Текст книги "Штурм бездны: Море. Цикл «Охотник»"

– Потолка не видать. – Ксюша поёжилась. – Какие же эти штольни огромные?

– Мы еще в них не попали толком. Лишь из завала выбрались. Надо стену найти.

Мы направились влево, огибая глыбы, и метров через десять разглядели в свете фонаря укрепленную композитом стену. Свет от нее почти не отражался, потому что ее покрывала то ли копоть, то ли черный грибок. Мы осторожно двинулись вдоль нее. Камней вокруг становилось все меньше, а еще через пару минут завал кончился, и можно было пробираться вперед без всяких препятствий.

– Под ноги смотри, – предупредил я Ксюшу. – В полу могут быть открытые технологические колодцы.

Метров через сорок мы наткнулись на стоящие в несколько рядов заводские токарные станки. Они были покрыты толстым слоем почерневшей известковой пыли.

– Точно, завод! – Я приободрился. – Не ошибся Вершинский.

Мы ожидали, что наткнемся на какую-то решетку, или стальные щиты, которые придется взрывать, но вместо того наткнулись на самый обычный КПП, с остекленной будкой и шлагбаумом, под которым было несложно пролезть, пригнувшись. В будке мы нашли кусок газеты с следами какой-то сгнившей еды, и пластиковый стакан, черный изнутри от остатков некогда жившей в нем плесени. В комнате отдыха кушетка была застелена шерстяным одеялом, рассыпавшимся в прах от моего прикосновения.

Мы направились дальше. Через несколько метров переступили каменный порог, за которым начиналось узкоколейное полотно, обрамленное платформами из шершавого и плотного композита. Ширина штольни, по моим прикидкам, была не меньше шестидесяти метров, а высота потолка метров десять. Я перевесил ружье на плечо, а Ксюша закинула за спину свою винтовку. Тут было сухо. Очень. Не могло тут быть биотехов.

Вскоре мы добрались до первого бокового ответвления. Этот проход был вдвое меньшего размера, чем основной, и вел в гулкую темноту, отвечавшую эхом на каждый звук. Мы решили никуда не сворачивать, держаться железной дороги, так как она, безусловно, должна была привести нас к воротам.

Но сколько же всяких интересных объектов попалось нам на пути! Много машин, легковых, грузовых, бронированных. Все было покрыто тем же черным налетом, что и все здесь, но чем дальше от завала, тем слой налета становился тоньше. К тому же на технике не заметно было и тени каких-то намеренных или случайных повреждений. Затем мы нашли настоящую заправочную станцию. Сначала странную, со словами «Бензин», «Керосин», «Масло» и «Дизель», потом уже нормальную, водородную. Так же мы нашли станцию для зарядки аккумуляторов, но откуда она брала энергию, я понять не смог. Иногда вдоль стен можно было разглядеть стойки с экзоскелетами, наверное погрузочными, гидравлические домкраты и подъемники, электрические краны. Мы даже нашли несколько предметов, похожих то ли на ракеты, то ли на реактивные торпеды.

В конце концов, мы уперлись в высоченные стальные ворота. Закрыты они были наглухо. Я поискал хоть что-то похожее на замок, но ничего такого не обнаружил. А вот Ксюша умница, забралась в остекленную будку, такую же, как у завала, и нашла там что-то вроде сейфа с надписью «Аварийное открывание ворот». На столе стояла электрическая лампа. Сейф был заперт.

– Взрывать? – спросила Ксюша.

– Нет. Мы же не знаем, что внутри. Можем повредить механизм, тогда не порадуемся. Надо попробовать гидравлическим домкратом сорвать дверцу.

Я мог бы один сгонять за домкратом, но Ксюша не пожелала оставаться одна, в темноте. Когда же мы домкрат нашли, я порадовался, что Ксюша со мной, так как был он настолько тяжелый, что мы вдвоем еле докатили его до будки и затолкали внутрь. Упереть домкрат в край дверцы сейфа и сорвать ее с петель не составило труда.

Внутри оказался рычаг гидравлического привода. Мы взялись его качать, и через пару минут сдвинули ворота примерно на полметра, впустив в штольню поток яркого дневного света. Протиснувшись наружу, мы оказались в довольно большом котловане, в том самом, который видели через камеру дрона.

