Текст книги "Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море"

Кроме самого Мануйлова в состав нового Отделения вошел отряд агентов наружного наблюдения, почерковед и фотограф, чиновник Департамента полиции коллежский советник Н.П. Зверев, видный специалист по криптографии и дешифровке В.И. Кривош-Неманич (его услугами также пользовались Военное министерство и МИД)8585
  Этот 43-летний словак был не только талантливым криптографом и стенографом, но и полиглотом – он свободно владел всеми основными европейскими и азиатскими языками, включая китайский и японский. В 1924 г., будучи уже преклонных лет, но, по-прежнему работая переводчиком во внешнеполитическом ведомстве (конечно, советском – НКИД), он как «контрреволюционер» и «шпион» в административном порядке получил 10-летний срок и умер в Соловецком концлагере. Однако и на Соловках, где, к слову сказать, он занимался метеорологическими наблюдениями, его, по свидетельству очевидца, «глубоко уважали главным образом за то, что он бегло разговаривал практически на всех языках мира». См.: Мальсагов С.А. Адские острова: советская тюрьма на Дальнем Севере. Алма-Ата, 1990. С. 51.


[Закрыть], переводчики А.А. Вилодаки, профессор Петербургского университета по кафедре китайского языка П.С. Попов (ранее многолетний драгоман российской миссии в Пекине), преподаватель японского языка того же университета Куроно Иосибуми8686
  И. Куроно, к началу войны проживший в России уже около 20 лет, подготовил и опубликовал «Военный русско-японский толмач», вышедший на четвертый месяц войны с Японией. Сделан этот словарь был не вполне удачно (например, слово «теленок» было переведено в нем, как «быкин сын», «вал» – как «плотина», «кондуктор» – как «проводник» и т.д.), на что ему тогда же и указали рецензенты. Офицер же НКВД А.П. Вотинов усмотрел в этих ошибках «самое гнусное вредительство» и объявил Куроно агентом японской разведки (Вотинов А.[П.] Японский шпионаж в русско-японскую войну 1904—1905 гг. М., 1939. С. 16). Думается, что на этот раз классовое чутье подвело чекиста. Впрочем, для Вотинова и А.М. Стессель – не только «бандит в генеральском чине», но и «японский шпион и провокатор» (Там же. С. 59). Комбриг Н.А. Левицкий, недолго думая, в этот же разряд зачислил Азефа и даже Гапона (Левицкий Н.А. Русско-японская война 1904—1905 гг. Сокр. изд. М., 1938. С. 24). Такова «специфика» оценок отечественных авторов 1930-х годов.
  Летом 1904 г. Главный штаб издал в Петербурге новый «Военный русско-японский толмач и краткий систематический словарь», составленный В.П. Панаевым. Тогда же появился и первый самоучитель японского языка, опубликованный при содействии морского ведомства и Министерства финансов.


[Закрыть], а также навербованная Мануйловым «внутренняя агентура» – в основном из обслуживающего персонала зарубежных посольств в Петербурге. Заместителем Мануйлова был назначен 34-летний выпускник Третьего Александровского военного училища, бывший артиллерист, а с 1904 г. жандармский ротмистр М.С. Комиссаров, владевший несколькими иностранными языками.

Отделение по розыску о международном шпионстве не имело установленного штатного расписания и каких-либо письменных инструкций и было не только совершенно секретным, но и временным образованием. С середины марта 1905 г. оно стало именоваться IV (секретным) Отделением дипломатической агентуры Особого отдела Департамента полиции с А.М. Гартингом во главе. С отъездом последнего в Париж в связи с назначением на должность заведующего Заграничной агентурой Департамента с сентября 1905 г. руководство Отделением перешло к Комиссарову. Начальник Отделения жил в Петербурге фактически на нелегальном положении, встречаясь со своей секретной агентурой на конспиративной квартире и выдавая себя за иностранца. Потому служащие зарубежных посольств, работавшие на него, не догадывались, что имеют дело с российским чиновником. К нему на квартиру они доставляли посольские бумаги, включая и дипломатические шифры, которые тут же по ночам Зверев копировал от руки или с помощью фотоаппарата. Пользуясь ими, дешифровщики и переводчики Отделения, которые работали на телеграфе, знакомились с содержанием секретной иностранной дипломатической корреспонденции. За все время своего существования Отделением было добыто 12 дипломатических шифров (включая американский, бельгийский и др.), а его расходы выросли с 23 тыс. рублей в 1904 г. до почти 28,5 тыс. рублей в 1906 г.8787
  ГА РФ. Ф. 102 (ДП 3 д-во). 1895. Д. 1579 (Сметы денежных сумм на секретные расходы, 1895—1907 гг.); 1904. Д. 3654, т. 1.


