Текст книги "Их дело – жить"

Джек Лондон
Их дело – жить

Стэнтон Дэвис и Джим Уэмпл замолчали и насторожились: шум на улице все усиливался. Град камней с грохотом обрушился на проволочные противомоскитные сетки на окнах. Вечер был жаркий, и пот заливал лица. Оба прислушивались; сквозь нарастающий гомон толпы прорывались отдельные злобные выкрики на испано-мексиканском наречии. И самыми безобидными из этих чудовищных угроз были: «Смерть гринго!», «Бей американских собак!», «Утопить их в море!».

Недоуменно пожав плечами, Стэнтон Дэвис и Джим Уэмпл вернулись к прерванному разговору, – пришлось повысить голос, чтобы рев толпы не мешал им слышать Друг друга.

– Весь вопрос в том, как туда добраться, – сказал Уэмпл.-До Пануко по реке сорок семь миль…

– А посуху никак нельзя, – подхватил Дэвис, – всюду разбойничают шайки Вильи и Сарагосы, а может, они уже и объединились. Уэмпл кивнул.

– А она на востоке Магнолии, – продолжал он, – это еще две мили от побережья, если только она не вернулась в охотничий домик. Мы должны найти ее…

– Мы с вами вели честную игру, Уэмпл, и теперь можем говорить прямо. Вы любите ее. Я тоже люблю. Уэмпл закурил сигарету и снова кивнул. – Но теперь нам надо сделать вид, что мы равнодушны к ней и хотим только одного – уберечь ее от опасности и доставить сюда.

– И заключим перемирие на то время, пока будем спасать ее – что ж, я согласен, – сказал Уэмпл.

– Перемирие, пока не привезем ее живой и невредимой сюда, в Тэмпико, или на борт линкора. А потом…

Они вздохнули, посмотрели друг на друга с улыбкой и скрепили свой уговор рукопожатием.

Камни снова забарабанили по проволочным сеткам на окнах, пронзительный мальчишеский голос взлетел над криками, требуя смерти гринго; в парадную дверь начали бить каким-то тараном, и весь дом загудел от тяжелых ударов. Схватив винтовки, Дэвис и Уэмпл выбежали на площадку лестницы: отсюда можно было в крайнем случае держать вход под огнем.

– Если они дверь вышибут, придется задать им взбучку, – сказал Уэмпл.

Дэвис молча кивнул, затем неожиданно разразился страшными проклятиями.

– Подумать только! – пояснил он свою вспышку. – Каждый третий из этих собак работал у меня или у вас, – тощие, босые, оборванные, они рады были бы и десяти сентаво в день, лишь бы получить работу. А мы дали им постоянную работу и сто пятьдесят сентаво в день, и вот теперь они готовы перегрызть нам глотку. – Не все, только метисы, – поправил Уэмпл. – Вы знаете, о чем я говорю, – ответил Дэвис. – Мы не досчитались только тех пеонов, которых заставили уйти или пристрелили.

В дверь никто больше не ломился, и они опять поднялись наверх. Несколько разрозненных выстрелов вдоль улицы, откуда-то издалека, казалось, вымели всех, и вокруг дома стало сравнительно тихо.

Через открытые окна до них долетел свист, и мужской голос позвал:

– Уэмпл! Отоприте! Это я, Хэберт! Мне нужно с вами поговорить!

Уэмпл сошел вниз и скоро вернулся с довольно полным, крепким седеющим американцем лет пятидесяти; тот поздоровался с Дэвисом и, тяжело дыша, плюхнулся в кресло. Он так и не выпустил из рук самозарядный кольт 44-го калибра и сразу же принялся вытаскивать из кармана своего парусинового пиджака обойму с патронами. Прибежал он без шляпы, запыхавшийся, одна щека рассечена камнем и вся в крови. Вложив в пистолет обойму, он вскочил на ноги и в порыве гнева тоже начал изощренно ругаться.

– Они сорвали американский флаг, затоптали его в грязь и плюют на него. И меня заставляли плевать.

Уэмпл и Дэвис промолчали и только вопросительно смотрели на него.

– О, я понимаю, что вас интересует, – вспыхнул Хэберт.-Плюнул я или нет, спасая свою жизнь? Вот что вас заело. Отвечу. Без всяких уверток, прямо: если другого выхода не будет – плюну. И не ваше дело, нечего на меня глаза таращить.