Порывшись среди зачехленной техники, мы убедились, что это не муляжи. Все было настоящим, включая два десятка гравилетов. Из чехлов мы вытащили несколько нейлоновых строп и, выбрав самую длинную, получили буксировочный трос для гравилета, длиной метров десять, а то и больше. Стропой покороче я привязал опору гравилета к стальной балке, огораживающей стоянку.

– Надо сначала попробовать на привязанном, – пояснил я Ксюше. – Чтобы не взмыл. Ты пока снаружи останься.

Мы закинули все наши вещи и оружие в десантный отсек. Я забрался в кабину, и у меня глаза разбежались от количества и разнообразия приборов на панели. Я ожидал, что органы управления будут проще, как на гражданских машинах. Но рычаг, про который говорил Вершинский, к счастью, оказался на указанном месте, слева от кресла. На нем была блокирующая кнопка, я нажал на нее и осторожно потянул рычаг вверх. Вдоль корпуса заскрежетала запылившаяся от времени металлическая тяга, поворачивающая сферы привода Шерстюка относительно друг друга. Гравилет дернулся, но от земли не оторвался.

– Работает! – сообщил я. – Но рычаг очень тугой, все застоялось. Боюсь тягу порвать. Смазать бы чем-то. Сгоняешь за маслом на заправку?

– Хорошо. Только не начуди тут без меня.

Я усмехнулся. Минут через десять Ксюша принесла металлическую кружку, полную машинного масла, а в алюминиевой плошки керосин.

– На всякий случая, – сказала она, поставив масло и керосин на площадку.

Мы нарезали ветоши из чехлов, протерли приводы, до каких дотянулись, керосином, потом смазали маслом. Я вернулся в кресло и опробовал рычаг. На это раз он подался легче, и без жуткого скрежета. Я осторожно поднимал рычаг, и всем телом ощущал, как гравилет становится легче, как выгибаются под ним опоры, выравнивается уставшая от нагрузки обшивка.

– Есть отрыв! – радостно закричала Ксюша. – Есть! Ты в воздухе!

Я зафиксировал рычаг блокирующей кнопкой, и гравилет стабилизировался на заданной высоте.

Мы привязали к опоре длинную веревку, а вторым концом я обвязал Ксюшу вокруг пояса – ей предстояло буксировать машину.

– Давай пока попробуем тут, – предложил я. – Не отвязывая от балки. Мне надо понять, насколько тянуть рычаг, чтобы тебя саму не оторвать от земли.

Все оказалось проще, чем я ожидал. Смазанная керосином тяга ходила хорошо, и я мог регулировать подъемную силу очень точно. А даже если иногда Ксюша взлетала в воздух, я чуть опускал рычаг, и плавно возвращал ее на землю.

Потренировавшись так с полчаса, мы решили отвязать гравилет от страховочной балки. Честно говоря, у меня сердце забилось чаще, мало ли что может пойти не так. Но Ксюша была спокойна, и в меня это вселяло уверенность.

Мы осторожно отбуксировали гравилет к воротам. Оттуда до гребня было в прямом смысле слова рукой подать.

– Забирайся! – велел я Ксюше.

– Зачем, я же привязана! Поднимай машину!

У меня вспотели ладони, но я не стал спорить. Хотя предчувствия у меня были недобрые. Я представил, как после взлета налетает ветер, кидает гравилет на стену, он падает, и давит собой Ксюшу снаружи.

Я вспомнил, что Вершинский велел взлетать не у стены, а подальше, чтобы ветром нас она гребень горы. Я уже понимал, что он прав, что так и надо было поступить, но заставлять Ксюшу тащить машину обратно, мне не хотелось.

Сквозняк в котловане карьера был нехороший, его крутило вихрем, и хотя скорость перемещения воздуха была едва заметной, это могло сильно повлиять на траекторию ничего не весящего гравилета.

Я собрался, откинул сомнения, и потянул рычаг на себя. Гравилет мягко оторвался от площадки, и начал уверенно набирать высоту, выбирая стропу, к которой была привязана Ксюша. Но, глянув на стену с воротами, я понял, что гравилет движется с нарастающим ускорением, и может слишком сильно рвануть Ксюшу. Рвануть, и переломать ей кости.

