Текст книги "Ученик якудзы"

 
На траву легла роса густая,
Полегли туманы широки.
В эту ночь решили самураи
Перейти границу у реки, —
 

старательно выводили «пацаны», частенько путаясь в словах. Но на японца песня не произвела ровным счетом никакого впечатления. Он спал как убитый.

Квартет еще раз старательно вывел «и летели наземь самураи под напором стали и огня», но поскольку ожидаемого действия песня не возымела, то концерт как-то быстро сошел на нет. Взамен песнопений пошли разговоры-воспоминания о каких-то общих знакомых, о бабах своих и чужих, о каком-то «уроде», который «должен был по жизни, а как откинулся, так с воли ни разу семейку не подогрел».

До этого места Виктор еще кое-что понимал, но дальше, когда «пацаны» автоматически съехали на «блатную музыку» и разговор пошел о «красной зоне, в которой кум беспредельничает от балды великой и на воровской ход положил», тут Виктор «подвис» окончательно и после очередного «ну, погнали, братва, за тех, кто сейчас не с нами», почувствовал, что его тело медленно и плавно погружается во что-то мягкое, теплое и податливое…

– О! Смотри как пацана развезло! С двух стаканов всего! Непривычный что ли? А с виду крепкий…

Голоса плавали в каком-то другом измерении. В том же слегка смазанном измерении плавала лысая голова Жеки и щетинистые черепа его сотоварищей. Где-то далеко звенели стаканы, раздавался пьяный гогот, тоненько пискнула стюардесса, видимо, ущипнутая за какую-то из аппетитных выпуклостей, но все это было далеко, далеко, далеко…

Виктор очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Он с трудом поднял чугунные веки.

– Слышь, братан!

Над ним нависал Жека.

– Слышь, тут такое дело. Короче, нам твой самурай конкретно мазу портит.

Голова Жеки занимала все обозримое пространство, а из его рта омерзительно несло то ли вчерашним, то ли уже сегодняшним перегаром, замешанным на шоколадном запахе только что выпитого виски.

– Ты это… доведи до него, чтоб он пересел куда-нибудь. Мест свободных полно, а Генке каждый раз через кресло как улитке тянуться в падлу.

Виктор с трудом повернул голову. Японец мирно спал в кресле, скрестив руки на груди.

– А может… неудобно как-то…

– Э-э-э, братан!

Жека поморщился.

– Он тебе что, родственник? Это при советской власти неудобно было. А сейчас – в самый раз. Хорош перед всякими джепенами да америкосами приседать, надоело. Пусть они теперь перед нами приседают.

И решительно протянул руку к плечу японца…

«Джепен» открыл глаза и взглянул на Жеку.

Рука «Папы» остановилась в миллиметре от плеча японца. Жека замер. Виктору на мгновение показалось, будто его пальцы уперлись в невидимую стену из пуленепробиваемого стекла. Несколько секунд бритоголовый бандит и японец смотрели в глаза друг другу.

В салоне стало тихо. Вдруг как-то разом прекратился звон стаканов и пьяный гогот Жекиных друзей, и даже едва заметная вибрация корпуса летящего самолета вроде как сошла на нет.

Глаза «Папы» стали наливаться кровью. Вслед за глазами медленно стала окрашиваться в багровый цвет бычья шея. Под надписью «Папа» заметно набухла и запульсировала вена толщиной с карандаш.

– Hei, you, – тихо сказал Жека. – My friends speak, that you sat on other place. Understand?

– Why I should change the place?[12]12
  – Слышь, мои друзья хотят, чтобы ты пересел на другое место. Понял? – Почему я должен пересаживаться? (Англ.)


[Закрыть] – спросил японец. От того, как шевелились его губы, Виктору стало как-то не по себе. Он аж немного протрезвел.

Лицо японца было каменным, неживым. На этой неподвижной маске едва-едва шевелились два тонких бескровных червя, а из черного промежутка между ними тягучей лентой тащились непонятные слова. Мертвые, как и лицо существа, которое их произносило.

Видимо, Жеке тоже стало не по себе, но он не привык сдаваться. Вена на его шее запульсировала сильнее, пальцы левой руки стиснули подлокотник кресла так, что он еле слышно затрещал.

– Because so my friends want[13]13
  – Потому что так хотят мои друзья (англ.).