Он замолчал, с вызывающим видом взял сигару из ящика на столе и решительно раскурил ее.

– Черт возьми! Я полагаю, в этих местах знают Энтони Хэберта, и уж будьте уверены, знают не как труса. Не отрицаю, в трудную минуту я плюну на флаг. А за каким дьяволом, по-вашему, я мотаюсь по улицам в такую ночь? Разве не сбежал я полчаса назад из Южной гостиницы, где засели сорок здоровенных американцев, не считая женщин, и все с оружием? Там-то было безопасно. Для чего, по-вашему, я приперся сюда? Вас, что ли, спасать?

От негодования у него перехватило горло, и он вес затрясся, – казалось, его вот-вот хватит удар. – Выкладывайте, – сухо приказал Дэвис. – И скажу!-вскричал Хэберт.-Все дело в моем Билли. Он застрял в самой глуши, за пятьдесят миль от побережья, и между ним и мною двадцать тысяч головорезов федералистов и мятежников. Знаете, что сделал бы мой мальчик, будь он здесь, в Тэмпико, а я в пятидесяти милях, где-то у Пануко? Я-то знаю. Вот я и сделаю то же самое – поеду и разыщу его. – Мы как раз собираемся туда, – заверил его Уэмпл. – Потому-то я к вам и пришел. Вы, конечно, за мисс Дрэксел?

Дэвис и Уэмпл улыбнулись: верно, мол, угадал. В такое время люди отваживаются говорить о вещах, которые прежде были под запретом.

– Тогда-в путь!-воскликнул Хэберт, взглянув на часы. – Сейчас полночь. Нужно добраться до реки и разыскать лодку… 79 В ответ под окном раздались крики возвратившейся толпы.

Дэвис хотел было что-то сказать, но тут зазвонил телефон, и Уэмпл бросился к аппарату.

– Это Карсон, – объяснил он. прикрыв трубку рукой. – Значит, провода через реку еще целы. Алло, Карсон, связь не обрывалась? Молодец… Да, мулов переправьте к возчику за Тэмкочин… Кто у резервуара? Вы еще можете ему позвонить?.. Скажите ему, чтобы он наполнил баки и выключил магистраль на Арико. Пусть держится до последней возможности и чтобы лошадь была у него наготове, если придется удирать. Не забыл бы он перед уходом оборвать телефонный провод… Да, да, да. Безусловно. Никаких метисов. Оставьте все на попечение чистокровных индейцев. Габриель – человек надежный… Бог знает, когда мы вернемся, если нас выгонят отсюда… Нельзя держать Харамильо на голодном пайке, им нужно две с половиной тысячи баррелей – самое малое. У нас «есть запас на десять дней. Пусть Габриель им распорядится. Продолжайте добычу, даже если нам придется спустить все в реку…

– Спросите, нет ли у него катера, – вмешался Хэберт.

– Нету, – ответил Уэмпл. – В полдень федералисты забрали последний.

– Послушайте, Карсон, а сами-то вы каким образом думаете удрать? – спросил Уэмпл.

Человек, с которым он говорил, находился на другом, южном, берегу Пануко, на нефтехранилище.

– Говорит, убежать нельзя, – отрывисто повторил Уэмпл его слова. – Федералисты повсюду. Удивляется, что его еще не схватили… Кто? Кампос? Вот негодяй!.. Ладно… Не беспокойтесь, если от меня не будет вестей. Я отправляюсь вверх по реке с Дэвисом и Хэбертом… Будьте осторожны, но если представится случай пристрелить Кампоса, не зевайте… О, здесь-то у нас жарко. Они вышибают сейчас двери. Да, во что бы то ни стало. Прощайте, старина. Уэмпл закурил сигарету и вытер лоб. – Вы ведь знаете Кампоса, Хосе Кампоса, – заговорил он. – Этот грязный пес потребовал у Карсона двадцать тысяч песо. Нам пришлось заплатить, иначе он забрал бы половину наших пеонов в свою армию или поджег бы скважины. Вам-то известно, Дэвис, что мы сделали для него за последние годы. Благодарности захотели? Или простой порядочности? Черта с два!..