Я попытался снизить скорость подъема, но, из-за спешки и мыслей о Ксюше, опустил рычаг слишком глубоко, от чего меня тоже предостерегал Вершинский. Машина подо мной ухнула вниз, как оборвавшийся лифт. Я на миг зажмурился, представив, как падающий гравилет размазывает Ксюшу по бетону. Скорее рефлекторно, чем осмысленно, я рванул рычаг вверх, и меня вжало в кресло ощутимым ускорением. Для Ксюши такой рывок точно оказался бы смертельным, и мне снова пришлось утапливать рычаг вниз.

После нескольких таких метаний, мне все же удалось стабилизировать гравилет на одной высоте. Сердце у меня колотилось так, что едва не выскакивало наружу, а по спине пот тек ручьями.

– Что ты там дергаешься? – крикнула снизу Ксюша. – Все ведь было нормально.

– С привязанным было нормально, – ответил я. – Оттащи меня от стены, пожалуйста, не могу взлететь, она мне мешает.

Ксюша выполнила мою просьбу.

– А теперь подтяни к земле, – попросил я. – Хочу понять, как твой вес действует на подъемную силу.

Ксюша, перебирая стропу руками, подтянула гравилет к земле, и я посадил его, без риска разбить опоры о стеклон площадки. Секунд десять потребовалась, чтобы перевести дух и смахнуть пот с бровей. Никогда еще в жизни мне не приходилось делать ничего труднее.

– Залезай внутрь, так легче и быстрее будет, – велел я Ксюше. – Не могу скорость рассчитать, чтобы тебя не дернуло слишком сильно.

Она что-то пробурчала, но забралась в десантный отсек, не отвязывая веревку. Тут я уже осмелел, и плавно потянул рычаг вверх. Гравилет мягко оторвался от земли, и я, хотя и не без труда, не без рывков, стабилизировал его, а затем, еще сдвинув рычаг вверх еще буквально на миллиметр, дал машине возможность медленно подниматься вверх.

Как и предполагал Вершинский, на высоте в пятнадцать метров, судя по альтиметру, нас подхватил легкий бриз, и потащил на восток, к изогнутому гребню Горы Циклопов. Делать мне было нечего, и я принялся изучать приборы. Один из них показывал уровень водорода в топливных элементах турбин. И, судя по цифрам на шкале, машина была заправлена на девяносто пять процентов.

– Слушай, а ведь машина заправлена! – вскликнул я. – Может запустить турбину?

– Не вздумай! – одернула меня Ксюша. – Ты с приводом-то едва справляешься, куда тебе до турбин?

Конечно, она была права. Просто удачный взлет вызвал во мне опьяняющую эйфорию, ее необходимо было сдерживать. Когда мы поравнялись по высоте с гребнем горы, я снова опустил рычаг на пару миллиметров, и мы полетели по ветру, параллельно земле. У меня все лучше получалось справляться с этим рычагом, так напугавшим меня поначалу.

Когда нас донесло до гребня, оказалось, что опоры выше него всего сантиметров на тридцать, так что не было необходимости садиться на кривую поверхность глыб, чего я боялся, а Ксюша просто спрыгнула с опоры, и начала спокойно наматывать стропу на локоть, чтобы выбрать петлю.

Но вот дальше все пошло совсем не по плану Вершинского. Ветер оказался сильнее, чем мы ожидали, а гравилет имел не малую парусность. Ксюша стравливала стропу, сколько могла, а когда та закончилась, она изо всех сил пыталась удержаться, упиралась ногами, но ее волокло по скале.

Я растерялся. Я не был к этому готов. Я не понимал, что в данной ситуации лучше, поднимать машину выше, чтобы оторвать Ксюшу от опасных камней, или, наоборот, попытаться посадить гравилет на скалы. Пока я думал, Ксюшу стянуло с края скалы, и она ухнула в щель между глыбами. Гравилет сильно рвануло, и он начал снижаться, потому что к нему добавился вес Ксюши, повисшей на стропе. У меня началась паника, хотелось потянуть рычаг сильнее, чтобы поскорее вытащить Ксюшу из камней, если она вообще жива. Но я помнил слова Вершинского, что главное не взмыть слишком высоко, а то нас засечет и накроет ракетой донная платформа.

