Текст книги "Форт Росс. Призраки Фортуны"

Часть третья
Перекрестки судьбы

И праведников настигает то, что заслужили нечестивые, и с нечестивыми случается то, что заслужили праведники…

Екклесиаст

Глава первая
Лорд протектор

Вне времени. Дворец лорда Протектора

За столиком из благородного темного дерева, украшенного искусной резьбой, сидел человек. Перед ним лежала раскрытая шахматная доска с расставленными на ней фигурами. Уныло-желтые и доска, и фигуры были совершенно обычного вида и решительно не подходили к величественному интерьеру комнаты. Да и комнатой это помещение назвать тоже было нельзя. Более всего подошло бы определение «зала». Именно «зала», со старинным окончанием на «а». Хотя даже и оно было бы не совсем правильным.

Интерьер комнаты больше всего напоминал внутреннее убранство какого-нибудь готического собора. Пилястры, колонны и арки величаво возносились вверх и терялись где-то в сумраке готических излишеств, там, куда и свет-то не доходил и где царил вечный полумрак. Но не потому, что не хватало освещения. Наоборот, нездоровая любовь хозяина к излишествам прослеживалась и здесь. Светильников было столько, что для любого другого нормального помещения их был бы даже переизбыток. На позолоченных и бронзовых цепях, спускавшихся из таинственного полумрака, висели гигантские хрустальные люстры, которые могли бы украсить любой европейский дворцовый интерьер. Навстречу им высились напольные золоченые канделябры, изливавшие снопы хрустального света. Где только было возможно, каменные стены украшали гобелены тончайшей выделки, представляющие, как им и положено, сцены из жизни королевских дворов и династий. Полотна европейских мастеров покрывали стены там, где им это позволяли отступавшие в сторону шпалеры, а пол помещения был устлан восточными коврами.

Мебель соответствовала окружающей обстановке. По большей части это были массивные деревянные предметы, украшенные обильной резьбой и инкрустацией. В каменных нефах и альковах высились громадные книжные шкафы, на полках которых теснились старинные фолианты. Каждый из шкафов и сам походил на готический собор в миниатюре. Диваны и кресла всевозможных стилей, эпох и стран объединял лишь один признак – роскошь.

Мужчина, склонившийся над шахматной доской, был одет в белую рубашку, расстегнутый ворот которой оттенял развязанный галстук-бабочка темно-серого цвета. Черные брюки и лакированные черные туфли завершали его гардероб. В кресле напротив лежал небрежно брошенный смокинг. Рядом с шахматной доской на столике разместилась хрустальная ваза со льдом и стакан с остатками виски. Еще привлекала внимание странная серебряная ваза в виде равностороннего креста, в которой одиноко стояла бордовая роза.

Помимо дешевой шахматной доски, интерьер портил еще и телевизор. Правда, был он не совсем обычный и явно не дешевый. Параболически изогнутый плазменный экран, как горизонтальный срез спутниковой антенны, парил в воздухе, поддерживаемый невидимыми тросами, спускавшимися из-под потолочья. При этом экран беспардонно загораживал огромное, практически во всю стену полотно «Ночной дозор» Рембрандта.

То, что человек, склонившийся над шахматной доской, был хозяином этого помещения, не вызывало никакого сомнения. Тысячи незаметных деталей, сливаясь воедино, безошибочно указывали на это. Вся его поза, казалось, говорила сама за себя: «Наконец-то я дома! Пришел после торжественного приема и вот теперь могу спокойно расслабиться на диване, за стаканом виски и любимой игрой».

Это предположение подтверждало и полное игнорирование роскоши, которая его окружала. Любой человек, окажись он в этой зале на правах посетителя, пусть даже и не в первый раз, не сидел бы, уткнувшись в шахматную доску за сто пятьдесят рублей, а крутил головой, разглядывая сокровища, сотворенные в разные эпохи человеческим гением, которые какой-то несчастный случай свалил в одну кучу, бравируя безвкусицей.

