Текст книги "Одна истинная королева. Книга 2. Созданная из тени"

– Хватит! – не выдерживает Натаниель. Теперь его присутствие заметно, будто он вышел из тени на свет, и тварь больше не сможет его игнорировать. – Предложение нас не интересует…

– Чего именно ты хочешь? – перебиваю я Натаниеля.

Жаль, мне не хотелось обходиться с ним грубо. Но я чувствую его силу. Тварь его боится, хоть и старается это скрыть. Натаниель против сделки, а вот я… я не уверена.

Тварь скребет когтистой ногой по половицам, словно ей стыдно говорить о том, чего она так жаждет.

– Лишь воспоминания. Отдай мне воспоминания о мертвой Королеве и получишь кусочек ночного неба Лиаскай. Крошечный кусок королевства. Ты так далеко от дома…

Я дрожу. Бессмысленно отрицать, Церцерис значит для меня очень много. Это не просто дорога домой и связь с отцом.

– Майлин, – Натаниель очень серьезен. – Это воспоминания о твоей сестре.

– От них одни муки, – бездумно срывается с моих губ.

– Но они бесценны!

Я качаю головой, рассматривая коллекцию твари:

– Это барахло. Дешевые безделушки, за которые отчаянно цепляешься. Нельзя стоять на месте, надо идти вперед. Я должна отпустить эти воспоминания.

– Майлин, прошу, не делай этого. Это безумие, это…

– Как ты говоришь со своей Королевой? – издевается тварь.

Затем она снова переводит взгляд на меня:

– Я хочу только воспоминания. Чувства оставь себе, мне они без надобности. Хочу представить, будто знаю ее. Знаю Королеву.

– Забирай их, – соглашаюсь я, игнорируя возмущенный вскрик Натаниеля. – Забирай воспоминания о Виктории, Королеве Лиаскай. Другие воспоминания о ней и о тех временах, когда она не была Королевой, я оставляю себе.

– А зачем они мне? – просто интересуется тварь.

И быстрее, чем мы с Натаниелем успели бы сжать руку в кулак, тварь проскакивает между нами. Мы оглядываемся, и на мгновение кажется, будто тварь исчезла. Ее невероятная скорость ошеломляет. Все это время она могла сбежать. Кажется, это ловушка…

Что-то летит прямо мне в лицо! Натаниель дергает меня за руку, и рану на плече обжигает такой болью, что я вскрикиваю. На секунду темнеет в глазах. Тяжело рухнув на колени, я роняю телефон. Он падает дисплеем вниз. В свете фонарика сверкают перламутровые осколки. Тварь запустила в меня то ли вазой, то ли кувшином. Но среди осколков лежит он… Церцерис. Слезы застилают взгляд, и стоит мне схватить матово поблескивающий амулет, они неудержимым потоком текут по лицу. Я рыдаю. Не сопротивляюсь, когда Натаниель осторожно меня обнимает.

– Тварь ушла, – шепчет он. – Все в порядке. Ее нет.

Я быстро киваю, стискивая зубы. Все тело напряжено, меня колотит дрожь.

– У нас есть Церцерис.

Догадывается ли Натаниель, что значит для меня этот Церцерис? Наконец, спустя столько месяцев я получила маленький кусочек лиаскайской ночи, без которой, возможно, не смогу больше жить… Но я не чувствую радости. Мне вдруг становится холодно. Стуча зубами, я пытаюсь подняться, но чуть не падаю. Натаниель успевает меня подхватить. Вдруг он замирает. Осторожно ощупав мой бок, он поправляет куртку и смотрит на свои пальцы.

Кровь. Я почти забыла…

– Майлин. – Кажется, будто тварь забрала голос Натаниеля с собой, оставив только шепот.

Бережно развернув меня к себе лицом, Натаниель расстегивает мою куртку, отворачивает воротник и вскрикивает:

– Майлин! Ты спятила?

– Это не я! – выпаливаю я первое, что приходит в голову.

Натаниель держит руку на моем пульсе, ругаясь сквозь зубы. Кого же он костерит – меня или ту тварь? Кажется, он что-то говорит про больницу…

– Больница? – слабо переспрашиваю я. – И как мы объясним это врачам?

