Текст книги "Тяжкие последствия"

Тяжкие последствия
Шизо-поэзы
Дмитрий Тараторин

© Дмитрий Тараторин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выбор

 
Плачет, пророчит кот-Гамаюн —
На цепь посажен, хоть и не юн.
Был бы, как надо котом-Баюном,
Его бы пускали к хозяину в дом.
Жрал бы на золоте,
За ухом гладили б,
Но не хотелось подохнуть блядью.
 

Зима не близко

 
Нет, зима уже не близко —
Здесь она, нависла низким
И шершавым потолком —
Никаких уже «потом».
Спряталась луна в овраге,
Нету в ней уже отваги
Людям души вынимать
И зверью сигналы слать.
Фенрир по лесу идет
Звезды, походя жует.
Он ничем уже не связан,
Да, и в общем не обязан
Выполнять свой страшный долг.
Просто он по жизни волк.
 

В среде безысходности

 
Сегодня вторник, а завтра будет среда
И мало кому понятно, какая это беда —
Быстрее песка сквозь пальцы, чем паровозный дым
Утекают те дни, где мы остаться хотим.
А бывает, что даже гораздо хуже, вовсе, совсем не хотим
И гоним их на хрен прочь и куда-то вперед глядим.
Это совсем уж гнилой расклад, ведь все равно ничего не видать,
А гнать то, что есть, ради того, чтоб лучшего ждать?
Это уже бред тяжелый, но в нем почти все живут,
В смысле умирают, пока совсем не умрут.
«Остановись мгновенье!» – тоже не вариант,
Мухой в янтарном миге, сам себе будешь не рад.
Нет, это все понятно, что сам ты бессмысленный скот,
Иначе в твоей бы жизни все было наоборот.
Шиворот в смысле навыворот и перманентный кайф,
Однако в собственных же глубинах ты знаешь – не вечен драйв.
То, что прет поначалу, обламывает в конце
И оставляет лишь знаки глупых страстей на лице.
Но вот, это слово сказано – вечность – искупит все.
Еще усилие воли и ты увидел ее
Сквозь тусклое стекло, но все равно сияет.
ты об этом читал так много и прочтенное вдохновляет
На веру…,
но завтра то опять среда
С ней что-то нужно сделать раз, блин, и навсегда
Вечное возвращение иначе сожрет и не поперхнется
И Ницше в гробу не перевернется.
Куда оно его возвратило?
Уже не спросишь, его уж там давно растворило
На элементы, элементарнее некуда
Такова уж природа паскуда
Всех и все подряд растворяет, что мило и что не мило,
Это все, говорят, пускали на мыло,
Якобы его поклонники —
черно-униформники.
И во всем виноват был, на самом деле, Хьюго Босс,
Но наказания, как это ни странно не понес.
А еще там была красотка Лени, потом полюбившая Африку.
Это так хитрая старая бестия отмазывалась за свастику.
Эстетика вообще страшная сила, страшнее, чем пулемет.
С этакой красотою мир совсем пропадет.
Но во вторник эстетики не случилось, и он подходит к концу
Не считать же погруженьем в эстетику поездку по Садовому кольцу
Не вечному, не бесконечному
Хоть это радует…
 

ЧК

 
Красными штанами с лампасами наградили Понтия Пилата,
все как оно и положено – от председателя наркомата.
Понтий Пилат штанам рад,
Но странная мысль: а может я гад?
Может, тот парень не виноват?
Но тут же, в ответ сам себе: мой друг,
Ты разве забыл чистоту своих рук?
Голова (проверил) – холодная, сердце – горячее —
значит все правильно, как же иначе?
 

Князь

 
Жизнь кончается внезапно,
Неизбывно, непонятно
В жалких судорогах тело,
Что давно всем надоело
И себе же самому,
Разобравшись по уму.
Все нелепо, все досадно,
И смешно и неприглядно.
Как-то пыжилось, но вот
Тленье все пережует
В глубине под слоем глин
Он останется один
Не оплаканный в народе
В пиджаке не по погоде
Сверху грязь и снизу грязь
Возвращен на место князь
Все мечтанья, хлопотанья,
На работе совещанья
Планы будущих высот
Опасения невзгод.
Побредут по этой грязи
Производственные связи
Те с кем пил, кого забыл
Все, с кем жизнь свою убил.
 

