Текст книги "Запретные мечты [Очарование золота]"

– Конечно, если ты передумал…

– Нет. Я только хотел узнать, не окажешь ли ты и мне одну услугу?

– Ты хочешь сказать, чтобы я тебя раздела?

– Точно.

– Ты сошел с ума, – Сирена принялась торопливо надевать юбки.

Выпрямившись, Вард вырвал у нее юбки.

– Да, – прохрипел он, – ты, наверное, права.

Он посмотрел на нее с нескрываемым желанием и прижал к себе, завладев ее губами с какой-то отчаянной яростью, а потом медленно опустил Сирену на мягкое ложе из сосновой хвои. Навалившись всей тяжестью тела, он подавил ее сопротивление, расстегнул пуговицы на панталонах и стянул их с ее ног. Потом несколькими быстрыми, почти злобными движениями Вард сорвал с себя одежду и отшвырнул ее за спину.

Сирена со страхом вспомнила, что на ней оставался еще корсет с пристегнутыми к нему чулками. Мускулистые руки Варда путались в подвязках. Чувство, которое внезапно нахлынуло на нее, оказалось таким сильным, таким странным и таким неожиданным, ее охватило невероятное возбуждение, волна неистового буйства. Сирена обняла спину Варда, впившись ногтями в мышцы. Она все больше возбуждалась, ее сопротивление таяло на глазах.

Он коснулся губами уголка ее рта, скользнул ими вниз по щеке, оставляя горячий след на коже, поцеловал маленький бугорок на шее, склонился к. вздымающейся над отчаянно забившимся сердцем груди. Ее кожа, казалось, сияла, несмотря на то что солнце скрывалось за тучами и его яркий свет больше не пробивался сквозь плотно сжатые веки. Она чувствовала, как деревья раскачивались под порывами ветра, ощущала это всем телом. Она узнала это чувство полноты жизни, охватившее ее теперь. Оно росло, проникало все глубже, в самые укромные уголки души. Она ощущала какую-то необычную легкость, оставаясь крепко прижатой к земле тяжелым телом.

Вард отбросил в сторону шпильки, выпавшие из волос Сирены. Он погладил ей щеку, поцеловал глаза. Со вздохом, который, казалось, шел откуда-то из глубины его могучего тела, он отпустил ее. Сирена услышала, как шуршит его одежда. Открыв глаза, она увидела, что он натягивает рубашку. Выражение лица Варда показалось ей хмурым.

Сирене стало холодно. Солнце уже совсем скрылось за облаками, и она чувствовала себя не очень уютно в тени, лежа на холодных иголках.

Приподнявшись на локте, она взяла панталоны и корсет.

Они молча одевались. Им пришлось поторопиться, потому что небо из чисто-голубого сделалось серым. Наконец Вард заговорил.

– Сирена, – произнес он, как ей показалось, с какой-то неохотой в голосе, – я хочу тебе кое-что сказать. Утром я уезжаю в Денвер.

– В Денвер?

Пальцы девушки неожиданно похолодели. Она не могла скрыть удивления.

– У меня там дела. Я приеду через несколько дней.

– Ты вернешься?

Он повернулся к ней.

– Вернусь я или нет? Конечно, вернусь. Не беспокойся об этом. И ни о чем другом тоже. С тобой тут все будет в порядке, я позабочусь об этом.

– Да, конечно. – Сирена отвернулась.

– Я соберусь сегодня вечером и уеду рано утром, как только закроется «Эльдорадо». Я бы взял тебя с собой, но я еду по делам, и ты там будешь скучать. Поэтому я решил, что тебе, наверное, самой захочется остаться и отдохнуть от меня несколько дней.

Его слова казались не слишком уверенными. Говорил ли он на самом деле правду? Может, это ему захотелось от нее отдохнуть? Или даже избавиться? Такая возможность тоже казалась вполне вероятной.

– Наверное, я это переживу, – ответила она.

– Да, – холодно сказал Вард, – я тоже так считаю.

8.

