Текст книги "Друри-Лейн"

Дон Нигро
Друри-Лейн[1]1
  Дру́ри-Лейн/Drury Lane – старейший из непрерывно действующих театров Великобритании. В XVII – начале XIX веков считался главным драматическим театром британской столицы. В 2013 году театр отметил своё 350-летие.


[Закрыть]

Drury Lane

Действующие лица:

ДЖЕЙМС РАМПЛИ – лет сорок

ДЖЕЙН АРМИТЕЙДЖ – двадцати с небольшим лет

Место действия:

Сцена театра Дэвида Гаррика[2]2
  Дэвид Гаррик/David Garrick (1717-79) – английский актёр, драматург, директор театра Друри-Лейн (1747-77).


[Закрыть] Друри-Лейн в Лондоне, середина восемнадцатого столетия. Пара-тройка предметов потрепанной, темной мебели, ничего экзотического. Сцена по большей части пустая, актеры окружены темнотой.

(Свет зажигается на сцене театра Друри-Лейн. ДЖЕЙМСУ РАМПЛИ лет сорок, он хорошо сложен, в свое время был красавцем, но начинает сдавать. ДЖЕЙН АРМИТЕЙДЖ чуть больше двадцати, она очаровательна, хотя по лицу видно, что ей пришлось многое пережить. Театр пуст. Глубокая ночь).

ДЖЕЙМС. Так что, будем репетировать?

ДЖЕЙН. Мы постоянно репетируем. Никогда не прекращаем репетировать.

ДЖЕЙМС. Если не выступаем, то да.

ДЖЕЙН. На самом деле разница невелика.

ДЖЕЙМС. И все-таки.

ДЖЕЙН. Я устала от репетиций!

ДЖЕЙМС. Мы должны репетировать. Иначе не сможем все сделать правильно.

ДЖЕЙН. Правильно мы не сделаем никогда.

ДЖЕЙМС. Мы должны сделать, иначе Гаррик нас уволит.

ДЖЕЙН. Не уволит. Он нас любит.

ДЖЕЙМС. Он любит тебя.

ДЖЕЙН. И тебя тоже.

ДЖЕЙМС. Он любит, но не доверяет мне. Считает меня ненадежным. Непредсказуемым. Почти что неуправляемым.

ДЖЕЙН. Так я тоже.

ДЖЕЙМС. Ты мне не доверяешь?

ДЖЕЙН. Я слишком во многом доверялась тебе, и посмотри, куда нас это привело.

ДЖЕЙМС. Нас это привело в «Друри-Лейн».

ДЖЕЙН. Все приводит нас сюда. Все заканчивается здесь. Все происходит в Друри-Лейне.

ДЖЕЙМС. Ты думаешь, я тебе доверяю?

ДЖЕЙН. Мне без разницы.

ДЖЕЙМС. А должна быть.

ДЖЕЙН. Я просто хочу отдохнуть.

ДЖЕЙМС. Нельзя нам отдыхать. Мы должны репетировать.

ДЖЕЙН. Я забыла текст.

ДЖЕЙМС. Ничего ты не забыла. Ты никогда ничего не забываешь.

ДЖЕЙН. Это ты ничего не забываешь. Твоя память чудовищна. И ты меня мучаешь.

ДЖЕЙМС. Я тебя мучаю?

ДЖЕЙН. Ты знаешь, что мучаешь.

ДЖЕЙМС. И почему, по-твоему, я тебя мучаю?

ДЖЕЙН. Потому что ты дурак.

ДЖЕЙМС. Именно ты пошла к Гаррику.

ДЖЕЙН. Он был нашим другом.

ДЖЕЙМС. Ты пошла без моего ведома.

ДЖЕЙН. Естественно. Ты был слишком гордый, чтобы пойти самому. Нам требовалась его помощь.

ДЖЕЙМС. И он, по доброте своей, ее предложил.

ДЖЕЙН. Он проявил щедрость.

ДЖЕЙМС. А что ты дала ему взамен?