[Закрыть] Когда летом 1906 г. за границу проникли слухи о существовании этого спецподразделения Департамента полиции, оно было срочно упразднено, причем была уничтожена и большая часть его секретного архива.

Мануйловское Отделение быстро развернуло работу, и в июле – августе 1904 г. им было установлено наблюдение и контроль за перепиской шведско-норвежского морского атташе Г.Ф. Краака, шведского военного агента барона К.-Г. Лейонхювуда, его итальянского коллеги графа П.П. Руджери, ряда американцев и англичан8888
  Там же. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (II). Д. 17. Л. 11, 13 об.


[Закрыть]. Результаты не заставили себя ждать. Филерское наблюдение за Крааком, например, обнаружило его частые встречи с американцем Х. Бергом, который по заданию российского Морского министерства заведовал постройкой подводной лодки на Балтийском судостроительном заводе. Перлюстрация же донесений в Стокгольм шведского морского агента показала, что ему известны некоторые секретные сведения, источником которых являлся все тот же Берг. В результате правительство отказалось от услуг американца, которому не помогли и его доверительные отношения с великим князем Александром Михайловичем, начальником Главного управления портов и торгового мореплавания8989
  Там же. Л. 58—58 об., 68.


[Закрыть]. Позднее Берг был перевербован, и отношения с ним морского ведомства возобновились9090
  Российский государственный архив военно-морского флота (РГА ВМФ). Ф. 417 (Главный морской штаб). Оп. 1. Д. 3128. Л. 12.


[Закрыть].

Естественно, что все эти агентурные «разработки» быстро привели мануйловскую службу в соприкосновение с Разведочным отделением ротмистра Лаврова. 12 августа состоялась встреча этих контрразведчиков в здании Департамента полиции на Фонтанке, 16. «Господин Мануйлов, – пересказывал содержание состоявшегося здесь разговора Лавров, – объяснил, что ему поручено преобразовать организацию Департамента полиции по разведке шпионства на широких началах … что они имеют уже свою местную и заграничную агентуру и что для заведывания этой организацией назначен особый жандармский обер-офицер». Поскольку, по словам Мануйлова, объединение его службы с Отделением Лаврова было лишь делом времени, в заключение он предложил ему «частным образом» «присоединить свое Отделение к их организации»9191
  Цит. по: Лубянка 2. С. 130.


[Закрыть]. Лавров это предложение отклонил, но уже в течение полутора следующих месяцев оказался вынужден окончательно свернуть «внутреннее» наблюдение за англичанином Маршалом и передать обоих своих агентов по этому делу Мануйлову.

В общем, военным контрразведчикам оказалось не под силу тягаться с коллегами из Департамента полиции, да и сложившееся дублирование их функций отнюдь не способствовало успеху дела. Вероятно, по договоренности Департамента полиции с Главным штабом, с осени 1904 г. деятельность Разведочного отделения замерла и возобновилась лишь летом 1906 г., вслед за упразднением Секретного отделения Департамента полиции. За успехи в борьбе с иностранным шпионажем в декабре 1908 г. Лавров был произведен в полковники. В 1910 г. он передал руководство военной контрразведкой подполковнику Отдельного корпуса жандармов В.А. Ерандакову. В межвоенные годы, проживая как «частное лицо» на юге Франции, он руководил агентурной сетью, занятой разведкой Германии. В отставку Лавров вышел в 1914 г. в чине генерал-майора.

Между тем, контрразведчики Департамента полиции активно занялись добыванием кодов иностранных представительств в Петербурге. Уже во второй половине августа 1904 г. Мануйлов представил своему начальству добытый «агентурным путем» шифр американского посольства, а в начале сентября – китайский, шведский и часть японского дипломатического шифра (последний, вероятно, был получен от французских спецслужб)9292
  ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (II). Д. 17. Л. 105—105 об.; Д. 1, ч. 3. Л. 14; Д. 7. Л. 1.


