки командирского прибора визуального контроля. Рука слушалась вполсилы, отдавая резкой простреливающей болью, разливающейся от плеча и вниз. Нахлобучил, вновь зашипев сквозь зубы от боли, шлемофон. Щелкнул переключателем внутренней связи:

– Сергеев, как двигатель?

– Как часы, командир.

– Хасимов, орудие готово?

– Всегда готово, командир.

– Шевченко, ты как?

– Открываю огонь, товарищ лейтенант.

Загрохотал спаренный «Дегтярев» в задней башенке. Второй стрелок танка Николай Шевченко начал бой. Дорофеев повертел своим личным «перископом», выглядывая врага, в то время как механик-водитель Сергеев уже рванул кажущийся таким тяжелым танк вперед, выводя его в сторону просвета в самом конце перелеска. Мысленно лейтенант похвалил подчиненного, который принял единственное верное решение, а вслух слегка выругал, но не стал вмешиваться в действия водителя. Надо выбираться из ставшего ловушкой маленького леска в сторону открытого пространства, которое они заметили еще вчера. И механик делал все правильно, разве что не дожидаясь приказа командира.

Туман медленно растекался жирной сметаной и не уходил. Цеплялся за кусты, стволы берез, корпус уже вовсю дымившего танка… дымившего?!! Дорофеев приник к окулярам, стараясь разглядеть номер через жирный черный дым. За его машиной разрывали густые белые полосы еще два механических динозавра, огрызающиеся трещотками «дегтеярей», пятого видно не было. Лишь просека из поваленных деревьев показывала, что машина, скорее всего командирская, почему-то решила пойти своим ходом.

А туман уже расступался перед гулко стреляющими из своих орудий ПШ-а-5[1]1
  Панцер-шрайтеры (шагоходы) (PzSch-V, Panzerschreiter-5) – боевые бронированные машины с шаговым способом передвижения. Две ходовые опоры, броня (легкая и средняя), серьезное вооружение (авиационные автоматические пушки с механизмом подачи патронов из коробов, закрепленных с тыльной части машин, встроенные реактивные гранатометы на базе усовершенствованных «панцерфаустов»). Также на данных машинах установлены великолепные системы радиосвязи, перехвата и слежения. Выпускаются заводами Фердинанда Порше с 1949 года после полевых испытаний, проведенных на территории захваченной БССР в боях с не сдающимися отрядами красных партизан. К описываемому времени применяются повсеместно, но небольшими мобильными группами, поддерживаемыми легкой пехотой. Случай с танковым отрядом старшего лейтенанта Дорофеева практически исключительный, так как ПШ-5 чаще всего также прикрываются штурмовыми геликоптерами «Хеймдалль». Причина проста – сложное и дорогое обслуживание с ремонтом, окупающееся только результатами операций, как правило, – контрпартизанских. (Прим. автора.)


[Закрыть]. «Панцер-шрайтеры», проламывающиеся через молодой пролесок, выкрашенные в грязно-болотный цвет с широкими темными мазками, смогли подкрасться к отбившимся танкистам незаметно. Отклонился ли уже мертвый комвзвода от безопасного маршрута и из-за этого танкисты напоролись на преследователей, либо немцы входили в состав какой-то группы, осуществлявшей разведку боем? Какая разница теперь, когда против двух звеньев, в каждом из которых было по шесть ходячих бронированных машин, осталось лишь три советских танка?

Дорофеев лихорадочно вспоминал вооружение противника, понимая, что сейчас все может решить лишь скорость «сорокапятки», которая позволит им оторваться от кинжального огня немцев и вырваться на простор. А если и придется воевать, то лишь правильным дистанционным боем. Как ни крути, а танки-то были хоть и двухбашенными, но скорее разведывательными и прикрывающими пехоту. Пусть и не легкими, но не с самой серьезной броней. Ее вон те, немецкие авиационные скорострельные пушки калибра двадцать три миллиметра вскрыть смогут запросто. А еще он не забыл про четыре многоразовых установки «фаустейфель», которые крепились по бокам места наводчика и тоже могли задать им жару. И тут их танк вырвался-таки на открытое пространство и рванул вперед. Вот только из двух собратьев за ним последовал лишь один. Второй, танк земляка Дорофеева, Лехи Надточего, жирно чадил, все еще стремясь по инерции вперед. Высокие грязно-бурые силуэты настойчиво двигались сзади. Но они-то оторвались, оторвались… Хоть и не хотелось лейтенанту уходить просто так, не подбив ни одного из фрицев. Неожиданно танк вздрогнул, и его повело влево.