ДЖЕЙН. Ничего.

ДЖЕЙМС (ярость прорывается наружу, он хватает ее за руки, тон обвинительный). ЧТО ТЫ ДАЛА ЕМУ ВЗАМЕН? (Их взгляды скрещиваются. Он ее отпускает). Не слишком ли много, по-твоему?

ДЖЕЙН. Всегда приходится отдавать слишком много.

ДЖЕЙМС. Я тоже так думаю. Чувствую, это слишком много. Тогда почему я не мог остановиться и больше этого не делать?

ДЖЕЙН. Ты всегда был жертвой своих необузданных страстей.

ДЖЕЙМС. И ты одна из них.

ДЖЕЙН. Одна среди многих.

ДЖЕЙМС. Ты единственная, которая что-то для меня значила.

ДЖЕЙН. Тебе просто приятно так себе говорить.

ДЖЕЙМС. Ты знаешь, что это правда.

ДЖЕЙН. Тогда почему ты меня мучаешь?

ДЖЕЙМС. Потому что ты пошла к Гаррику.

ДЖЕЙН. Гаррик мог спасти тебя.

ДЖЕЙМС. Никто спасен не будет. Мы все проклятые.

ДЖЕЙН. Тебя можно было спасти. Но ты был слишком горд, чтобы принять его помощь.

ДЖЕЙМС. Не нуждался я в его помощи.

ДЖЕЙН. Ты просто предпочел стать вором. Мы нуждались в его помощи. Твой ребенок нуждался в его помощи. Но ты предпочел стать вором.

ДЖЕЙМС. Предпочел? Я предпочел? Ты считаешь, что у меня был выбор?

ДЖЕЙН. У тебя был выбор, но твоя гордость не позволила тебе его сделать. Гордость, и выпивка, и дурная компания.

ДЖЕЙМС. Дурная компания? По-твоему, я попал в дурную компанию? Да я актер! Я и есть дурная компания.

ДЖЕЙН. Ты знаешь, о ком я говорю.

ДЖЕЙМС. Ради, Бога, меня воспитали карнавальщики. Я ездил по стране в цыганских фургонах с шоу уродов. И при этом ты заявила, что любишь меня. Неуправляемого человека. Актера, который вдвое тебя старше. Почему? С учетом множества моих недостатков, которые ты не устаешь перечислять, почему, скажи на милость, ты вообще обратила на меня внимание?

ДЖЕЙН. Я не знаю.

ДЖЕЙМС. Что ж, придумай что-нибудь?

ДЖЕЙН. Мистер Гаррик не одобряет импровизации.

ДЖЕЙМС. Еще одна причина, по которой он терпеть меня не может. Я всю жизнь что-то выдумываю. Не могу не импровизировать.

ДЖЕЙН. Ты прекрасный актер, когда этого хочешь. Но иной раз в тебя словно вселяется бес.

ДЖЕЙМС. Зато я не продавал душу за несколько сребреников.

ДЖЕЙН. ТЫ СКОРЕЕ СТАНЕШЬ ВОРОМ, ЧЕМ ОБРАТИШЬСЯ К ДРУГУ ЗА ПОМОЩЬЮ. ТЕБЕ ПРОЩЕ ПОПАСТЬ НА ВИСЕЛИЦУ. И ПОСМОТРИ НА ПОСЛЕДСТВИЯ. ТЫ ПРИНЕС ЖЕНУ И РЕБЕНКА В ЖЕРТВУ СВОЕЙ ТУПОЙ, САМОУБИЙСТВЕННОЙ ГОРДОСТИ.

ДЖЕЙМС. Это уже чересчур.

ДЖЕЙН. Это правда.

ДЖЕЙМС. Возможно, и правда, но чересчур. Словно взято из какой-то пьесы.

ДЖЕЙН. Для тебя все – пьеса. Ты превратил себя в трагического героя своей жизни, а твой ребенок из-за этого страдает.

ДЖЕЙМС. Я не хочу слышать твои проповеди о моем ребенке.