День двадцать первого апреля был на исходе. Утром этого дня американская морская пехота и матросы военных кораблей высадились в Вера-Крус и захватили таможню и город. Сразу же, как только телеграф разнес эту весть, на улицы Тэмпико хлынули разъяренные толпы мексиканцев; выражая свое возмущение действиями Соединенных Штатов, они сорвали американские флаги и грозили расправой самим американцам.

Лишь собственная нерешительность помешала толпе довести дело до конца. Взломай она двери в Южной или в какой-нибудь другой гостинице или, например, в доме Уэмпла, началась бы драка, и тысячи федералистских солдат в Тэмпико помогли бы гражданскому населению в его благом намерении – уменьшить число гринго в этой части Мексики. Сдерживать наиболее ретивых могли бы американские военные корабли, но по каким-то непонятным соображениям – сверхделикатности или стратегии, или уж бог знает чего – Соединенные Штаты, приказав захватить Вера-Крус, заботливо вывели свои военные корабли из Тэмпико в открытое море, на двенадцать миль от берега. Приказ этот адмирал Мэйо получил по беспроволочному телеграфу из Вашингтона и трижды просил повторить его, прежде чем со слезами на глазах покинул своих соотечественников и соотечественниц и ушел в море.

– Это же свинство – бросить нас в беде в такое время! – негодовал Хэберт на правителей своей страны. – Мэйо никогда бы этого не сделал. Помяните мое слово, ему пришлось действовать по приказу Вашингтона. И вот – мы здесь, а наши близкие где-то у черта на рогах, за пятьдесят миль… Поймите, если я потеряю Билли, я просто не посмею вернуться домой, не смогу посмотреть в глаза жене.. Поторапливайтесь. Отправимся втроем. Мы сумеем нагнать страху божьего на любую банду на улице.

– Идите-ка сюда, посмотрите, – сказал Дэвис. Он стоял немного поодаль от окна и заглядывал вниз, на улицу.

Там было полно мятежников; они кричали, ругались, грозили и подстрекали друг друга взломать дверь, но за дверью их ждала смерть, они знали это, и начинать никому не хотелось.

– Сквозь такое скопище там не пробиться, Хэберт, – заметил Дэвис.

– Если они выпустят нам кишки, пользы от этого для вашего Билли или кого-нибудь еще в верховьях Пануко будет немного, – добавил Уэмпл. – А если…

Он не договорил: в толпе началось какое-то непонятное движение. Она расступалась перед отрядом мерно и молчаливо шагавших людей в белой форме.

– Матросы Мэйо все-таки вернулись за нами, – пробормотал Хэберт.

– В таком случае мы сумеем достать военный катер, – сказал Дэвис.

Галдеж на улице прекратился. В наступившей тишине матросы дошли до парадной двери и постучали. Все, трое бросились отпирать, и тут выяснилось, что пришли не американцы, а немцы: два лейтенанта и шестеро солдат морской пехоты. При виде американцев толпа снова забурлила, но солдаты стукнули прикладами о землю, и гнев ее сразу улегся.

– Нет, благодарю вас, – отклонил старший лейтенант приглашение войти, он сносно говорил по-английски. В те минуты, когда голос его терялся в шуме, он беспечно попыхивал сигарой. – Мы возвращаемся на корабль. Наш командир совещался с английским и голландскими командирами, но они отказались действовать заодно, и .наш командир взял на себя полную ответственность. Мы обошли гостиницы. Им нужно продержаться до рассвета, утром мы их выручим. Мы оставили им ракеты, вот такие. Возьмите и вы. Если к вам ворвутся, держитесь во что бы то ни стало и пустите с крыши ракету. Мы сможем быть здесь через сорок пять минут. Наши катера в полной готовности: пары подняты, экипажи и морская пехота ,на местах, – мы двинемся по первой же ракете.

– Раз вы идете сейчас на корабль, нам хотелось бы пойти с вами, – сказал Дэвис, поблагодарив, как полагается.

Лица обоих лейтенантов вытянулись от неприкрытого брезгливого удивления.

– Нет, нет, – рассмеялся Дэвис. – Мы не собираемся прятаться. В пятидесяти милях вверх по реке остались наши друзья, и нам нужно добраться до берега, чтобы поехать за ними.

Офицеры сразу повеселели, переглянулись и без слов поняли друг друга.