[Закрыть], – жестко сказал он, сверля взглядом белесые шарики в глазницах японца.

Виктор ожидал всего, чего угодно, но то, что произошло дальше, его порядком удивило. Даже больше того, что «Папа» абсолютно свободно треплется по-английски.

Японец сказал «о’кей», медленно встал и стал как-то неестественно, боком протискиваться между коленями Виктора и впереди стоящим креслом. По пути он покачнулся и наверняка упал бы, если б не ухватился за спинку кресла, при этом слегка мазнув пальцами по шее Жеки. Тот немедленно заорал:

– Hei, guy, do not touch me! I not yours the girl-friend![14]14
  – Эй, парень, хватит меня лапать! Я не твоя подружка! (Англ.)


[Закрыть]

И заржал:

– Слышь, Витюха, да самурай-то твой поддал изрядно! Когда это он успел?

Виктор пожал плечами.

– Ну, он в аэропорту немного того…

– Ничего себе «немного»! Да он на ногах не стоит!

Японец, пошатываясь и бормоча «Excuse me, excuse me…»[15]15
  Извините, извините… (Англ.)


[Закрыть] прошел между кресел и плюхнулся где-то впереди салона вне зоны видимости.

Тот из «пацанов», кого звали Генкой, шустро перебрался на освободившееся сиденье.

– Не, ну круто Жека в ихней фене волочет! – скороговоркой загундел он Виктору прямо в ухо. – Я те точно говорю – у него не кукушка, а Дом Советов. Не смотри, что она кучерявая, как утюг.

– Ты за метлой-то следи, – добродушно проревел Жека, разливая по стаканам то, что оставалось в бутылке, и, словно фокусник, другой рукой доставая откуда-то вторую, непочатую. – А то я тебе хаер повыдергаю, чтоб не трендел чего не надо. Будет череп белый и гладкий, как Фудзияма.

Краска медленно отливала от лица «Папы». Видимо, для снятия стресса его могучему телу требовалось нечто большее, чем стакан виски.

– Ну чо, пацаны, на спор?

Он зубами сорвал пробку с бутылки.

– Это ж вискарь, не портвейн, – кивнул на бутылку Генка. – Тебе не хватит на сегодня?

– На сотку грина мажем?

– А и д-давай! – высунулся из-за плеча Жеки Санёк. На его лице блуждало благостное выражение пьяного в доску русского человека. – Д-д-давай… на сотку… ик!

– Слышь, Санёк, – ласково сказал Генка. – Ты, по ходу, за два года у хозяина забыл, как этот динозавр ханку жрет? Мне Андрюха недавно рассказывал. Так я тебе напомню…

– А ты, братуха, по ходу, забыл, что в чужие базары лезть тоже не тема, – наставительно произнес Жека, сворачивая пробку с бутылки. – Ну чо, Санёк, мажем?

– М-мажем, – энергично махнул головой Санёк.

Видимо, движение оказалось для него непосильным. Он проехал щекой по плечу «Папы», стек в кресло и тут же заснул.

– Идёт! – сказал Жека, запрокинул голову и поднес ко рту бутылку.

«Пацаны» завороженно смотрели, как коричневая жидкость, булькая, вливается в глотку «Папы».

– Монстр… Не глотая. Как в унитаз вылил! – восхищенно прошептал Генка над ухом Виктора.

Жека отбросил в сторону пустую бутылку.

– Я те дам унитаз, – сказал он и шумно выдохнул, забрызгав слюной Виктора с Генкой. – Я те хаер-то…

И упал в кресло рядом с Саньком.

От падения столь значительной массы безвольное тело Санька качнулось в сторону отрубившегося «Папы». Благостная физиономия, чавкнув, умостилась на необъятном плече Жеки, а изо рта счастливо «откинувшегося» братка на плечо «Папы» стекла тонкая струйка прозрачной слюны.

– Все равно с Санька сотка, – глубокомысленно изрек Генка, утирая бледное от природы лицо тыльной стороной ладони. – И хрен он отбрешется завтра, что бухой был и ничего не помнил.

Где-то впереди слышался мощный храп Андрюхи.

Между креслами осторожно, бочком, опасаясь быть вновь ущипнутой за какую-нибудь из заманчивых выпуклостей, прокралась стюардесса.

– Кушать будете? – робко спросила она.