Натаниель бормочет что-то подозрительно напоминающее: «да плевать». Осторожно подведя меня к люку, он спрыгивает туда и машет рукой, призывая следовать за ним. Я не хочу показаться слабой – Натаниель слишком часто видел меня такой. Но голова у меня будто ватой набита, в глазах пляшут черные точки… Я неуклюже прыгаю, Натаниель ловит меня на руки, и в этот миг мне не до гордости. Боль пронзает с ног до головы, словно в раны тыкают световыми мечами…

– Проклятье! – сквозь зубы шиплю я. – Отпусти меня.

– Что, прости?

– Отпусти меня, живо, пока я не вырубилась.

Натаниель и не думает меня отпускать, но я дергаюсь так сильно, что у него не остается выбора.

– Отпусти! – упорствую я. – Вот помру, тогда таскай меня сколько душе угодно!

– А до этого недалеко, – хрипит Натаниель. Он все-таки меня опускает, но поддерживает, когда мы спускаемся с лестницы. Без Натаниеля я покатилась бы кубарем вниз и так осталась бы лежать…

Выругавшись, Натаниель наклоняется, и только тогда я замечаю, что снова выронила телефон. Но сейчас мне все равно. Важна лишь круглая плоская реликвия, которую я сжимаю так крепко, будто в ней заключена вся моя жизнь. После падения фонарик в телефоне сломался, и мы покидаем дом через черный вход в полной темноте.

На улице немного светлее, луна просвечивает сквозь пелену свинцовых туч. Мне вдруг кажется, будто кто-то прячется в саду за деревьями. Тварь? Или старуха? Нет, тень больше, шире. Я приподнимаю голову, чтобы рассмотреть ее получше, однако она почему-то поспешно пятится. Моргаю – и тени как не бывало…

Я крепко сжимаю Церцерис. И нет ничего важнее этого кусочка небес.

Глава 7

– Ненавижу больницы! – заявляю я Натаниелю, едва тот переступает порог палаты. – Незачем было тащить меня сюда. И прощать я тебя не собираюсь, даже не проси.

– А знаешь, что я ненавижу?

Пододвинув стул к койке, Натаниель критически разглядывает толстенную повязку у меня на шее. Кажется, будто мне снова восемь лет и я болею свинкой.

– Ненавижу вид крови, – говорит Натаниель.

– Ой! Как назло! – с лающим смешком отвечаю я.

– Да, особенно вид твоей крови. Ты в порядке?

Я киваю. Не считая жуткой усталости, чувствую себя неплохо. Всю ночь не могла заснуть. Сначала болела рана. Потом я задумалась и забыла про боль. Натаниель привез меня в отделение неотложной медицинской помощи. Судя по лицам медсестер, они не купились на нашу историю про то, как я провалилась в люк старого дома под снос и поранилась об острые края сломанных досок. Я уже решила, что Натаниеля упекут за решетку.

– Они не потащили тебя сразу в суд, – устало шучу я.

– Залог прислали из казны королевского двора, – отвечает он.

Я долго и серьезно смотрю на Натаниеля.

– Да перестань, – усмехается он. – По мне же видно, что я и мухи не обижу.

По нему видно, что ночь прошла для него бесследно. Натаниель явно выспался, отдохнул. В своей клетчатой рубашке он похож на простого студента ирландского университета, чья подружка попала в больницу из-за несчастного случая.

– Мать знает, что ты здесь? – спрашивает Натаниель.

Я горько улыбаюсь:

– Нет, мой дорогой голос разума, я ей не сказала. Не хочу, чтобы она переживала.

– Она снова меня возненавидит.

– Да, в яблочко. Она уверена, что на выходные я уехала к тебе. И считает это ужасной затеей.

Тут мы умолкаем. Обсуждать это нам обоим нелегко. Однако нельзя откладывать разговор в долгий ящик: скоро вернутся мои соседки. Между часами посещений и обедом времени мало.

Натаниель нарушает молчание:

– Что будешь делать, Майлин?

Я приподнимаюсь и, не обращая внимания на тянущую боль в ране, засовываю руку под подушку. Тяжесть Церцериса в руке заставляет меня дышать глубже, а прикосновение к гладкому золоту придает смелости. Медленно разжимаю пальцы, позволяя Натаниелю увидеть медальон, один взгляд на который заставляет мое сердце биться подобно триумфальному барабану.