– Если наш командир взял на себя серьезную ответственность в такую ночь, неужели мы не возьмем на себя ответственность гораздо меньшую? – спросил старший. Младший охотно согласился.

Мигом взлетев по лестнице, трое американцев захватили еще патронов и запасные пистолеты, набили карманы сигаретами, сигарами и спичками и сбежали вниз, готовые двинуться в путь. Уэмпл прокричал наверх последние наставления – пусть осаждающие думают, будто в доме кто-то остается,-проверил замок и захлопнул дверь.

Офицеры шли впереди, за ними – американцы, с тыла их прикрывали шестеро матросов; толпа выла и плевалась, уступая дорогу, но ни один камень не просвистел в воздухе.

Подходя к трапу крейсера, они увидели катера и баркасы, полные матросов – тут только и ждали сигнала ракет из осажденных гостиниц. Неподалеку, вверх по реке, бухнуло орудие, за ним еще несколько, и торопливо защелкали винтовочные выстрелы.

– По кому это лупит «Топилья»?-проворчал Хэберт, потом присоединился к другим и тоже стал смотреть.

Луч прожектора, очевидно, с мексиканской канонерки, пронзил темноту на середине реки и заиграл на воде. И вдруг в этом месте, в самом центре движущегося светлого пятна, мелькнул длинный, с низкими бортами, быстроходный катер. Футах в ста позади него в воздухе разорвался снаряд. Другие снаряды рвались в воде, где-то сбоку, за чертой света: видно было, как волны от взрывов подбрасывают катер. О свисте пуль оставалось только догадываться.

Однако это длилось всего несколько минут. Мексиканская канонерка вынуждена была прекратить огонь, катер мчался так быстро, что сумел укрыться за немецким крейсером. Тут он замедлил ход, накренился, сделал широкий круг и встал рядом с паровым катером у трапа.

При свете огней на трапе все увидели лишь одного человека – светловолосого, взъерошенного паренька лет двадцати, с перепачканным лицом, очень худого, очень спокойного и очень довольного собой.

– Да ведь это Питер Тонсбург! – воскликнул Хэберт, протягивая ему руку. – Здорово, Питер, здорово. Куда это тебя черти несут, как оглашенного, и чего ты раздразнил «Топилью»?

Питер родился в Техасе, в семье шведов-переселенцев, и старые техасские обычаи крепко въелись в него: он небрежно сунул замасленную руку Дэвису, затем Уэмплу, и «здорово», которое он так же небрежно бросал каждому, звучало у него истинно по-техасски.

– Я самый и есть, – ответил он Хэберту. – И никуда меня черти не несут, просто я удирал из-под обстрела. Она хитрая, эта «Топилья». Ну, да я ее обставил. Я давал верных двадцать пять узлов. Эти мазилы и стрелять-то не умеют толком, все шпарили мимо. – Это «Холод»? – спросил Уэмпл. – «Холод-два», – ответил Питер. – Все, что осталось.

Сегодня в полдень этот проходимец Кампос – да вы его знаете – забрал «Холод-один». А на закате они сцапали меня, когда я угонял «Холод-три». Взяли на мушку, заставили подойти к базе на восточном берегу, а потом выгнали в шею. Как раз перед вечером хозяин переправился на этом катере в Тэмпико, а минут десять назад, не больше, смотрю, на нем уже целая орава федералистов причаливает к восточному берегу-ну, я, понятно, дал им выгрузиться, прыгнул к рулю – и ходу! А где хозяин? Надеюсь, он цел? Я ведь за ним пришел.

– Нет, Питер, это ни к чему, – сказал Дэвис. – Мистер Фрисби в Южной гостинице, он цел и невредим, ему только ободрали кирпичом голову, ссадина дюймов пять, голова трещит отчаянно, и он лежит в постели. Он в безопасности, а ты поедешь с нами, отвезешь нас вверх по реке, чуть дальше Пануко.

– Ха! Это еще надо подумать, – возразил Питер, вытирая свой и без того грязный нос куском замасленной ветоши. – Я немного простыл. Да и цвет лица у меня портится от этих ночных прогулок. – Там остался мой сын, – сказал Хэберт. – Ну, он постарше меня, может и сам о себе позаботиться.

– Там еще женщина, мисс Дрэксел, – тихо сказал Дэвис.

