Текст книги "Пока бьётся сердце"

Глава 7

– Дин.

Его имя, слетевшее с моего языка, громким надсадным эхом разносится по тихому помещению, и все же Дин притворяется, что не слышит меня. Он не двигается, не моргает и даже не вздрагивает. Он просто сидит, прислонившись к своей трубе и отодвинувшись от меня как можно дальше.

– Дин, – повторяю я. Ничего.

Я вздыхаю, низко опускаю голову и закрываю глаза. Наверное, прошел час с тех пор, как… ну, с тех пор, как это произошло. Он вернулся в свой темный угол и замкнулся в себе.

Он не сказал мне ни слова. Он даже не взглянул на меня.

– Пожалуйста, можешь поговорить со мной? – снова пробую я. Я не представляю, как проведу остаток дня вдали и изолированно от единственного человека, который понимает мое состояние.

Наконец, Дин поводит плечами с тихим мычанием.

Хоть какой-то признак жизни.

– Я не злюсь, Дин. Тебя заставили это сделать, и я пони…

– Я не могу, Кора. Пожалуйста.

Печаль в его голосе практически убивает меня. Впервые в жизни он выглядит поверженным.

– Не отгораживайся от меня. Самой мне не справиться. – На последнем слове у меня перехватывает дыхание. В груди больно от желания сохранить нашу едва зажегшуюся связь.

Он – все, что у меня есть.

Дин медленно качает головой, опуская взгляд в пол.

– Я даже смотреть на тебя не могу.

Я судорожно втягиваю ртом воздух. В данный момент мне до него не достучаться. Он потерян среди своих собственных демонов, сожалений и сомнений.

Но я действительно не злюсь. Дину приставили пистолет к голове, и наши жизни висели на волоске. Был лишь один выход, и я уговорила его им воспользоваться.

Ну, может быть, немного чувствую опустошение.

Я закрываю глаза и ложусь на спину, заставляя себя дать ему уединение, в котором он нуждается. У нас будет время все обсудить – когда он придет в себя.

У нас только и есть, что время.

Наступает вечер, и наш естественный ночник гаснет.

Прошло уже несколько часов. Часов.

А Дин все еще отказывается со мной разговаривать.

Тишина становится невыносимой, поэтому я решаю ее нарушить, пока мы сидим одни в темноте – по-настоящему одни.

– Я собиралась завести собаку, – шепчу я в темноту. Дина почти не видно с моего места, но я различаю легкое движение, сообщившее мне, что он не спит. – Ты хотел знать, о чем я думала. Я думала о двух собаках, с которыми мне так и не удалось встретиться в прошлое воскресенье. Интересно, в какую из них я бы влюбилась?

Тишина.

Мои слова напряженно повисают в воздухе, одинокие и болезненно игнорируемые. Я подтягиваю колени к груди и кладу между ними подбородок. Шевелю пальцами ног в серых кроссовках Дина, которые мне слишком велики. Но в них тепло и уютно, а именно этого я так отчаянно жажду, особенно сейчас.

Я закрываю глаза и шепчу:

– Спокойной ночи.

В эту ночь Дин так мне и не отвечает. Он не поет.

Я же то проваливаюсь в беспокойный, мучительный сон, то выныриваю из него, скучая по звуку голоса Дина.

Глава 8
Десять лет назад

– Дин, останови машину!

Посреди оживленного заснеженного перекрестка лежит раненая собака. Она брыкается, наполовину переворачивается и съеживается от страха каждый раз, когда мимо проносится машина, забрызгивая ее грязной жижей и оставляя замерзать до смерти.

– Черт бы тебя побрал, Корабелла, ты в своем уме? На улице метель, а мы уже на двадцать минут опаздываем к завтраку.

Мэнди оживляется на пассажирском сиденье и выворачивает шею, чтобы посмотреть на меня из-под своих идеально подведенных бровей.

– В чем дело? Ты забыла свою сумочку? – спрашивает она меня.

Я качаю головой, отстегиваю ремень безопасности и наклоняюсь вперед, указывая пальцем в лобовое стекло.

– Там собака. Она ранена.

– Мы не можем остановиться, сестренка, – настаивает Мэнди, ее взгляд останавливается на животном. – Это слишком опасно. К тому же бабушку, вероятно, удар хватит от беспокойства, почему мы опаздываем.

– Можем позвонить в службу контроля за животными, когда доберемся до ресторана, – предлагает Дин.