[Закрыть]. В октябре 1904 г. в дополнение к ним было добыто четыре китайских кода, а также фотокопия книги донесений китайского посольства. В результате появилась возможность контролировать всю переписку этой миссии. Если же учесть, что через Петербург шли депеши МИД Китая к его представителям в странах Западной Европы, можно утверждать, что перехватывалась и большая часть корреспонденции китайского внешнеполитического ведомства, отправлявшаяся за рубеж. Еще раньше русское правительство получило в свое распоряжение шифр английского представительства, о чем посол Великобритании в России сэр Чарльз Хардинг (Ch. Hardinge) был приватно извещен неким российским политиком в начале июня 1904 г.9393
  Andrew Ch., Neilson K. Tsarist Codebreakers and British Codes // Intelligence and National Security. 1986. Vol. 1, no.1. P. 6—12.


[Закрыть] В результате, к октябрю 1904 г. в российском МИДе было расшифровано свыше 800 секретных депеш британских дипломатов, или вдвое больше, чем в течение всего 1901 г.9494
  Очерки истории Министерства иностранных дел России, 1802—2002: в 3 т. / под ред. И.С. Иванова. Т. 1: 860—1917 гг. М., 2002. С. 506. В ноябре 1904 г. Хардинг секретно сообщил в Лондон о «попытке посторонних лиц получить доступ к документам посольства его величества» и в этой связи просил выделить дополнительные средства на обеспечение безопасности здания и усиление его охраны (см.: F.O. R.C. 65/1724. P. 147—148 (Сов. секретная депеша Хардинга в Форин офис. Петербург, 18 ноября 1904 г.)). Нельзя исключать, что эта попытка явилась делом рук российской контрразведки.


[Закрыть]

Благодаря сохранившимся у Мануйлова особо доверительным отношениям с французскими коллегами, ему продолжала поступать весьма ценная информация из Парижа. «По полученным мною от начальника французского Разведочного бюро сведениям, – докладывал он директору Департамента полиции 19 августа 1904 г., – японское правительство наняло на свою службу бывшего агента означенного Бюро Ляжу с жалованьем в 3000 франков в месяц для учреждения непосредственной агентуры при российских миссиях в Европе, причем, по тем же сведениям, названному Ляжу удалось уже заручиться в некоторых миссиях содействием прислуги. Докладывая об изложенном Вашему превосходительству и имея в виду, что последствием этого явится оглашение конфиденциальных сведений, могущее принести вред российскому правительству, мне казалось бы крайне необходимым поставить об этом в известность Министерство иностранных дел»9595
  ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (I). Д. 1, ч. 3. Л. 2—2 об.


[Закрыть].

Отставной унтер-офицер французской армии Лажу (Ляжу) был фигурой весьма колоритной и хорошо известной французским спецслужбам. Еще в 1891 г., будучи завербован в Брюсселе германской разведкой, он тут же предложил свои услуги французскому Генеральному штабу, от которого стал получать и передавать в Берлин «секретные» сведения о состоянии вооруженных сил Франции. К середине 1890-х годов, однако, Лажу перестали доверять обе стороны, из французской разведки он был уволен и за казенный счет сослан в Бразилию9696
  Роуан Р. Очерки секретной службы. Из истории разведки / сокр. пер. с англ. С. Займовского. М., 1946. С. 203—206.


[Закрыть]. С началом русско-японской войны он вернулся в Западную Европу, где и поступил на японскую службу. Получив донесение Мануйлова, директор Департамента полиции Лопухин предписал немедленно передать информацию, полученную от французов, министру иностранных дел графу Ламздорфу, а тот, в свою очередь, предостерег российских дипломатов в западноевропейских столицах. Таким образом, последующие усилия японцев по вербовке агентов в российских миссиях оказались в значительной степени парализованы. Ни японские, ни российские источники, известные нам, не содержат каких-либо сведений о деятельности в годы русско-японской войны японских агентов в официальных российских представительствах за рубежом. В японских же миссиях в Европе российских тайных информаторов работало множество.