Генка прицелился было цапнуть стюардессу за ягодицу, но тянуться было лениво. Взвесив, что ценнее – щип или комфорт, – он выбрал второе.

– Спасибо, милая, мы уже накушамшись, – изрек Генка, гладя масляным взглядом стюардессину попу. – Ну и булки у тебя…

Выщипанные бровки приподнялись кверху.

– Вам булку принести?

– Да нет… благодарю, милая, уже. Хотя…

В замутненном алкогольными парами Генкином мозгу, похоже, родилась идея.

– А помоги-ка мне, дорогая моя, кресло назад откинуть, – сказал Генка тоном эзоповского лиса, провоцирующего ворону на крайне необдуманный шаг.

– А там кнопочка, – сказала умудренная жизнью стюардесса, показывая пальчиком на подлокотник кресла. – Нажмите.

– Я вот что-то… никак, – закряхтел Генка, шаря рукой по подлокотнику.

– Да-да, вот там.

– Бог мой, да где же она?

– Ну… ну я сейчас.

Профессионализм победил.

Стюардесса перегнулась через Виктора, обдав его ароматом недорогих духов, смешанным с жаром молодого, крепкого тела, и…

– Ой!!!

Цель была достигнута. Генка удовлетворенно откинулся в кресле.

– Спасибо, милая, – устало изрек он. – Уважила.

– Как же вам не стыдно!!!

Стюардесса резво перебралась на исходную, выпрямилась, одернула юбку. Бровки нахмурены, губки поджаты, глазки молнии мечут из-под накладных ресниц.

– Еще что-нибудь?! – бросила с вызовом.

Генка хмыкнул.

– Солнышко, не провоцируй. Я ж живой человек. И даже бывший интеллигент и джентльмен. Но если способ, которым я обычно выражаю свою симпатию лицам противоположного пола, не показался тебе вульгарным, я был бы крайне признателен, если б ты оставила мне свой телефон.

– Вам больше ничего не нужно?!

«Еще немного – и она об его голову бутылку разобьет. Благо их тут до фига», – подумал Виктор.

– Иди, милая, – устало махнул рукой Генка. – Программа-минимум выполнена. А на большее я пока не способен. Так что пора на боковую.

Виктор ничего не имел против.

* * *

– Дамы и господа. Самолет идет на посадку. Пожалуйста, пристегните ремни и проследите, чтобы спинка вашего кресла находилась в вертикальном положении, а столик был закрыт и закреплен.

Мягкий, но настойчивый женский голос лился откуда-то сверху.

– Какие, на хрен, ремни? – проворчал Виктор, протирая глаза и пытаясь сообразить, где это он сейчас находится.

Ломило все, что выше шеи, – виски, лоб, затылок, словно внутри головы был не мозг, а маленький осьминог, который изо всех сил упирался в стенки черепа всеми своими конечностями, пытаясь проломить себе выход и выбраться наружу.

– Пристегнитесь, пожалуйста.

В голосе склонившейся над Виктором стюардессы слышалось сочувствие. Виктор кивнул, охнул, схватился за голову и в позе роденовского мыслителя свободной рукой принялся нащупывать ремень.

Видимо, сочувствие стюардессы, за время рейса неоднократно ущипленной и похлопанной по всем выпуклостям, было безграничным. Она снова перегнулась через Виктора и быстрым движением засунула в нагрудный карман куртки сопящего во сне Генки клочок бумаги. После чего аккуратно похлопала его по плечу.

– Пристегнитесь, пожалуйста, – повторила она. Правда, в этом «пристегнитесь» сочувствия было гораздо больше, нежели в том, что было адресовано Виктору.

Генка не реагировал. Тогда стюардесса одним грациозным движением выудила ремень и застегнула его на обмякшем Генкином теле. Сильно заинтересованному в происходящем зрителю могло показаться, что тем же движением Генка был еще и слегка поглажен по небритой физиономии. Причем весьма нежно.

Виктор аж дар речи потерял. Забыв об угнездившемся в черепе осьминоге, он переводил взгляд с белого уголка, торчащего из кармана соседа, на удаляющуюся по проходу умопомрачительную фигурку в синей форме.

– Чо… чо такое??

Глаза Генки были красными, как у вампира, и пустыми, как небо за иллюминатором самолета.

– Рота, подъем, – проворчал Виктор, отчаянно завидуя соседу. – На посадку идем.

