Текст книги "Дурочка"

НА ПУТИ В СЛЕДУЮЩУЮ МОЮ ЖИЗНЬ.

Дорога из Новосибирска в Черновцы длилась семь суток.

В поезде снова не обошлось без драматической истории, перешедшей в фарс и, конечно же, окрашенной в сексуальные тона.

Приключение маленькое, незначительное.

Герой растаял в «туманной дымке прошлого», не оставив очертаний.

Я безмятежно спала на верхней полке, не ожидая неприятностей, и проснулась, почувствовав на себе чужие, рыскающие руки.

Перед отъездом мама зашила мои документы и жалкие гроши в тряпочку и прикрепила это достояние к кофточке на груди.

Мой очередной не принц, был, однако, не самый худший.

Конечно, он не ждал когда будет представлен даме, и не узнал для начала имя незнакомки.

Но он не начал свой поиск с того, что ниже пояса

Он начал с бюста!

И оба испугались!

Он, согнувшись, сидел, неудобно пристроившись рядом со мной на моей верхней полке.

Почувствовав под рукой вместо ожидаемых нежностей, что-то жёсткое и хрустящее, он инстинктивно отдёрнул руку.

Со сна и испуга я громко заверещала, даже не разобравшись, грабят меня или насилуют.

Он потерял равновесие и свалился на нижнюю полку, где храпела старая крестьянка.

– Караул! – дико закричала она, отбиваясь руками и ногами.

В вагоне начался переполох, зажёгся свет, прибежал проводник. Высыпали пассажиры в неглиже и засыпали друг друга вопросами.

Как всегда, сразу же нашлись всёзнающие, которые уверенно сообщали:

– изнасиловали девчонку!

– ограбили женщину!

– псих свалился с полки!

Кое-как, общими усилиями удалось выяснить причину вагонных бедствий и восстановить порядок.

Спать уже никому не хотелось, и каждый веселился, как мог.

Мне ничего не оставалось, как делать круглые наивные глаза «казанской сироты» да играть роль глупой овечки, неудачник – «половой гигант», не выдержав насмешек, удалился в другой вагон.

Вагон был плацкартный. За семь дней пути попутчики сроднились и чувствовали себя как в коммунальной квартире с общим туалетом.

Они вместе пили чай и самогонку, ели свиное сало с чесноком и луком.

Ночная история обрастала красочными деталями и, становясь, всё более пикантной, по эстафете передавалась новым пассажирам.

Моё присутствие никого не смущало, т.к. я не обижалась и никому не мешала врать.

Сама же я вышла из путешествия как Ванька – Встань-ка целой и невредимой с бумажками, рублями, девственностью и мечтами о принцах, разъезжающих на лимузинах.

Откуда они должны были появиться в советской действительности, не имело значения.

Должны были!

МОЯ ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ.ЧЕРНОВЦЫ.

Черновцы – небольшой провинциальный городок на западной Украине, мирно дремавший вместе с моими родственниками не предполагавшими, что в один прекрасный вечер перед ними неожиданно явлюсь я, никого не предупредив о столь важном событии.

Черновцы чем-то напоминает более известный город Львов.

Через город протекает река Прут.

Имеется много старинных красивых особняков.

Сохранились улицы, вымощенные клинкером.

Так и слышится цокот копыт, скакавших, вероятно, здесь когда-то лошадей.

Удачно сочетались в Черновцах старые районы с новыми микрорайонами.

Из старых районов хорошо сохранился университетский городок, несколько улиц и центральная площадь, которая каким-то высокопоставленным советским функционером без юмора и ложной скромности была названа «Красной площадью».

Как водится, в центре площади стоял с протянутой рукой каменный советский бог – добренький дедушка Ленин.

Рядом был «разбит» небольшой уютный скверик с большой стеной, напоминающей колумбарий, но вместо портретов усопших, на стене в ячейках красовались портреты передовиков социалистического соревнования.

С пяти сторон центральной площади радиусом расходились улицы.

Самая старинная узкая уличка со старинными красивейшими домами, видимо тем же ответственным юмористом была названа улицей Ленина.