Когда Дорофеев выскочил на броню, то понял, что Сергеев, полностью уйдя в отрыв, не заметил коварную поверхность болота, которое было именно слева…

– Едрит твою налево, экипаж, к машине, бегом!

Сзади стреляли, стараясь зацепить, поливали короткими очередями, печатали шаг «панцеры». Шевченко стрелял, стараясь прикрыть товарищей, сопящих, рвущих жилы внизу, стараясь дать «сорокапятке» выбраться. Несколько поваленных стволов, два молоденьких деревца, срубленных быстрыми ударами топоров, – все, что можно кинуть под гусеницу, с чавканьем погрузившуюся в глубь бурой жижи еще на немного. Всего ничего, но время бежало и бежало, и Шевченко пришлось еще хуже, когда рядом с мерно идущими и, казалось, не обращающими внимание на его пулеметы двуногими машинами, замелькали темные фигурки.

Камуфляж смазывал очертания прикрытия «панцеров», и ему пришлось стрелять именно по ним. Плечо лейтенанта, пробитое навылет снайпером, вызывало плохие мысли. Шевченко радостно вскрикнул, когда один из «панцеров» остановился, запнувшись, полыхнул огнем и небольшими клубами дыма, начал заваливаться. Остальные машины усилили огонь, разойдясь в стороны. Цепь противников разомкнулась, но они стали ближе. Это плохо, очень плохо. Совсем скоро «панцеры» смогут открыть прицельную стрельбу из гранатометных установок.

Пулеметы вздрагивали, глотая ленты звено за звеном, с лязгом выплевывая использованные металлические пластинки и гильзы. Стрелок уловил сбой в работе «дегтяря», того заклинило. Но главный калибр, ДШК, продолжал мерно стучать, не давая поднять головы пехотинцам, которых пока стоило опасаться сильнее. Одна-единственная подбитая шагающая машина дымила, но этого было мало. Шевченко выругался, злясь на себя, когда по броне танка звонко и ритмично чем-то застучали. Он был готов поспорить, что это лупил топором по корпусу Хасим, показывая механику, что можно двигаться.

Танк рыкнул двигателем, выдав черное облако от несгоревшего соляра. Дернулся взад-вперед, качнувшись всей своей многотонной громадой, увенчанной двумя башнями. Рванулся, стараясь выбраться из болота, которое все же таки зацепил, откатываясь. С треском хрустнули толстые валежины, которые экипаж набросал под траки, лопнули плотные пучки зеленой поросли камыша, взметнув мельчайшие капли воды, и стальной монстр смог выбраться. Механик дернул на себя ручки фрикционов, посылая машину в так необходимый сейчас бросок вперед, и успел, практически успел. Бронебойные снаряды калибра 23 миллиметра, с утяжеленным и упроченным сердечником смогли вскрыть лишь вторую, заднюю башню. Ирония судьбы… ведь она изначально предназначалась для прикрытия тыла машины…

«Т-45/2»[2]2
  Т-45/2 – основной советский средний танк в описываемое время. Назначение: поддержка пехотных соединений (включая тяжелую штурмовую пехоту), разведка, конвоирование и сопровождение колонн снабжения. Цифра «2» в маркировке указывает на наличие второй башни. Присутствие данного агрегата для среднего танка обусловлено именно специализацией (если можно так сказать) в отношении разведывательного назначения машины, а также конвоирования грузовых колонн. Данная компоновка была создана после широкого появления в армии противника боевых геликоптеров и служит для защиты танка с тыла. Замечательно реализовала себя во время прорыва участков Поволжского фронта, не давая возможности гитлеровским «истребителям танков» поджигать бронетехнику сзади. (Прим. автора.)