– Руну узнаешь? – шепотом интересуюсь я.

Похоже на Н, только с двумя перекладинами вместо одной. Знак клана. Старый, почти стертый, различить его можно только по грязи, забившейся в гравированные линии. Тот самый знак, который я рисовала в детстве.

– Вот доказательство, которое нам нужно!

– Да, тут выгравирован знак, – серьезно соглашается Натаниель. – Но я не знаю, какому клану он принадлежит. Я не смогу воспользоваться этим Церцерисом.

– Знак этого клана я видела в детстве. Церцерисом владел папа. Медальон отмечен руной моей семьи. Церцерисом воспользуюсь я!

Сначала Натаниель медленно кивает, затем качает головой. Его разрывают сомнения, мне не по себе видеть его таким. Все ведь очевидно!

– Я же переносилась с твоим Церцерисом, – упорствую я.

Мой голос звучит так настойчиво, будто мне очень нужно уговорить Натаниеля. Однако я могу использовать Церцерис без его согласия и вернуться в Лиаскай совсем одна. Но мне хочется, чтобы рядом кто-то был, хоть одна человеческая душа. В очередной раз я причиню боль тем, кого люблю – тем, кто любит меня. Одна я этого не вынесу.

– Судя по всему, я наследница клана междумирцев. И так было всегда! Я помню Церцерис папы с самого детства. Папа показывал мне медальон.

– Он не подозревал, чем это обернется.

– Уверена, папа знал, что я давно не принадлежу этому миру.

Вдруг Вики тоже видела папин Церцерис? Как хотелось бы обсудить это с ней…

– Надеюсь, оно того стоило, – будто прочитав мои мысли, говорит Натаниель.

– Стоило.

Понятия не имею, как себя вести. И совсем не знаю, чем на самом деле заплатила за Церцерис той твари из Лиаскай.

– Вечером меня выпишут, – бодро сообщаю я. – По словам доктора, который меня зашил, даже шрама не останется.

Вздох Натаниеля больше напоминает всхлип:

– Ты ведь понимаешь, что я имел в виду другое.

– Все… странно, – отвечаю я. – Знаю, в Лиаскай мы с Вики много времени проводили вместе. Но воспоминания об этом исчезли. Похоже на сон, который в миг пробуждения ускользает в небытие. Тебе знакомо это чувство? Вот только сон был. Такой отчетливый, словно это не видение, а реальность. Такой яркий, что кажется, словно ты никогда его не забудешь. Но стоит моргнуть или пальцем пошевелить, как все исчезает без следа. Остается лишь смутное ощущение: было что-то особенное.

Поджав губы, Натаниель размышляет над моими словами.

– Ты помнишь дворец? Трон, корону и…

– Я все помню! – перебиваю я. – Только Вики как в тумане.

Натаниель берет меня за руку, точно пытаясь утешить. Но утешение мне не нужно.

– Натаниель, я не верю, что заплатила большую цену. Я отдала то, что делало меня слабой.

– Майлин, – сипит Натаниель.

Он не доверяет твари и к моему плану относится со скепсисом.

– Что?

Натаниель не может ничего мне ответить: страх и беспомощность нам не помогут.

– Ответь, это важно, – прошу я. – Ты останешься со мной или уедешь в Нью-Йорк?

С губ Натаниеля срывается сухой смешок:

– Будто я могу теперь уехать в Нью-Йорк.

– Можешь. Решать тебе. Все эти месяцы ты строил свою жизнь, пока я ныла и зализывала раны.

– Ты горевала.

– Натаниель, я пойму, если ты мне больше не доверяешь – я никогда не заслуживала твоего доверия.

Натаниель тяжело поднимается со стула, будто это нехитрое действие требует от него множества усилий. Он проходится по палате.

– Я отпустил тебя, Майлин. Да, отпустил. Более того, я уверен, что чувства к тебе связаны со мной и моим прошлым, а не с тобой. Или… – на мгновение умолкнув, Натаниель качает головой. – Я точно не знал, но в глубине души давно почувствовал, что ты – как я. Мы оба междумирцы. Следовало бы догадаться об этом еще во время нашего первого прыжка, когда ты вырвалась из моих рук. Ты словно могла перенестись самостоятельно. Мой инстинкт не подвел. Наверное, ты так мне понравилась, потому что мы похожи. Наследник клана очень одинок. А рядом с тобой я не одинок, вот меня и потянуло к тебе.