По другому радиусу начиналась другая улица, о которой я вспоминаю с особой теплотой.

Её можно считать главной примечательностью города моей юности – улица имени Ольги Кобылянской.

Это была не просто улица. Это был символ.

На ней не было движения транспорта.

С двух сторон красовались старинные особняки не выше 3-4этажей, плотно прилегавшие друг к другу.

Проезжая часть улицы, выложенная узорным клинкером блестяшим и отшлифованным всей историей города, принадлежала гуляющей публике.

Во многих городах есть подобные улицы, куда по вечерам устремляется большая часть горожан.

В Одессе – это Дерибасовская, Невский – в Санкт-Петербурге, или Горького – в Москве.

Но в больших городах – это просто места для гуляния.

В Черновцах шестидесятых годов двадцатого столетия улица Кобылянская была местом, где горожане «проживали» примерно 10-15% суточного лимита времени.

И это были не худшие часы их жизни!

Зачем, например, назначать встречи, если вечером все будут на Кобылянской!

Время года и погода ничего не меняют.

Каждый вечер происходит бесплатная демонстрация моды на любой вкус и сезон.

Когда есть улица вроде Кобылянской, отпадает необходимость в вечерней газете и жёлтой прессе.

Здесь встречаются и разлучаются.

Заключают сделки, получают информацию и дают её.

Сразу видно у кого новая шуба, а у кого новый друг или подруга.

Не надо сидеть дома и думать куда пойти или кого пригласить.

Надо одеться и выйти на Кобылянскую.

Всё остальное придёт.

Не надо гадать как выглядит новая подруга вашего сына.

Идите на Кобылянскую!

Вы её увидите, даже если сегодня она в обществе роственников трёх поколений.

Но если вы страдаете и не хотите видеть свою бывшую возлюбленную, вы никуда не денетесь, вы будете встречать её каждый вечер и знать всех своих последователей, также, как знали всех предшественников.

Кобылянская как магнит!

Никто не усидит дома больше 2-3 вечеров.

Если провинциальный город – это жизнь, то Кобылянская – это сцена провинциального города, где разыгрываются драмы, комедии и трагикомедии.

Отличие в том, что жители одновременно являются зрителями, исполнителями и критиками.

Можно написать большой трактат на тему: «Кобылянская – как двигатель прогресса.»

Подпольные миллионеры в Черновцах появились раньше чем в Одессе, а проститутки и мафия – задолго до Санкт-петербургских.

Допустим твоя жена первая выйдёт на Невский в сапогах выше колен и в расклешённой шубе чуть прикрывающей бёдра.

Сколько надо времени пока все будут знать, что это именно твоя жена?

Зато на Кобылянской тебя знают задолго до того, как ты осчастливил маму своим рождением, и знают какие туалеты в эти времена, были на ней.

Поэтому одеть на шею жены золотую цеть, которая сверкала бы от «Красной площади» до улицы Шевченко через всю Кобылянскую, заботит тебя со дня свадьбы.

Если ты не дурак, то «отцы города» тебя заметят и к 20-25 годам ты непременно будешь принят в одном из подпольных картелей: трикотажном, колбасном, ресторанов и кафе, или не менее почётном картеле сапожников, создающих такие шедевры которые не всегда удаются итальянским мастерам.

Не социалистическое соревнование и грамоты победителям заставляли черновчан повышать производительность труда!

Они очень рано поняли, что если жить по правилам сосания социалистической пустышки в виде лозунгов и призывов, сыт не будешь и никто не будет снимать шляпу, увидев тебя на другой стороне Кобылянской.

Поэтому никто особенно не стремился попасть на доску почёта героев труда на «Красной площади», зато всем хотелось «выглядеть» на Кобылянской.

Частная собственность в Черновцах потихоньку, явочным порядком, была провозглашена за 30 лет до Горбачёвско-Лукьяновских пререканий в Верховном Совете.

Итак, когда я в 1954 году «скоропостижно» ворвалась в Черновцы, брат моего отца дядя Велвл, который в 1941 году размахивал красным флагом, митингуя за советскую власть, в 1954 году сидел на скамье подсудимых, как один из директоров-основателей подпольного трикотажного концерна.