[Закрыть] вздрогнул, когда очередь прошла по его бокам, но они выдержали. А потом, повинуясь рукам водителя и приказам командира, славящаяся своей непревзойденной маневренностью юркая «сорокапятка» развернулась на месте практически мгновенно. И двинулась к быстро приближающимся силуэтам врагов, мерно лязгающих шарнирами. Выкрашенных в бурый цвет двуногих махин, ощетинившихся стволами авиационных орудий на боковых пилонах и хищными головками «фаустейфелей»…

Дорофеев старался отползти подальше от горящего танка. Тело механика свесилось из люка вниз головой. Лейтенант всхлипнул, глядя на размозженную левую ногу. Кровь уже застыла, коркой покрыв затлевшую от огня ткань комбинезона. Оперся на руки и пополз дальше, стараясь не смотреть на мерно приближающиеся машины с черно-белым небольшим крестом на прямоугольнике передней части. Земля вздрагивала, отдаваясь в покрытые гарью и маслом ладони. Немцы подходили ближе и ближе.

– Эй, Отто, а лихо мы разделали этих краснозадых, а?

– Да, Дитрих. Эти олухи ничего не придумали лучше, как просто дрыхнуть. Туда свиньям и дорога.

– Гляди, один вроде как жив. По-моему, это офицер…

– Почему? А, планшетка… прикончим?

– Потом секурист сожрет нас с потрохами.

– Уговорил…

Воин! Вступая в бой, помни, что ты дал священную клятву перед Родиной, перед народом – бить врага, не жалея сил и крови. Так бей же немца всей силой русского солдата, всей силой первоклассного оружия! Пусть проклятый враг трепещет и дрожит перед нашей силой. Тебя ждет слава и почет. Так завоюй же эту славу в борьбе с ненавистным врагом. Пусть тебя славит Родина, как героя Отечественной войны. («На страже Родины», сентябрь 19… года)

Глава 1
Восточные отроги Уральского хребта, ноябрь 196…

«Воинам, призванным вести разведку в глубоком тылу противника, осуществлять там диверсионно-подрывную деятельность, необходимо обладать высоким уровнем физической подготовленности и соответствующими психологическими качествами».

(«Подготовка личного состава войсковых РДГ, согласно требованиям БУ-49», изд. НКО СССР, ред. Заруцкий Ф. Д., Тарас Ф. С.)

Снег хрустел под подошвами, хрустел как-то очень задорно и весело. Как положено, наверное, только что выпавшему снегу. Идти по нему было одно удовольствие, особенно так, как шел сейчас Куминов. То есть наступая на него не просто подошвами, а новыми подошвами совсем еще не разношенных унтов. И именно в этой, такой незначительной, детали тоже крылась немалая доля удовольствия от этого зимнего утра. Оно ведь как, на войне-то? Радоваться надо тому, что оно есть, такое вот утро, и уж тем более что если есть возможность вот так поскрипывать снегом.

Унты – это вообще обувь отдельная, можно сказать, первостатейная. Оно, конечно, можно носить и замечательные, толстой бычьей кожи заокеанские ботинки на шнуровке, с меховыми чулками, сразу вставленными в них, да с шерстяными носками домашней вязки в придачу. Или, заранее плотно обмотав ногу чрезвычайно плотной портянкой зимнего периода носки, нацепить щегольские хромовые сапоги, как любил это делать постоянный напарник и конкурент старший лейтенант Абраменко. А то и вообще, не думая ни о чем, кроме комфорта по минимуму, и нацепить валенки, да-да, именно их.

Но, скажите, вот на хрена козе баян, когда в каптерке старшины разведывательной роты всегда есть то, что сейчас на ногах капитана Куминова? Особенно зимой и особенно пусть и не в занесенных снегом и продуваемых насквозь ветром степях Бурятии либо Хакасии, или среди торосов Арктики, а всего лишь посреди уральского леса. Даже и не тайги, но все равно – леса зимнего, где того самого снега было уже по колено как минимум. Нет уж, дудки, выпендриваться и форсить там, где этого не нужно, капитан не любил. Не мальчик уже, не до того. Тем более что никоим образом унты не нарушали установленную форму одежды, да и никакой проверки вроде бы не предвиделось. Что-что, а проверки из штаба армии капитан, как и все прочие в полку, не любил. Ну, а раз проверки не ожидалось, то можно в штаб идти так, как привычно и удобно.