Мэнди кивает и поднимает свой смартфон.

– Могу даже прямо сейчас позвонить, если тебе от этого станет легче.

– Ты серьезно? Бедняжку, вероятно, сбила машина. И на нее снова наедут! – возмущаюсь я, в груди клокочет страх. – Останови машину, Дин.

– Здесь негде остановиться…

– Ладно. Выйду здесь. – Я тянусь к дверной ручке, как бунтующая идиотка, опьяненная адреналином и необходимостью спасти животное.

– Господи, подожди. – Дин съезжает на обочину оживленной дороги под скрип дворников на ветровом стекле, торопливо раскидывающих комья снега.

Машина едва успела остановиться, как я рывком распахиваю заднюю дверь, натягиваю шапку на уши и морщусь. От ледяного ветра у меня перехватывает дыхание. Мимо проносится машина, и я отскакиваю назад, задаваясь вопросом, не слишком ли глупая эта идея. Я прокладываю себе путь по шести дюймам мокрого снега и останавливаюсь на краю дороги, оглядываясь по сторонам. Сейчас час пик, так что движение плотное. Море фар выхватывают тяжелые снежинки, и у меня кружится голова. Я решаю рвануть вперед, думая, что, вероятно, окажусь быстрее машин, поднимающихся на холм. Я выбегаю на шоссе, мое сердце бьется где-то в горле, а в висках торопливо стучит разгоряченная кровь. Чуть не поскальзываюсь на льду, но добираюсь до средней полосы целой и невредимой, не обращая внимания на рев клаксонов. Добравшись до безопасного места, я наклоняюсь, чтобы перевести дыхание.

Собака лежит на животе, прижавшись мокрым, дрожащим телом к асфальту.

– Эй, привет. Я здесь, чтобы помочь. Я тебя не обижу. – Я снимаю варежки и засовываю их в карманы пальто. Затем протягиваю пальцы, медленно и ласково, наблюдая, как песочного цвета собака осторожно приближается, чтобы обнюхать меня. – Вот так. Очень скоро ты будешь в безопасности и тепле.

Я подаюсь вперед, пытаясь ухватить собаку за загривок, но вдруг подскакиваю от резкого возгласа.

– Чертова идиотка! Да что, черт подери, с тобой не так?

Я поворачиваю голову и вижу Дина, несущегося ко мне по снегу с разъяренным выражением на лице. Под моим недовольным взглядом он натягивает на голову капюшон.

– Кроме тебя?

– Остроумно, Корабелла, – бурчит он. – Ты собралась себя угробить?

– Тогда, полагаю, у тебя сегодня счастливый день.

– Может, хватит?

Мы оба смотрим на собаку, которая сейчас пытается подняться и убежать, вероятно, напуганная Дином и его грубым поведением.

– Ты ее пугаешь, – ругаю я его. – Я сама разберусь.

Дин фыркает себе под нос, и вырвавшийся из его рта воздух при соприкосновении с холодом Среднего Запада тут же превращается в струйку пара.

– Как ты собиралась затащить ее в машину? Ты и сюда едва добралась, чуть не устроив аварию. А животное весит по меньшей мере пятьдесят фунтов.

Ну…

На самом деле, я об этом даже не думала.

– Отвали от меня. Сама справлюсь. – Я бросаю взгляд через двухполосную дорогу и вижу круглые глаза Мэнди, наблюдающей за нами из машины. – Уверена, моя сестра сходит с ума, когда тебя нет на расстоянии вытянутой руки.

– Она переживет. А вот ты – сомнительно, – парирует Дин, повышая голос, чтобы перекричать вой ветра и шум проезжающих мимо автомобилей.

– Это ты сомнительный, – огрызаюсь я. Но, похоже, это мой самый слабый выпад в его сторону за сегодня. Обвиним во всем холод. Я придвигаюсь поближе к собаке, в которой угадывается помесь золотистого ретривера, и лепечу какую-то ласковую чушь, чтобы попытаться завоевать доверие этой собаки в разгар вьюги посреди дороги в утренний час пик.

– Я ее заберу, – вмешивается Дин, протискиваясь мимо меня и устремляясь к испуганному животному с нулевой грацией и деликатностью.

– Дин!

– Иди-ка сюда, приятель!

Он надвигается на собаку, и та пытается броситься наутек.

Она резко выскакивает на две противоположные полосы и чуть не устраивает аварию из четырех машин.