Сирену разбудил долгий печальный гудок паровоза. Это прибывал ночной поезд из Денвера. Скоро он опять уйдет и увезет Варда. Сирена повернулась на кровати, ударила кулаком по подушке. Она не переживала из-за этого, ее задело только то, что Вард так легко с ней расстался. Он мог хотя бы прийти попрощаться. Или он решил, что все, что произошло между ними вчера днем в горах, можно назвать прощанием? Но она не видела, чтобы Вард особо сожалел об отъезде, и ей сделалось обидно.

Интересно, как он себя поведет, если она оденется и придет на станцию его проводить? Обрадуется или разозлится? А может, ему вообще все равно? Иногда ей казалось, что Вард испытывал к ней какие-то чувства; иногда она начинала думать, что он держит ее у себя просто ради удобства, чтобы она грела ему постель и снимала напряжение после бессонных ночей за игорным столом.

Нет, она не опустится до такого. Он, чего доброго, еще подумает, что она огорчена его отъездом, что ей захотелось отправиться с ним. Ей будет очень хорошо здесь одной. Первым делом она как следует выспится; шум внизу немного утих – танцевальный зал уже закрылся.

Такая мысль понравилась Сирене, но ей все равно не спалось. Она лежала и слушала, как хрипло кричали кукушки на шахтах Скалистой горы. Потом опять послышался гудок паровоза.

Этот день без Варда показался ей очень длинным. Санчо принес завтрак, которого с избытком хватило бы на двоих, и, как всегда, оставил его за дверью. Он, наверное, узнал об отъезде Варда и к ленчу уже не появился. Несколько раз Сирена выходила в холл посмотреть, не идет ли Санчо, убеждая себя, что это просто оплошность и ужин ей обязательно принесут вовремя, а то и пораньше. Санчо будет просить прощения, кланяться до земли и горько раскаиваться за то, что оскорбил такого важного клиента, как Вард. Ей нужно лишь немного подождать.

Наступил вечер, Санчо все не появлялся. Проголодавшись, Сирена оделась и спустилась в бар.

– Посмотрите, кто пришел! – воскликнула Перли, приветствуя Сирену поднятым бокалом. – Чему обязаны такой честью?

Несмотря на поздний час, в баре находилось немало посетителей. К стойке то и дело подходили мужчины, чтобы взять хлеб, мясо, сыр и орехи. Этот обычай Вард привез из Нового Орлеана. Направляясь в освещенный зал, Сирена, проходя мимо Перли, отвернулась. Несколько мужчин посмотрели в ее сторону. Звон бокалов и шум разговоров позволяли Сирене говорить, не опасаясь, что ее могут услышать.

– Я пришла спросить, не видел ли кто Санчо. Он не принес мне ленч, а теперь опаздывает с ужином.

– А ты хочешь есть?

Сирене не понравилась улыбка, появившаяся на лице Перли.

– Ты угадала, – ответила она.

– Боюсь, мне придется тебя огорчить. Тебе собирались приготовить к ленчу рагу из ягненка, но оказалось, что это любимое блюдо Отто. Бедняга не смог удержаться, он до того проголодался, что слопал все за минуту.

– А ужин? – спросила Сирена, сжав губы.

– Тушеная говядина, – скорчив недовольную гримасу, сказала Перли. – Отто она не понравилась, и он ее выбросил.

– Выбросил?

– Ага.

– И что же мне есть?

– О, у тебя огромный выбор. В городе есть несколько забегаловок. Только не ходи к Санчо. Он, как дурак, настаивал на том, чтобы принести тебе другой кусок говядины, и Отто пришлось растолковать ему, что ты не хочешь есть. Он, пожалуй, немного перестарался. Знаешь ли, Отто не любит китайцев. Он всегда советовал Санчо уехать из города, здесь плохо относятся к кули.

– Он… он жив?

Сирене нравился этот маленький улыбающийся желтокожий человечек, который всегда старался ей угодить.

– Да, но готовить он несколько дней не сможет.

– Честно говоря, – медленно проговорила Сирена, – мне негде поесть. У меня нет денег.

Перли расхохоталась.

– Какой же Вард все-таки скупой! Однако мне кажется, ты знаешь, как это уладить.