Поэтому я выбрал рычаг лишь немного. Гравилет начал подниматься, я смотрел через нижний иллюминатор, врезанный между двумя креслами, видел, как вытягивается из расщелины стропа. Затем показалась Ксюша, но висела она мешком, не показывая никаких признаков жизни. Мне показалось, что я увидел кровь на ее щеке, но потом тело развернуло ветром, и я уже не мог рассмотреть подробности.

К счастью, склон уходил вниз, избавляя меня от необходимости набирать высоту. Гравилет двигался почти горизонтально, но скалы теперь были далеко от спины Ксюши. Я не выдержал, и разрыдался. Я пытался себя уверить, что она не обязательно умерла, что она могла быть без сознания, но что-то внутри говорило мне, что подо мной на стропе висит труп.

Вскоре ветер отнес гравилет примерно на километр к востоку, скалы кончились, подо мной виднелось стеклоновое полотно дороги. Я работал рычагом очень аккуратно, пока не поймал такое его положение при котором он снижался едва заметно. Но такой медленный спуск имел свои минусы. Я уже не успевал сесть на дорогу, и бризом нас понесло дальше на восток. Наконец, Ксюшино тело коснулось травы между рекой и дорогой, и стало выполнять функцию якоря. Ее волокло по полю, приминая высокую осоку, ломая чертополох, а у меня из глаз лились слезы.

Глава 5. «ДЫХАНИЕ СМЕРТИ»

Глядя, как Ксюша, увлекаемая гравилетом, кувыркается в траве, подобно тряпичной кукле, у меня сжалось сердце. Я не выдержал, и сильнее сдвинул рычаг привода, чтобы поскорее сесть и по крайней мере себя избавить от мучений и неизвестности.

Секунд через пять я довольно жестко посадил гравилет в высокую сухую траву, выпрыгнул из кабины, и помчался к тому месту, куда приземлилась Ксюша.

Лицо у нее было в крови, но раны видно не было, кровь текла откуда-то из-под ее густой шевелюры. Я упал на колени, прижал ухо к груди Ксюши, но биения сердца не ощутил. А вот дыхание было, слабое, едва заметное, и с неприятным хлюпающим призвуком. Ее левая рука выглядела ужасно, она опухла, покраснела и была неестественно выкручена в районе запястья, а чуть выше локтя, пробив кожу, торчала кровоточащая обнаженная кость. Я растерялся. Я не знал что делать, и ощущал себя совершенно беспомощным. Я ничего не мог один, и не мог бросить Ксюшу, чтобы идти искать Вершинского. И я понимал, что радости от того, что она еще жива, нет никакой. Потому что по всем признакам ее травмы были настолько тяжелыми, что ее надо было срочно доставить в стационар. Не в доморощенную санчасть, в какой нас латал после ранений Дохтер, а в настоящую больницу, с опытными врачами, с операционными роботами и с большим запасом заменителя крови. Вот только до ближайшей такой больницы от нас было километров триста, и даже на гравилете, врубив турбины на полную, это полтора часа полета. И я не был уверен, что у Ксюши есть эти полтора часа.

Хотя, у нас в поселке тоже был операционный робот, и Дохтер даже научился с ним кое-как обращаться, чтобы доставать из наших рук и ног осколки хитина. Но это старинное оборудование, снятое взрослыми с уцелевшего корабля, и умения Дохтера никак не вязались у меня с тем жутким впечатлением, которое оставляли Ксюшины травмы.

Из моих глаз непрерывным потоком текли слезы, и я ничего не мог с этим поделать. Они мешали смотреть, мешали думать, но не мог их остановить.

И тут меня осенило. Я со всех ног рванул к гравилету, выхватил из десантного отсека ружье, и пульнул ракетой в западном направлении. Она разорвалась посреди поля, подняв в воздух комья земли. Вокруг загорелась сухая трава, источая струйки редкого белого дыма. Я достал из ранца бинокль, и стал вглядываться в заросли вдоль дороги. пока не заметил Вершинского, выбравшегося на звук взрыва.