Снег хрустел, тучи над головой, виднеющиеся в разрывах между плотно стоящими деревьями, были серыми и низкими. Это хорошо, ясное небо в последнее время несло в себе много неприятностей. Тем более сейчас, когда их полк, так же как и остальные, начинал перегруппировываться. Слухи о наступлении явно были не пустопорожними, и это Куминова радовало. Полгода они стояли за линией фронта, лишь изредка выдвигаясь на поддержку пехотинцам. Оно понятно, что полк не простой, но стоять вот так… тяжело. Капитан радовался хотя бы тому, что сам и его люди ходили на «ту» сторону постоянно, хоть и не очень часто. В их деле застаиваться нельзя, равно как и жиром заплывать.

С веток ближайшего дерева, высокой разлапистой сосны, неожиданно слетела целая куча снега, запорошив двух бойцов, присевших передохнуть рядом с длинным бревном станкового крупнокалиберного гранатомета, который они несли в сторону складов. Оба вскочили, ругаясь и выбросив намокшие и погасшие папиросы, крутили головами по сторонам, не понимая – как такое могло случиться, если ветра и в помине нет? Куминов чуть улыбнулся, понимая их недоумение и растерянность и то, что они уже закончились. Причина же этого неожиданного снегозашиворотопада важно, тяжело и неторопливо шествовала по просеке, метрах в десяти справа.

«БШМ-55-2»[3]3
  Б(оевая) Ш(агающая) М(ашина) – 55 года – 2-й модели. Впервые шагающие танки были применены РККА в сражениях за Пермь в 1956 году. Потребность в появлении подобной техники была продиктована особенностями ландшафта мест ведения боев за Волгой (Пермь, Башкирия, Челябинск, т. е. лесостепи с переходом в предгорья). После удачного боевого «дебюта» были введены повсеместно. (Прим. автора.)


[Закрыть], три штуки, следовали в сторону механических мастерских. Машины лишь недавно прибыли к ним. Сразу было заметно, что перебросили их с Арктического фронта. Раскраска, хоть и белая, совершенно отличалась от уже привычной для «своих» ходячих танков. И толстые тумбы ног, равномерно печатающие шаг, и кабина-морда, закрытая бронещитом, были белыми с голубыми вкраплениями. Верх обеих башен с толстыми и короткими стволами орудий были полностью белыми. Все три «медведя» раньше воевали там, где солнце всегда отражалось от ровной поверхности снега и льда. Сейчас им нужно было нанести темные пятна защитного камуфляжа, чтобы не так выделялись на фоне предгорий Уральского хребта и лесов. Когда армия выйдет в заволжские степи, во что Куминов верил свято, тогда окраску вновь придется менять. А для «медведей» лесостепные просторы подходили как нельзя лучше. Среди густой чащи уральской тайги эти хорошо вооруженные и защищенные громады все же были неповоротливы и более уязвимы.

Заволжье… мечта, пока недостижимая. Туда, туда рвалась душа, и скорей бы. Хотя бы попробовать, хотя бы сделать свой шаг к победе. Уже на памяти самого Куминова прошло десять лет, как войска Уральского фронта постоянно пытались продвинуться вперед хотя бы на сто, да что там, хотя бы на пятьдесят километров. И каждый раз умывались кровью, отходили назад. Немудрено, если вспомнить, какой ценой далось создание этого, казавшегося невозможным рубежа обороны. Сам капитан, понятное дело, этого момента не видел, мал был тогда. Но вот командир полка, в ту пору бывший лейтенантом, как-то раз рассказал. Тогда Куминову хватило немногого из услышанного, чтобы оценить весь масштаб подвига, совершенного в середине сороковых.

Сталинград, превращенный в руины, но не сдавшийся врагу. Куйбышев, оставленный армией с ожесточенными боями, практически стертый с лица земли, но выполнивший свою роль. Горький, ставший могилой для уже третьей группы армий вермахта. Огненная стена, прокатившаяся вдоль самой красивой и самой великой из всех российских рек, остановила крестоносный шторм, дала возможность вздохнуть и собрать силы здесь, за Уралом. Если бы тогда союзники могли бы вмешаться, если бы могли… но половина островной Англии была уничтожена в один миг «оружием возмездия», а действия САСШ оказались скованными по рукам и ногам навалившейся из Латинской Америки ордой.