– Я не понимаю, – Сирена догадалась, куда клонит Перли, но не хотела подавать виду.

– Послушай, крошка, – проговорила Перли, сразу сделавшись серьезней, – если ты хочешь есть, оставь свою спесь в неприступной башне, в которую Вард тебя заточил, и немного поработай с остальными в баре. Думаю, для начала ты можешь исполнить пару номеров на сцене.

– Ты же знаешь, как Вард относится к таким вещам, – ответила Сирена. – Его отъезд ничего не меняет.

Перли допила ликер и поставила бокал на стойку. Ее голубые, почти прозрачные глаза светились торжеством.

— Ты напрасно так считаешь. Мы с Вардом говорили вчера об этом. Твои способности безвозвратно погибнут в его комнатах. А потом, это слишком эгоистично с его стороны – беречь тебя только для себя одного. Когда я ему об этом сказала, он согласился, что тебе лучше спуститься и развлечься немного, выпить. Нам нужно как-нибудь оживить представление, показать гостям новое лицо, не говоря уже о новой форме. В «Золотом горне» выписали девчонку прямо из Парижа и теперь нахваливают се на каждом углу. Она, конечно, Парижа и в глаза не видала, но кого это волнует? А тебя можно представить как новинку из Лондона. Мужчины любят экзотику; хочешь, назовем тебя Маленькая Египтянка?

– Если ты думаешь, что я буду развлекать твоих клиентов на сцене или где-нибудь еще, то ты ошибаешься!

– Неужели? Значит, ты вовсе не голодна?

– Я могу найти другую работу.

– Нет, – сказала Перли, склонив голову, – это вряд ли. В этом городе тебе могут предложить только то же самое, что сейчас предлагаю я. А если я тебя отпущу, Вард, чего доброго, решит, что я тебя выгнала. Я не могу этого допустить.

– Не понимаю, как ты сможешь меня удержать. – Повернувшись, Сирена направилась к двери.

– Отто! – коротко бросила Перли.

Тот поднялся из-за столика и двинулся к Сирене. Не желая, чтобы к ней прикасался этот вышибала, она остановилась и, обернувшись, взглянула на надменное лицо Перли.

– Ну что, поняла? – спросила та с неприятной улыбкой. – А теперь перейдем к делу, дорогая. Надеюсь, ты прислушаешься к голосу разума. Ты, наверное, можешь представить, что произойдет, если я разрешу Отто проводить тебя обратно наверх. Он не тот человек, которого могут остановить женские вопли. А если ты и дальше будешь упрямиться, так Отто здесь не один. А потом, существуют и другие пути сделать тебя посговорчивее. Ты когда-нибудь пробовала наркотики? Это очень неприятно, когда тебе дают их против твоей воли. А в таком состоянии женщина полностью теряет над собой контроль. Пока она без сознания, с ней можно делать все, что угодно. – Перли опять улыбнулась. – У меня никогда не было наркотиков, но я знаю, где их можно достать.

Сирена испугалась не на шутку. Неужели у нее совсем не оставалось выбора?

– У меня бы все равно ничего не получилось, даже если бы я все-таки заставила себя. У меня ничего нет, кроме этого платья. Не думаю, что этим привередливым старателям понравится видеть меня каждый день в одном и том же наряде.

– Ты права, – согласилась Перли, окинув взглядом костюм Сирены. – Я дам тебе что-нибудь из моих вещей. Тебе они подойдут. Конечно, кое-что придется перешить. А может быть, посмотришь в своем саквояже? Я могу его принести.

– В моем саквояже? – переспросила Сирена. Ей показалось, что она ослышалась. Она уже почти забыла о нем.

Перли взяла другой бокал и посмотрела на Сирену с недоброй усмешкой.

– Вард, этот дьявол, спрятал его в кладовой. Не знаю только почему. Наверное, хотел одеть или раздеть тебя на свой вкус.

– Так он здесь уже давно?

– Его привезли следом за вами. На другой день. Тебе его принести?

– Да, – кивнула Сирена.