Московский ужас

 
Ходит ужас по домам
В каждом пьет по триста грамм
И идет себе по крышам
И не виден и не слышен.
А бутылочки стоят
В каждой запечатан ад.
Вместо водочки-слезы
Наливает яд гюрзы.
Так и дохнет населенье
Без надежды на спасенье…
Водка лечит что угодно
Вот и чтима всенародно
Потому-то тайный враг
С ней и не попал впросак
Точно вычислил процент
Сей злодейский элемент
Триста двести перебьет
Гражданин как есть помрет,
А никто и не поймет
Как орудует урод.
Древний ужас – Ктулху брат,
Впрочем, сам себе не рад.
Рад он только одному —
Злодеянью своему.
По душе ему в Москве,
Как и всякой сатане.
В вавилоньей суете
В безнадежной маете —
заходи в подъезд любой-
Выпивай за упокой.
 

Чудесный мир

 
Чудеса творятся в мире
Даже в собственной квартире
Можно встретить неживое
Очень схожее с тобою.
Прямо в зеркале стоит
И тебе в глаза глядит.
Спросишь: кто ты? Промолчит.
Значит, точно, он убит?
Кем, тогда, и почему?
Но доступно ль то уму?
Можно не искать ответа,
А пойти сожрать котлету.
Так и сделает любой
Честный, добрый и простой.
Ведь ему какое дело
Что там на него смотрело.
Он уверен сам в себе —
Кто он, что он, с кем и где.
Для такого нет сомненья
И поэтому спасенья.
Потому что неживое —
неопознанное – злое.
Заскучает за стеклом
И спалит однажды дом.
Скажут, что курил в постели
О найденном мертвом теле.
А он вовсе не курил,
Просто нежить не изжил.
 

Смешные люди

 
Бродят животные по миру мрачно —
У каждого собственная задача,
Съесть ли кого, от кого убежать.
Пощады, знают, нечего ждать.
Смеяться животным совсем неохота
Люди – монополисты хохота.
Разве, гиены смеются тоже,
Их внутренний мир с человечьим схожий —
Имея все время с падалью дело,
Бегать не надо, смейся смело.
И люди гордятся своим преимуществом,
Считая практически собственной сущностью.
Впрочем, здесь парадокс поджидает —
Смеющийся – путь человека теряет.
Ведь не общипанный он петух,
Он или баран или пастух.
Реально радости в этом мало,
Но блеют, как ни в чем ни бывало.
Пастухи же смеются, чтобы забыться,
Об стену хлева, чтоб не убиться.
Якобы жизнь продлевает смех,
И это стимулирует всех.
И это надежное оправданье,
Хотя, естественным было б рыданье.
Вот тамплиеры совсем не смеялись
За это с ними и рассчитались.
Портить народное настроенье —
Самое страшное преступленье.
Так про последних пророков и сказано,
Мол, мучили всех и за то – наказаны.
Но сразу потом станет всем не до смеха,
Хотя, пойдет уж реально потеха…
Впрочем, сему предстоит лишь случиться,
Пока же можете веселиться.
 

Пеленгуй!

 
В нежном воздухе движенье —
Это бомбы приближенье.
Как ответ на все вопросы
сбросили ее пиндосы.
Впрочем, может не они,
Ты, поди теперь пойми.
Да, и надо ль понимать,
Остается тупо ждать.
Можно, правда и не тупо,
Ведь отличен труп от трупа.
В эти краткие мгновенья
кто-то обретет спасенье,
Кто-то спрячется под стол,
Кто-то спляшет рок-н-ролл,
Кто-то сделает укол,
Для кого-то ж все – прикол —
И что было, и что будет,
даже, что ему присудят.
Бомба тормознула б, может,
В кайф ли ей себя ничтожить?
Только ей не выбирать,
С кем ей вместе умирать.
С кем ей слиться предстоит
В миг, когда их пепелит.
Это притча о свободе
Что-то, типа в этом роде.
Не о выборе пространства,
А значеньи постоянства
Пеленгации небес,
Но не в поисках чудес.
Главное услышать звук
Приближенья вечных мук.
 