Если секретные спецподразделения Департамента полиции и Военного министерства действовали в центре, то на местах контрразведывательные операции проводили местные органы Департамента – Охранные отделения, а также Губернские жандармские управления (ГЖУ), подчиненные Департаменту в оперативном отношении. В первые месяцы войны они работали довольно рутинно и вяло, а их методы не отличались разнообразием. По большей части их деятельность заключалась в отслеживании и выяснении образа жизни и круга знакомств лиц так называемой «монгольской расы» – японцев, китайцев и корейцев. Характерно, что одним из основных источников информации в этом деле являлись сообщения патриотически настроенных граждан, нередко анонимные, или низших полицейских чинов. В феврале 1904 г., основываясь на одном из таких сообщений, директор Департамента полиции распорядился «собрать сведения обо всех японцах, в Петербурге и Петербургской губернии проживающих, и об их занятиях», что и было исполнено. «Разработка» этих сведений, однако, редко приносила ощутимые плоды и, как правило, заканчивалась безрезультатными обысками подозреваемых в военном шпионаже. Тем не менее, уже в первые месяцы войны в распоряжении властей имелись списки большинства японцев, по тем или иным причинам находившихся на русской территории. За многими из них, а в Петербурге с февраля 1904 г. – за всеми было установлено негласное наблюдение. В начале февраля 1904 г. газеты сообщили о принудительном отъезде в Константинополь труппы японских акробатов, гастролировавшей в Крыму, в апреле – об аресте на железнодорожной станции Грязовец близ Вологды двух японцев, у которых были обнаружены карта Архангельска и непонятно для чего им понадобившийся план Соловецкого монастыря9797
  Новое время. 1904. 10 (23) февр. (№ 10034). С. 2; The Times. 1904. April 23 (No. 37376). P. 7.


[Закрыть], и т.д.

Куратором розыскной работы по подозрению в «военном шпионстве» на территории Европейской России в первое время являлся помощник начальника столичного Охранного отделения жандармский ротмистр В.Ф. Модль, который действовал под непосредственным руководством директора Департамента полиции. Именно силами «общей» полиции в Петербурге были выслежены и в августе 1904 г. арестованы японцы Сиратори и М. Токаки, бывшие приказчики чайного магазина «Васильев и Дементьев» на Невском проспекте.

«Обхаживать» этот знаменитый своим экзотическим оформлением магазин японцы начали задолго до войны и делали это с разумной постепенностью. Еще в январе 1901 г. в качестве подручного приказчика на работу сюда был принят некто Хори-сан, а в декабре 1901 г. еще один японец – Миура Кензабуро. К осени 1902 г. оба они бросили чайную торговлю (Хори уехал в Москву, а Миура перешел на службу в японское посольство), но их место по их же рекомендации заняли их соотечественники – бывший морской офицер М. Токаки и его коллега Сиратори, философ по образованию. Обосновавшись в Петербурге, новые японские приказчики энергично занялись изучением русского языка, часто посещали японское, китайское, английское и американское посольства и завели знакомства в русских военных и морских кругах. В 1903 г. Сиратори даже женился на русской, для чего перешел в православие. С началом войны оба японца были уволены из магазина и за ними было установлено негласное наблюдение. Выяснилось, что они состояли в деятельной переписке с Гамбургом и Берлином, причем свои письма туда отправляли дипломатической почтой (через американское консульство), вкладывая внутрь конверты, адресованные в Токио. Обо всем этом пристав Чеважевский доложил ротмистру Модлю, и петербургское Охранное отделение санкционировало обыск в квартире японцев. Обыск был произведен в ночь на 8 августа 1904 г., накануне отъезда Токаки в Германию, в присутствии Модля, Мануйлова и его помощника Комиссарова. Результаты обыска вполне подтвердили подозрения в отношении занятий обоих японцев шпионской деятельностью – у них были найдены чертежи и рисунки мин, минных заграждений и разного рода кораблей, морская карта с нанесенными на нее маршрутами следования судов, а также заметки о состоянии русской армии; была обнаружена и значительная переписка на японском языке, причем неизвестный корреспондент бывших приказчиков настойчиво требовал от них соблюдения особой осторожности. Оба японца были арестованы, а 9 августа за решетку была отправлена и жена Сиратори – Елена Павловна (урожденная Никулова), дочь полковника9898
  Донесение пристава 1-го участка Спасской части г. С.-Петербурга капитана Чеважевского Петербургскому градоначальнику от 12 августа 1904 г. и отношение директора Департамента полиции начальнику Петербургского ГЖУ // Японский шпионаж в царской России. М., 1944. С. 46—50.