– Хорошо. Я пошлю за ним. Спускайся, когда будешь готова. Я скажу, чтобы тебе отнесли поесть. – Перли подняла бокал и сделала глоток. – Надеюсь, ты будешь готова к концу представления?

Вещи, лежавшие в саквояже, оказались в полном беспорядке. В них явно кто-то рылся. Сирену нисколько не удивила пропажа денег и еды. Вынимая платья одно за другим, она пыталась кое-как их расправить. С тех пор как она видела их в последний раз, они показались ей странными, безнадежно устаревшими, как будто с тех пор прошли годы. Годы, за которые она из девочки превратилась в женщину.

Только одна вещь, казалось, не изменилась – шелковое платье матери. Сирена осторожно вынула его из саквояжа и разложила на кровати. Потом она нашла свой медальон и золотые серьги с жемчугом. И наконец веер. Эти вещи стали ей особенно дороги теперь, когда она почти все потеряла. То, что она вновь получила их именно сейчас, вызвало у нее чувство какого-то удовлетворения, словно она сама тоже потерялась вместе с этими вещами.

Как Вард посмел прятать их от нее? Неважно, какой бы жалкой она ни выглядела в этих нарядах, он не имел права так поступать. Он слишком много на себя взял. Держал ее у себя, распоряжаясь, как ей одеваться, что делать. Так что, может, это даже и хорошо, что она вырвалась из-под его опеки?

Что стоило ему просто объяснить ей, что она ему надоела, вместо того чтобы отдавать ее Перли? А мог ли он вообще сам оставить ее Перли, чтобы она стала работать в «Эльдорадо»? Что, если он не хотел надолго терять ее из виду, хотя уже устал от нее? Очень мило!

Как она не догадалась вчера в горах, что их отношениям настал конец? Он так странно вел себя. Все время о чем-то думал, наверное, об этом. Но почему же он тогда ничего не сказал? Удивительно. Ей казалось, что Вард все-таки не способен так поступить.

В эту минуту дверь распахнулась, и в гостиную вошла Перли. Увидев ее, Сирена очнулась от; своих мыслей, встала и быстро прошла в спальню. Перли направилась следом, держа в руке платье кричащей желто-зеленой расцветки, усыпанное блестками. На ее крашеных губах играла ухмылка.

– Тебе уже принесли твой саквояж?

– Принесли.

– Я решила, что ты до сих пор не выбрала, что надеть, раз ты так долго возишься. Я принесла тебе вот это. Так, на всякий случай.

– Очень мило с твоей стороны, ты так обо мне заботишься. – Сирена скривила губы и взяла платье. Декольте оказалось просто невероятных размеров. Юбки едва достигали колен. Под него нельзя было надеть ни корсет, ни панталоны. Сама Перли носила платье точно такого же фасона, только голубого цвета, с вышитыми изображениями марабу вместо блесток.

– Оно, может, не очень тебе подойдет, но это только на один вечер, – начала Перли, – я переговорила с Тимоти, нашим пианистом. Он объявит твой сольный номер в честь этого события. Придумай что-нибудь необычное. Только не забудь предупредить Тимоти. Он подберет музыку к чему угодно.

– Соло? Нет! – испугалась Сирена.

– Почему? – спросила Перли, наградив девушку презрительной улыбкой.

– Я не могу. У меня нет таких способностей, даже если мне придется ломать голову всю ночь.

– Никто из наших девочек не отличается особыми способностями, однако все они справляются. Тебе нужно только издать несколько громких звуков под музыку, пару раз улыбнуться и подмигивать всем подряд. Главное, больше двигайся по сцене и показывай мужчинам все, что они хотят увидеть.

– Я не могу, – Сирена еще пыталась сдерживаться, но ей стало уже совсем плохо.

– Справишься. – Перли повернулась к двери. – Тебе придется постараться.

Сирена стояла посреди комнаты, глядя на отвратительное платье, которое принесла Перли. Она прекрасно понимала, что задумала эта женщина. Ей захотелось унизить ее, а заодно и представить публике как одну из тех, кто, возможно, вскоре окажется в ее публичном доме. Сирене уже приходилось видеть уличных девиц, то, как они заигрывают с мужчинами, нагибаются так, чтобы те увидели их грудь, как задирают юбки, словно это получилось нечаянно. Многие пытались изображать парижский канкан. Одна девушка даже рискнула выступить в подлинно французском стиле, появившись на сцене почти голой. Старатели просто обезумели. Действо продолжалось несколько ночей подряд, пока визит шерифа не положил конец ее актерской карьере.