Елки forever

 
В глупый праздник детворы
Наточили топоры
Дровосеки мастера.
Знают, что пришла пора —
Лихо щепки полетят,
Чтоб порадовать ребят.
Надо чтоб они летели
При срубаньи каждой ели.
Так у нас заведено.
Нам другого не дано-
На миру и смерть красна,
на миру и пьют до дна.
И валяются на дне
Наяву, в бреду, во сне.
Абсолютно все равно —
Даже прорубив окно,
Хоть на запад, да хоть в ад,
Елки все же устоят.
Тьмы и тьмы – они рядами
Вдоль дорог следят за нами.
Ты езжай хоть тыщу верст
И в конце найдешь погост,
Но от края и до края
В елках вся страна родная
Нелюдимая стоит
Иглами вокруг торчит.
 

Блуд

 
Что опаснее блуд генитальный,
Или все же интеллектуальный?
Первый при всей толерантности, что-то не вполне приличное.
Второе считается признаком развитой личности.
А по факту, есть Мария Египетская святая,
А философов, блудодеев мысленных, в этом качестве не наблюдаю.
Каждому – свое. Кому какая сублимация,
Но блуждание мысли куда страшней, если разобраться.
С гениталиями все просто и даже элементарно —
Кому слишком досаждали – отсекали и ладно.
А мысль отсечь куда как сложнее,
Да, и стимула нет у мысленных блудодеев.
Они уважаемы, не то, что публичные девки,
Это философы водружают новые флаги на старые древки.
Впрочем, речь не об опасности для социума,
А для личностного ума.
А государству конкретному опасны оба вида растления.
В зависимости от расклада оно решает, что сегодня у нас преступление.
Пока мысленный блудодей в отведенном загоне блуждает
Никто из властей против этого не возражает.
Но выход за рамки —
Прыжок пешки в дамки.
За это не наградят,
А позовут специальных ребят.
Опричники или хунвейбины,
Разные имена у этой скотины.
Башку отвинтят – и привет —
Был, мысленный блудодей, а теперь его нет.
Но сексуальная раскрепощенность тоже не в чести.
Энергию надо тратить на то, чтоб проспекты мести.
А лучше копать котлован поглубже.
Вот, это достойно, это обществу нужно.
В общем, что я хотел в итоге сказать?
Конечно, не каждый философ блядь.
Но сплошь и рядом опасные девиации,
С которыми пролетариям надо сражаться.
И лишь тем, кто с крестом, под крестом, на кресте
Блуждать некуда – им по любому не рады нигде.
Им бы уже просто устоять теперь
До последнего часа – верь.
 

Я

 
Я вижу реально прозрачность мира,
А вы, главным образом, стены квартиры.
Вы видите то, вы видите это,
А я – что всего этого нету.
Так было всегда или стало давно,
Не знаю, это мне не дано.
Я просто констатирую отсутствие
Может, и вас самих, но это не суть.
Суть в том, чтоб найти наблюдателя,
Который и называется, на самом деле, Я.
 

Душегубство

 
Грустен он – теряет вечер
Счастьем он не обеспечен
Что же делать, как же быть
Чью бы душу погубить?
Озирается вокруг —
Видит рядом близкий друг.
Это ровно то, что надо
Для совместного для ада.
Что, давай покуролесим?
Друг пытается все взвесить.
Брось, пойдем стрелять людей,
Словно белых лебедей!
Эта дикая идея
Для завзятого злодея,
Но чего б и не пойти?
Если с другом по пути.
Но дорога неспроста
их выводит на мента.
чутким сердцем знает он
Что нарушится закон.
Говорит, что мол нельзя,
Но не поняли друзья,
Попросили аргумент.
Тут и растерялся мент.
Вдруг открылось тут ему:
Я ж однажды то, помру.
Так чего ж тогда нельзя?
Если все одно – земля?
Он стоит на перекрестке,
Смотрит в небо взглядом жестким
Но не знает, что спросить.
Он утратил жизни нить.
А друзья ушли во тьму.
Может следом и ему?
Но не чтобы удержать,
А чтоб тоже пострелять…
Он раздавлен безнадежно,
Он уже не будет прежним,
А коварные друзья
знали, что стрелять нельзя.
То веселье для лохов.
Душу ж съел, и был таков —
И бесшумно и не видно,
Да, и жертве не обидно,
Ведь она ее не знала,
Значит, и не потеряла.
Нет состава преступленья,
Только бесам наслажденье.
 