Самолет начало слегка потряхивать. От этой вибрации стали понемногу приходить в себя остальные жертвы полета.

– Ох, йооо! – раздалось спереди. – Башка-то как трещит… Люди, у кого-нибудь похмелиться есть?

Люди молчали. У них были те же проблемы.

– Снижаемся? – спросил Генка. Он дернулся было посмотреть в иллюминатор – и, зажмурившись, рухнул обратно в кресло. Судя по тому, как побелело и без того от природы бледное лицо Генки, его осьминог был намного крупнее и напористее.

– Она тебе телефон оставила, – буркнул Виктор.

– Кто? – простонал бледнолицый сосед из глубины кресла.

– Стюардесса. Вон из кармана торчит.

– Где?

Генка приоткрыл один глаз и покосился на клочок бумаги.

– Этот?

Он осторожно вытащил бумажку из кармана, развернул… На ладонь ему упала таблетка.

– И вправду телефон, – удивленно проговорил Генка. – Ее Люся зовут. А это что?

Он повертел в руках таблетку.

– Одно из двух, – философски заметил Виктор. – Или алка-зельтцер, или стрихнин. Чтоб больше не щипался.

– Мне сейчас по барабану что это, – сказал Генка, бросая в рот таблетку. – Если стрихнин – быстрее сдохну. Все лучше, чем так мучиться. Хотя вряд ли стрихнин. Если б отравить хотела, то на фига телефон оставила?

– А ты уверен, что это ее телефон? – язвительно осведомился Виктор. – Может, «Люся» – это название похоронного бюро…

Самолет мягко тряхнуло.

– Сели вроде, – тускло сказал кто-то впереди. – Мммляя… Как же влом сейчас куда-то переться!

– А чо это там все такое белое? – спросил немного оживший Генка, все-таки дотянувшийся до иллюминатора. Видимо, в бумажке был все-таки не стрихнин. – Мы в Японию прибыли или куда?

– У них зима такая же, как у нас, – сказал Виктор, отстегивая ремень. – Только иногда холоднее.

– Ну ни хрена себе, – обескураженно протянул очнувшийся впереди Санёк. – А за каким мы тогда сюда прилетели?

Понемногу оживающая команда была с ним солидарна. Из передних кресел неслись возмущенные голоса.

– А я-то думал, что тут жара, пальмы и ваще Африка! – возопил злой с бодуна Санек. – Это все «Папа» – «пацаны, давайте на родину каратэ слетаем!».

К креслу Виктора подошел японец.

– Нам пора, – сказал он и направился к выходу.

Виктор вытащил свое тело из кресла, потом снял длинную сумку с багажной полки, бросил «пока» пацанам, продолжавшим изумляться такому повороту событий, и поплелся следом.

– «Папе»-то что, – разорялся где-то сзади голос Санька. – Он как дрых, так и дрыхнет. Хоть бы хны ему… Жека, вставай давай, приехали… Жека… Слышь, Папа, ты чего? Пацаны… пацаны, да он не дышит!!!

Виктор обернулся.

– Пошли!

Его сильно дернули за рукав.

Виктор чуть не упал. Для того чтобы сохранить равновесие, ему пришлось сделать несколько быстрых шагов. При этом он чуть не вывалился из самолета.

– Жекаааа!!! – взвыл кто-то в недрах самолета.

Японец посторонился, пропустил мимо себя получившего неслабое ускорение Виктора и быстро стал спускаться по трапу. Где-то сзади процокали каблучки стюардессы, спешащей к месту происшествия.

– Но там… – слегка трепыхнулся Виктор.

Японец на трепыхание не отреагировал.

В другое время Виктор, конечно, трепыхнулся бы сильнее – ничего себе! Меня, Виктора Савельева, как кутёнка тащит чуть не за шкибон какой-то япошка, который ко всему прочему еще и ниже на голову. Правда, надо отдать должное, руки у «япошки» были словно выкованы из стали. Но это малоприятное ощущение Виктор благополучно списал на свое тряпично-похмельное состояние.

У подножия трапа стоял другой японец в черном пальто.

Завидев спускающихся пассажиров, он наклонился и стоял в такой странной позе до тех пор, пока Виктор, периодически получающий сзади равные порции ускорения и поддержки в вертикальном состоянии, не сошел вниз.