ДЖЕЙН. Да мне все равно, что ты хочешь слышать.

ДЖЕЙМС. Нет, думаю, не все равно. (Пауза). Кстати, где он?

ДЖЕЙН. Уплыл через океан, в Америку.

ДЖЕЙМС. Значит, решил жить среди дикарей?

ДЖЕЙН. Он – твой сын. Чего ты ожидал?

ДЖЕЙМС. И что он там делает?

ДЖЕЙН. Вероятно, пьет и развратничает, как и его отец.

ДЖЕЙМС. Будем надеяться. (Пауза). Не нравится мне эта сцена. Может, сыграем ее иначе?

ДЖЕЙН. Теперь мы ничего менять не можем.

ДЖЕЙМС. Почему? Кто нас остановит? Гаррик? Ты думаешь, старина Гаррик попытается помешать нам чуть изменить эту сцену?

ДЖЕЙН. Негоже нам переписывать сцену. Мы можем ее только играть.

ДЖЕЙМС. Значит, тебе она нравится?

ДЖЕЙН. Меня от нее тошнит. Но просто хочу отдохнуть. Да только отдыха нам нет.

ДЖЕЙМС. Как насчет сцены соблазнения?

ДЖЕЙН. Господи, нет.

ДЖЕЙМС. Почему нет? Это лучшая сцена во всей пьесе.

ДЖЕЙН. Она слишком утомительная.

ДЖЕЙМС. Ты вроде бы наслаждалась ею.

ДЖЕЙН. По дурости.

ДЖЕЙМС. Да. Ты была дурой. Наивная девушка из провинции, приехавшая в Лондон, чтобы попасть на сцену.

ДЖЕЙН. Прекрати.

ДЖЕЙМС. По части высоких моральных качеств театр, как тебе известно, дитя, не пример для подражания.

ДЖЕЙН. Я не хочу в это влезать.

ДЖЕЙМС. Ты импровизируешь, Джейн. Гаррику это не понравится.

ДЖЕЙН. Ты клевещешь на свою профессию. Значит, ты клевещешь на себя.

ДЖЕЙМС. Меня не похоронят на освященной земле. Как и тебя, если ты выберешь эту профессию. Лучше уйди сейчас, пока у тебя есть такая возможность.

ДЖЕЙН. Не могу. Моя семья отказалась от меня. Мне некуда больше идти.

ДЖЕЙМС. Да, нас всех привело сюда отчаяние. Здесь я любил и ненавидел. Здесь растлевается любая невинность.

ДЖЕЙН. А мне кажется, что это самое невинное место. Святое место. Как ты можешь работать здесь и не чувствовать этого?

ДЖЕЙМС. И что ты хочешь получить от театра? Ты хочешь легкой жизни? Но здесь приходится вкалывать изо всех сил. Ты хочешь, чтобы тебя любили? Да, в этот вечер они вроде бы любят тебя, но любовь эту домой ты не унесешь, зато следующим они могут тебя проклинать. Ты хочешь уважения? Но респектабельные люди будут воспринимать тебя исключительно проституткой.

ДЖЕЙН. Ты считаешь, что так они воспринимают тебя?

ДЖЕЙМС. Естественно. Проститутке платят за то, что она изображает акт любви. Именно этим мы и занимаемся.

ДЖЕЙН. Ты испытываешь наслаждение, уничтожая мои надежды. Вымазывая грязью мои грезы?

ДЖЕЙМС. Твои надежды необоснованные. Твои грезы нереальные. Эта грязная профессия использует тебя и убьет.

ДЖЕЙН. Тогда почему ты здесь?

ДЖЕЙМС. Для меня театр – утонченная форма самоубийства.

ДЖЕЙН. Тогда я пришла сюда, чтобы умереть вместе с тобой.

(Они смотрят друг на друга. Он целует ее, очень нежно. Пауза).

ДЖЕЙМС. Ты права. Незачем нам репетировать сцену соблазнения.

ДЖЕЙН. Почему?