Голем

 
Я встречаю человека
И беру его за веко.
Поднимаю – он молчит
У него надменный вид.
Правда ль рода ты людского?
И в ответ опять – ни слова.
А в глазнице пустота
Почему-то налита.
И зачем ему глазница,
Если все равно не спится?
Впрочем, мне, а не ему:
Есть ли место в нем уму? —
Ночь насквозь вопрос терзает.
И с утра не отпускает.
Он идет теперь за мной
Не игрушка он – живой.
Может нужен поводырь,
Чтоб дойти до черных дыр.
Две своих всегда при нем,
Иногда горят огнем.
Может… может, что угодно.
Вдруг, сгорит он всенародно
В знак протеста против всех,
Кто считал, что он – успех
Просвещенья и науки,
Но обрек его на муки.
И таких, то тут, то там
Я встречаю по дворам,
Где окованы цепями,
Заколочены гвоздями
Все ходы в твои же сны
Про возможности весны.
Где, когда поднимешь веко,
То увидишь человека,
А не вия-вурдалака,
что плетется как собака
В неизвестном направленьи,
Жертвой кораблекрушенья
Утащившего на дно,
Драгоценное вино,
Без которого теперь
И не счесть уже потерь —
Не дойти до черных дыр,
Не прожить войну и мир…
 

Русь

 
Едут люди через снег
Пропадают в нем навек.
Их потом никто не ищет
Слишком дико ветер свищет.
И кому они нужны
В мире кроме сатаны?
Все почти ему подходят —
По размеру по породе.
Жили бес толку они,
А теперь они важны —
Много в мире есть затей,
Завлекательных идей.
Мчатся тучи, вьются тучи,
Век от века только круче
Снежный праздник у ребят —
Санки с горочки летят.
Русский любит побыстрей,
Порешил своих царей
И опять под горку мчится.
Пугачевщина случиться
Может вдруг и ни с чего —
Просто снегу намело.
Кто-то в ледяной пустыне
Лихо пляшет на могиле.
По заснеженной луне
Мертвый скачет на коне.
А безлунными ночами
Уж полезут за ножами,
Чтоб опричников терзать
Сноровист и ловок тать.
Где тут бесы, где тут люди,
Их потом уже рассудят,
Когда кончатся снега —
Прояснятся берега.
Их давно уж не видать,
Значит, скоро запрягать…
 

Мертвый Джесси

 
Джесси Джеймс безупречный денди
Привлекал всегда внимание черни
И живой, и мертвый особенно,
Ведь теперь подойти поближе было не больно.
Он лежал на Христа внезапно похожий
Путь прошедший однако вполне безбожный.
Но зато он имел своего Иуду,
И ему поклонялись буквально все и повсюду.
Стать героем газет и романов при жизни —
Это ли не признание благодарной отчизны?
Вроде за что такая признательность?
За жизнь перед родиной без обязательств.
Проливал кровь за Конфедерацию,
За разделение позже сложившейся нации.
Грабитель, бандит, хладнокровный убийца
До сих пор регулярно Голливуду снится.
И является на экране в разных обличиях
В неизменном, впрочем, величии.
Это право быть сквозь толпу и века одиноким
Дорого стоит и по карману немногим,
Но ты то всегда был щедрым парнем
И щедро подставился под выстрел коварный.
Джесси Джеймс на своём самом честном фото
Без малейшего шанса уже обмануть кого-то.
Да он и устал уходить от вечной погони
Кончился порох вдруг, загнаны кони.
Но разве усталость здесь – там покой обещает?
Это вопрос к Тому, кто реально решает.
Вряд ли для Него аргумент – внешняя схожесть,
Но Джесси и не выгадывал – не любил сложностей…
 