Параболический экран проецировал видеоряд, создавая почти идеальное, даже не трехмерное, а голографическое изображение. Мелькали кадры репортажа корреспондента Би-би-си из какой-то бесконечно нищей африканской страны. Дистрофичные дети со вздутыми животами с пугающей достоверностью толпились мерцающими гоблинами всего в нескольких метрах от шахматиста, который не обращал на них никакого внимания и, судя по выключенному звуку, обращать его в ближайшее время не собирался.

Но его отвлеченность от внешнего мира казалась напускной. Как только из сумеречных глубин зала выступила фигура мужчины, который бесшумно приблизился и остановился у него за спиной, человек сразу же поднял голову от доски.

– Я надеюсь, вы принесли еще виски, Найджел? – вальяжным тоном, не поворачиваясь, вопросил шахматист.

Пришедший был с пустыми руками, что его, впрочем, совершенно не озадачило. Слегка наклонив голову и игнорируя вопрос, Найджел лишь тихо произнес в ответ:

– Сэр, в направлении семнадцать-восемьдесят семь возникли… – он замялся, как бы подыскивая подходящее слово, – вопросы.

– И что же это за вопросы, Найджел, на которые вы, по всей видимости, пока не имеете ответов? – отозвался хозяин, не меняя позы и тона.

– Сэр, доктор не вышел на связь в положенное время…

Тот, кого называли «сэром», продолжал смотреть на шахматную доску.

– Судя по вашему тону, Найджел, вы предполагаете осложнения. Я вас правильно понимаю?

– Абсолютно правильно, сэр.

– И у вас, по-видимому, на то есть серьезные основания, не так ли?

– Абсолютно правильно, сэр, – как робот повторил Найджел. – «Эй Ай» показал нарушение континуума именно в том месте и практически в интересующее нас время.

– Вы даже успели задействовать «Эй Ай»? – слегка удивился хозяин.

Наконец он поднялся с дивана и достал из кармана брюк айфон. Используя его как пульт дистанционного управления, вальяжный господин навел его на трехмерный плазменный экран.

Изображение сменилось. Теперь весь экран, точнее, выхваченное кадром пространство перед глазами Найджела и его хозяина заняло изображение, более всего похожее на снятый сверху облачный покров Земли.

Некая клубящаяся и достаточно плотная субстанция принимала всевозможные формы и очертания с той же неуемной фантазией, что и земная атмосфера. Как будто снятая на камеру с обычной скоростью, а потом пущенная в убыстренном темпе, субстанция расползалась и соединялась, выбрасывая протуберанцы причудливых фигур. Не знающие силы гравитации, они всякий раз перетекали в новые клубящиеся формы. В отличие от однообразного серого цвета земного облачного покрова субстанция на голографическом экране мерцала и переливалась всеми цветами радужного спектра. Зрелище было завораживающее.

Но внимание двух мужчин сразу же привлекла особая область изображения в правом нижнем углу голограммы, находящаяся под перекрестьем двух зеленых фосфоресцирующих линий. Рядом, в воздухе, как на цифровом табло, зависли ряды чисел. Даже без фокусирующего внимание перекрестья эта часть изображения обращала на себя внимание доминантой пульсирующего розового цвета. Субстанция, как какой-нибудь фантастический живой организм, в который в этом месте воткнули невидимую иглу, с возмущением реагировала на вторжение.

– Найджел, – глядя на изображение, задумчиво произнес хозяин, – потрудитесь пригласить к нам Сайруса…

Глава вторая
Обратно в столицу

1787 год. Курская губерния

Июньское солнце уже клонилось к закату, когда запыленная кавалькада императорского поезда, подняв невероятные клубы пыли, въехала на последнюю перед Курском ямскую станцию.

Резанов в новом капитанском мундире, в окружении своих измайловцев осадил коня и бросил поводья подбежавшему дворовому мальчишке.