С тех пор как мы с ним тайком ходили к его толстой подруге Басе, прошло полтора десятка лет.

Я встретила его, вернувшись из ссылки, увы, в зале суда.

Поговорить нам не пришлось, но в его взгляде я прочла: «Бедная девочка, тебе опять не повезло! Как бы я тебя одел, за кого бы замуж выдал, если бы эти вонючие „товарищи“ не считали бизнес за преступление!»

Дальше в его глазах читалась решимость доказать этим бандитам, что он продолжит своё дело и в тюрьме.

Что ему и пришлось делать целых десять лет, от звонка до звонка!

Черновцы! Ещё надо рассказать о пляже, ресторане на Кобылянской, рынке, «Доме офицеров», психбольнице.

О фабриках, заводах и других организациях я рассказать не могу т.к. не имела к ним отношения, что не мешало им функционировать в обычном советском ритме.

Теперь пунктирно о родственниках мирно живших в Черновцах, не подозревая о том, что готовится пополнение их рядов таким бесценным сибирским кадром.

ЛИНИЯ ОТЦА.

Дядя Велвл был женат на тёте Беле и у них была дочь Эллочка.

Мой приезд совпал с двумя событиями в его семье: первое – родился сын, которого назвали Волик.

Моё участие в этом событие заключалось в том, что я несколько раз присутствовала при его купании и норовила до него дотронуться.

Второе событие – конец подпольного трикотажного концерна и моё присутствие на драматическом судебном заседании, где дядя сидел отгороженный на скамье для подсудимых, и я дотронуться до него, увы, не могла.

Вместе с дядей Велвлом на скамье подсудимых томился дядя Срул – муж сестры моего отца тёти Малки.

Тётя Малка и дядя Срул имели ни много, ни мало, четверо детей: мои две двоюродные сестры Хана и Голда, а также два двоюродных брата Берл и Нахем.

Братья тогда были 9-10 летние мальчики и ко мне будут иметь отношение, только когда нам доведётся встретиться много лет спустя, в другой стране и при других обстоятельствах.

Но иронией судьбы это произойдёт когда я также неожиданно и «скоропостижно» свалюсь без предупреждения уже в эту страну в более зрелом возрасте, но такая же беспечная и жизнерадостная как в 18 лет.

С младшей из двоюродных сестёр Ханой моя жизнь тогда переплелась более тесно, что также повторилось годы спустя.

Старшая Голда, увы, была хорошо известна в Черновцах, как девушка с которой не рекомендовалось показываться на Кобылянской, чтобы не «замочить» репутацию.

Как только я об этом узнала, она стала вызывать во мне повышенный интерес и любопытство.

Судьба её такова: Голда была опасно эффектна!

Магдалина с пламенными формами, смуглой кожей, аппетитными негритянскими губами и глазами навыкат, манящими, дразнящими и бездонными!

Встретить бы ей настоящего мужчину!

Такая женщина могла бы стать украшением дома, заботливой матерью и несравненной возлюбленной.

Но, либо жизнь не так распорядилась, либо судьба не та, либо виной всему узкий кругозор нашей красавицы, но вся её жизнь(при таких-то данных), шла по несчастной дороге.

Началом послужило знакомство с красивым солдатом южных кровей.

Любовь была недолгой, а последствия имела не раз описанные в художественной литературе – беременность.

Подробностей не знаю.

При попытке избавиться от ненужного ребёнка, Голда чуть не погибла, истекая кровью в горячей ванне.

Физически она поправилась, но духовно её добили несколько последующих «любовей», после чего суровая мораль Кобылянской навесила ярлык, который можно смыть только удачным замужеством.

Но папа Срул к тому времени уже не был подпольным миллионером, а отбывал срок, что делало перспективу замужества почти нереальной.

Бедной (буквально) красавице Голде терять было нечего, но любви и ласки хотелось.

Поэтому она плюнула на всё и делала что хотела.