[Закрыть]. Всем арестованным было предъявлено обвинение по статье 1035 Устава уголовного судопроизводства – военный шпионаж.

На Дальнем Востоке аресты японских агентов начались еще раньше – в конце 1890-х годов. Не прошло и полугода после вступления России на Квантунский полуостров, как в августе того же 1898 г. в Порт-Артуре был арестован японский «коммерсант» Хара Фуну, застигнутый за черчением крок крепости с нанесением батарей и расположения орудий9999
  Письмо военного министра А.Н. Куропаткина министру юстиции Н.В. Муравьеву от 25 августа 1898 г. // Там же. С. 35—36.


[Закрыть]. В дальнейшем японский шпионаж принял на Дальнем Востоке особенно широкие размеры. До начала войны, свидетельствовал здешний российский военный следователь, японцы имели своих тайных агентов «во всех более или менее важных пунктах намеченного ими театра войны … благодаря чему они были прекрасно осведомлены о действительном положении дел». В Уссурийском крае и Маньчжурии такими агентами являлись «по преимуществу японцы в виде торговцев, парикмахеров, содержателей гостиниц, меблированных комнат, публичных домов и т.п. учреждений». По сведениям “New York Times”, накануне войны в Порт-Артуре на японскую разведку работали и французские танцовщицы, которые «пленили сердца всех тамошних русских офицеров»100100
  The New York Times. 1904. May 29. Sunday Supplement. P. 12.


[Закрыть]. «Противник, – заключал русский военный следователь, – прекрасно был осведомлен как о состоянии наших войск, так и о внутреннем положении России»101101
  Доклад военного следователя 3-й Маньчжурской армии об организации японского шпионажа, 15 сентября 1905 г. // Японский шпионаж в царской России. М., 1944. С. 16, 23.


[Закрыть]. Другой очевидец, жандармский ротмистр Михайлов, служивший во Владивостоке, писал о «чрезвычайно искусно функционирующей сети японского шпионажа, очень правильно поставленной, охватывающей весь Дальний Восток и правильно организованной с большими затратами еще в мирное время. Тут было все – и тщательная подготовка еще задолго до войны переодетыми офицерами Генерального штаба, не брезговавшими содержать публичные дома, заниматься ремеслами и исполнять лакейские и поварские обязанности у высшего русского начальства … кого тут только не было – и фельдшера, и китайские фокусники, и знахари, и купцы, и бродячие музыканты»102102
  Совершенно секретная записка ротмистра Михайлова о японском шпионаже во Владивостоке, 28 июля 1906 г. // Там же. С. 24.


[Закрыть].

Но все это русские контрразведчики вполне осознали уже после подписания мира с Японией, а то, что им удалось обнаружить и обезвредить на Дальнем Востоке накануне или в ходе самой войны, было каплей в море. В начале июля 1902 г. на станции Черкасская Южно-Уссурийского округа были арестованы японцы К. Сивоко, З. Сузуки и М. Сивоя, которые выдавали себя за бродячих торговцев лекарствами. При обыске у них были найдены карты, зашифрованные записные книжки, счета японского пароходного общества «Ниппон Юсен Кайся» и переписка с Генеральным штабом в Токио. Выяснилось, что эти «торговцы», путешествуя по Приморской области и Маньчжурии, собирали сведения о составе и количестве русских войск, их дислокации и вооружении, заносили в записные книжки подробные описания дорог, фиксировали расстояния между населенными пунктами, номера телеграфных столбов, отмечали на карте военные посты, глубину и ширину речек и ручьев, встречавшихся по пути, броды, мосты, перевалы и горы, записывали число жителей в пройденных селениях, количество в них лошадей, рогатого скота, запасов топлива и даже сена. В октябре 1902 г. после нескольких месяцев тюремного заключения эти «негоцианты» были высланы из России в административном порядке103103
  Заключение по делу японских подданных Коноске Сивоко, Зуюзи Сузуки и Магосичи Сивоя, обвиняемых в шпионаже, 28 октября 1902 г. // Там же. С. 38—40.


[Закрыть]. В сентябре следующего, 1903 г. другая, но примерно таким же образом экипированная троица японских «торговцев» была задержана на станции Хайчон близ Порт-Артура104104
  Там же. С. 40.