Сирена резким движением отбросила платье. Оно упало на кровать, а потом очутилось на полу. Она не станет этого делать. Она не покажется публике в этом омерзительном наряде. Уж лучше выходить на сцену в корсете и в панталонах, как та певица, о которой она вспомнила. Она не будет выставлять напоказ тело. Если ей придется изображать из себя дуру, совсем не обязательно делать это в таком ужасном платье.

Поджав губы, Сирена вернулась в спальню. Внезапно ее осенило. Широко раскрыв глаза, она посмотрела на платье матери. Одно время, когда дела у них шли хорошо, мать заставляла ее заниматься пением под аккомпанемент пианино. В роли учителя выступала сама миссис Уолш. Мать Сирены высоко оценила преимущества сочетания французского образования с английским. Она постаралась передать дочери все, что знала сама, в том числе привить ей любовь к музыке. Вдвоем они иногда устраивали концерты для отца. Одетая в шелковое платье, перешитое из материнского, Сирена, с завязанными ленточкой волосами и сложенными на груди руками, пела отцу старые песни Юга. Это было очень давно, конечно. Но то, что нравилось ее отцу, то, с небольшими изменениями, может понравиться и другим мужчинам. И она вполне могла попытать счастья.

Немного погодя Сирена спустилась в салун в платье матери, надеясь, что его мягкие нежные краски придутся по вкусу посетителям. Отовсюду доносилась мужская ругань, звон бокалов, стук пивных кружек, сквозь эти звуки пробивалась громкая музыка пианино. В воздухе висел голубой дым сигар и коричневых самокруток. Запах табака смешивался с терпким ароматом эля и отвратительной вонью потных, давно не мытых тел. Те мужчины, которые не играли в карты, раскачивались на стульях, смеялись, подзывали проходящих мимо девушек, хватая их за руки и бедра.

Сирена прикоснулась к нитке жемчуга на шее. Как можно привлечь внимание грубой толпы в такой шумной обстановке столь невинным одеянием, если этих людей не удивляли даже вульгарные, кричащие платья девчонок из публичного дома?

А если они ее не заметят? Им всегда хочется чего-то громкого, быстрого и зажигательного. Если она их разочарует, то от них можно ожидать чего угодно. Сирена слышала, что в неудачливых певцов и актеров швыряли тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Петь ради того, чтобы заработать ужин, – это одно, но получить ужином по голове – совсем другое. Кроме того, ее корсет, достаточно широкий в талии, как того требовала мода, и с достаточно низким декольте, так тесно сжимал грудь, что ей было трудно дышать, не говоря уже о пении.

Но отступать было поздно. Мужчины в баре уже оборачивались и смотрели в ее сторону. Ей не оставалось ничего другого, как пройти в зал.

Спустившись по лестнице, девушка остановилась. Перли куда-то пропала, и Сирена не знала точно, что ей нужно делать. Ей на глаза попался Отто Бруин. Он перестал подпирать стену и направился к Сирене. Положив огромную руку на колонну и приняв позу, свидетельствующую, судя по всему, о добродушном настроении, он, осклабившись, промычал:

– Ну, разве эта детка не хороша сегодня?

– Спасибо, – ответила Сирена холодно, даже не удостоив его взглядом.

Он дотронулся пальцем до рукава ее платья и проговорил, указав наверх, в сторону комнат Варда:

– Вам понравится у нас гораздо больше, чем все время сидеть одной и не видеть никаких развлечений.

– Я рада, что ты так обо мне заботишься. Но я не вижу в этом разницы.

С этими словами Сирена направилась к бару, проходя мимо столиков так, чтобы не задеть кого-нибудь ненароком. Двигаясь мимо удивленных старателей, она опять посмотрела на Отто. Его взгляд казался неприятным, даже отталкивающим, и Сирена отвернулась.