Во мне вспыхивают паника и гнев, пока я с отвисшей челюстью наблюдаю за действиями Дина.

– Посмотри, что ты натворил! Я же сказала, что сама справлюсь!

– Дьявол, – бормочет он себе под нос. Я собираюсь сказать что-то обидное, но внезапно Дин бросается через дорогу в образовавшуюся прогалину между машинами и бежит за собакой по заснеженному оврагу. Я же остаюсь стоять на разделительной полосе, разрываясь от клокочущих в груди нервов. Мне не видно ни Дина, ни собаки. Машины замедляют ход, чтобы поглазеть на меня – дрожащего, засыпанного снегом подростка, стоящего посреди перекрестка. Я постукиваю ногой по мокрому асфальту, снова надевая варежки, чтобы согреть замерзшие пальцы. Я наблюдаю и жду, от нарастающей тревоги сдавливает грудь.

Наконец, я их вижу. Дин тащится вверх по крутому оврагу, неся на руках пятидесятифунтовое животное. У меня вырывается вздох облегчения, и тело расслабляется – до тех пор, пока Дин не бросается сломя голову через шоссе, не замечая несущуюся прямо на него машину с выключенными фарами.

– Дин! – кричу я, привлекая его внимание как раз вовремя. Машина чуть не сбивает его.

Я наблюдаю, как он закрывает глаза и глубоко вдыхает, вероятно переваривая тот факт, что чуть не погиб. Затем без приключений добирается до разделительной полосы и бросает на меня свой фирменный хмурый взгляд.

Он запыхался, а щеки порозовели от морозного ветра.

– Я тебя искренне ненавижу, Корабелла.

Но я не могу сдержать расплывающуюся на моих губах улыбку.

– Ненавижу тебя еще больше.

Мы благополучно добираемся до машины, и Дин позволяет собаке запрыгнуть ко мне на заднее сиденье. Я устраиваюсь поудобнее, пытаясь согреться, и улыбаюсь до ушей, когда она утыкается носом прямо мне в колени, как будто отныне это ее самое любимое место в мире. Собака протяжно вздыхает и расслабленно кладет морду мне на бедро. Наконец-то в безопасности.

– Я нарекаю тебя Вьюгой, – объявляю я пушистой собаке со спутанной шерстью и вывихнутой лапой. – Маме с папой лучше позволить мне тебя оставить.

Когда Дин заводит машину и выруливает обратно на главную дорогу, я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида. Клянусь, в его светлых глазах мелькает непривычная эмоция – что-то сродни нежности. Что-то, чего я прежде не видела.

Но она исчезает так же быстро, как и появилась, а на ее место возвращается коварный огонек. Я показываю ему язык.

Он показывает мне средний палец.

Восьмой день встречает нас теплыми, мандариновыми лучами солнца. Разительный контраст с мрачным, сумеречным чувством отчаяния, поселившимся в моем сердце.

Восемь дней.

Кажется, что прошло гораздо больше. Как будто целая жизнь пролетела.

Интересно, когда я совсем потеряю счет дням и все смажется в один затянувшийся, бесконечный кошмар?

Я бросаю взгляд на Дина и с удивлением обнаруживаю, что он снова на меня смотрит. Он выглядит уставшим и изможденным. Щеки впали, под глазами темные круги. Золотисто-бронзовая, здорового цвета кожа приобрела мелово-белый оттенок. Он весь резко изменился всего за двадцать четыре часа.

Но глаза по-прежнему самые голубые на свете, и они прикованы к моим.

Я собираюсь сказать ему «доброе утро», спросить, как он спал, завести праздную беседу, но Дин заговаривает первым.

– Ты бы забрала обеих, – произносит он.

Его голос надтреснутый, а я глупо моргаю, переваривая ответ. Мне требуется больше времени, чем обычно, чтобы осмыслить его слова. Возможно, это из-за того, что я тоже замучена. Но еще часть меня сомневалась, что Дин когда-нибудь снова со мной заговорит. Я сглатываю, в горле спазм.

– Ты бы забрала обеих собак, потому что твое сердце слишком велико только для одной.

Я думала, что слишком устала и обезвожена для новой порции слез, но удивляюсь сама себе, когда глаза начинают затуманиваться. Я не отрываю своего помутившегося взгляда от Дина, боясь разорвать этот контакт, боясь, что он снова замкнется в себе и оставит меня совсем одну. Я слегка улыбаюсь. Затем отвечаю таким же хриплым голосом:

– Никогда бы не подумала, что ты замечал мое сердце.