– Кто? Мисс Дрэксел? Что же вы мне раньше-то не сказали? – обиделся Питер. И, вздохнув, прибавил: -Ну, влезайте, что ли, да и тронемся. Вот уговорили бы своих немецких друзей, пускай пожертвуют мне галлонов двадцать бензина, а то нам не добраться.

– Прятаться теперь толку нет, – заметил Питер Тонсбург, когда они полным ходом мчались вверх по реке и «Топилья» настигла их своим прожектором. – Видно тебя или нет, коли уж влепит снаряд поблизости, так поминай как звали!

И в ту же минуту канонерка открыла огонь. В реве мотора грохот пушек был едва слышен, но разрывы снарядов то и дело встряхивали и раскачивали легкое суденышко. А когда редкие пули защелкали по обшивке и засвистели над головой, никто – даже и сам Питер – не вспомнил его уверений, что прятаться бесполезно, все четверо скорчились на дне катера: каждому казалось, будто все пули и осколки летят именно в него, и он невольно съеживался и втягивал голову в плечи.

Канонерская лодка «Топилья» принадлежала федералистам. А с северного берега по катеру открыли огонь из винтовок и пулемета осаждавшие Тэмпико сторонники конституции, и положение стало еще более опасным.

– Слава богу, что это мексиканцы, а не наши, – сказал Хэберт, когда после пятиминутного бешеного обстрела они все еще оставались целы. – Мексиканец родится с ружьем в руках, но стрелять из него так и не умеет до самой смерти.

Обогнув наконец излучину реки, которая укрыла их от прожектора, они еще раз убедились, что никто не получил ни царапины и катер тоже невредим.

– И трех часов не пройдет, как доставлю вас в Пануко… только бы не напороться на бревно! – откинувшись назад, прокричал Питер в самое ухо Уэмплу. – А если врежемся в какую-нибудь корягу, тогда еще раньше доставлю – прямо в омут.

Катер мчался сквозь тьму, управляемый светловолосым парнишкой, который знал каждый фут этой реки и находил фарватер лишь по очертаниям берегов, чуть видных в призрачном свете звезд. Резкий ветер развел на широких плесах мелкую злую волну и хлестал водяной пылью и брызгами. И, несмотря на тепло тропической ночи, встречный поток воздуха, насквозь пронизывая их мокрую одежду, заставлял вздрагивать от холода.

– Теперь-то я знаю, почему эту посудину окрестили «Холодом»,-силясь не стучать зубами, сказал Хэберт.

Но ему никто не ответил, и почти все три часа этой гонки в темноте они провели молча. Один раз мимо них, вниз по течению, промчался неосвещенный катер, они заметили его по искрам, вылетавшим из трубы. В другой раз, когда проходили мимо промыслов Торено, большое зарево невдалеке, на южном берегу, вызвало недолгий спор о том, что могло так ярко гореть: Торенские скважины или бунгало на банановой плантации Меррика.

На исходе первого часа пути Питер замедлил ход и направился к берегу.

– У меня тут бензин припрятан, десять галлонов, – пояснил он. – Надо бы проверить, цел ли: сгодится на обратный путь. – Не вылезая из катера, он сунул руку в кусты и объявил: -Все в лучшем виде.-Потом принялся смазывать мотор. – Ха! Вот вчера вечером прочитал я в журнале один рассказ, – заговорил он, стараясь развлечь своих пассажиров.-Называется «Их дело– умирать». А я скажу – черта с два! Человек должен жить – вот его дело! Может, по-вашему, мы должны были думать о смерти, когда «Топилья» задавала нам перцу? Ошибаетесь. Мы живы, верно? Мы удрали от нее. В этом вся штука. Никто не должен умирать. Вот я, к примеру, хотел бы жить вечно, если уж на то пошло.

Он крутанул рукоятку газа, мотор взревел и положил конец его рассуждениям.

Ни Дэвис, ни Уэмпл не возвращались больше к разговору о своем заветном – все, что нужно, было уже сказано. На некоторое время они порешили затаить свои чувства, и уговор этот был свят и нерушим: соперники уважали друг друга, и каждый верил, что другой ни на волос не отступит от данного слова. Что будет потом – вопрос иной. А сейчас они оба хотели только одного: укрыть Бет Дрэксел от опасности в мятежном Тэмпи-ко или на военном корабле.