До звезды

 
С неба падает звезда
Ты скажи вселенной – да.
Ты скажи вселенной – нет.
Безразличен твой ответ.
На космическую даль
Положи свою печаль.
Ты бросаешь вызов ей,
Только верь или не верь,
До тебя ей дела нет
Ни до подвигов-побед,
Ни до свинства твоего,
Ей не надо ничего.
Там в межзвездье Йог-Сотот?
Нет, тебя он там не ждет.
Есть он, нет ли – все равно
Это сказка одного
Джентльмена – каннибала,
Коего давно не стало.
Ты придумаешь свою?
Вряд ли, просто зуб даю…
Все придумано давно
И показано в кино.
В каждом кресле там Сизиф
В каждом взгляде позитив
Но, хотя в экран глядит,
С камнем собственным сидит.
Никуда его не катит
Но за пазухою гладит —
Лишний груз и личный страх
Для того, кто только прах.
И звезда – его ж скопленье,
Да, она не исключенье
Из всемирной пустоты,
В глубине которой ты.
Но над этой чепухой
Есть просвет в стене глухой,
В замурованной глуши
Есть лазейка для души.
Крайне тесен этот путь
Сходу и не проскользнуть.
Фитнес духа – вот ответ.
Кровью вымазан билет
В зал, где с душ сгоняют жир,
Где кончается сей мир…
 

На дракаре

 
Плыть на дракаре в даль куда-то
Можно лишь за конкретную плату —
Золото или Валхаллу.
И то, и другое удовлетворяло
Амбиции и жажду
Северных воинов отважных.
Но идти убивать за идею?
Тогда не видали таких злодеев
За землю Гренады,
За государственные награды,
А главное за Русский мир —
Что это за дичь, отец-командир?
Спросил бы и викинг, и конкистадор
И быстро б закончил пустой разговор.
За лучшую жизнь здесь и вечную Там —
Сражаются и без наркомовских ста грамм,
Без перспективы земного рая,
Куда всех надо загнать штыками.
То есть, вот, она зримая деградация.
Когда нет пролетариата и нации,
Никак не выйдет плодить солдат политических
Из особей неустойчивых и патологических.
 

Синева

 
За окном ходят люди безупречно синие
На снегу остаются кривые линии.
Но это не следы инопланетного разума,
Это знаки – от человеческого в себя – отказа.
Словно охотники Питера Брейгеля Старшего
Которым уже ничего не охота и ничего не страшно.
Человека в себе можно убить по-разному —
Можно изящно, а можно и безобразно.
Но безобразно эффективней гораздо —
От Образа и подобия освобождаешься сразу.
Сливаясь со страной безбрежных возможностей,
Которые безответно и беззаветно не прожиты.
А просто расстреляны как пустые бутылки,
Вот только дыра почему-то всегда в затылке.
Привет тебе племя младое, но до боли знакомое,
Как и все предыдущие – вечно бездарно бездомное,
С шансом отличным стать наконец последними
Из племени вечно пытавшихся встать с коленей.
Зачем, перед кем, почему вы стояли?
И так же с коленей вслепую стреляли?
Может, когда-то предки для молитвы встали?
Потом от нее заскучали, устали.
Вот и наблюдаются какие-то судороги
То на колени теперь пред идолом, то вдруг резко на ноги,
То упали-отжались,
то к земле прижались.
Взрыв – слева, взрыв – справа —
Такая забава.
Нравится? Расчехляй тогда главный калибр!
Трупная синева твой решительный выбор
 

Тяжкие последствия

 
Зимний вокзал гремит объявлением
Особо зловещим в этом обледенении:
Мол, с распивающими спиртные напитки незнакомыми лицами
тяжкие последствия могут случиться.
Тут же представляется угрюмая полиция,
Которой из-за распивающих таких никак не выспаться.
Ну и сами конечно тяжкие последствия,
И видится тут же кто-то под следствием —
То одно, то другое лицо незнакомое,
Которому лучше было б и не выходить из дома,
Чтоб не нарваться на летальные повреждения.
Или самому не причинить их в силу внезапного подозрения.
И страшно: вот потянулись друг к другу души-улитки,
Чтоб из панцирей выбравшись, согреться спиртными напитками.
Так не тут то было, сразу наступают последствия тяжкие
И практически неотвратимо причем, без поблажки.
А были ли они и в самом деле лицами?
Вот в чем вопрос вопросов, как говорится.
Пусть даже и незнакомые
и со спиртным впридачу, что ж тут такого?
А дело в том, что каждый как накатит,
Ищет как раз лицо в своем собрате.
Но обнаруживает только, разумеется, рожу,
На себя самого до тошноты похожую.
И чисто от отвращения, тут же фактически, суицид совершается.
И неважно кто на кого покушается.
Это уже органы разберутся,
Кому конкретно положено не проснуться.
Но это не лицо опять же, а паспортные данные,
Которые теперь будут в архив отправлены.
Так что объявления дезинформируют —
Лицам ничто не грозит. Лица Бог милует…
 