Это серьезное заявление, и мне грустно, что оно правдиво.

Осунувшееся лицо Дина кажется еще более уставшим после того, как до него доходит смысл моих слов.

– Такое невозможно не заметить, Кора.

Наконец я опускаю взгляд и подтягиваю колени к подбородку. Я больше не слышу, как капает вода из трубы, и лениво задаюсь вопросом, неужели на улице так холодно, что трубы замерзли. Холодный фронт должен был пройти еще на прошлой неделе.

Молчание становится слишком тягостным, и тогда я снова поднимаю взгляд на Дина. Он все еще не сводит с меня глаз. Все таких же невыразительных.

– Кто мы друг другу? – вслух размышляю я. Я не ожидала, что эти слова вырвутся наружу, но они мучили меня уже несколько дней. Дин всегда занимал очень специфическое место в моей жизни. Дин – засранец. Дин – тупой парень моей сестры. Дин – мой смертельный враг.

Но…

– Ты больше не кажешься моим врагом, – заканчиваю я.

Теперь ты для меня скорее, как спасательный круг.

Я наблюдаю, как он слегка хмурит брови, испытующе разглядывая меня. Секунды пролетают и превращаются в минуты. Наши взгляды то блуждают друг по другу, то сталкиваются. Блуждают и сталкиваются.

Он думает. Вероятно, задаваясь тем же вопросом.

– Я не знаю, – наконец отвечает Дин, и в каждом слове сквозит осязаемая грусть. – Но я думаю, что ты была права… мы никогда не станем друзьями.

Глава 9
Пять лет назад

– Где ты научился это делать? Не важно… Я не хочу знать.

Дин вскрывает висячий замок старого, заброшенного дома какой-то маленькой штукой – возможно, шпилькой для волос. А может и кусочком его дьявольского рога.

Брэндон крепче обнимает меня за талию, согревая теплом своего тела. Сейчас только середина октября, но невыносимо морозный воздух добавляет нашему приключению в доме с привидениями идеальную жуткую атмосферу.

Мэнди прижимается к Дину, наблюдая, как он возится с замком. Она подпрыгивает на месте, обнимая себя обеими руками.

– Поторопись, малыш. Нас кто-нибудь увидит, – громким шепотом говорит она. – К тому же у меня уже задница отмерзла.

– Почему ты не надела штаны? – спрашивает Дин. – На улице один градус тепла.

– Они не подходят к моему образу. Очевидно же.

Только моей сестре взбредет в голову выряжаться ради крайне незаконной ночной вылазки в захудалый трехэтажный викторианский дом. Я качаю головой, преувеличенно округляя глаза.

– На кого ты пытаешься произвести впечатление, сестренка? На привидение мистера Гаррисона?

– Ха-ха, – язвит она в ответ. – В отличие от некоторых людей, мне нравится выглядеть идеально независимо от обстоятельств.

Мэнди бросает многозначительный взгляд на мои выцветшие синие джинсы, мешковатую толстовку с капюшоном и потертые ботинки. Я быстро поправляю свой растрепанный пучок, игнорируя намек на то, что моя внешность не соответствует стандартам общества.

Взлом с проникновением точно не входили в мой список дел на сегодня – или вообще когда-либо, если уж на то пошло. Но Мэнди меня уговорила. Заброшенный дом Гаррисона стал источником множества загадочных историй и грязных слухов в нашем маленьком городке, особенно в это время года. Кроме того, Брэндон был чрезмерно воодушевлен перспективой провести ночь в жутком доме, и мне не хотелось, чтобы он счел меня трусихой.

Которой я, разумеется, и являюсь. В данный момент я практически описываюсь от страха.

Я внимательно слежу за попытками Дина вскрыть замок, нетерпеливо постукивая носком ботинка.

– Кажется, ты говорил, что это будет легко, – бухчу я. – Из тебя отвратный преступник.

– Почти получилось.

Щелчок.

Замок соскальзывает, и Дин победоносно мне подмигивает.

– Ты что-то говорила?

Я морщу нос и прохожу мимо него. Брэндон ведет меня вперед, положив руку на поясницу.

– Это ужасно, – заявляет Брэндон, освещая фонариком на своем телефоне темный коридор. Он наклоняется и целует местечко между моей шеей и плечом. – Испугалась, малышка?