Японец в пальто выпрямился, но Виктора проигнорировал. Полный почтения взгляд встречающего был устремлен на его конвоира.

«Ага. Значит, это не мне почет, уважение и поклоны…»

Викторов японец что-то быстро спросил встречающего, тот что-то так же быстро ответил. После чего они сноровисто с двух сторон взяли Виктора под микитки и чуть ли не бегом потащили куда-то. Тот только успевал ноги переставлять. Хотя, если б он их даже поджал, ситуация, похоже, никак бы не поменялась.

Сзади он слышал какую-то возню и вопли. И даже попытался обернуться. Но, во-первых, шея у него порядком затекла еще в самолете и до сих пор не отошла, а во-вторых, непростое это дело вертеть головой, в то время когда тебя прут незнамо куда два заграничных товарища с металлическими руками. Причем прут достаточно быстро.

Они завернули за какое-то строение, за углом которого стоял маленький открытый автомобильчик. Виктора аккуратно сгрузили на заднее сиденье, после чего японец в пальто, осторожно положив сумку на свободное место рядом с Виктором, занял водительское место, а Викторов конвоир уселся рядом. Автомобильчик тронулся и быстро набрал скорость.

«Странно, – подумал Виктор. – Сидят рядышком – и молчат. Сами-то вроде как хорошие знакомые. Ну даже если мой японец – начальник, а этот в черном – его подчиненный, хоть бы новостями обменялись, что ли? И, кстати, что там с Папой случилось? Надо будет спросить, когда приедем… А куда мы вообще едем-то?»

Вопрос разрешился сам собой. Автомобильчик затормозил около маленького двухместного санитарного вертолета. Водитель покинул автомобиль и снова согнулся в поклоне.

Не удостоив водителя ответным поклоном, Викторов конвоир вылез из машины, посмотрел на подопечного и кивнул на вертолет – выходи, мол, добрый молодец, и лезь в транспорт.

Транспорт был какой-то мелкий и ненадежный с виду. Виктор и не подозревал, что такие вертолеты вообще бывают в природе.

– Не полезу я в эту страсть, – проворчал он, вылезая из машины. – Что-то у вас вертолет туберкулезный какой-то. Поприличнее не нашлось?

Виктора, понятное дело, тоже ответом не побаловали. А просто взяли, как-то очень ловко подсадили сзади – и вот он уже под прозрачным колпаком, рядом сидит его японец, длинная неудобная сумка ловко пристроена между сиденьями, а водитель автомобильчика так и стоит сгорбившись внизу, в своем черном пальто смахивающий на большого худого жука.

Японец рядом с Виктором начал быстро щелкать какими-то тумблерами и нажимать на кнопки, коих на передней панели было в изобилии. Лопасти над головой стали медленно вращаться. Быстрее, еще быстрее…

Вокруг вертолета поднялась прозрачная метель, состоящая из редких и на удивление крупных снежинок. Машина содрогнулась и зашевелилась словно живая. Водитель автомобильчика наконец разогнулся – и вдруг как-то резко уменьшился, превратившись в черный столбик.

Вертолет взмыл вверх.

Виктору показалось, что там внизу к черному столбику быстро приближаются несколько таких же столбиков, только в темно-синей униформе. Но через секунду разглядеть что-либо стало невозможно. Столбики стали точками, а потом и вовсе пропали, слившись с белым фоном, которым была накрыта вся громада аэропорта.

Виктор смотрел вниз – благо пол был из прозрачного пластика – и потому лишь краем глаза уловил быстрое движение японца. Он дернулся было…

Да куда там?

Реакция после вчерашнего была, мягко говоря, не та. Да будь она даже и та – не особо подергаешься в тесной кабинке, где повернуться лишний раз негде.

Шеи коснулся холодный металл. Маленький инъекционный пистолетик выстрелил, впрыснув под кожу облако обжигающей взвеси.

Виктор отмахнулся рукой от пистолетика… но рука была уже не его.

Это была очень большая рука. Она занимала всю крохотную кабину, доставая до самого вертолетного хвоста. Руке было тесно в маленьком вертолетике. И крайне неудобно и тяжело было ворочать этой непослушной конечностью, пытаясь схватить маленького, верткого японца, который ловко просочился сквозь пальцы – и вдруг начал удаляться, медленно растворяясь в чужом сером небе…

* * *

Он очнулся от холода.