До него было около километра.

– А-а-а-а! – заорал я и заскакал на месте, как обезьяна, махая ружьем.

Вершинский увидел меня, и показал знаками языка охотников:

«Что случилось?»

«Ксюша ранена, умирает, скорее идите сюда», – показал я в ответ.

Я понимал, что старик не сможет преодолеть этот километр бегом, путаясь в траве, сбивая ноги по буграм и рытвинам. Нужно было набраться терпения. Все, что я мог, уже было сделано. Но время работало не на нас. Лицо Ксюши бледнело, хлюпающий звук в дыхании слышался все сильнее.

Я подумал, что может лучше приподнять ей голову, чтобы легче дышалось, но тронуть ее боялся, чтобы не сделать хуже. Минут через пять, запыхавшись, как марафонец после дистанции, до нас доковылял Вершинский.

– Она упала на скалы, – уже не пытаясь сдержать слез, пояснил я.

Вершинский осмотрел раненную.

– Закрытый перелом лучезапястной кости, – поставил он диагноз. – Открытый перелом плеча. Черепно-мозговая травма. Закрытая. Звук из груди плохой. Похоже, что сломанное ребро пробило то ли легкое, то ли грудину. Лучше бы грудину.

Не раздумывая, он выхватил боевой кинжал из ножен и разрезал на Ксюше футболку, обнажив всю верхнюю часть ее тела. Я впервые увидел Ксюшину грудь голой, но мне было не до эротики, так как сантиметров на пять ниже правого соска из тела торчал обломок ребра.

Я сглотнул, и снова подавился слезами.

– Так! – рявкнул на меня Вершинский. – Сопли в сторону, не до них сейчас. В гравилете, на левой переборке в десантном отсеке должен быть оранжевый аварийный ящик. В нем аптечка. Живо за ней!

Я рванул вперед быстрее, чем если бы меня патрульник дернул своими щупальцами. Влетев в десантный отсек, я открыл аварийный ящик, нашел пластиковый контейнер с красным змеем, обвивающим чашу, и бросился с ним обратно наружу.

Вершинский открыл аптечку, цепким взглядом оценил ее содержимое и первым делом достал какой-то плоский пакет, разорвал его быстрым движением, вытащил из упаковки квадратный силиконовый пластырь. Обломок ребра, торчащий из раны на груди, Вершинский без затей затолкал пальцем внутрь грудины, а саму рану заклеил пластырем.

– Сейчас давление в грудине восстановится, и ей легче будет дышать.

Так и вышло, очень быстро Ксюша задышала глубже и чаще, а хлюпающий звук стал тише, а затем и вовсе пропал. Я взял ее руку, и уже без труда нащупал пульс. Нельзя сказать, что это меня успокоило, но появился хотя бы намек на надежду.

– Теперь другая проблема, – объяснил мне Вершинский. – Кровь из порванных обломком ребра тканей сейчас уходит внутрь грудной клетки. И когда ее станет много, она не даст легким расправляться, и Ксюша задохнется. Поэтому кровь из грудины надо периодически откачивать.

– У нас есть чем? – с надеждой спросил я.

– Нет, – отрезал Вершинский. – Есть игла для внутривенных вливаний, но у не диаметр мал, ей много не высосешь, и помпы нет.

– Я мог бы хоть ртом высасывать! – выпалил я.

– Это бессмысленно. Ксюше нужна квалифицированная медицинская помощь. В первую очередь, операционный робот, чтобы сшить сосуды и остановить внутреннее кровотечение. Так же ей нужно вливание крови и исследование мозга, а возможно и его искусственная стимуляция. До нашей базы лететь полтора часа, даже больше. Но при таких травмах Ксюша может не прожить полтора часа. Особенно с учетом травмы головы и внутреннего кровотечения. Но даже если она проживет полтора часа, лететь мы все равно не можем. Ракетные платформы не дадут.

– Операционный робот есть у нас в поселке, – заявил я. – Пока взрослые были живы, они сняли его с одного из кораблей и запустили в строй. Дохтер умеет с ним управляться.

– Я сам умею управляться с операционными роботами, – отмахнулся Вершинский. – Но вряд ли Дохтер обрадуется, когда мы обратимся к нему за помощью.