Я дрожу.

От поцелуя, а не от мысленного образа пятидесяти тысяч пауков, разбегающихся по углам и ждущих, когда мы заснем, чтобы заползти нам в уши и основать внутри нас целые колонии.

– Мне не страшно. Просто холодно, – вру я.

Я не умею лгать, поэтому Брэндон разворачивает меня и притягивает к себе для быстрого поцелуя.

– Бояться – это нормально. Вот почему это весело.

Дин подкрадывается к нам, поводя своими дурацкими бровями.

– Да, это весело, Корабелла. Ты же читала о веселье в своих книжках?

– Погоди. Ты знаешь, что такое книги?

Мэнди хлопает меня по руке, покачивая своими обесцвеченными локонами.

– Я переживала, что нас убьют злые духи, живущие в этих стенах, но теперь почти уверена, что в конечном итоге вы сами друг друга порешите.

Я пожимаю плечами.

Наверное, она права.

Вдруг что-то начинает щекотать мне затылок, и я сразу представляю паука-волка из «Паранормального явления».

Я хлопаю себя по шее и трясу головой. Все тело мгновенно покрывается мурашками. Фу! Я опускаю взгляд, чтобы закончить раскладывать свой спальный мешок, и тут замечаю трех огромных мохнатых пауков, выглядывающих из мешка и готовых высосать мою душу.

С моих губ срывается вопль. Громкий.

Шею вновь начинает щекотать, я резко вскакиваю, начинаю топать ногами, трясти волосами, руками, одеждой. Дрожащей ногой пинаю спальный мешок и пячусь, врезаясь прямо в твердое тело. Я снова кричу.

В ушах раздается знакомый смех.

Крутанувшись на месте, я замечаю в руках Дина перо и тут же начинаю кулаками молотить его грудь.

– Ты придурок! – кричу я, мое сердце бешено колотится под толстовкой. – Я тебя ненавижу!

Дин хватает меня за запястья, быстро пресекая мою атаку.

– Да, да, да. А я ненавижу тебя еще больше.

Моя грудь все еще тяжело вздымается, когда я смотрю на него злым взглядом.

– Не-а. Ты никак не можешь ненавидеть меня больше, чем я ненавижу тебя. – Я высвобождаю руки.

Он ничего не отвечает. Знает, что я права.

Улыбка Дина широкая и дьявольская.

– Тебе не понравились пауки?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на отвратительных демонов, и только теперь понимаю, что они фальшивые.

Придурок, придурок, придурок.

Я снова смеряю Дина гневным взглядом, и тот вскидывает ладони вверх.

– Ты слишком упрощаешь мне задачу, Корабелла.

Я стремительно прохожу мимо, не удостаивая даже взглядом, и присоединяюсь к Брэндону, чтобы исследовать второй этаж. Позже я ему отомщу.

Это обещание.

– Корабелла, хочешь один?

Я сижу перед множеством свечей, пытаясь согреться с помощью виски и флисовых одеял. Мэнди в ванной взбивает волосы или что там ей еще надо, а Брэндон в другой комнате играет на своем новом телефоне HTC.

– Не называй меня так. – Дин появляется слева от меня и протягивает коробку с пончиками в сахарной пудре.

Я люблю пончики с сахарной пудрой.

Подозрительно кошусь на Дина, но его лицо остается непроницаемым. В этих голубых глазах нет ни озорства, ни гнусных намерений. Я поднимаю руку с красно-черного клетчатого покрывала и достаю пончик из коробки.

Откусываю кусочек, а затем мгновенно выплевываю его, когда рот наполняется кукурузным крахмалом.

Ублюдок.

Дин разражается хохотом, и я собираюсь выкрикнуть в его адрес непристойности или накинуться на него с кулаками, но тут мне в голову приходит идея. Нужно действовать быстро.

Я хватаюсь руками за горло и начинаю кашлять. Глаза слезятся, тело трясется.

– У меня… у меня аллергия… на кукурузный крахмал… – выдавливаю я, хрипя и держась за горло, сгибаясь пополам с впечатляющей реалистичностью.

Лицо Дина мгновенно белеет. Он падает рядом со мной на колени и начинает похлопывать меня по спине.

– Черт, Кора. Я не знал. Все нормально?

Я качаю головой, отчаянно хватая ртом воздух.