В четыре часа они миновали городок Пануко. По крикам и песням можно было догадаться, что расположившийся здесь отряд федералистов выражает свое возмущение высадкой американских моряков в Вера-Крус. Часовые с берега окликнули катер и выстрелили наугад в темноту, откуда доносился треск мотора.

В миле от города, у северного берега, где стоял под парами освещенный речной пароход, они причалили к Асфодельскому промыслу. Пароход был невелик, и сотни две американцев-мужчин, женщин и детей-с трудом разместились на нем. Мужчины в знак приветствия обменялись добродушной бранью, в которой сквозила неподдельная радость от встречи, и тут Хэберт выяснил, что на пароходе ждут его сына: Билли объезжает отдаленные буровые бригады, где еще не знают, что Соединенные Штаты захватили Вера-Крус и что вся Мексика клокочет яростью.

Хэберт решил дождаться сына и потом вернуться пароходом, а трое остальных, услыхав, что мисс Дрэксел нет среди беженцев, направились к южному берегу, на промысел голландской компании. Здесь была богатая скважина, она могла давать до ста восьмидесяти пяти тысяч баррелей нефти в сутки, но добычу пришлось уменьшить, поскольку компания не справлялась с таким количеством. Между Мексикой и Голландией не существовало никаких раздоров, поэтому управляющий был совершенно спокоен, хоть и не мог спать: вместе с ночными сторожами он следил, как бы пьяные солдаты не устроили пожара – на промысле скопились целые озера нефти. Да, мисс Дрэксел вместе со своим братом вернулась в охотничий домик, а больше ему о ней ничего не известно. Нет, он не посылал никаких предупреждений и сомневается, чтобы это сделал кто-нибудь другой. О высадке в Вера-Крус он узнал вчера, часов в десять вечера. Мексиканцы, как только услыхали об этом, сразу остервенели, убили Майлса Формена с Имперского промысла, разогнали его рабочих и разграбили дом. Лошади? Нет, у него здесь нет ни лошадей, ни мулов. Федералисты давным-давно реквизировали и тех и других. Однако в охотничьем домике, насколько он помнит, сохранились две лошади, но это уж такие клячи, что их даже мексиканцы не взяли.

– Придется пешком, – весело сказал Дэвис. – Всего шесть миль, – так же весело отозвался Уэмпл. – Не будем мешкать.

С реки вдруг донесся выстрел, и они бегом бросились на берег, туда, где оставался Питер. Вслед за первым выстрелом грохнуло еще несколько, похоже было, что стреляли из двух винтовок. Пока управляющий на ломаном испанском языке кричал в коварно притаившуюся темноту что-то о голландском нейтралитете, они добежали до катера и обнаружили на планшире безжизненное тело светловолосого паренька, который собирался жить вечно.

Пробираясь в темноте по невообразимо скверной дороге, ведущей сквозь джунгли к домику, Дэвис и Уэмпл сначала почти не разговаривали. Только заметив на востоке, вдоль южного берега Пануко, зарево пожаров, они перекинулись несколькими словами и от души понадеялись, что горят жилища, а не скважины.

– Здесь на одном лишь промысле Эбаньо нефти на два миллиарда долларов, – проворчал Дэвис.

– И какой-нибудь пьяный мексиканец, который вместе со всеми своими потрохами и бессмертной душой не стоит и десяти песо, может запалить все это куском промасленной ветоши, – поддержал Уэмпл. – А если уж начнется пожар, огонь опустошит весь промысел до последней капли.

В пять часов наконец рассвело, и они зашагали быстрее, а в шесть уже помогали обитателям домика собираться в путь.

– Одевайтесь попроще, дорога нелегкая, и не теряйте времени на разные бантики, – взывал Уэмпл из-за угла веранды, где находилась отгороженная ширмами спальня мисс Дрэксел.

– Обойдетесь без умывания, некогда, – неумолимо прибавил Дэвис, здороваясь за руку с Чарли Дрэксе-лом, который, зевая, приплелся к ним в пижаме и шлепанцах.-Чарли, а где лошади? Они еще живы?

Уэмпл велел заспанным пеонам остаться на месте, смотреть за домом и на досуге припрятать наиболее ценные вещи, и теперь все так же из-за угла выкрикивал мисс Дрэксел новости о захвате Вера-Крус; тут вернулся Дэвис и сообщил, что лошади оказались просто жалкими развалинами: они наверняка свалятся и сдохнут, не пройдя и полмили.