Куминов, которому довелось видеть съемку из Великобритании, чуть дернул щекой, погрузившись в воспоминания. Что остановило тогда берлинских убийц, почему и по его родине не ударили ракетами? Осознание того, что все превращается в бесплодную и выжженную пустыню? Возможно, что и так. Вместо этого фашистская свора, споткнувшись о Волжский и Уральский фронты, встала в позиционную войну, перед этим все-таки уничтожив большую часть Центральной России. И война затянулась на пятнадцать лет, давшиеся всем сторонам с величайшим трудом. А то, что происходило сейчас, было неизбежно. Противники восстановили собственные ресурсы, и теперь снова пойдет битва не на жизнь, а на смерть. Там, за океаном, медленно продолжали вырезать друг друга потомки самураев, ковбоев и индейцев, в свое время не остановившиеся. Здесь же, на его родине, Куминову и его братьям предстояло в ближайшее время вновь сойтись в бою с извечным противником.

Разведчик тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, настырно лезущие в голову. Думать о возвышенном и героическом не стоит, не сейчас, во всяком случае. Уж что-что, а понимание того, что война, какая бы она ни была, есть очень сложная, страшная и тяжелая работа, Куминов для себя уяснил давно. И в его-то случае, куда уж тяжелее? А раз командир неожиданно вызвал к себе во время заслуженного отдыха, то стоит ожидать чего-то внеочередного. Так что капитан решил не забивать голову чем-то сейчас вовсе не так уж и необходимым. И просто похрустел себе дальше, в сторону штабного блиндажа.

К слову сказать, когда часть передислоцировали в этот лес, Куминов, несмотря на имеющийся опыт, поразился увиденному. Редко доводилось видеть столь грандиозный размах рытья в местах расположения обычной войсковой части. И это было сделано не только для того чтобы разместить командование, ничего подобного. Большая часть подразделений моментально оценила сложный вырытый городок и быстро ушла в глубину его землянок и блиндажей, траншей, ходов сообщений и тоннелей, скрытых под бревнами, маскировочными сетями и бетонными плитами, привезенными вообще не пойми откуда.

Куминов дошел до спуска, ведущего в паутину траншей командного пункта, предъявил часовым свой пропуск. В последнее время немецкие диверсанты все чаще пытались проникнуть за линию фронта, бдительность в войсках была очень высокой. Его пропустили, и Куминов нырнул под невысокий накат из бревен, который сверху, кроме земли, был вдобавок накрыт толстым снежным одеялом. Двинулся дальше, миновав деревянные двери, ведущие в просторную землянку пункта радиолокационного наблюдения. Прошел мимо помещения дежурной смены взвода охраны. Миновал приоткрытый проем столовой комсостава. Есть не очень хотелось, но оттуда шел такой манящий запах чего-то наваристого и мясного, что поневоле забурчало в животе. Личного повара при командире не было. В отличие от коллег, «батяня» старался быть рядом со своими офицерами. Понятно, что периодически проверял то, что готовят в солдатских столовых, но ел, конечно, в офицерской.

Куминов, как и большинство разведчиков-офицеров, старался питаться со своими бойцами. Но в «офицерку», где всем распоряжался огненновзорный усач-кавказец Арслан, периодически заглядывал. Больно уж творчески подходил главный повар полка к своим обязанностям, умудряясь в полевых условиях создавать маленькие шедевры. Что стоило одно его харчо, которое великолепно шло под стопку водки.