Под правым боком было твердо и сыро. А в лицо дул порывами мерзкий ветер, помимо всего прочего тыча в щеки мелкими злыми снежинками.

Виктор открыл глаза.

Он был в лесу.

Лес состоял из зеленых деревьев, похожих одновременно и на кипарис, и на родную российскую ёлку. Взглянешь на такое дерево, и сразу поймешь – не дома. Не в родном лесу спьяну заблудился и заснул под деревом.

Виктор подтянул закоченевшие ноги, встал и огляделся. Рядом с ним лежала его сумка, заботливо укутанная в кусок полиэтилена.

– П-понятно, – буркнул Виктор про себя, стуча зубами. – Мечи запаковали. А живого человека – хрен бы с ним, так перекантуется. Б-б-басурмане.

Он попрыгал немного вокруг импортной елки, пытаясь согреться, выбросил двойку прямых ударов кулаком в сторону ствола, повторил, потом заехал по стволу каблуком ботинка. Сверху с елки на голову и за шиворот ссыпалась маленькая снежная лавина.

– Твою мать!

Виктор отпрыгнул от дерева, отряхнулся, вычерпал снег из-за ворота, поежился.

– Стало быть, с прибытием, Виктор Алексеевич.

От скаканья под деревом он немного согрелся. И заодно вспомнил всё. Аэропорт, вертолет, японца с инъекционным шприцем…

Он огляделся. Японца поблизости не наблюдалось, и морду бить, соответственно, было некому. Был только лес, Виктор, сумка – и едва заметная тропинка на запорошенной снегом земле. Даже не тропинка, а, скорее, цепочка следов. Протоптанная, кстати, совсем недавно.

Носки узких следов были направлены в одну сторону.

Вверх.

Только сейчас Виктор осознал, что земля под ним существенно отклоняется от привычной горизонтали.

– В горах бросил, скотина, – пробурчал Виктор. – А эти тоже хороши, – добавил он пару «ласковых» на родном языке, адресованных хозяевам следов. – Тащились мимо – и хоть бы кто разбудил. Видели же, человек замерзает – и никто даже не почесался!

Разглагольствовать посреди заграничного леса о подлости натуры иноземных граждан дело, конечно, нужное для нашего человека, особенно когда эти граждане тебя в том лесу бросили. Но, отвозмущавшись, наш человек, в отличие, скажем, от американца, который привык надеяться только на конституцию США и на телефонный номер 911, обязательно начнет искать выход. И, скорее всего, его найдет – иначе какой же он после этого наш человек?

Виктор подошел к сумке, присел на корточки, содрал с нее полиэтилен и расстегнул молнию.

Мечи, как и следовало ожидать, никуда не делись. Японцы их не сперли. Как были завернуты в тряпку – так и лежали себе преспокойненько. Помимо мечей в сумке обнаружился блистер с четырьмя знакомыми таблетками и четыре не менее знакомые бутылочки с розоватой жидкостью.

– Рацион на сутки, – констатировал Виктор. – А дальше чем питаться прикажете? Та-ак… У кого бы осведомиться, чьи в японском лесу шишки?

А что еще остается русскому человеку, окажись он в таком положении? Черт-те где, без сопровождающего, без телефона – а был бы телефон, то кому звонить-то? Из России никто выручать не примчится, надо оно кому? У всех своих забот навалом. В посольство?

А номер у кого узнать, когда, кроме «коннити ва» да нескольких каратэшных терминов, по-японски больше ничего не знаешь? Только и остается, что иронизировать. И, конечно, искать выход из положения.

Есть хотелось зверски. Как и пить, кстати. Потому Виктор закинул в рот сразу две таблетки и запил их содержимым двух бутылочек.

Жить сразу стало легче. Плоды гения японских фармакологов обладали волшебной способностью практически моментально гасить и голод, и жажду.

– Хорошо пошла, зараза, – констатировал Виктор удачное на этот раз завершение процесса, похлопав себя по животу. После чего, сложив блистер и оставшиеся бутылочки обратно в сумку, застегнул молнию.

Совершив сии нехитрые манипуляции, он закинул сумку на плечо и, здраво рассудив, что, если неизвестные люди пёрлись наверх, значит, там наверху что-то есть, потопал вверх по склону.