Из-за ширм вышла Бет Дрэксел и первым делом заявила, что ни в коем случае не позволит себе сесть верхом на какую-то клячу, потом поздоровалась со своими спасителями; ее смуглая кожа и темные глаза все еще излучали сонное тепло.

– Не мешало бы вам умыться, Стэнтон, – заметила она Дэвису и, обернувшись к Уэмплу, добавила: – И вы тоже хороши, Джим. Вы оба ужасно чумазые.

– Погодите, пока доберемся до Тэмпико, и вы будете не чище. Готовы?

– Сейчас Хуанита уложит мой чемоданчик. – Ради бога. Бет, не теряйте времени! – воскликнул Уэмпл. – Бегите и хватайте самое необходимое.

– Пора, пора в дорогу! – пропел Дэвис. – Быстро! Быстро! Чарли, выбирайте ружье, какое вам по душе. Захватите и для нас парочку.

– Дело настолько серьезно? – спросила мисс Дрэксел. Оба кивнули.

– Мексиканцы сорвались с цепи, – объяснил Дэвис.-Почему они сюда не заглянули, ума не приложу.

Какое-то движение в соседней комнате насторожило его.

– Кто там? – крикнул он. – Да это же миссис Морган, – ответила Бет.

– О боже! Уэмпл, я ведь про нее совсем забыл, – простонал Дэвис.-Что же нам с ней-то делать?

– Бет пусть идет пешком, а клячи по очереди потащат эту даму.

– В ней сто восемьдесят фунтов, – рассмеялась мисс Дрэксел.-Ау, Марта, поторопитесь! Мы вас ждем, пора отправляться! – Из-за перегородки донеслось приглушенное бормотание, затем выкатилась очень низенькая, тучная и суетливая женщина средних лет.

– Я совсем не могу ходить пешком, – пожаловалась она.-Уж вы, мальчики, меня и не просите, все равно толкуне будет. Мне и полмили не пройти, даже под страхом смерти, а до реки целых шесть по дрянной дороге.

Они в отчаянии смотрели на нее.

– Тогда вы поедете верхом, – сказал Дэвис. – Идемте, Чарли. Оседлаем обеих лошадей.

По дороге сквозь тропические заросли впереди шли мисс Дрэксел и ее горничная, индианка Хуанита; Чарли, с тремя винтовками на плечах, замыкал шествие, а в середине Дэвис и Уэмпл маялись с миссис Морган и двумя облезлыми одрами. Один из них, чубарый, принимался хрипеть всякий раз, как на него сажали миссис Морган, и хрипел до тех пор, пока его не освобождали от этого солидного груза. Другой одер, покрытый коростой гнедой, когда приходила его очередь везти миссис Морган, неизменно ложился, пройдя четверть мили.

Мисс Дрэксел смеялась, шутила и подзадоривала других, а Уэмпл чуть не силой заставлял миссис Морган идти пешком каждую третью четверть мили. В конце первого часа пути гнедой упал и больше не поднялся, пришлось его бросить. Теперь миссис Морган четверть мили ехала на лошади, и потом столько же шла пешком. Вернее, не шла, а, поддерживаемая с обеих сторон, кое-как ковыляла на своих до смешного маленьких ножках.

В миле от реки дорога стала получше, она проходила здесь вдоль банановой плантации, раскинувшейся на тысячу акров.

– Участок Парслоу,-сказал Чарли Дрэксел.-Теперь он потеряет весь урожай из-за этой неразберихи.

– Ой, посмотрите, что тут такое! – крикнула им мисс Дрэксел.

Они догнали ее и увидели на дороге отпечатки автомобильных шин.

– Первая машина в этих местах, – уверенно заявил Чарли.

– Да вы обратите внимание на след, – не унималась его сестра. – Наверное, машина выехала прямо из банановой рощи и взобралась на откос.

– Чудо, а не машина, если она сумела вскарабкаться на такой откос!-иронически заметил Дэвис.-На самом-то деле она съехала с него. Слетайте-ка на разведку, Чарли, пока мы сгружаем миссис Морган с ее норовистого рысака. В этих бананах ни одна машина далеко не уйдет.