Посланный им вперед разъезд сделал свою работу. Весь дворовый люд – не только самой станции, но и согнанный из близлежащих деревень – в суматохе готовил свежих лошадей. Шутка ли сказать, сама императрица пожаловали! Из соседних сел потянулись все, кто мог передвигаться, дабы хоть «издаля взглянуть на матушку-государыню».

Несмотря на то что императрицын поезд ждали – только юродивому могло быть невдомек о крымском путешествии Екатерины и о его триумфальном завершении, – появление разъезда казаков все же было сродни грому среди ясного неба. Свистя и улюлюкая, казаки вмиг всполошили клевавшее носом и мечтающее о сладком послеобеденном сне царство. Императорский поезд приближался к столицам, и Екатерину вновь окружили свиты иностранных посланников и дипломатов. Поэтому казакам было строго-настрого запрещено усердствовать нагайкой, подгоняя замлевший при виде царского каравана народ. Отсутствие плетки казаки нещадно замещали матерщиной, что, конечно, было не так действенно, но тут уж, как говорится, ничего не поделаешь – приказ есть приказ!

Быстро окинув наметанным глазом, как споро меняли лошадей, Резанов негромким голосом отдал необходимые команды и спешился, чтобы, как всегда, самому проследить за исполнением своих приказаний, а заодно и размять ноги.

Николя нагнал поезд императрицы всего лишь третьего дня. Чуть более шестисот верст, которые отделяли Крым от Харькова, Резанов преодолел, останавливаясь на ямских станциях, только чтобы сменить лошадей да прикорнуть там, где его свалит усталость. Лишь молодой организм способен на такое, да еще, пожалуй, душа, окрыленная надеждой.

Всего за девять дней преодолел Николя невероятное расстояние – от Ставки главнокомандующего в Симферополе, где его произвели в капитаны в соответствии с высочайшим соизволением, до Харькова.

Вместе с повышением в чине Потемкин вручил Резанову новенькую, только что отлитую золотую медаль «За храбрость», с профилем императрицы с одной стороны и картой вновь присоединенных малороссийских земель и Крыма – с другой. Затем, рассеянно порывшись в карманах, светлейший извлек оттуда горсть алмазов и, буркнув себе под нос: «На-ка вот, возьми, а то небось и задницу-то прикрыть нечем, герой», отправил Резанова исполнять свои служебные обязанности.

Фельдмаршал был чем-то расстроен, растерян и грустен. Тогда, гордый и ликующий от просыпавшихся на него милостей, занятый исключительно своей собственно персоной, Резанов не особо обратил на это внимание. Все его мысли занимали картины скорейшего возвращения ко двору, пред очи матушки-императрицы, в новом чине и в ореоле славы. Лишь спустя несколько дней, отрезвленный галопом, Николя, анализируя их последнюю встречу, пришел к выводу, что Потемкин несколько раз порывался ему что-то сказать, да так, по-видимому, и не решился.

«Может, я недостаточно отблагодарил светлейшего? – беспокоился Николя. – Надо будет всенепременнейше отписать их сиятельству благодетелю письмо, как только прибуду в Петербург. А то и дождусь удобного случая да напрошусь на аудиенцию, как только Григорий Александрович из похода вернутся», – все пытался успокоить себя Резанов.

Но молодость и предвкушение близкого торжества не позволяли Николя концентрироваться на мыслях неприятных и беспокойных. Гораздо желанней были мечты о своих будущих карьерных «адвансах», которые должны были непременно последовать. Наконец-то! А то, шутка ли сказать, уж почти двадцать три года, а все еще ничего не достиг.