[Закрыть]. Судя по сохранившимся письмам героя обороны Порт-Артура генерала Р.И. Кондратенко, в самой крепости успешно действовали японские тайные агенты, которых крепостная полиция оказалась не в силах нейтрализовать. «Мне удалось организовать разведку чрез китайцев, – писал Кондратенко в середине марта 1904 г., – и сегодня арестовали в самом порту корейцев по паспортам, но, в действительности, по всем признакам – японцев. Неудивительно, что японцы так хорошо осведомлены, где мы ставим минные заграждения, какие принимаем меры обороны и проч.»105105
  Кондратенко Р.И. Из порт-артурских писем генерала Р.И. Кондратенко // Приамурские ведомости. 1905. 26 июня (№ 808). С. 2 (Письмо от 18 марта 1904 г.).


[Закрыть].

На протяжении войны и русская, и зарубежная печать неоднократно сообщали об арестах и казнях японских лазутчиков и диверсантов, уличенных в сборе в Маньчжурии разведывательных сведений о русской армии или в попытках совершить диверсию или террористический акт. В ответ японская печать отговаривалась либо полным неведением, либо указаниями на то, что казненные были невинными «путешественниками», «негоциантами» или «студентами», изучающими русский язык. В конце февраля 1904 г. по приговору военно-полевого суда были повешены офицеры японского Генштаба полковник Ассаи, морской лейтенант Зуки Ашча и лейтенант Каурата – прямо у кульверта моста через реку Сунгари, который они, переодетые китайскими грузчиками-кули, готовились подорвать106106
  The Times. 1904. February 24 (No. 37325). P. 7.


[Закрыть]. Тогда же, благодаря анонимному доносу, властям удалось предотвратить уничтожение доков владивостокского порта – по сообщению берлинской газеты «Post», этот взрыв готовили судовые рабочие-японцы, остававшиеся в городе107107
  Новое время. 1904. 28 февр. (12 марта) (№ 10052). С. 4.


[Закрыть], несмотря на военное положение, объявленное в восточных районах страны.

В конце января 1904 г. военный губернатор Забайкальской области генерал-лейтенант И.П. Надаров приказал учредить за всеми японцами, проживавшими здесь, «строгий надзор». Необходимость этой меры, которая получила одобрение императорского наместника на Дальнем Востоке, лицемерно мотивировалась «ограждением остающихся на жительстве в Забайкальской области японских подданных от всяких случайностей» под «покровительством властей»108108
  ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (II). Д. 17. Л. 1.


[Закрыть]. 20 февраля пришло сообщение из Благовещенска: «Здесь японцы спешно распродают свои пожитки. Им велено всем выезжать к Иркутску; крайним сроком для выезда назначено 25 февраля»109109
  Новое время. 1904. 21 февр. (5 марта) (№ 10045). С. 2.


[Закрыть]. Еще в начале февраля 1904 г. в Иркутске в доме японца-фотографа Саку было найдено несколько сот негативов снимков мостов, переправ рек, вокзалов и других построек Сибирской железной дороги, а также городов Мариинска, Красноярска, Томска и Иркутска с указанием на обороте численности населения в каждом из них, характеристикой промышленности и т.д. Вслед за тем, по распоряжению Иркутского военного генерал-губернатора, все японцы были высланы из города110110
  Совершенно секретное донесение жандармского ротмистра Гаврилова директору Департамента полиции, 10 февраля 1904 г. // Японский шпионаж в царской России. М., 1944. С. 40—41.


[Закрыть], а по настоянию директора Департамента полиции, японским подданным было запрещено жить по всей линии Сибирской железной дороги.

Однако надзор, установленный за этой железной дорогой, далеко не всегда был эффективен. В сентябре 1904 г. Департаменту полиции стало известно, что «японским правительством был командирован в Россию для осмотра железных дорог агент, которому удалось подробно осмотреть Сибирскую железную дорогу вплоть до Байкала»111111
  ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (I). Д. 1, ч. 3. Л. 145.


[Закрыть]. Имя этого агента так и осталось нераскрытым, и, по свидетельству очевидца, японцы продолжали более или менее свободно наблюдать за переброской войск «на многих станциях Сибирской железной дороги»112112
  Японский шпионаж в царской России. С. 19.