Чубарый держался мужественно все время, пока его освобождали от груза, потом глубоко вздохнул и рухнул наземь. Миссис Морган тоже вздохнула, села прямо на дорогу и горестно посмотрела на свои крохотные ножки.

– Не ждите меня, мальчики, – сказала она. – Может быть, у реки вы найдете какую-нибудь повозку и пришлете за мной.

Но не успели они и рта раскрыть, чтобы с негодованием отвергнуть этот план, как вдруг внизу, среди зеленого моря бананов, раздалось фырканье мотора. По треску выхлопной трубы они поняли, что на ней нет глушителя. Огромные листья бананов тряслись, будто по стволам колотил невидимый гигант. Слышно было, как переключались передачи и машина подавалась то вперед, то назад; наконец, минут пять спустя, из стены зелени вырвался длинный и приземистый черный автомобиль и с ходу взлетел было на песчаный откос, однако грунт оказался слишком сыпучий, и, одолев всего две трети подъема, смущенный Чарли Дрэксел вынужден был затормозить, но земля поползла из-под колес, и машина по своим же следам покатилась вниз и опять почти наполовину скрылась в зарослях.

– Расчудесная машина! – пропела мисс Дрэксел, вспомнив популярную песенку, и захлопала в ладоши. – Ну, Марта, ваши мучения кончились.

– Шестицилиндровый и, похоже, совсем новенький-чтоб мне никогда больше не сесть в машину, если я не прав! -сказал Уэмпл и обернулся к Дэвису за подтверждением. Дэвис кивнул.

– Это машина Элисона, – пояснил он. – Кампос стал требовать у него денег взаймы, ну и… Вы же знаете Элисона: он выгнал Кампоса вон. А тот в отместку реквизировал его новый автомобиль. Это случилось позавчера, еще до того, как мы ударили по Вера-Крус. Вчера Элисон говорил мне, что, по самым последним сведениям, машину погрузили на пароход, направлявшийся вверх по реке. И вот видите, куда ее засадили. Но давайте все-таки попробуем ее вытащить.

Трижды Чарли Дрэксел пытался выехать наверх – и все неудачно: грунт был очень мягкий, а подъем слишком крутой.

– Силы у нее хоть отбавляй, – уверял Чарли. – Да вот колеса буксуют в этой каше.

Они уже разостлали на земле найденные в машине плащи. Теперь мужчины сбросили пиджаки, а Уэмпл, кроме того, расседлал чубарого и, чтобы колеса меньше скользили, разложил в образовавшиеся колеи потник, уздечку, подпруги и ремни от стремян. Автомобиль рывком взлетел на предательский склон, забуксовавшие было колеса впились в набросанную одежду и сбрую, и, чуть помедлив, словно в нерешительности, машина перевалила через гребень откоса и выехала на дорогу.

– Вот это машина, я понимаю! – ликовал Дрэксел. – Да она, чертовка, и на стену вскарабкается, только бы ей за что-нибудь зацепиться!

– Надо поставить на место глушитель, если не хотите играть в пятнашки с каждым солдатом в округе, – распорядился Уэмпл, вместе с остальными водворяя в автомобиль миссис Морган.

Дорога на голландский промысел вела через окраину города Пануко. Женщины – индианки и метиски – бесстрастно глядели на невиданную повозку, дети возвещали о ее продвижении восторженными криками, собаки – отчаянным лаем. В одном месте, когда они проезжали мимо длинного ряда привязанных федералистских лошадей, их окликнул часовой, но Уэмпл только бросил: «Прибавь газу!»-и машина понеслась по разбитой дороге со скоростью пятидесяти миль в час. Вслед им хлестнул выстрел. Но вскрикнула миссис Морган совсем не поэтому. Вырытые свиньями на дороге глубокие ямы были до краев наполнены грязью и потому почти незаметны. Не успел Дрэксел затормозить, как сильный толчок едва не выбил руль у него из рук.

– Удивительно, как еще ось выдержала, – буркнул Дэвис. – Поезжайте дальше, Чарли, да не гоните так. Нам ничего больше не грозит.

Они подкатили к домикам голландского промысла, и тут-то начались настоящие неприятности. Парохода с беженцами у Асфодельской пристани уже не было. Катер исчез вместе с телом Питера Тонсбурга, а куда и каким образом,-этого управляющий промыслом не знал, и ему явно хотелось от них избавиться.