«Ну, так даже проще», – думаю я. Вслух ничего не говорю, Натаниель пока не готов.

– Сейчас я вижу тебя, Майлин, вижу девушку, которая любит другого. И говорю: я отпустил тебя. А что делаешь ты?

– Что ты имеешь в виду?

– Прошлую ночь. Кем ты была вчера? Когда вела переговоры с ранившей тебя неполноценной тварью из Лиаскай?

Не понимаю, к чему он клонит.

– Я была собой.

– Да. Ты была собой. Но ты была Королевой. Ты всегда Королева, просто за последние месяцы я об этом подзабыл. Девушку из Ирландии, которая смешивает меня с грязью и терпит мое присутствие, лишь когда отчаяние в ней побеждает гордость, – ее я смог отпустить. Но Королеву я никогда не отпущу.

Натаниель преклоняет передо мной колено. С трудом сдерживаю смех – до чего это патетично и напыщенно. Но шутка застревает в горле: правила Завременья на меня не распространяются. И наверное, не распространялись никогда.

– Натаниель, не делай этого. Нашел повод!

Сама не знаю почему, но на глаза наворачиваются слезы.

– Я дал присягу, – отвечает он, не глядя на меня. – Поклялся посвятить жизнь служению Королеве и Лиаскай. О Завременье ничего не говорилось, потому что раньше Королева никогда не бывала здесь, по ту сторону Лиаскай. Теперь времена изменились.

– Я не хочу, чтобы рядом был королевский воин.

– Ты хочешь товарища, я знаю. Поверь, я могу быть и тем и другим.

– Вставай! – Наклонившись, я дергаю Натаниеля за руку, и он неохотно поднимается. – Вот заглянут сюда врачи, что они подумают? Я не прошу вернуться со мной в Лиаскай, поэтому слушай внимательно, Натаниель Бэджет. Я умоляю тебя пойти со мной. Со мной, той самой девушкой из Ирландии: она любит лжеца и смешивает тебя с грязью, она слова тебе не может сказать, тем более приказать. Я заклинаю друга, которого жестоко обидела, которому не доверяла так сильно, как он того заслуживал. Ты пойдешь со мной?

Натаниель глубоко вздыхает:

– Да.

И в этом «да» отзываются сотни мыслей, которые он не произнес вслух.

– Но мне нужно время, чтобы собраться, – просит Натаниель.

Время. Вдох-выдох. Те обрывистые сновидения обрушиваются на меня посреди дня, как колючий снег на бесчувственное тело… Меня топят, с моей жизнью играют – это чувство сильнее якоря реальности, и кажется, что у меня нет времени. Что у Лиама нет времени. Что слишком поздно.

– Сколько времени тебе нужно?

– Две недели.

Два слова – два коротких мощных удара.

– Две… недели? Скажи ты про два дня, я поныла бы и смирилась. Но две недели? Проклятье! Столько времени у нас нет.

– Это время есть у нас обоих, – с нажимом говорит Натаниель. – И мы должны посвятить его тем, кто был с нами здесь. Нашим друзьям, людям, которые нас любят.

Все доводы, которые у меня были, вмиг потеряли свою силу. И Натаниель это знает. На этот раз я не отделаюсь письмом для мамы, полной неопределенностью и слабой надеждой на новую встречу. Я – чудовище, потому что без колебаний снова брошу маму. Но даже чудовище пытается себя оправдать.

– Есть еще кое-что… – шепчу я.

Одно обстоятельство, говорить о нем мне не хочется, но откладывать уже нельзя. Лучше признаться Натаниелю сейчас.

– Не знаю, вдруг та тварь меня обманула?

– Так и есть, обманула, – мрачно подтверждает Натаниель. – Церцерис принадлежал твоему отцу. На медальоне выгравирована руна твоего отца, и я ставлю свой винкулас на то, что сволочь из Лиаскай прекрасно об этом знала. Она не имела права требовать что-то взамен.

– Да я про другое.

– А про что?