– Да плевать на него! – со злостью произнес я. – У нас же есть гравилет, ракетное ружье, винтовка, ваш карабин, бомбочки. Используя превосходство в воздухе и ваш боевой опыт, мы бы всему поселку могли надрать задницу.

– Экий ты бодрый! – Вершинский поморщился. – Гравилет без турбин не стоит ничего.

– Он заправлен на девяносто пять процентов!

Я заметил, как глаза Вершинского загорелись. Я знал, ему необходим гравилет, чтобы на нем вернуться на базу. Если это заправлен, заправлены и другие. Он заглотил наживку. Но я не смог его подсечь.

– Я не буду стрелять в детей. – заявил он. – Точка.

– Да как вы можете? – Я сжал кулаки. – Это ведь из-за вас, из-за вашего дурацкого плана Ксюша упала. Вы должны мне помочь ее спасти.

– Да? Ксюша упала не из-за моего плана. Она упала потому, что у тебя, салага, руки растут из кормового отсека. Ты не по возрасту самоуверен, и вполне по возрасту неопытен и глуп. Вот почему она упала. А вся моя вина состоит в том, что мне больше не к кому обратиться за помощью, кроме двух салаг, половина из которых – девчонки.

Я его чуть не ударил, но у меня опустились руки.

– Она умрет. – Я сел на корточки и закрыл лицо руками.

Вершинский молча поднялся с травы и направился к гравилету.

– Он не только заправлен, – донесся из кабины голос Вершинского. – Он еще и в полном боевом обвесе. Шестнадцать ракет, четыре бомбы. Ладно, салага, не дрейфь. Сопли в сторону, я сказал!

Мне пришлось убрать от лица ладони и обернуться.

– Уговорил, – пробурчал Вершинский. – Ракетами можно не только убивать, но и до усрачки напугать толпу подростков во главе с педофилом. К тому же, я думаю, вашему Дохтеру за одно приманивание тварей ультразвуком, положено примерно надрать задницу. И лучше раньше, чем позже. А то еще уведет детей в леса, с него станется. Видал я в молодости одного такого Крысолова. Правда, на его счастье у него не было педофильских наклонностей.

Я обомлел. Слово «педофил» окончательно выбило меня из колеи. Я понял, что Вершинский так нее назвал бы Дохтера, если бы Ксюша не рассказала нечто такое, что позволило бы употребить это слово. Но сейчас точно было не до рефлексий такого рода. Зато мотивация надрать Дохтеру задницу у меня дошла до зашкаливающих значений.

«Убью, – подумал я твердо. – Даже если Вершинский будет против. Дождусь момента и убью».

– Погоди, турбину запущу, – пробурчал Вершинский. – Пока она будет прогреваться, наложим Ксюше на руку шину, и будем аккуратно грузить на борт.

Он повернул выключатель подачи тока на стартер турбины, нажал пусковую кнопку, но ничего не произошло.

– Мы застряли, – произнес Вершинский пощелкав выключателями.

– Что такое? – У меня похолодела спина.

– Аккумуляторы сели, их не хватит на раскрутку турбин. Нужен внешний источник питания.

– Что же делать?

– Ну… Есть один способ запустить турбины без подключения к энергостанции, но он экстремальный. Очень. Я поднимусь повыше, и если меня не собьет платформа, спикирую вниз, и попробую раскрутить турбину набегающим потоком воздуха.

– А если собьет?

– Успокойся, салага! – одернул меня Вершинский. – Если собьет, то ты пойдешь за помощью к Дохтеру. У вас в поселке есть все необходимое, включая операционного робота. А потом ты, тайком от Дохтера, расскажешь друзьям о гравилетах. Соберешь команду, доберетесь до арсенала в обход, дождетесь хорошего ветра, и без включения турбин, на самых малых высотах, доберетесь до любой земли. Понятно?

– Да.

Я представил все это, и мне стало дурно.

«Хоть бы у него все получилось!», – подумал я с замиранием сердца.