Но ведь это была её жизнь, она никому не мешала и не делала ничего плохого, просто жила как могла, как удавалось.

Для меня всегда является загадкой, почему в России так много женщин, которые озабочены чужими делами и всегда найдут повод, чтобы вмешаться и навредить.

Стоило Голде с кем-нибудь познакомиться, как тут же находились «добрые люди», чтобы посвятить предполагаемого претендента в женихи в то, о чём «говорят» на Кобылянской, да ещё добавить от себя, не жалея чёрных красок.

В итоге, не Бог весть какое достойное мужское общество Черновиц, норовило, при случае, урвать Гольдиной любви и быстро покинуть место происшествия.

Мне не очень приятно описывать, что постепенно ей пришлось прибегнуть к угощениям взамен на ласку.

Через несколько десятков лет это станет явлением на Руси: инфантильный мужик, приходящий к женщине, чтобы, хорошо выпив и вкусно закусив, поплакаться на её доброй груди…….

Чаще всего импотент. Иногда с трудом взгромоздится на неё, дёрнется раз-другой, выплеснёт своё жалкое содержимое и, не приходя в себя, заснёт, икая и храпя.

Об её бессонной ночи, отвращении, унижении неутолённом желании никто даже не догадается, встретив наутро красивую, на вид спокойную, деловитую женщину…

Прошло немало времени, прежде чем появился какой-то тип, который собрался жениться на Голде.

Ему купили костюм и много чего другого.

Но в последний момент он дрогнул под напором нашёптываний заботливых кумушек и свадьба расстроилась в тот день, когда должна была состояться.

Купленные вещи он вернуть постеснялся.

Однако и это не сломило Голду, и она по-прежнему пыталась урвать от радостей жизни.

Не самой большой радостью был некий мрачного вида еврей, вернувшийся из тюрьмы.

Видимо никто не решился подступиться к нему с подлым шёпотом, или он слушать не стал, или доброжелательницы не успели узнать о предстоящей тихой брачной регистрации в Загсе.

Так или иначе, Голда вышла замуж, и одной из первых, в начале семидесятых уехала с мужем в Израиль.

Моя очередная встреча с ней произошла примерно двадцать пять лет спустя, о чём надо специально рассказывать.

О судьбе Голды можно было бы написать не один бестселлер, если бы можно было её чуть-чуть «откопать» из состояния рабской преданности детям, внукам, мужу и выпытать из неё воспоминания.

Хана, младшая сестра Голды, стала в пору нашей Черновицкой молодости моей подругой.

Мы вместе ходили на танцы и пытались, как говорят, устроить свою личную жизнь.

Когда это произошло, то эта самая жизнь разлучила нас с ней на добрых двадцать пять лет.

И ещё мне очень хочется задержаться хоть на две секундочки, чтобы рассказать о последней двоюродной сестре по отцовой линии Бетти.

У неё был муж Веня и дочка Таюня.

Бетти была красавица! (Опять, ещё одна.)

И муж Веня тоже был красавец!

Дочка Таюня почему-то не была красавицей.

На Веню Бог не поскупился.

Обаятельный, музыкальный, остроумный!

Кроме основной работы, он вечерами дул в ресторане на трубе, выдувая значительную добавочку к зарплате.

Они жили спокойной семейной жизнью в маленькой комнатке в квартире Беттиного отца.

Бетти часто жаловалась на нехватку денег, на слишком тесную комнатку, ещё на что-то, а я смотрела на них, какие они оба красивые, как с теплотой подшучивают друг над другом, и они мне казались самыми счастливыми людьми!

Я не могла понять как можно на что-то жаловаться, когда каждый вечер к тебе возвращается такой мужчина!

И он тебя любит!

Они мне так нравились. Но иногда мне казалось, что их жизнь стоит на месте и никуда не движется. Была середина шестидесятых.

В 1990 – с наслаждением покидая советскую мышеловку, я отправилась в Черновцы, чтобы попрощаться с родственниками и городом, который я любила.

Постаревшие Бетти с Веней, остались такими же красивыми, и он по-прежнему с нежностью подшучивал над ней.