– Я… не могу… дышать…

– Черт… дерьмо! – орет он, тряся меня за плечи, его глаза округляются от ужаса.

Я падаю навзничь на спальный мешок, смыкаю пальцы вокруг своей шеи и притворяюсь, будто силы бороться меня оставили. Веки закрываются, голова склоняется набок, тело обмякает.

Не смеяться. Не смеяться.

– Мать твою… Кора! – Он продолжает трясти меня. – Кора!

Хотела бы я сейчас видеть выражение его лица.

– Мэнди! – зовет он, и я слышу чьи-то торопливые шаги по комнате.

Дин обхватывает ладонями мое лицо, приподнимая мне голову и гладя большими пальцами мои холодные щеки. Жест странный и нежный, и это меня нервирует, пока я лежу, затаив дыхание.

– Она только что потеряла сознание, Мэнди. Я облажался. Господи Иисусе, – причитает он. – Кора!

– Какого черта тут происходит? – слышится приближающийся голос Брэндона.

Мэнди начинает паниковать, и я представляю, как она по-птичьи машет руками, что у нее происходит всегда при сильном волнении.

– Ты убил мою сестру?! – набрасывается она на Дина.

– Я не знал, что у нее аллергия на кукурузный крахмал!

Внезапно к моим губам прижимается горячий рот, и это не Брэндон. Я запомнила ощущение поцелуя Брэндона, потрескавшиеся и шершавые губы, верхняя тонкая.

Нет, эти полные и мягкие, а на вкус напоминают мяту и бурбон. Дин делает мне искусственное дыхание.

Как бы ни было велико удовольствие от шутки, рот Дина Ашера на моих губах уже слишком. Стоит закругляться, пусть это и забавно. Кроме того, здесь уже замешаны Брэндон и Мэнди, а это несправедливо по отношению к ним.

Я открываю глаза.

Дин начинает давить мне на грудь, выдыхая воздух мне в рот, его лоб блестит от пота. Мои приоткрытые губы растягиваются в улыбке. Он замечает это и недоуменно отстраняется.

Моя ухмылка становится шире, и я начинаю неудержимо хохотать.

– Попался!

Дин спрыгивает с меня, вскакивает на ноги и вытирает лицо обеими ладонями. Ерошит пальцами волосы, наблюдая, как я перекатываюсь на бок и корчусь от смеха.

– Ты серьезно, мать твою?

Я не могу перестать смеяться.

– Я подумал, что ты умерла!

Из меня вырывается несколько всхлипов, и никак не получается отдышаться. Переживаю, что действительно могу потерять сознание. На сей раз по-настоящему.

Наконец, вмешивается Мэнди, скрещивая руки на своей пышной груди.

– Это не круто, сестренка.

– Да, детка, ты нас напугала. – Брэндон сидит рядом со мной на корточках и гладит меня ладонью по плечу.

У меня получается взять себя в руки и немного успокоиться. Приподнимаясь, смотрю на совершенно невпечатленного Дина.

– Хорошенько же я тебя проучила, и ты заслужил это по полной программе. Выражение твоего лица бесценно.

В ответ Дин пронзает меня колючим взглядом, его плечи вздымаются от напряжения. Очевидно, что он не разделяет моего веселья. На самом деле, я никогда раньше не видела, чтобы он так на меня смотрел – измотанный, возмущенный, может быть, даже немного обиженный.

Плевать. Ни капли не жалею.

– Мне определенно нужно покурить, – мрачно бросает Дин, роясь в карманах и вытаскивая пачку сигарет. Он бросает на меня последний неприязненный взгляд, прежде чем исчезнуть в одной из соседних комнат, старые половицы отзываются скрипом на каждый его шаг.

Дальше вечер проходит с гораздо меньшими волнениями. Я прижимаюсь к груди Брэндона и потягиваю коктейль. В мерцании множества свечей мы рассказываем истории о привидениях, жуем попкорн и печенье с шоколадной крошкой и позволяем нашему разуму играть с нами злые шутки, хихикая и визжа при каждом странном, пугающем звуке.

Это веселая ночь. Запоминающаяся. Но что-то не так.

Может быть, из-за неудобных спальных мест. Может, из-за холодного воздуха. Или из-за боли в животе от всей нездоровой пищи, которую я съела. А может, дело в пауках, которые прячутся в тени и ждут удобного случая заползти нам в уши и размножиться в мозгу.

Или… Или потому что Дин так и не удостаивает меня ни единым словом до конца ночи.