[Закрыть]. В марте 1904 г., по просьбе японского посланника в США, американский госсекретарь Джон Хэй (J. Hay) поручил послу в Петербурге Маккормику (R. McCormick) похлопотать перед российскими властями об облегчении возвращения на родину 40 тысячам японцам, проживавшим в Сибири113113
  Новое время. 1904. 9 (22) марта (№ 10062). С. 2. Очевидно, в это газетное сообщение вкралась опечатка. И по русским (япониста П.Г. Васкевича), и по японским данным (торгового агента во Владивостоке Т. Каваками), на январь 1904 г. по всей Сибири проживало менее 6,5 тыс. японцев (6480 чел.), из которых 4207 были вывезены на родину уже в первых числах февраля 1904 г. на британском и немецком фрегатах. Из оставшихся двух с лишним тысяч переселенцев более 800 (в основном проституток) в декабре 1904 г. на родину через Германию доставил буддийский миссионер во Владивостоке Ота Какумин. Подробнее об этом см.: Мацумото Икуко. Ота Какумин (1866—1944), настоятель буддийского храма во Владивостоке: взгляд на Россию, СССР и Японию // Русский сборник: исследования по истории России. Т. V. М., 2008. С. 217, 222—224; Хохлов А.Н. Положение японцев на русском Дальнем Востоке, 1904—1905 гг. // Вопросы истории. 2010. № 4. С. 78—87.


[Закрыть].

На юге России контрразведчикам удалось выйти на след бывшего японского консула в Одессе Ижима Каметаро. Если верить газете «Одесские новости», которая в свою очередь ссылалась на лицо, «близко стоявшее к японскому консульству в Одессе», еще до начала русско-японской войны Ижима имел тайных информаторов в Турции, Персии, Сербии, Болгарии и на Кавказе и вообще демонстрировал повышенный интерес к политике России на Балканах114114
  Одесские новости. 1904. 27 апр.


[Закрыть]. С началом войны по распоряжению министра Дз. Комура вместе с другими сотрудниками консульства он покинул Россию и перебрался в Вену, где, по данным Департамента полиции, возглавил один из центров японской «разведочной службы» с агентурой в Харькове, Львове и Одессе115115
  ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (I). Д. 1, ч. 3. Л. 193—193 об.


[Закрыть]. Несмотря на предпринятые усилия, поиски агентов бывшего консула в Харькове и Львове успехом не увенчались, зато одного из его одесских информаторов, японца То-гаси Киичи, обезвредить удалось, что также следует занести в актив российской контрразведки. На след Тогаси, слуги Ижима, который официально оставался в Одессе для присмотра за имуществом консульства, Департамент полиции вывело одно из его донесений в Вену, перехваченное почтовой цензурой в мае 1904 г. В результате последующего «особого бдительного» наблюдения за Тогаси и его корреспонденцией в июне – июле было задержано еще четыре его донесения со сведениями о мобилизации и передвижениях русских войск, а также о подготовке японцами «злоумышлений» на Балтийском и Черноморском морях116116
  Там же. Д. 15. Л. 1, 21, 22, 25, 187—187 об. (Переводы на русский язык писем К. Тогаси в Вену).


[Закрыть]. 31 июля 1904 г. Тогаси был арестован и, несмотря на попытку заступничества со стороны американского консула, выдворен из России.

Другие агенты Ижима на юге России – британский журналист Маккена (McKenna) и некий французский профессор, постоянно живший в Одессе, завербованные им незадолго до начала войны, – до 1905 г. оставались русской контрразведке не известны. По свидетельству историка Ч. Инаба, в эти годы они передали японцам много ценной информации о русском Черноморском флоте, а также о кораблях Добровольного флота, включенных в состав 2-й Тихоокеанской эскадры117117
  Inaba Ch. The Question of the Bosphorus and Dardanelles during the Russo-Japanese War: The Struggle between Japan and Russia over the Passage of the Russian Volunteer Fleet in 1904 // The Rising Sun and the Turkish Crescent: New Perspectives on the History of Japanese Turkish Relations / S. Esenbel, Ch. Inaba (Eds.). Istanbul, 2003. P. 127.


[Закрыть]. На протяжении всей войны Департамент полиции оставался в полном неведении и относительно других, действовавших в России секретных сотрудников японских дипломатов, которые работали в Западной Европе (на сведения одного из таких тайных информаторов летом 1904 г. в своей переписке ссылался посол Японии в Париже Мотоно118118
  ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (I). Д. 1, ч. 3. Л. 70—70 об.


[Закрыть]).