Таюня уже имела мужа и красивую, избалованную дочку Елен.

Вся семья готовилась к отъезду в Израиль.

Вещи упакованы. Лишнее распродано.

Спали на раскладушках.

Веня раньше перенёс инфаркт, и весь был озабочен своим здоровьем, но к переезду относился спокойно.

Он верил в прекрасное будущее.

Бетти, прожившая большую часть жизни в своей элегантной 14-метровой комнатке, и недавно переселившаяся в 3-комнатную, которую она тоже превратила в изящное гнёздышко, – в ужасе!

Она ведь не совершала головокружительных переездов типа:

Пихтовка – Новосибирск – Черновцы на верхней полке плацкартного вагона.

Но я за них спокойна. В Израиле у Вени сестра и другие родственники, которые их встретят и помогут на первых порах.

Кроме того Бетти и Веня уже добрались до пенсионного возраста, поэтому можно не сомневаться, что она получит своё очередное гнёздышко, где снова будет спокойный уют и тишина. Веня всегда будет с нежностью смотреть на неё и рассказывать как однажды в молодости, он увидел в витрине фотографию очень красивой девушки и сказал, что найдёт её и женится на ней, что он и сделал. А Бетти, смущённо улыбаясь, будет вносить в его рассказ некоторые поправки и уточнения.

Я смотрела на них и думала: неужели эта жизнь и есть та синяя птица, за которой я безуспешно гонялась всю жизнь?!

Но Бетти никогда не выглядела счастливой.

Напротив, она всегда была чем-то недовольна и озабочена.

Значит, каждый получает от жизни не то, что мечтал получить?

Но как я ошибалась!

Всего через пять лет после прощания в Черновцах, приехав в Израиль, мне пришлось убедиться, что жизнь – это не художественная литература.

В жизни почти ничего нельзя предвидеть или предугадать.

Не стали Веня и Бетти, нежно воркующими пожилыми голубками, вспоминающими романтическую юность.

Красавец Веничка превратился в скупого, досрочно бесполого брюзгу и эгоиста.

Он по-прежнему где-то дует в трубу, эксплуатируя свои музыкальные способности, но отделился от жены и детей и ведёт своё личное хозяйство, скрупулёзно считая каждую копейку, хотя живут они вместе потому, что так выгодней и дешевле, снимать одну квартиру, чем две.

Так что даже очередного личного «гнёздышка» у них нет.

А бедная избалованная безвольная Бетти убирает в домах богатых израильтян, стараясь экономить, чтобы помогать дочке и внучке, которых обожает и ради которых, живёт.

Но те так заняты своими делами, что у них кое-как хватает времени только на то чтобы принимать помощь и совсем не остаётся времени на то, чтобы узнать, что у мамочки на душе. Ввиду Веничкиной несостоятельности, они, одни из немногих, кто не сумел хорошо вжиться в Израильскую жизнь, потому что для новой жизни в любой новой стране нужно определённое мужество и выдержка.

Я, со своим стремлением всё вокруг улучшить и всем давать советы, попыталась убедить Бетти, что она всё ещё достаточно красивая, здоровая женщина с хорошей фигуркой, могла бы попытаться сказать себе, что жизнь продолжается и не мешает попробовать ещё что-нибудь" урвать" от неё. Бетти ответила, что да, было бы неплохо.

Что ж, надо надеяться, что какой-нибудь богатый израильтянин увидит её, влюбится и снова предложит ей свою любовь, сердце и руку, как у неё когда-то уже случилось.

Каждому своё!

Кто-то за всё борется, а кому-то – всё на тарелочке!

Но! Может быть это тоже искусство – уметь ждать, а не суетиться.

Что суждено, то и будет?

СОН ДЕВЯТЫЙ.

– Господи! Почему люди агрессивны?

– Почему? Смотри, слушай и думай…

В семье радость. Родился Гаврик – симпатичный, нежный мальчик.

Тосты, поздравления, пожелания, подарки.

У Гаврика полный боевой арсенал: пистолеты, пушки, ракеты, танки.