В этом доме ужасов проходит больше недели.

Уже шестнадцать рассветов посмеиваются над нами из морозного окна.

«Двадцать вопросов». Сэндвичи с индейкой. Насилие. Голодные боли. Боль в сердце. Пение. Рассказы. Отчаяние. Секс с Дином.

Секс с Дином.

Вот что у меня, наверное, никогда не получится до конца осмыслить. Это случилось уже четыре раза. У меня был секс с Дином Ашером четыре раза. И это не изнасилование – я бы никогда его так не назвала. Каждый раз он ждет моего согласия. Каждый раз он готов умереть, если я решу сказать «нет».

И каждый раз он все равно умирает, по чуть-чуть.

Эрл и Дин чередуются по дням, как по чертову расписанию. Мое тело – это больше не мое тело. Но Эрл обращается со мной как с мусором, грязным и одноразовым, в то время как Дин массирует запястье, помогая отвлечься, шепчет мне на ухо извинения и льет слезы на шею, прежде чем его снова оттащат и закуют в цепи.

Сегодня день Дина, и я благодарна за это.

Дин держит мое запястье, кружит пальцем по нежной коже, пока толкается в мое лоно. Он не смотрит на меня. На самом деле, он вообще почти не смотрит мне в глаза. Я думаю, он боится того, что может там увидеть.

– Хороший песик, – ухмыляется Эрл с расстояния нескольких шагов, отдавая приказы в перерывах между отвратительными стонами. – Котенку нравится.

Я делаю глубокий вдох и отворачиваю голову в другую сторону. Дин отстраняется, опуская мою ногу и обхватывая ладонью мою щеку. Я опускаюсь на ноги, и из-за разницы в росте Дин выскальзывает из меня. Он мог бы поддержать меня другой рукой, но он этого не делает. Не отпускает запястье.

Его прикосновение к щеке нежное и ласковое, и по моей коже пробегают мурашки, которых Дин, надеюсь, не замечает.

– Ты в порядке?

Но тут вмешивается Эрл.

– Я не приказывал, чтобы ты переставал ее трахать, тупоголовая псина!

Мы с Дином быстро переглядываемся, и я киваю, проглатывая искренний ответ, что я не в порядке. И в порядке никогда не буду.

Дин вздыхает, медленно моргая. Я его не убедила, но он понимает, что ничего не может с этим поделать. Поэтому неохотно приподнимает меня и снова оказывается внутри, заполняя собой. Я издаю тихий вздох. Меня беспокоит странное чувство облегчения от ощущений Дина между ног. Может быть, это извращенный случай Стокгольмского синдрома. Может быть, я сошла с ума. Или просто Дин теплый, безопасный и знакомый, и это все, за что мне остается цепляться.

Я приму любую помощь, которая мне доступна.

Закончив, Дин выходит из меня и утыкается лицом в изгиб моей шеи, как и всегда.

– Мне жаль. Прости меня, Кора. – Его дыхание щекочет мне ухо, а кожа намокает от слез. – Пожалуйста, прости меня.

И я прощаю. Всегда прощаю.

Дина отпихивают обратно в свой угол и сажают на цепь, как настоящую собаку. Обычно после этого Эрл уходит на работу, но сейчас он медлит, а затем оборачивается, вперив в меня свои темные глазки. Я вздрагиваю.

– Моя очередь, котенок.

Что?

Нет. Пожалуйста, нет.

– Я… я думала, твоя очередь завтра, – пищу я, медленно пятясь назад, желая раствориться в трубе.

Эрл кидается ко мне и бьет меня наотмашь, заставляя вскрикнуть.

– Эй! – Дин неистовствует, гремя цепью, от него волнами исходит ярость.

– Я беру желаемое, когда захочу, ты, тупая сука! Поняла? – шипит Эрл.

Я киваю. Из глаз текут слезы, а челюсть пульсирует от боли.

Эрл срывает с себя ремень… и когда тот грубо проскальзывает сквозь петли, отлетает крошечный кусочек металлического язычка. Очень маленький, он едва слышно падает у ноги Дина, но Дин его замечает. Я пытаюсь никак не реагировать, чтобы не выдать нас, но округлившимися глазами смотрю, как Дин незаметно прячет металлическую застежку под носком.

Не знаю, чем это может нам помочь и может ли вообще, но уже хоть что-то.

Это все, что у нас есть.