Кроме этого, «джигит» старательно ухлестывал за всем, не очень уж и многочисленным женским составом полка. Хотя, по имеющимся агентурным данным, (а как разведчику без них?), на самом деле все это он делал для поддержания реноме. То есть на людях обладатель гордого орлиного профиля и густейшей черной щетки на верхней губе вел себя, как и полагается уроженцу Юга. Ухаживал за каждой по отдельности и за всеми вместе, делая военным в юбках ни разу не повторяющиеся оригинальные комплименты и задорно поводя угольными бровями. Закончив же все свои дела и проконтролировав порядок на вверенной территории, удалялся в собственные апартаменты, которые ему полагались. КУНГ, палатка или отдельная землянка в зависимости от места дислокации полка. А там, в свободное от дежурств в лазарете время, его всегда ждала скромная и застенчивая блондинка Верочка из Новосибирска. И мало кто знал, а Куминов-то знал это абсолютно точно, что они уже как два года были мужем и женой. Вот такой вот нонсенс.

Отметил про себя, что после получения либо задания, либо возможно-неожиданного нагоняя от «бати» стоит заглянуть к Арслану. Пошел дальше, свернув в незаметный для непосвященных ход сразу за пирамидой патронных ящиков. Пригнулся под совсем уж низким косяком, толкнул дверь и попал в предбанник, плотно заставленный мешками с землей, из-за которых прямо в грудь входящему упирался страшный ствол «станкача». Повторился ритуал с пропуском, который был постоянен, непоколебим и незыблем, прямо как первый и единственный, несгибаемый и усатый кавалерийский маршал Советского Союза товарищ С. М. Буденный. Понятно, что каждого из командиров разведывательно-диверсионных групп полка знали и уважали, но поблажек не делали. Старший прапорщик Баштовой, командовавший штабной охраной, козырнул капитану и пропустил в следующее помещение.

Здесь все было как обычно за последние три месяца. Прямо у входа сидела за столом пара молчаливых ребят в фуражках с синим околышем, приветственно мотнувших ему головами. За ними, нахлобучив наушники и подслеповато щурясь, сидел Петя, любимый «батянин» связист, и две его миловидных помощницы. За бревенчатой перегородкой громко шумел начальник арттехвооружения полка подполковник Малинин, еле слышно что-то буркал командир разведчиков майор Синицын. По сладковатому запаху трубочного табака становилось ясно, что там же был «смершевец» майор Круглов. Также, судя по свежей щепе на досках пола, присутствовал старший лейтенант Абраменко в своих щегольских подкованных сапогах. А свежий запах оружейной смазки для зимнего времени года выдавал с головой нахождение в штабе капитана Иволгина, командира третьей разведгруппы. Он лишь вчера вечером прибыл в расположение полка из Тобольска, где лежал в госпитале, и утром Куминов застал его чистящим личное оружие. Командира четвертой группы, старлея Иванова, не было уже два дня с позднейшего расчетного времени прибытия из рейда. И это заставляло нервничать всех его коллег, а также старших офицеров. Но, кроме них, был кто-то еще, как минимум двое.

Капитан отодвинул в сторону плащ-палатку, закрывающую проем в «кабинет» комполка, и оказался внутри. Догадки подтвердились. Оба его товарища-командира сидели с правой стороны грубо сколоченного стола, сейчас накрытого зеленой тканью.

Абраменко, как обычно, закинув ногу на ногу, покачивал носком хромового, до зеркального блеска начищенного сапога. Форменная гимнастерка темно-оливкового шевиотового сукна перетянута в тонком поясе и по груди широкой мягкой кожаной портупеей с ремнями, идущими от плеч вниз. Синие брюки с узким красным лампасом заправлены в те самые щегольские сапоги. Позвякивающий «иконостас» на левой стороне и всего одна Красная Звезда на правой стороне гордо выпяченной груди. Что поделать, любил командир одной из РДГ полка такой вот незамысловатый выпендреж, стабильно и постоянно разящий наповал вновь прибывающих медсестер, радисток и прапорщиц полковой канцелярии. И заставляющий всех солдат-диверсантов, вверенных товарищу старшему лейтенанту под его строгую руку, тянуться вслед за командиром во всем, включая поведение. Иногда это даже становилось предлогом очередной ссоры между разведчиками и пехотинцами/артиллеристами/саперами и так далее, смотря на то, кто по списку оказывался в столовой в одно с ними время.