Интересны обстоятельства, при которых в Донской области был обезврежен австрийский авантюрист Т.В. фон-Подоски, еще в 1890-е годы предлагавший себя в «сотрудники» русским, австрийским, а позднее – германским и японским разведывательным органам. 27 сентября 1904 г. Главный штаб сообщил в Департамент полиции о том, что в Вене появился некто из Таганрога, передавший японскому посланнику Макино сведения о мобилизации 4-й Донской казачьей дивизии, которые в копии и прилагались119119
  Там же. Оп. 316. 1904 (II). Д. 15. Л. 119. Источник своих сведений Главный штаб при этом не сообщил. Скорее всего, его информатором явился полковник Альфред Редль, начальник отдела шпионажа и контршпионажа австрийского Генштаба, который с 1902 г. передавал секретные сведения России. В 1912 г. Редль продал российскому военному атташе полковнику Марченко мобилизационное расписание своей армии, вскоре был разоблачен и покончил жизнь самоубийством. См.: Роуан Р. Указ. соч. С. 224—235; Геруа Б.В. Воспоминания о моей жизни. Т. 1. Париж, 1969. С. 237—238.


[Закрыть]. Но не прошло и недели, как на Фонтанке было получено донесение начальника Донского областного жандармского управления по Таганрогскому округу, в котором было указано имя и подробности «разработки» этого незадачливого шпиона, слежка за которым, как оказалось, велась уже с июля этого года. В результате через подставных лиц Подоски получил от российских контрразведчиков и отвез в Вену документы, которые действительно касались казачьей мобилизации, но были подготовлены окружным воинским начальником и никаких настоящих секретов, понятно, не содержали120120
  ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (II). Д. 210. Л. 43—43 об., 50—53, 57—61 об., 78—81, 101—102 об.


[Закрыть]. За тем же, что и Подоски, занятием в Екатеринославе были задержаны два других австрийца, которые и действовали по похожей схеме – от подкупленных писарей здешнего воинского начальника они получали сведения о ходе мобилизации, которые через Австрию пересылали в Японию.

В целом, несмотря на ряд частных успехов, борьбу с японской секретной агентурой на своей территории российская контрразведка очевидно проиграла – главным образом, в силу далеко неравных «стартовых» условий. Разведывательная сеть, которая была создана Японией в России в предвоенные годы, раскрыта и обезврежена ею не была. «Уже после объявления войны между Россией и Японией, – признавала близкая к правительственным кругам и весьма осведомленная газета “Новое время”, – обнаружилось, что эта последняя организовала целую систему шпионства, чрезвычайно тонко задуманного и искусно выполненного. Японские шпионы по единогласным отзывам являются образцовыми»121121
  Новое время. 1904. 4 (17) марта (№ 10057). С. 3.


[Закрыть]. Своеобразным отражением этих страхов явился образ японского шпиона, всепроникающего и внушающего ужас своей железной волей, дерзостью и целеустремленностью, который сложился в общественном сознании и психологически точно выведен А.И. Куприным в его тогда же написанном знаменитом рассказе «Штабс-капитан Рыбников»: у этого, внешне почти карикатурного «маленького, черномазого, странно болтливого, растрепанного и не особенно трезвого» человечка в русском общеармейском офицерском мундире, бродящего по петербургским военным канцеляриям, герой Куприна умеет рассмотреть «злобное, насмешливое, умное, пожалуй, даже высокомерное» выражение лица, «принадлежащее существу с другой планеты»122122
  Куприн А.И. Штабс-капитан Рыбников // Собр. соч.: в 6 т. Т. 4. М., 1958. С. 6, 12.


[Закрыть].

Лишь к середине лета 1904 г. российская контрразведка освоилась с новыми условиями, вызванными войной, и, пытаясь перехватить инициативу у японцев, начала работать с упреждением. В результате приостановки деятельности Разведочного отделения Главного штаба был положен конец в дублировании его функций с контрразведкой политической полиции. Наметилась тенденция к превращению Департамента полиции в орган, координирующий всю контрразведывательную работу в империи и за границей. С середины 1904 г. центр тяжести контрразведывательных операций переместился за пределы России, началась эпоха крупномасштабных акций и длительных командировок контрразведчиков за рубеж. С этого времени направление и ход этих операций становятся во все большую зависимость от военных событий на Дальнем Востоке.