Ведь если у него не получится, и даже если Ксюша каким-то чудом при этом выживет, мы с ней снова застрянем в Крыму, да еще и под властью Дохтера. Я на это готов был пойти только ради спасения Ксюши от смерти. Но будет ли ее жизнь лучше смерти в лапах Дохтера? У меня не было ответа на этот вопрос. Да он сейчас и не требовался. Ситуация сложилась так, что делать надо было все, что возможно. О последствиях думать придется потом.

– Ну, тогда пробуем! – Вершинский махнул мне рукой из кабины.

Он потянул рычаг привода, резво оторвал гравилет от земли, и начал набирать высоту. Машина бесшумно взмыла в воздух и стало казаться, что она стремительно уменьшаться. Я смотрел в небо, сощурившись от яркого солнца. Чем выше гравилет поднимался, чем дольше находился он в небе, тем тревожнее мне становилось. Я вслушивался в малейшие колебания воздуха, боясь услышать надрывный гул, похожий на рев баллистического лайнера на взлете. Я боялся ракет. Хотя, конечно, они не могли прилететь так быстро, даже если платформа их уже выпустила. Биотехнологические ракеты не разгонялись быстрее звука, они протискивались сквозь воздух, как тяжелые, защищенные хитиновой броней насекомые, сжигающие в утробах тонны нитроклетчатки для разгона на траектории. Это было самое страшное оружие тварей, способное поражать цели довольно далеко от воды.

Я потерял гравилет из виду на фоне раскаленного солнцем неба, так высоко поднялся Вершинский. И вдруг до моего слуха донесся нарастающий свист. У меня сердце забилось чаще, взгляд заметался над деревьями, ища приближающиеся ракеты. И лишь через пару мгновений я понял, что свист издавал падающий с небес гравилет. Да, именно падающий, а не пикирующий, потому что крыльев у него не было, и со сдвинутыми сферами привода Шерстюка он падал, как чугунная чушка, сорвавшая со стропы погрузочного крана. Я разглядел машину, несущуюся к земле на безумной скорости и понял, что если она впечтается в грунт, то оставит воронку метров десяти в диаметре. Я ждал воя запустившихся турбин, но напрасно. Гравилет начал замедляться, и метрах в тридцати надо мной завис в воздухе.

– С первого раза не вышло! – крикнул сверху Вершинский. – Но раскрутка была, и выхлоп был. Турбины в порядке, надо пробовать, пока не запустятся.

«Или пока вас не собьют», – подумал я, ругая себя за пессимистичный настрой.

Еще несколько дней назад я мечтал стать охотником. Всерьез. Но какой же, к дьяволу, из меня герой? Гравилет пригнать не сумел без потерь, над раненным рыдаю, ракет боюсь. Не ракет даже. Нет, не ракет, а необходимости возвращаться в поселок, к Дохтеру, если вдруг Вершинский погибнет. Меня оторопь от одной мысли об этом брала.

Вершинский снова поднял гравилет, и я сжал кулак свободной руки, чтобы все получилось. Раздался уже знакомый свист и вдруг, после двух хлопков свист превратился в знакомый до слез вой водородных турбин. На этот раз он прозвучал слаще самой замечательной музыки.

– Получилось! – закричал я. – Получилось!

И вдруг к вою турбин добавился тяжелый, плотный, басовитый рев приближающейся ракеты. Я глянул в небо – гравилет был еще высоко, Вершинский вел его по спирали, давая прогреться и разогнаться до полных оборотов турбинам. А ракета мчалась к нам с юго-запада, продавливая воздух тупым хитиновым лбом.

И я понял, что никто, кроме меня, не спасет ситуацию. Больше попросту некому. Вершинский был занят управлением, и не мог слышать ракеты из-за воя турбин. Радары тех времен еще не были настроены на фиксацию биотехов, а были рассчитаны лишь на обнаружения металлических объектов и наведенных ракет противника.

Надо было действовать. Молниеносно. Без раздумываний и рефлексий.

Я вывалил из карманов ружейные ракеты, выбрал из них осколочную, загнал в казенник ствола и вскинул приклад к плечу, широко расставив ноги для большей устойчивости. Я видел приближающуюся ракету, ее хитиновый панцирь блестел на солнце, но она была высоко, очень высоко. А мне еще не приходилось стрелять из ружья по так высоко расположенным целям. Да и вообще я не мог вспомнить случая, когда бы мне приходилось стрелять вверх.