На столе браво выстроилась оловянная армия солдат.

Мальчика научили увлекательной игре в войну.

В два года Гаврик уверенно целится из игрушечного пистолета в папу и маму, которые смеясь изображают испуг, поднимают руки и смешно падают убитыми, когда малыш шутя нажимает на курок. В три года Гаврику читают интересные детские книжки с картинками….. про войну.

Целый день и вечер включен телевизор.

С экрана красиво летят пули и бомбы.

Ярким пламенем горят дома.

На экране красиво двигаются, курят, смеются стройные дяди в военной форме с блестящими орденами и медалями, отдавая приказы стрелять.

В детском саду все мальчики мечтают быть похожими на них.

Гаврик подрос. Он учится в школе и любит читать книги про путешествия, и мечтать о дальних странах. Поэтому на нём часто проводят свои боевые учения будущие военные.

Перед Гавриком встал выбор – либо срочно начать тренировки и научиться выбивать зубы каждому, кто плохо посмотрит, либо самому ходить с синяками и уступать всем дорогу.?

Мама его учила, что надо быть добрым.

Он старался. Но над ним все смеются. Как же быть?

А Митька, (который занимается боксом и говорит так бестолково, что никто ничего не может понять) всегда ходит гордо, как герой.

Дети смотрят на него во дворе и в школе со страхом и завистью.

Но самое плохое началось, когда Гаврику обрили голову и загнали жить в казарму на верхнюю полку.

Здесь от него требовали не рассуждать!

Он должен был, не задумываясь, выполнять односложные приказы, точно так, как он учил свою собаку.

Потом надо было учиться убивать незнакомых людей.

Колоть их штыком, резать ножом, стрелять, нередко спящих, (называлось «снять часового»)

Гаврик должен был научиться радоваться, когда он и ребята не промахнутся и снаряд или бомба попадут в дом, который плавно превратится в пыль вместе с жителями и всем, что они имели.

Задавать вопросы не разрешалось!

Тех, кто отказывался стрелять и убивать, отправляли под трибунал, называли дезертирами и, как слышал Гаврик, их расстреливают!

Поэтому Гаврик, лёжа ночью у себя на верхней полке, часто думал, что ему выбрать и что лучше – убивать или самому быть убитым?

Он не хотел ни того, и ни другого.

Чтобы не мучаться, он приложил все силы, чтобы научиться главному, чему учат в армии – не думать!

Не думать и не чувствовать!

Убивать, не думая и не чувствуя…

Родословная по материнской линии не займёт много места, хотя интересна и необходима для освещения дальнейших событий.

Это всего три семьи.

Двоюродная сестра моей матери тётя Рахиль с мужем дядей Бэролы.

Они работали в психбольнице и жили непосредственно в одном из её зданий.

Первое, что бросалось в глаза, при взгляде на тётю и дядю, была разлитая на их лицах сверхдоброта.

Дядя Бэролы был высоким сутулым человеком, тётя Рахиль – невысокой, сутуловатой женщиной.

Неспешность движений, доброта на лицах, замедленная речь и постоянная несколько блаженная улыбка, делали их удивительно похожими.

Они действительно были добрыми, хорошими людьми, но не исключено, что так ярко внешне выраженная доброта, была как бы униформой, рабочей одеждой, атрибутом длительной работы в психбольнице.

Тётя Рахиль работала учительницей психически больных детей, диагноз у которых был – идиот. Это не ругательство и не насмешка, это диагноз. Эти дети были идиотами.

Тётя Рахиль из года в год, без больших успехов и достижений учила их постигать знания и навыки 3-4 летних детей.

Поэтому честь и слава тёте Рахиль, что за долгие годы работы с ними, выражением её лица стали доброта и терпимость, а не злоба и ненависть.

Дядя Бэролы работал счётным работником и экономистом-ревизором.

При такой работе ласковая улыбка и добрый блеск глаз тоже – немалая загадка.

Но это не всё. Их «квартира» также давала мало оснований для блаженных улыбок.