Чтобы не столкнуться с поднимающимся из-за стола мужчиной, Сирене пришлось отступить назад. Перед ней стоял высокий худощавый человек лет тридцати, одетый в серый костюм с кожаными заплатами на рукавах. На его тощем лице застыла кривая улыбка, казавшаяся нарисованной. В одной руке он держал бутылку, в другой бокал.

– Извините, – сказала Сирена, – я вас не заметила.

– Это мне надо извиняться, я-то давно вас заметил.

Глядя на его восхищенное лицо, Сирена смутилась. Еще раз извинившись, она проскользнула мимо и направилась дальше.

Сцена в «Эльдорадо» находилась прямо за баром и казалась не очень большой. По краям висели красные бархатные занавески с золотой бахромой. На сцене стояли керосиновые фонари. В перерывах между номерами занавес с шумом раздвигался, и перед посетителями открывался пейзаж белых заснеженных гор. Пианино стояло перед сценой, так что и Тимоти мог видеть, что на ней происходило. Тапер, ирландец по происхождению, обладал неплохим тенором. Он пел в перерывах между выступлениями актеров и объявлял номера. Ему было под пятьдесят, нос у него был сломан, один глаз почти не открывался, и ему страшно нравилось теплое пиво. Шумливый и заводной, он любил музыку и женщин, необязательно в этом порядке.

– Вы сегодня отлично выглядите, мисс Сирена, – поприветствовал он девушку, не отрываясь от польки, которую барабанил на протяжении вот уже получаса. – Как хорошо, что вы к нам сюда спустились.

Он подмигнул ей и осклабился, будто от хорошей шутки.

– Спасибо, Тимоти, – сказала Сирена с вымученной улыбкой. – Перли говорила вам, что я сегодня буду петь?

– Говорила, милая.

– Я придумала, что мне исполнить.

Услышав предложение Сирены, Тимоти опешил.

– Вы точно будете это петь? Вы очень рискуете, вам это известно?

– Кто это тут рискует? – раздался сзади чей-то голос.

Девушка говорила с очаровательным акцентом. Приблизившись к таперу, она с подчеркнутой фамильярностью положила руку на плечо Тимоти. Ее звали Испаночка Конни, она была звездой ночного шоу в «Эльдорадо». Сирена не раз видела ее представления. Конни танцевала с жаром и неистовством. Она мало общалась с другими девицами, предпочитая держаться в стороне, потому что уже давно не ладила с ними. Носила Конни довольно простой костюм: узкое платье из черного бархата с широкой круглой юбкой. Подол платья с одной стороны приподнимался, открывая несколько нижних юбок из алой материи в складку и поразительно длинные ноги в черных чулках. Распущенные волосы покрывали плечи, словно черное облако. Темные глаза были окаймлены блестящими черными ресницами, над которыми поднимались черные дуги бровей. В ушах у девушки сверкали золотые серьги, а губы были ярко накрашены кармином. Дикая красота и буйные манеры сделали ее любимицей золотоискателей. Это позволяло ей выбирать мужчин, которые нравились ей самой, не опасаясь потерять место, в чем заключалось ее преимущество перед остальными. Конни отличалась капризной разборчивостью во вкусах, но ей никто не отваживался перечить, так же как очень немногие из работавших с ней девушек осмеливались посягать на ее привилегии.

Тимоти глянул через плечо на Испаночку Конни.

– Сирена думает, что стоит ей помахать веером, спеть пару старинных баллад – и парни будут довольны.

Испанка окинула Сирену долгим пристальным взглядом, рассматривая ее блестящие темные локоны, рассыпавшиеся по плечам, ее необычное платье. Потом, словно не замечая девушку, она проговорила, обращаясь к таперу:

– Так ты думаешь, не будут?

– Сомневаюсь. Но дело не в этом. Перли сказала, что она покажет что-нибудь веселое, попрыгает по сцене, пусть все посмотрят на ее прелести. Если Сирена станет ей противиться, я просто не знаю, что может сделать Перли.