Подъем был не особо крутым. Можно сказать, пологим был подъем, но Виктор очень быстро задохнулся. Во влажном, тяжелом воздухе явно чего-то не было. Или было, но очень мало. Скорее всего, кислорода.

– Или высоко в горы завезли, или просто по жизни так хреново дышится, – констатировал Виктор, переводя дыхание в позе руки в колени с наклоном вперед. Отдышавшись немного, он поднял голову.

И увидел стену.

Стена была сложена из огромных серых валунов, облепленных пятнами грязно-зеленого мха. Много столетий назад те валуны грубо обтесали и плотно подогнали друг к другу. Правда, от времени состав, которым древние строители замазали стыки, осыпался, но и теперь немало бы понадобилось загнать на эту гору современной техники, если б кто-то вдруг решил разрушить монолит из глыб, в течение нескольких веков враставших друг в друга.

Стена была высотой метра в три. В ней имелся проход, словно какой-то великан огромным топором вырубил кусок из этой унылой серой ленты, тянущейся куда-то вглубь леса. А люди, пытаясь исправить последствия деяний гигантского вандала, вделали в проход массивные ворота, вырезанные из темного дерева и накрытые сверху двускатной крышей, выполненной в древнеяпонском стиле и напоминающей клинок экзотического кинжала.

Возле ворот стояли две молодые женщины, обе с небольшими рюкзачками на груди и на спине. Из тех рюкзачков, что были спереди, торчали крохотные ручки, ножки и головы. Ручки и ножки периодически дрыгались, а головы вертелись в разные стороны, но почему-то не пищали и не плакали – и это было странно, так как конечности младенцев были совершенно голыми.

«Девки-то на морду лица типа одинаковые. Хотя говорят, что и мы для азиатов тоже все на одно лицо… Дикие они какие-то. Мелких своих того и гляди заморозят. Семейство японских моржей, что ли?» – подумал Виктор, слегка поеживаясь под порывами холодного ветра, норовившего забраться за пазуху.

Рядом с женщинами стояли два пацана, одетые в одинаковые черные куртки. Одному было на вид лет десять – двенадцать, другому – около четырнадцати. У обоих взгляд раскосых глаз был злым и напряженным. Женщины тоже, похоже, слегка нервничали, поглядывая на небольшую дверь в рост человека, врезанную в одну из массивных створок древних ворот.

Виктор подошел поближе.

Пацаны на мгновение оторвали глаза от ворот, смерили Виктора одинаково безразличными взглядами и снова уставились на дверь. Женщины тоже не проявили особого энтузиазма по поводу появления на сцене нового персонажа, разве что только слегка поклонились. Виктор в ответ тоже отвесил неуклюжий поклон. Пацан – тот, что постарше, – едва слышно фыркнул, хотя его взгляд по-прежнему был прикован к двери.

«Ишь ты, расфыркался, щень, – с неприязнью подумал Виктор. – Мелкий, а уже деловой – куда деваться… Интересно, а чего ждем-то?»

Время шло.

Японские товарищи по-прежнему стояли столбиками, гипнотизируя дверь в воротах. А ноги Виктора потихоньку начали замерзать.

Сначала он интенсивно шевелил пальцами. Потом, когда эта мера перестала приносить желаемый эффект, стал потихоньку постукивать ботинками друг о друга, за что заработал еще один фырк от старшего пацана.

«Да хоть обфырчись, гадёныш заморский, – думал Виктор, вполне уже готовый к тому, чтобы, наплевав на все, начать ломать ветки ближайших деревьев для костра. Правда, деревья вблизи ворот выглядели ухоженными, словно кто-то периодически подстригал ветви и выдергивал неэстетичный кустарник вблизи стволов. Но когда вот-вот дуба дашь от холода – не до этикетов и не до размышлений на тему „что о тебе подумают окружающие“».

Но, видимо, сегодня духи местного леса не дремали и, чуя намерения европейского варвара, поторопили события.

Дверь в створке массивных ворот распахнулась, и наружу вышел японец в мешковатой одежде. Японец как японец, самый обыкновенный, только лысый как бильярдный шар. Однако и дамы, и пацаны вдруг резко согнулись в поклонах, словно невидимые духи леса одновременно зарядили им в животы по хорошему маэ-гири.