Это была просто-напросто часть коридора на первом этаже административного корпуса, которому, вероятно, предварительно дали громкое название – квартира, а уже потом приспособили этот закоулок под это название, чудом подведя сюда воду из водопровода, а затем отведя её в канализацию………..

Между этим подводом и отводом воды сообразили какие-то рядом расположенные чудеса, должные соответствовать названиям кухня и туалет.

Два других закоулка, разделённых лёгкой фанерной стенкой, получили титулы спальни и гостиной.

В семье имелись сын Алик и дочка Верочка.

Но выкроить из куска коридора ещё что-нибудь, что можно было бы именовать детской или комнатой для детей не смогли даже умельцы из числа псих больничных сантехников, столяров и начальства.

Поэтому кусок псих больничного коридора, так остроумно названного квартирой семьи Мулерманн состоял, если можно так выразиться, из 2-х комнат и туалета, совмещённого с кухней, объединённых общей раковиной для мытья рук, а также овощей, фруктов, посуды и утреннего туалета для семьи из четырёх человек обоего пола.

При необходимости здесь же неплохо удавалось провести небольшую стирку на четыре персоны.

Поставив на два табурета цинковое корыто, можно было купать детей.

Самим же не составляло большого труда отправиться вечером, когда больные спали, в любое из 16-ти отделений больничного городка, чтобы принять душ или ванну.

Конечно, не рекомендовалось фыркать от удовольствия и создавать много шума, так как могли проснуться больные и, учитывая специфику больницы, последствия в таком случае были явно не предсказуемы.

Итак, вопреки всему, отличительной чертой тёти Рахиль и дяди Бэролы были доброта, которую они привили также Алику и Верочке.

Правда Алик занимался боксом, поэтому его обычным состоянием была боксёрская стойка, и избиение невидимого противника.

Верочка владела длинными ножками, дающими большие гарантии, рыжей головкой и хитрой мордашкой, усыпанной яркими веснушками..Как только Никита Хрущёв проделал чуть видную щель в «железном занавесе», семья Мулерман, имевшая «тайных» родственников где-то за границей, подала документы на отъезд в Израиль.

Как известно, в те времена, чтобы выехать надо было пройти все круги ада под названием: общее собрание коллектива, партийное, профсоюзное и комсомольское собрания, где все, кто хотел, и кто не хотел должны были морально избивать и издеваться над смельчаками, возомнившими, что человек может жить там, где хочет.

Это даже вменялось в обязанность нештатным доносчикам клеймить жидовских предателей Родины.

Удивительно как тихие тётя Рахиль и дядя Бэролы вынесли эту осаду, когда начальник первого отдела (представитель КГБ в любом учреждении. Обычно это старый безграмотный отставной солдафон с атрофированными мозгами, куда в роли протезов вставлены готовые лозунги,) откашлявшись и, поправив жидкие волосы на лысине, он с ненавистью посмотрел на отъезжающих и без юмора заявил:

"Предатели нашей горячо любимой Родины, они (показывает указательным пальцем, вытянутой руки, кто именно) несмотря на свои вредные улыбочки бросают любимую работу, родной коллектив, квартиру (так и сказал – квартиру – и не подавился, назвав «это» квартирой) и устремляются в сети сионизма!

Несмотря на то, что Родина предоставила им всё необходимое для жизни, они погнались за сладкой жизнью!

Проклятый капитал затуманил им мозги!

Едьте, едьте! Никогда больше наша психбольница не распахнёт перед вами свои гостеприимные двери!"

И они поехали, сияя своими «улыбочками», в сети сионизма, где неплохо живут теперь недалеко от Тель-Авива, в собственном доме вместе с уже поженившимися Аликом и Верочкой.

Но ко времени моего бойкого вторжения в город Черновцы, они ещё работали и жили в психбольнице, имели массу друзей и знакомых среди работников и пациентов весёлого учреждения со скромным названием: Черновицкая психоневрологическая больница.

Тётя Рахиль и дядя Бэролы не оставили меня без своей доброты и когда понадобилось, устроили работать медицинской сестрой в пятое терапевтическое отделение указанной лечебницы.

Но об этом потом.