Зато я вспомнил недавнюю свою мысль, что воздушная стихия, дескать, неподвластна была биотехам. Глупая мысль. Иллюзия, возникшая лишь от того, что ракетные платформы очень редко пускали свое оружие в ход. О, нет! Биотехи владели всеми стихиями. Морями и океанами владели они безраздельно, а на земле и в воздухе ударить могли в любой момент.

Ракета мчалась очень уж высоко. Я не мог взять прицел, не мог высчитать траекторию. Мне пришлось положиться на интуицию, как при стрельбе из лука или из детской рогатки. Но в детстве мы ведь с мальчишками попадали из рогаток по пустым картриджам от тоника! Мы знали, как полетит камень определенного веса при определенном натяжении жгута. Но ведь из ружья я стреляя уже больше, чем из рогатки! Да, у меня был опыт, и я очень хорошо представлял траекторию снаряда.

Я опустил планку прицела, чтобы не мешала. Любой бы пальцем у виска повертел в этот момент, но меня она действительно лишь сбивала с толку, пользы от нее в сложившейся ситуации не было ни малейшей. Прикинув в уме возможную траекторию снаряда, я мысленно соединил ее с траекторией приближающейся ракеты, взял упреждение с учетом ее скорости и вектора движения, выдохнул, вжал приклад в плечо, и нажал спусковую пластину.

Ухнуло. Снаряд покинул ствол, оставляя завитый штопором дымный след, и устремился прямиком в голубое небо, почти по строго вертикальной траектории. Но это лишь в первые мгновения казалось, что она совсем вертикальная. Постепенно дымный след начал загибаться на юго-запад, все сильнее, сильнее, описал дугу, начал снижаться, и тут я понял, что попал. В этом не было никаких сомнений. Я почти физически увидел точку в пространстве, где столкнутся две ракеты – моя, и выпущенная донной платформой.

Живая ракета налетела на мой снаряд с такой скоростью, что стальная болванка проломила лобовой хитиновый обтекатель, рассекла мышцы, управляющие передними стабилизаторами, и вскрыла полость с нитрожиром. Едкая жидкость потоками полилась на землю, на лету превращаясь в мелкодисперсную масляную смесь, а ракета неуклюже вильнула, вошла в штопор, и рухнула, примерно в километре от нас к востоку, запалив траву догорающим твердотопливным двигателем.

Я опустил ружье, чувствуя, как дрожат колени. Вершинский сделал еще круг и посадил гравилет в нескольких метрах от меня. Лицо его было совершенно спокойно, хотя он, безусловно, видел, что произошло.

– Молодец, – похвалил он, выбираясь из кабины. – Опасный ход, но раз повезло, то и повезло.

Его реакция показалась мне странной. Другой бы хоть как-то выразил свои чувства, а тут полный ноль. Ну не могло быть ему все равно! И выстрел был выше всяких похвал. А тут «молодец», и точка.

Нет, что-то тут было не так. Я заподозрил, что чувства, наоборот, слишком сильно взыграли у Вершинского. Настолько, что ему пришлось взять эмоции под полный контроль. Он счел более правильным не выразить ничего, чтобы не выразить слишком много. Возможно, что-то в его жизни было связано с похожим событием, что-то очень важное для него.

Он присел возле Ксюши, оттянул ей веко, посмотрел на зрачок, но сжал губы, явно недовольный результатом осмотра.

– Надо спешить, – произнес он.

Мы погрузили Ксюшу в десантный отсек, я сел с ней рядом, потому что в кабине, где занял место Вершинский, от меня толку не было. Впрочем, тут его не было тоже, но это пока дело не дойдет до стрельбы.

Вершинский потянул рычаг, мягко оторвав гравилет от земли. Я прикрыл голую Ксюшину грудь своей курткой. Мне это показалось в тот момент очень уместным.

– Высоко подниматься нельзя, платформа заметит, – произнес я на всякий случай.

– Она нас не может заметить, – спокойно ответил Вершинский. – Как она может заметить воздушную цель черте где, находясь на глубине в сотню метров за десятки километров от нас?