Было еще одно, тайное и сокровенное, что заставляло сердце Николя замирать в радостной истоме, предвкушая то великое, что неминуемо должно было свершиться в его судьбе и что ожидало его там, за неведомым горизонтом. Уж теперь-то, после своего чудесного выздоровления, он в это уверовал! До сих пор по ночам его будоражили необычно яркие видения, свидетелем которых он стал, когда, как рассказывал Егоров, почти три дня валялся в горячке, зависнув между жизнью и смертью. Теперь-то он точно знал, что его ждало в этой жизни что-то необыкновенное. Да-да, именно теперь, когда он видел своего Ангела, победившего Смерть, он уверовал в свое особое предназначение. Права была матушка-покойница! Уж теперь-то ему ничего не страшно! Что может противопоставить ему Судьба?! Какие преграды установит на его пути к славе, если сама Смерть не властна над ним! Если он удостоился во истину божественного откровения и ему явился Ангел! Или то была сама Богородица?! Боже мой, как же она прекрасна! Дева Мария, заступница! Он даже запомнил ее лик, настолько ясно его увидел. А еще ему казалось, и в этом он боялся признаться даже самому себе, что она его поцеловала!

– Матушка Богородица, сила небесныя, спаси и сохрани мя, недостойного, во славу Твою! Наставь на путь истинный, путь служения Тебе, Дева… Дева… Мария! – в такт стуку копыт шептал Николя. После выздоровления он стал про себя называть Богородицу именно так – Дева Мария, на западный манер.

Конь стал похрапывать. Николя и не заметил, как, утонув в мыслях, он что было силы сдавил животному бока, вонзив в них свои новенькие серебряные капитанские шпоры. Жеребец, подняв пыль столбом, летел галопом как очумелый. Прижимались к краям дороги встречные подводы, испуганно шарахались в сторону одинокие путники.

Надвинув на глаза треуголку, с развевающимися полами черного дорожного плаща, Резанов летел навстречу наконец-то улыбнувшейся ему Фортуне.

Глава третья
Мастер

Вне времени. Дворец лорда Протектора

Из сумрака бесконечного готического помещения материализовалась еще одна фигура. И если первые двое мужчин никакими особыми внешними признаками не обладали – роста среднего, комплекции обычной, оба были аккуратно и коротко пострижены, никакой лишней растительности на лицах, лишь хозяин дома поблескивал тонкой золотой оправой очков, то вошедший представлял собой преинтереснейший экземпляр.

Он был высок. Худое бледное лицо его оттеняла грива черных как смоль волос, длинными локонами спадавших на плечи. Тонкие усы и заостренная бородка заставили бы стороннего наблюдателя в невольном изумлении оглянуться на полотно Рембрандта и даже, может быть, вздрогнуть, так сильно он напоминал лейтенанта ван Рейтенбюрга – одного из изображенных на картине командиров стрелковой роты мушкетеров, отправляющихся в дозор. Того самого, что стоит в центре картины в золотистом камзоле.

Вошедший был одет во вполне обычный серый костюм, но воображение легко дорисовало бы и мушкетерский камзол, и шляпу с перьями, и шпагу на перевязи. Несомненно, Сайрус был хорошо осведомлен о своем сходстве, ибо, несмотря на костюм, он, как актер, который уже так сжился со своей ролью, что продолжает ее играть и в жизни, старомодно-галантно поклонился и вопросительно уставился на хозяина большими черными глазами.

– Сайрус, – приветливо взмахнул рукой хозяин, – боюсь, что мы опять должны прибегнуть к вашей помощи. Ситуация, с которой мы столкнулись и которую наш милый Найджел охарактеризовал как «вопросительную», я склонен рассматривать, скорее, как «проблему». Понимаю, что нет безответных вопросов, как, впрочем, и нерешаемых проблем, поэтому прошу вас разобраться в сложившейся ситуации незамедлительно. Более подробно вам объяснит задачу Найджел. Я же хочу лишь обратить ваше внимание, Сайрус, на то, что одновременно с пропажей нашего человека, выполнявшего известную вам деликатную и важную миссию, в этом месте континуума, как показывает компьютер, произошло э-э-э… пространственно-временное нарушение. Назовем это так, ибо мы пока не знаем деталей… Но поскольку подвергать сомнениям показания компьютера бессмысленно, «Эй Ай», как мы знаем, не ошибается, я склонен рассматривать пропажу нашего э-э-э… доктора и возникновение этого нарушения как события одной цепи. Ведь случайных совпадений, джентльмены, не бывает, как известно… Точнее, они кажутся случайными, но лишь до той поры, пока мы не находим причину, которая за ними стоит, и не узнаем ее имя. Не так ли?