Я касаюсь маленького круглого рычажка, открывающего Церцерис. Крышка откидывается, будто только этого и ждала. Я надеюсь, что темнота сыграла со мной злую шутку, что ночное небо чудесным образом окажется неповрежденным… Но, разумеется, мои надежды не оправдываются. Один взгляд, и сердце замирает в груди. В ночной синеве зияет черная трещина.

Подойдя ко мне, Натаниель цедит сквозь зубы:

– Проклятье!

Но в следующий миг на его губах мелькает улыбка.

– Что скажешь? – опасливо интересуюсь я.

– Хорошая новость – звезды целы.

Смотрю на них: пять сине-зеленых сапфиров, образующих букву W. Созвездие Кассиопеи. Трещина пролегла посередине, отделив две звезды слева от трех других. Но все они целы!

– Ничего страшного, что кусочек ночных небес поврежден? – с надеждой спрашиваю я.

– Будет нелегко. Чтобы магия не вышла из-под контроля, нужны созвездие клана и лиаскайская ночь. Я не смог бы перенестись с таким Церцерисом.

Натаниель переводит взгляд на меня, будто увидев что-то завораживающее.

– Но? Не тяни, говори уже!

– Ты сможешь. Ну, я надеюсь, – вздыхает он.

Все мои мысли крутятся вокруг первой фразы. Значит, мне не нужна ночь… Но почему? И тут я догадалась.

– Тварь назвала меня Королевой Ночи.

Почему-то такая формулировка не показалась мне странной.

– Что это значит? – допытываюсь я.

– Лиаскай любит день, – объясняет Натаниель. – Ее корона – золотой рассвет. Но королев Лиаскай коронует звездами ночи. Она дарит Ночь королевам.

Пытаюсь вспомнить, что я почувствовала, когда Вики надела на меня тиару Стелларис. Черный бархат ночи окутал душу…

Щелкнув крышкой медальона, Натаниель бережно передает его мне.

– Не сомневаюсь, ты сможешь воспользоваться Церцерисом.

Глава 8

Вода как песок: забивается в рот, нос…

Вся податливость и текучесть воды исчезает, она будто срывает с себя маску безобидности. Вода царапает горло, словно мелкие острые камешки. Вода затекает повсюду, не оставляя свободного места, вытесняет воздух. На языке чувствуется кислород, в ушах слышится его манящий шепот: «Вдохни поглубже, и все твои мучения прекратятся!» Но солоноватый минеральный привкус предупреждает: «Поддашься порыву – захлебнешься».

Знаю, это просто видение, ведь сейчас я не сплю. Моргнув, отгоняю образ мутной темной воды и вижу паб: обшитые деревом стены, стаканы на столе и Рави. Он смотрит на меня сквозь стекла очков, озабоченно сдвинув брови.

Я сосредотачиваюсь и почти насильно заставляю себя осознать, что вода – это видение. Словно сквозь вату слышу музыку, гул людских голосов и Рави, который просит меня дышать. И у меня получается! Я дышу в такт дыханию Рави. Он каждый раз пробует эту технику. Но голова кружится, меня охватывает паника – и внимание ускользает от Рави. Теперь я слышу лишь рокот и насмешливое бульканье, за которыми коварно притаилась тишина. У реки Лирии свой собственный голос.

За миг до потери сознания я вдруг понимаю, что вода исчезла. Меня будто вышвырнуло из сна, а сам он разбился на тысячи осколков. Но я знаю: этот сон вернется, совсем скоро, и в целом мире нет места, где я могла бы от него скрыться. Он найдет меня везде, если захочет.

У меня болит в груди, потому что я судорожно пытаюсь дышать. Болит голова, потому что я опасаюсь за свой рассудок. Болит сердце, потому что меня преследуют не мои кошмары. Может, это лишь отголосок того, что пережил Лиам.

– Опять? – беспокоится Рави.

Потерев лицо ладонями, я киваю:

– Все в порядке.

Рави выглядит так, будто я на мгновение растворилась в воздухе, а затем, к его изумлению, снова материализовалась. Рядом с ним я замечаю молоденькую официантку. Она дрожащими руками ставит передо мной стакан воды.

– Часто такое случается? У тебя астма?

– Приступ мигрени, – вру я.