Военная тайна

 
Группа спецназа, агенты-злодеи
Крадут россиян из их теплых постелей
Не чтобы насилья чинить,
А чтобы мозги изучить.
Пытаются в них покопаться
И может до сути добраться —
Что происходит такое
С известным народом-героем?
Но в ужасе в ночь отступают
И самообладанье теряют —
В извилинах этих мозгов —
Зловещий призыв «будь готов!»
Выжжен паяльною лампой —
Его не сотрешь пропагандой.
И главное нет уточнений
Готовность к каким приключеньям
Предписана этим несчастным
В преддверии эры опасной.
Их активируют разом
Безумным и тайным приказом
Из непостижимой инстанции,
Возможно с космической станции.
Или из толщи морских глубин
Сигнал им пошлет цирковой дельфин,
Который прожил всю жизнь под прикрытием
Мучался, ждал События.
Но дальше аналитическая мысль обрывается.
И как матерый шпион ни старается,
Не может открыть военную тайну.
Настолько она необычайна.
Все бесполезно и безнадежно.
Смотрят на спящих со странной нежностью
Заокеанья крутые агенты —
Весьма возможно, что все перверты.
«Авось! – вдруг прозрел самый главный,
Приняв этот лозунг вульгарный-
«Другого ответа здесь нет,
Уже не одну сотню лет».
Живут здесь дельфины и люди
Лишь верой «авось что-то будет».
Вот так и открыл он тайну
И отбыл в Нью Йорк печально.
 

Титаник

 
Замер зловеще Ультрамарин —
Ждет появления сумрачных льдин.
А еще лучше айсберга,
Чтобы наверняка, чтоб сразу на дно врага.
Песни и пляски,
человечьи сказки
О техническом могуществе
И комфортабельном преимуществе —
Плыть по просторам, где их не ждали
С обычной наглостью двуногой твари.
Обитатели Вавилона,
Падкие на все готовое,
Упакованное,
Расфасованное,
Под нужды каждого перелицованное…
Все это будет расколото
Ледяным молотом.
Все это уйдет в глубину,
Искупать человечью вину.
За праздник, который таскает с собой,
Нового мира последний герой.
Титаны всегда за это страдают
В каком-нибудь вневременном сарае —
Абсолютно пустом, лишь по углам паутина.
Федор Михалычу была показана эта картина.
И оно пострашней, чем в мешке стоять на расстреле
Ведь тут, как ни ищи – ни смысла, ни цели.
А их и не было, разобраться если.
Они лишь для тех, кто уже воскресли.
 

Вид из окна
(За утренним кофе)

 
Созерцание мертвой природы
В состоянии мертвой погоды
Создает удивительную гармонию,
но она лишь пролог церемонии.
Появляются три алкоголика,
Снег аккуратно сгребают со столика,
На него водружают бутылку,
Начинается вечеринка.
То есть, конечно утренник
До вечера не каждый доберется из них.
А пока наслаждаясь общением,
Становятся для меня впечатлением
Не столь уж глубоким, но достаточно ярким,
Как, например, новогодние подарки,
Уже и не нужные в общем давно,
Но появляющиеся с шампанским заодно.
Но три друга не шампанское пьют —
Презирают подобный продукт.
И может быть скоро друг друга убьют,
Чтоб не сдаться врагам России, заранее, прямо тут.
Как последние защитники Моссады.
Но вызовут не восхищение, а досаду
У всех, кому с ними придется возиться.
Но все это потом, а сейчас к ним слетаются птицы,
Но не черные вороны, а воробьи
Начинают за крохи со стола их бои.
Но впрочем, созерцание мне надоело —
Главное день новый начался гармонично —
 мертвенно-белый.