ДЖЕЙМС. В той самой сцене ты лишилась невинности.

ДЖЕЙН. Твоими стараниями.

ДЖЕЙМС. Да, прости, Господи.

ДЖЕЙН. Мы начали сцену. Можем ее и закончить.

ДЖЕЙМС. Нет. Я передумал.

ДЖЕЙН. Ты можешь раздеть меня и уложить на груду костюмов.

ДЖЕЙМС. Нет. Не хочу.

ДЖЕЙН. Да перестань. Мы должны репетировать. Твои слова.

ДЖЕЙМС. Я проявил слабость. Мне следовало прогнать тебя.

ДЖЕЙН. Ты пытался. Я не слушалась. Я хотела тебя. Я хотела этого. Хочу до сих пор. Сделай это сейчас. Сделай это снова. Лиши меня невинности.

ДЖЕЙМС. Такое случается лишь раз.

ДЖЕЙН. Только не в театре.

ДЖЕЙМС. Отойди от меня. Или тебе неведом стыд?

ДЖЕЙН. Я вышла за тебя. Вот мой ответ.

ДЖЕЙМС. Я помню, что ты сказала мне потом, когда мы лежали голые. После смерти я хочу остаться здесь призраком.

ДЖЕЙН. Я так сказала?

ДЖЕЙМС. Театр – очень опасное место. В словах тут нужно проявлять предельную осторожность. Ты что-то говоришь, а потом именно это с тобой и случается.

(Пауза).

ДЖЕЙН. Так ты думаешь, здесь ад?

ДЖЕЙМС. Нет. Для ада тут слишком сквозит. Может, чистилище. Но знаешь, есть места похуже. И наказания похуже.

ДЖЕЙН. Сделанное нами – наше наказание.

ДЖЕЙМС. Я тебе скажу, что это такое. Я думаю, в момент смерти любовь принимается выписывать странные петли в разуме. И они повторяются снова и снова. И поскольку любовь всегда ведет к страданию, а страдание кормится само собой, то петли эти становятся для человека западней. Вырваться невозможно. Это пьеса, из которой невозможно уйти. Мертвые преследуют живых, но при этом и сами оказываются преследуемыми. В театрах призраков больше всего. Поэтому мы здесь. (Пауза). Это пьеса. Я вырос среди карнавальщиков, но стал актером. Ты была невинной девушкой из сельской глубинки, но пришла в театр. Однажды ночью мы занялись любовью на сцене. Ты забеременела. Я пропил то немногое, что у нас было. Гордость не позволила мне обратиться к Гаррику за помощью. Ты обратилась, и я тебя за это ненавидел. Я стал вором. Меня поймали и повесили. Ты наблюдала за моей казнью с нашим сыном. А потом ты умерла.

ДЖЕЙН. А потом я умерла.

ДЖЕЙМС. Наш мальчик уплыл на корабле за океан. А мы здесь репетируем эту пьесу. Снова и снова. До скончания веков, в этом месте.

ДЖЕЙН. Умирая, я сказала себе: «Я хочу остаться в этом месте».

ДЖЕЙМС. И ты осталась. Ты осталась.

ДЖЕЙН. Если на то пошло, это прекрасная история.

ДЖЕЙМС. Ты думаешь?

ДЖЕЙН. Мы можем превратить ее в пьесу, ты и я.

ДЖЕЙМС. Можем. И превратим.

ДЖЕЙН. Есть судьбы и похуже этой.

ДЖЕЙМС. Пожалуй. (Пауза). Ты думаешь, наш сын станет актером?

ДЖЕЙН. Конечно. Все становятся.

ДЖЕЙМС. Тогда Бог его простит. И простит меня. К черту Бога. Ты меня простишь?

ДЖЕЙН. В конце пьесы, возможно.

ДЖЕЙМС. Так что? Будем репетировать?

ДЖЕЙН. Мы всегда репетируем. Мы никогда не прекращаем репетировать.

(Они смотрят друг на друга. Свет медленно гаснет).