– Ох-ох-ох! А что она сама умеет, эта Перли? Что она вообще понимает? Она хотела бы, чтобы и я одевалась, как другие, хихикала, как все, корчила из себя дурочку, как остальные, и бегала между столиками. Она считает себя единственной, кому здесь позволено не быть идиоткой.

– Знаешь, мужчинам очень нравятся павлины, которые распускают перья на своих милых попках.

– Какая разница, – оборвала его Испаночка Конни.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, но что нам делать с Сиреной?

Тимоти доиграл наконец бесконечную польку и сложил руки на коленях.

– Не знаю, – сказала Конни, склонив голову. – Она кажется такой красивой, чистой и женственной.

– Прямо как настоящая, – кивнул Тимоти.

– Точно. Такая, которой мужчина отдаст все, только чтобы назвать ее своей. Не только потому, что на нее приятно смотреть, ты понимаешь, она остается в памяти; воплощенное желание. Она навевает воспоминания.

– Но, Конни, милая, мужчины приходят сюда, чтобы забыться, а не вспоминать о прошлом.

– Им придется подумать о нем. Мы притушим свет. На сцене надо оставить лишь несколько свечей. Ты будешь играть тихо и нежно, чтобы было приятно слушать. Сирена медленно выйдет на сцену и остановится возле свечей; нет, она понесет свечи сама. Раскроет веер и закроет им лицо по самые глаза, а потом… Что ты будешь петь, Сирена?

Сирена не ожидала, что ей придется участвовать в этом разговоре. Она замялась:

– Я… Я могу спеть «Черные волосы моей возлюбленной» или «Барбару Аллеи».

– А ты сумеешь спеть эту очень медленную южную песню – «Дикси»?

– Да, – улыбнулась Сирена. – Думаю, сумею.

– Но «Дикси» – это же военная песня, – запротестовал Тимоти.

– Это песня воспоминаний. Здесь очень много золотоискателей оттуда, с Юга.

– Нам повезет, если ей хотя бы разрешат рот открыть, – проворчал Тимоти. – Ты же знаешь, здесь не этого ждут. Они хотят хорошо повеселиться, а не вспоминать молодость. И проигранную войну.

– Ты не прав, дружок. Людям нравится иногда погрустить. А после нее, если хочешь, выйду я и развеселю их всех. Они нас еще благодарить будут.

– Ох, Конни. Ну и дьявол же ты!

Испаночка улыбнулась, кивнув таперу.

– Боюсь, ты прав, дорогой. Ну а ты сам-то кто такой? Во всех нас тут сидит дьявол.

– Даже в Сирене? – кивнул в сторону девушки Тимоти.

– Особенно в Сирене. – Конни широко раскрыла глаза и прошептала: – Это потому, что она еще не знает, что он здесь.

Сирене не нравился покровительственный тон Конни, но она испытывала к ней чувство благодарности. Улыбаясь, Испаночка Конни юркнула за кулисы и послала кого-то в публичный дом за канделябрами и тиковыми подставками для свечей. Резкими словами и не менее резкими движениями Конни отгоняла остальных девушек от сцены, этим как бы окружая Сирену ореолом таинственности.

Из-за кулис Сирена наблюдала за началом представления. Номер назывался «Старая серая кобыла». Одна из девушек стояла на сцене, запряженная в повозку, на которой сидел усатый мужчина, делая вид, что хлещет ее по ногам. Мужчины в баре смеялись над представлением. Их хохот стал еще громче, когда на седока набросилось множество девушек с маленькими голубыми хлыстиками и прогнали его со сцены ударами и пинками.

Чтобы посетители немного успокоились, Тимоти спел попурри из ирландских песен. В середине номера знаком показал, чтобы на сцене убавили свет. Из бара донеслись недовольные голоса. Тимоти перестал петь. Он ударил по клавишам и начал представлять Сирену. Услышав его слова, Сирена в панике сжала кулаки.

– Южная красавица из королевского города Новый Орлеан, королева тамошней оперы, несравненная Сирена!

Занавес поднялся, открывая темную сцену. За кулисами Испаночка зажгла свечу и, сунув ее в руку Сирене, вытолкнула девушку на сцену.