Стекла очков блеснули, как бы подчеркивая окончание фразы. И голос, и тон, которым это было сказано, незаметно изменились. К концу тирады это был уже не радушный хозяин, просящий своих гостей об одолжении, а старший по рангу, отдающий приказ своим подчиненным голосом, не терпящим возражений. Сайрус и Найджел молча склонили в ответ головы.

– Истинно, Мастер!

– Будьте осторожны при переходе, Сайрус. Континуум, как вы понимаете, сейчас неустойчив. Мой вам совет – пройдите через портал несколько раньше той даты, которую выдаст вам «Эй Ай». Далее, доберитесь до места событий каким-нибудь «традиционным» способом, действуя по обстоятельствам. Я почти не сомневаюсь, что это дело рук наших российских «коллег», – сказал Мастер и поморщился, как будто откусил лимон. – Так что будьте внимательны. Могут быть любые осложнения. У нас есть достоверные сведения, что после первых осторожных шагов – что понятно, так всегда бывает, когда в руки сваливается открытие, меняющее само представление о Вселенной, – они перешли к конкретным действиям… Вот только, к сожалению, – их сожалению, естественно, – эти действия противоречат нашим стратегическим интересам. Ну, да и это, впрочем, тоже не новость. Так было, так есть и так будет, по-видимому, до тех пор, пока наше Братство не завершит путь своего развития, уготовленный ему Создателем, и не вернет баланс мирозданию. Это я вам говорю как лорд Протектор Времени!

После несколько помпезного завершения своей речи лорд Протектор не менее пафосно взял в руки стакан, как бы подчеркивая сказанное, но поставил его обратно на столик, вспомнив, что он пустой. Затем уже более спокойно произнес:

– Ступайте, Сайрус. Найджел, предупредите службы, чтобы наш брат был снабжен всем необходимым… И принесите мне, наконец, мой «Макаллан»![12]12
  «Макаллан» – марка шотландского виски.


[Закрыть]

Глава четвертая
«Черный петух»

1787 год. Крым. Ак-Мечеть. Постоялый двор

Служилый люд постоялого двора, на долю которого выпали такие необычные потрясения, постепенно возвращался к ежедневным заботам. Как обычно, помогала работа. Размеренная, знакомая, тупая, не требующая умственного напряжения. Да и думать служилый люд особо не умел, относясь к жизни с мудростью животного мира. Если вдруг сваливался на них какой-то внешний раздражитель, то так же, как и на скотном дворе, все сразу приходило в движение. Как только этот «раздражитель» исчезал, мгновенно затухало и возбуждение. Единственное отличие было лишь в том, что человек все же не скотина, а тварь гораздо более сознательная и коллективная, потому и собирался весь этот разношерстный трудовой народец уже под вечер где-нибудь на заднем дворе, дабы вытянуть уставшие члены, и выдохнуть, и выговорить все то, что «накипело» за день. Это было их единственным развлечением, других они не знали.

Утренние события работники постоялого двора бережно хранили в себе до вечера. Такое, да чтоб с убийством, да чтоб еще, как поговаривали, с нечистой силой, все же не часто случалось. А пока разбежались дворовые кто куда, по нуждам отбывающих постояльцев да на окрики вновь прибывающих. Двор-то был занятой, так как стоял правильно, на въезде не в какой-то поселок Ак-Мечеть, а в значимый теперь новый город Симферополь. И народ пер, к вящей радости и хозяина, и работников, что стадо на водопой. Чему, конечно же, способствовало размещение ставки военного командования огромной, расползшейся, как раковая опухоль, южной российской армии. Откуда, почитай, весь доход постоялого двора и проистекал. Теперь все стремились в этот когда-то забытый Богом татарский поселок. И купцы, и авантюристы всех мастей, и маркитанки, и воры. Кто тут только не толкался! И местные, с Черноморья, – татары, валахи, греки, болгары, и европейцы с далеких северных морей. И даже китайцы и персы из-за Кавказского хребта. Чего только не перевидал служилый люд постоялого двора! Но сегодняшнее утро, по общему мнению, было особенное. Была в нем какая-то загадка.