Этот ответ близок к правде. Больше всего мне хотелось бы объяснить маме и Рави, что я связала себя с одним человеком из другого мира магической цепью, хотя он предупреждал, нет, умолял не делать этого. И теперь моя судьба – проживать его страхи. Но станет ли от признания легче? Меня ведь сочтут сумасшедшей…

Я прочитала о флешбэках столько, на сколько хватило сил, и даже чуточку больше. Упорно убеждаю сама себя, что мне просто снятся кошмары, но все гораздо хуже. Каждый раз сон переносит Лиама в травматические обстоятельства. Он снова переживает пытку, побег из Закрытого крыла, и все это как наяву. Психика Лиама играет с ним злую шутку, заставляя физически чувствовать боль. Смертельный ужас. Непоколебимую уверенность в том, что его бросили на произвол судьбы. Отдали в руки людей, от которых ему не придется ждать пощады, ведь он не из их числа. И последнее чувство – самое отвратительное. Лиам, я с тобой: и в страхе, и в печали, и в одиночестве. Но это унижение, превращение человека в ничто… Такого я никогда не испытывала.

Неужели для кого-то жизнь ничего не значит?

Бросив через плечо сочувственный взгляд, официантка уходит обслуживать других посетителей. Рави, нахмурившись, смотрит на меня.

– Эти приступы участились. Может, стоит обратиться к специалисту? – осторожно предлагает он и криво улыбается, словно сказал какую-то глупость, над которой я с удовольствием посмеюсь. – В смысле, ты твердишь, мол, они безвредные. Но похоже, все не так. Вот сейчас я подумал, что ты задыхаешься.

– Поехали на пляж, а, Рави? – спрашиваю я, закрыв лицо ладонями.

Он заставляет меня убрать руки от лица.

– Там тебе полегчает?

Рави очень серьезен… Такое редко бывает. Он весельчак, клоун, сыплет остротами по делу и без дела. Люблю Рави за это, нам вместе легко и весело. Рядом с ним я забываю обо всех печалях. Забываю о том, что за его жизнерадостностью скрываются серьезность, тоска и тревоги. И в последнее время он очень за меня переживает.

– Хочу поехать к морю, – объясняю я, доставая кошелек из куртки, висящей на спинке стула. – Там хорошо дышится. Мне нужно набрать в легкие побольше воздуха и рассказать тебе кое-что.

Темные глаза Рави делаются совсем черными.

– Ты… что? О чем рассказать? Ты ведь не…

– Нет! – пытаюсь рассмеяться я, но из горла вырывается лишь всхлип. – Я не умираю. Ну, пока не собираюсь. Если только тебе не вернули водительские права и ты не спустишь машину со мной с ближайшего обрыва. Ты гонишь так, что не успеваешь управлять машиной.

Шутка получилась слабой, и Рави на нее не ведется:

– Ладно. Я д-д-думаю… ты понимаешь, я…

Рави давно перестал заикаться. А теперь из-за меня начал снова, и это очень нечестно! Я причиню ему боль – снова. Ему, Люсинде, маме. Только эти люди всегда были на моей стороне.

– Из-за Вики, – тихо говорю я. – Знаю. Никто так и не выяснил, что с ней случилось.

– Да. И ты тоже впала в бодрствующую кому. А потом неожиданно исчезла. Я все еще считаю, что ты тайком ездила к специалистам, но не признаешься в этом, потому что тебе нельзя говорить, к какому выводу они пришли. С тех пор у тебя начались приступы.

Задумчиво киваю. Сначала я собиралась выдумать историю, в которую он поверил бы, но теперь моя решимость пошатнулась.

– Поехали к морю, Рави.

– Кому позвонить? – Он достает из кармана телефон и тыкает в дисплей.

– Никому. Поедем вдвоем.

– Мне нельзя, ты забыла?

– Ясное дело, что за рулем буду я.

– Майлин, жаль возвращать тебя в суровую реальность, но ты не получила права и не можешь быть вторым пилотом.

Я усмехаюсь:

– С каких это пор ты так серьезно относишься к правилам дорожного движения? Не трусь, я хорошо вожу.

– А вдруг тебя поймают?

– Ну, скажу, что наврала тебе, будто давно получила права. – Я подмигиваю ему. – И что прежде ты никогда не давал мне машину.

– Если нас сцапают полицейские, тебе придется забыть о водительском удостоверении.

Я встаю со стула:

– Просто поехали! У моря я расскажу, почему мне больше не нужно водительское удостоверение.