Когда она появилась перед золотоискателями, шум начал утихать. Только в баре кто-то повторял пьяным голосом:

– Верните девочек, верните девочек!

Тимоти сыграл вступление к песне, которую Сирена собиралась петь, – нежную грустную мелодию. Сирена вставила свечу в канделябр. Свет пламени заиграл в ее глазах, свечи отбрасывали теплые золотые отблески на ее прелестное лицо и плечи. Медленно двигаясь под музыку, Сирена вышла на середину сцены и раскрыла веер. Чистым нежным голосом она запела старую песню.

– Что это? В чем дело? Что здесь происходит? Быстро зажгите лампы! Уберите ее отсюда! – В зале появилась Перли. Она двигалась между столиками, расталкивая посетителей. Заслышав ее злобный голос, к ней присоединилось несколько мужчин, требовавших света и девочек.

– Уберите ее отсюда! Приведите девочек!

Остальные свистели и кричали на них, требуя тишины. Сирена начала сбиваться, а потом совсем умолкла.

Вдруг один мужчина вскочил на ноги и, опрокинув столик, встал между Перли и сценой, не давая ей пройти. Хоть он и не трогал ее, Перли испугалась и отступила назад.

Мужчина едва заметно кивнул.

– Пусть представление продолжается, – сказал он, – мне хочется послушать эту песню.

Его голос звучал негромко, но очень отчетливо. Ответ Перли утонул в общем шуме, но ее минутного замешательства оказалось достаточно, чтобы все вновь стали рассаживаться по своим местам.

Сирену выручил тот самый мужчина, с кем она столкнулась несколько минут назад. Отвернувшись от Перли, словно позабыв о ней, он возвратился к столику, не сводя глаз с певицы. В знак признательности она посмотрела на него с теплой улыбкой. Он ответил ей взглядом, полным восхищения и обожания, и это придало Сирене уверенности. Она почти бессознательно все время оборачивалась в его сторону. Казалось, она пела для него одного. Сирена не заметила, как в баре воцарилась мертвая тишина. Все взоры устремились к ней. Золотоискатели не сводили с нее глаз, они всматривались в ее темные волосы, разглядывали платье, затаив дыхание, следили за ее полными грации движениями. Сирена поняла, что добилась того, чего хотела, и даже того, на что не смела надеяться, когда в середине номера мужчины начали снимать шляпы, а потом стали один за другим вставать, выражая этим уважение к словам песни и ее исполнительнице. На глаза Сирены навернулись слезы.

Когда она кончила петь, зал взорвался одобрительным свистом, аплодисментами и криками. Рядом со сценой какой-то мужчина причмокнул губами и, толкнув приятеля, сказал:

– Вот бы мне эту девочку. Прямо как на кровать из роз падаешь.

Его сосед фыркнул.

– Ты, видно, совсем из ума выжил, приятель. Ты что, не заметил золотые каблуки на ее туфлях? Она слишком богата и для меня, и для тебя. Ты бы не смог ее содержать, даже если бы взял крутой подъем.

«Взять крутой подъем» в золотоносных районах означало добывать золото из шахт тоннами, набивать им карманы, в общем, стать очень богатым. Сирена восприняла это как комплимент. Представив реакцию Перли на такое отношение к себе со стороны старателей, Сирена не могла сдержать улыбки. Ее радость стала бы еще больше, если бы она не услышала, как слова старателя стали повторять все, кто находился в салуне.

– Золотые Каблучки, – сказал со смехом один из посетителей, – это ей подходит. Золотые Каблучки.

За ним это имя произносили другие, и по залу опять прокатилась волна аплодисментов. Вард, похоже, оказался прав. На клички здесь не скупились и давали их очень быстро.

Спускаясь со сцены, Сирена решила, что никогда не откликнется на этот титул, каким бы распространенным он не стал. Она не нуждалась в такой славе. Ее не устраивала жизнь, которую могла ей обеспечить эта известность. Что бы там ни говорили Перли, Отто и даже Вард, ее положение не казалось ей безвыходным. Выход обязательно должен был существовать.