Что уж говорить, если оказалось, что таинственные события этого необычного дня еще далеко не закончились.

* * *

Вновь прибывшего заметили сразу. Все, кто в это время находился на подворье. Его трудно было не заметить. Черная шляпа с белыми перьями, из-под которой на белоснежную «тарелку» воротника спадали длинные черные волосы. Черный плащ, черные, из грубой кожи, как деревянные, дорожные сапоги, которые незнакомец оставил притороченными с двух сторон к седлу, ловко спешившись в более легких, пижонских ботфортах.

Как такого можно было не заметить? Дядя Прохор даже поводья забыл принять, а ведь это была его прямая и очень хлебная обязанность (в подставленную Прохором шапку частенько летела звонкая монета), которую он отвоевал в праведных боях с другими нищими калеками, в большом количестве ошивавшимися на подворье.

Но на этот раз дядя Прохор так и остался стоять истуканом, открыв рот. Такого заморского новшества, чтоб из одних сапог, прикрепленных к седлу, вынуть ноги в других, более легких, даже дядя Прохор не видел.

«Ишь ты, ядри их в качель, хранцуз небось! – в восхищении подумал он. По шкале ценностей дяди Прохора французы стояли на недосягаемой высоте. – И далеко ль он, болезный, в таких лапотках доскачет-то?» – лукаво прищурился он на иностранца.

То, что это иностранец, было так же очевидно, как и то, что сивый, болезненного вида мерин, вытягивающий со двора груженую подводу, только что обделал всю проезжую часть. То ли от долгого стояния на одном месте, то ли просто по причине возрастного недомогания, но навозная куча получилась такого размера, что было даже странно, как в одном животном могло уместиться столько говна. Если бы не «черный петух», как мысленно окрестил гостя дядя Прохор, то эта куча наверняка послужила бы достойным поводом для вечерних пересудов. А так дядя Прохор только ойкнул, когда незнакомец со всего маха влетел своими лакированными ботфортами в эту мерзко чавкнувшую жижу. К вящему удивлению всех присутствующих, незнакомец, слегка поскользнувшись на навозе, тем не менее даже бровью не повел.

«Не-е, не хранцуз, – задумчиво почесал затылок дядя Прохор, – голландец небось, ядри их в дышло! Точно он, еретик!» – почему-то обрадовался он, как будто встретил старого знакомого.

Что такое «еретик», дядя Прохор не знал. Он позаимствовал это слово от своего фельдфебеля, когда, еще будучи о двух ногах, служил на далеком Балтийском море. Но более удивительным оказалось то, что незнакомец, по всей видимости, был на постоялом дворе не в первый раз, хотя дядя Прохор как сторожил его что-то не припоминал.

Как бы там ни было, а гость уверенным шагом, не обращая ни малейшего внимания на лужи и грязь и даже с явным удовольствием шлепая по ним, направился прямехонько к тому самому флигелю, из которого всего-то с четверть часа назад съехали лейб-гвардейцы с раненым.

«Опа! – вдруг пронеслось в мозгу дяди Прохора. Будучи калекой, он в отличие от других на работе не надрывался и потому сохранил еще проблески былой сообразительности. – Никак за покойным дохтуром…» – смекнул дядя Прохор.

В покоях, которые еще недавно занимал раненый Резанов, баба с толстым лицом домывала пол, пятясь задом к двери. Фыркая, как лошадь, пытаясь сдуть с потного лба упавшие пряди волос, она, кряхтя, распрямилась и обернулась на звук хлопнувшей входной двери. Шаги, прогремев по скрипучим половицам коридора, на мгновение задержались перед комнатой несчастного доктора. Там в ожидании попа, который вот-вот должен был подойти из ближайшего прихода, лежал в окружении свечей покойник.