Флегматичный и практичный Иволгин сидел, не выпендриваясь, и затачивал бритвенной остроты ножом «ухорезом» карандаши из письменного набора «батяни». Тот имел привычку пользоваться именно ими, ломал заточенные нещадно и каждый раз убирал лишившиеся грифеля назад в стакан. И терпеть не мог, когда кто-то из ординарцев пытался их трогать. Исключение составлял Иволгин, в свое время обучавшийся ребенком в художественном кружке и затачивающий карандаши до остроты игольного кончика. Последний раз он присутствовал на совещании больше месяца назад, после чего загремел в госпиталь в Тобольск. Сейчас работы для него был непочатый край, чем он и занимался. Но думать, что почти сорокалетний разведчик не слышит и не видит ничего, механически обрабатывая один карандаш за другим, не стоило. Иволгин был старейшим офицером разведроты после командира и занимал свою должность не зря.

Майор Синицын, командир всех трех офицеров-диверсантов, невысокого роста, сухощавый и подтянутый, сидел рядом с ними. Спокойно попивал крепкий забористый чай из стеклянного стакана в подстаканнике с эмблемой МПС, невесть как оказавшемся здесь. Покосился на чуть задержавшегося подчиненного, погрозил ему пальцем, но не сказал ни слова. Хороший был признак, значит, Куминов, которого посыльный нашел далеко за пределами расположения роты, не сильно и опоздал. Иначе сейчас «батя» уже поразил бы его громами и молниями полковничьего гнева.

Рядом с длинным и тощим Кругловым, представляющим на совещаниях СМЕРШ, сидели те самые двое. На мрачную физиономию особиста, украшенную тонким хрящеватым носом и аккуратными усиками, капитан никакого внимания не обратил. Чего на него смотреть, и так достал уже. Хотя, чего греха таить, работал Круглов на совесть. Именно его подчиненные охраняли штаб, связистов и шифровальщиков. Но двое рядом были намного интереснее.

Пожилой мужчина с бородкой клинышком, в круглых очках со стальной оправой и в хорошо пошитом костюме-тройке. С галстуком в тон светло-кремовой сорочке под жилеткой. И со светлыми металлическими запонками в манжетах, виднеющихся из-под рукавов твидового, в мелкую клетку, коричневого пиджака с аккуратными овалами светлой кожи на локтях. Прическа со строгим, «под политику», пробором. Ни дать ни взять, прямо вылитый бывший «всесоюзный староста», чьи портреты Куминов помнил еще со школы.

А вот особа, сидевшая рядом с ним, приковала его внимание намного сильнее. Нет, не из-за того, что она была ПРОСТО женщиной. На совещаниях из всех командиров женского пола присутствовали чаще всего лишь начальник полковой медсанчасти, майор медицинской службы Порошнева и начальник столовой капитан Полякова. Ничего странного: больше женщин-офицеров в части не наблюдалось. Все-таки не женское это дело, война. Нет, все дело было именно во внешности молодой женщины, сидевшей рядом со «старостой».

Внешность, на взгляд Куминова, была очень даже неординарная, до жути привлекательная и донельзя просто интересная. «Среднего роста, спортивного телосложения, смешанного славяно-азиатского типа» – мысленно и механически отметил капитан, тут же выругавшись на самого себя. Ну, разве это дело, так вот думать про такую красоту? Далеко не типичную и оригинальную, делающую абсолютно понятной слишком уж фотографичную посадку Абраменко и его же постоянное шевеление с целью как можно более громкого позвякивания наградами.

Густые черные волосы, длиной явно чуть ниже плеч, собранные сейчас в хвост на затылке. Большие карие глаза с едва заметным тем самым азиатским разрезом. Смуглая кожа открытого и чуть улыбающегося полными губами лица. Родинка на подбородке. Почувствовав пристальное внимание вновь вошедшего офицера, девушка повернулась к Куминову, в какой-то момент встретившись с ним глазами. Взгляд она не отвела и даже еле заметно нахмурила тонкие, вразлет, брови того же иссиня-черного, что и волосы, оттенка. Капитан сморгнул, неожиданно для самого себя покраснел и присел к Иволгину, предварительно повесив полушубок на один из гвоздей, торчавших из бревенчатой стены. И лишь после этого понял, что его чутье неожиданно подвело, и новых лиц вовсе даже не двое, а целых три.