Лысый в ответ кланяться не стал. Виктор, слегка опоздав с поклоном (больно резво японец из-за двери появился), увидев эдакое неуважение, кланяться передумал.

«Ишь какой. Люди, понимаешь, ему в пояс, а его превосходительству лысиной качнуть впадлу. Хрен тебе, перетопчешься».

Однако японцу Викторовы поклоны были абсолютно по барабану. Как и их отсутствие. На него он даже не взглянул. Зато удостоил взором старшего из пацанов, который, разогнувшись, шагнул назад и принял некое подобие боевой стойки. Однако японец на стойку пацана реагировать не стал и направился было к женщинам. Пацан разочарованно фыркнул – манера у него, похоже, такая дурацкая, то и дело фыркать как лошадь – и слегка опустил руки.

Оказалось, зря.

Проходя мимо, лысый молниеносным движением выбросил руку – только рукав колыхнулся – и пацан, схватившись за живот, покатился по земле. Второй парень, тоже попытавшийся что-то эдакое изобразить, отвел на секунду взгляд – посмотреть, что с товарищем, за что заработал звонкий хлопок по уху.

«Во гад, мальцов лупит», – дернулся было Виктор… но тут же остановился.

Старший из пацанов с трудом поднялся с земли и снова склонился в почтительном поклоне. Младший явно готов был зареветь, но, глядя на старшего, пересилил себя и, не отнимая ладони от уха, повторил его движение.

Однако лысого пацаны больше не интересовали. Он подошел к женщинам.

Одна из них уже расстегнула лямки рюкзачка и протянула ему голого ребенка. Вторая все еще возилась с кнопочками и замками, бросая на японца виноватые взгляды.

Японец невозмутимо принял предложенное, повертел мальца, словно куклу, несильно хлопнул по заднице, послушал, как тот орет, заходясь слезами, после чего покачал головой и вернул ребенка женщине.

Вторая мамаша наконец справилась с рюкзаком и передала лысому с рук на руки свое чадо.

Японец повторил манипуляции. На что чадо, возмущенно заорав, треснуло кулачком по жесткой ладони.

Лысый удовлетворенно кивнул, повернулся спиной к женщине и, ни слова ни говоря, направился обратно к воротам. Чадо продолжало истошно орать. Да тут, пожалуй, и взрослый заорет, если его нести головой вниз, словно курицу, держа при этом за одну ногу.

Но не сказать, что осиротевшая мамаша сильно убивалась по поводу незавидной судьбы своего отпрыска. Скорее наоборот. Ее лицо сияло радостью, чего нельзя было сказать о второй женщине. Горестно вздохнув, она затолкала своего менее удачливого дитятю обратно в рюкзак, повернулась и пошла обратно.

Виктор, слегка обалдевший от столь стремительной череды событий, наконец, очнулся:

– Это!.. Гхм… Слышь, мужик!

Но «мужик» уже скрылся за дверью. Тонко взвизгнула задвижка с обратной стороны, и отдаляющиеся вопли младенца лишний раз подтвердили, что Виктора никто за дверью не ждет и не думает напряженно – пустить ли за дверь иностранного гражданина Савельева, или повременить немного для придания моменту пущей важности.

Сзади заржали пацаны. Виктор обернулся.

Ухо младшего горело и наливалось красным. Лицо старшего отдавало зеленым, и дышать ему, похоже, было все еще слегка затруднительно. Что тем не менее не сказывалось на его способности ржать, скаля неестественно белые зубы.

– Гайдзин, – сказал, словно выплюнул, младший.

– Катаги[16]16
  Катаги (жаргон якудзы) – простак, лох.


[Закрыть], – уточнил старший – и закашлялся.

Что такое «гайдзин» и «катаги» Виктор не знал, но понял, что вряд ли «добро пожаловать». Отчего страшно захотелось добавить старшему пацану по блестящим зубам, а младшему – ботинком под зад.

Старший что-то почувствовал. Откашлявшись, он сощурил и без того узкие глаза и сноровисто сунул правую руку в карман.

Виктор напрягся. Однако меньший пацан что-то быстро сказал старшему, и тот, напоследок смерив Виктора взглядом с головы до ног, повернулся и направился прямиком в лес. Рядом с ним шагал младший, что-то горячо рассказывая и размахивая руками. Судя по жестам, он вновь остро переживал перепитии произошедшего.