Скрипнула открываемая дверь. Пришелец, видимо, постоял в задумчивости над безвременно усопшим. Затем звук шагов раздался вновь. На этот раз уже в направлении комнаты, в которой застыла с тряпкой в руке притихшая потная баба.

Наконец, согнувшись в дверном проеме из-за высокой шляпы, в комнату вошел незнакомец. Баба тихо всхлипнула и выронила тряпку. Незнакомец и без шляпы-то был гигантского роста. А в ней ему даже пришлось согнуть чуть набок шею, чтобы поместиться под низким потолком избы.

На бабу вперились два черных, как угли, глаза. Тонкие усы вразлет и козлиная бородка на смуглом лице тоже к себе, прямо скажем, не располагали. А наклоненная к плечу шея делала его похожим на гигантскую хищную птицу, нависшую над своей жертвой. Это ощущение только усилилось, когда незнакомец, взмахнув полами плаща, высвободил руки. Глядя на бабу не предвещающим ничего хорошего взглядом, незнакомец хрустнул костяшками пальцев, сжимая их в кулаки. Казалось, вся его фигура источала невиданную демоническую ненависть.

Баба вдруг тихонько завыла и стала креститься. Из ее глаз-щелочек по круглым щекам потекли слезы. Но на незнакомца это не произвело никакого впечатления. Не удостоив ее более своим вниманием, он шагнул на середину комнаты, беспардонно измазав в навозе только что вымытый пол, и достал из-за пояса какой-то предмет.

Предмет засветился в его руках, отбрасывая на стены комнаты широкий луч зеленоватого цвета. Луч развернулся на стенах, полу и потолке в некое подобие сетки. Незнакомец стал медленно обводить комнату своим адским светильником.

«Души человеков в сети заманивает, дьявол!» – мелькнула последняя связная мысль у окоченевшей от ужаса бабы.

Медленно шаря по стенам комнаты своим лучом, незнакомец медленно поворачивался вокруг своей оси. Светосеть неумолимо приближалась к углу с образами. Баба вдруг громко икнула за спиной незнакомца. Дойдя до иконы Божьей Матери с горящей перед ней лампадкой, светосеть окрасилась в красный цвет.

Незнакомец удовлетворенно хмыкнул, все так же молча убрал источник адского света и шагнул к образку. Скованная ужасом, как параличом, баба стала, подвывая, тихонько раскачиваться, как в трансе. Незнакомец пошарил руками по полке, на которой стояла икона, и достал какой-то маленький предмет. По всей видимости, это было именно то, что он искал, потому что, опять удовлетворенно хмыкнув, он поднес предмет поближе к глазам. Это был небольшой цилиндр размером с перстень. Только отверстие, через которое перстень обычно надевается на палец, занимал полированный кристалл. Наконец, «дьявол» убрал предмет и повернулся к бабе.

Как ни странно, она тут же перестала выть. Даже как-то приосанилась. Вытянувшись и расправив плечи, она отерла слезы с круглых щек, сдавивших нос, и, повернувшись к иконе, три раза широко перекрестилась. Затем, шмыгнув носом, баба закрыла глаза и замерла.

Незнакомец с интересом наблюдал за ее приготовлениями. Наконец, когда баба затихла в отрешенной успокоенности, он сделал к ней шаг. Пальцы в черных перчатках с некоторым трудом нащупали шею своей жертвы. По-видимому, незнакомец был недюжинной силы, ибо его жертва хрипела и дрыгалась всем телом, а он даже не пошатнулся. Более того, он, кажется, даже приподнял ее над полом, и похоже, что без видимых усилий.

Через мгновение послышался хруст шейных позвонков, и баба обвисла. Человек в черном разжал пальцы, повернулся и как ни в чем не бывало вышел из комнаты. Сзади, с некоторым запозданием на заляпанный грязью пол с грохотом свалилось бездыханное тело.