Текст книги "Наемник"

Джерри Пурнель
Наемник

Посвящается сержанту Герману Личу, регулярная армия США, и младшему лейтенанту Зенеке Асфау, батальон «Кэнью», императорская гвардия Эфиопии, воевавшим на полях Корейской Войны.

Признание: бой в главе ХIХ основан по большей частью на действительном опыте Асфау во время Корейской войны.

Хронология:

1969 г. Нейл Армстронг ступил на поверхность Луны.

1990 г. Серия договоров между США и Советским Союзом положила начало Кодоминиум. Военные исследования и разработки объявлены вне закона.

1996 г. Французский Иностранный Легион образовал ядро вооруженных сил Кодоминиума.

2004 г. В Калифорнийском Технологическом институте усовершенствован двигатель Олдерсона.

2008 г. Первые исследовательские корабли с двигателем Олдерсона покинули Солнечную Систему.

2010 – 2100 гг. Спецслужбы Кодоминиума предприняли серьезные усилия для подавления всех исследований в технологиях с военным применением. Им помогают организации нулевого прироста/населения/. Большинство научных исследований прекращаются.

2010 г. Открыты необитаемые планеты. Начинается их коммерческая эксплуатация.

2020 г. Основаны первые межзвездные колонии. Созданы космический военный флот /ВКФ/ и десантные войска Кодоминиума, поглотившие первоначальные силы КД.

2020 г. Начинается период колонизации, названный Великим Исходом. Первые колонисты-диссиденты, недовольные и добровольцыавантюристы.

2030 г. В Москве родился Сергей Лермонтов.

2040 г. Бюро перемещения начинает массовую отправку за пределы Солнечной Системы недобровольных колонистов.

2043 г. В Риме родился Джон Кристиан Фалькенберг.

ПРОЛОГ

Острый, маслянистый запах бил в ноздри, непрерываемый шум оглушал. Сотни тысяч человек прошли через космопорт. Их запах пропитал погрузочный зал, и сливался с гомоном очередных жертв втиснутых за ограду.

Длинное и узкое помещение. Выкрашенные белым бетонные стены, скрывавшие яркое флоридское солнце потускнели от пленки налипшей грязи, которую не удалили рабочие-арестанты Бюро Перемещения. С потолка изливали яркий холодный свет люминесцентные панели.

И запах, и звуки, и свет сплетались с его собственными страхами. Его место было не здесь, но он никого не мог в этом убедить. Все, что он говорил, терялось в непреклонной грубости выкрикнутых приказов, рычании угрюмых охранников-капо в решетчатых загородках, тянувшихся рядами вдоль всего зала; в низком гуле испуганных людей, маршировавших вперед, к кораблю, который увезет их из Солнечной Системы навстречу неизвестной судьбе.

Одни колонисты бушевали и сопротивлялись, другие сдерживали ярость до тех пор, когда ее можно будет использовать. Серолицое же большинство плелось вперед без всяких эмоций, находясь по ту сторону страха.

На бетонном полу были начертаны красные полосы и колонисты старательно оставались в их пределах. Даже дети научились сотрудничать с охранниками Бюрнера. В колонистах была какая-то одинаковость: одетые в поношенную одежду из Благополучной ткани усеянной одноразовыми украшениями, выброшенными налогоплательщиками и собранными со складов вторсырья, или выклянченных в Миссии какого-нибудь благополучного округа.

Джон Кристиан Фалькенберг знал, что он не выглядел очень уж похожим на типичного колониста. Выросший в бандитском районе, в свои пятнадцать лет он приближался к шести футам роста, но худоба указывала на то, что он еще не исчерпал отпущенных ему природой пределов роста, так что никто бы не принял его за мужчину, как бы сильно он не пытался себя вести как таковой.

Прядь волос песочного цвета спадала юноше на лоб, угрожая ослепить его и он нервным жестом машинально смахнул ее. Осанка и поза отделяли его от других, так же как и почти комически серьезное выражение лица. Одежда тоже была необычной: новой, хорошо пригнанной и явно не бывшей в употреблении. На нем был и парчовый френч из настоящей шерсти и хлопка, ярко пылающие брюки, новый пояс и кожаная сумка-планшет на левом боку. Его одежда стоила больше, чем мог себе позволить его отец, но здесь от нее было мало проку. И все же он стоял, высокий и прямой, вызывающе сжав губы.

Джон шел вперед, чтобы сохранить свое место в длинной очереди. Его чемодан – обычный космический саквояж без ярлычков лежал перед ним, но он предпочитал пинком поддавать его вперед, чем нагибаться и поднимать. Он думал, что наклоняться выглядело бы недостойным, а достоинство было всем тем, что у него оставалось.

Впереди находилась семья из пяти человек: трое визгливых детей и их апатичные родители, возможно, подумал он, и не родители. Семьи граждан никогда не были стабильными. Агенты Бюрпера набирали свою квоту, где придется, и как придется, а их начальство редко заботила личность тех, кого они нахватали.

Беспорядочная толпа неуклонно продвигалась к концу помещения. Каждая очередь заканчивалась у решетчатой клетки, где находился лишь стол из пластистали. Очередная семейная группа заходила в клетку, двери закрывались и начиналось собеседование.

Скучающие чиновники-капо, ведавшие распределением едва слушали своих клиентов, а колонисты не знали что сказать. Большинство ничего не знало о планетах вне земной системы. Немногие знали, что на Танит было жарко, на планете Фульсона было холодно, а на Спарте жить тяжело, но зато там свобода. Некоторые понимали, что Хэдли обладала хорошим климатом и находилась под милостивой защитой «Америкэн Экспресс» и министерства колоний. Для приговоренных к транспортации без ограничений, знание столь малого могло бы сделать большую разницу в их будущем; большинство не знало и отправлялось на жаждущие рабочей силы горнодобывающие и сельскохозяйственные планеты, или в Танитский ад, где их уделом будет каторжные работы, чтобы там ни гласил их приговор.

Пятнадцатилетний мальчик – он любил считать себя мужчиной, но знал, что многие из его эмоций были мальчишескими, как бы упорно он ни старался их контролировать – почти достиг клетки собеседования. Он почувствовал отчаяние.

Коль скоро он пройдет собеседование, его запихнут в Бюрперский транспортный корабль. Джон снова повернулся к охраннику в серой форме, стоящему позади защитного ограждения в виде большой сети.

– Я все пытаюсь объяснить вам, что произошла ошибка! Мне не…

– Заткнись, – ответил охранник. Он угрожающе двинул своим ультразвуковым станнером с дулом в форме колокола. – Это для всех ошибка, верно? Всем здесь не место. Скажи это собеседователю, сынок.

Губа Джона искривилась, он хотел наброситься на охранника, чтобы заставить его выслушать. Он боролся с собой, чтобы удержать подымающийся поток ненависти.

– Черт вас побери, я…

Охранник поднял оружие. Семья граждан впереди Джона сбилась в кучу, толкаясь вперед, чтобы убраться подобру-поздорову от этого бешеного парнишки, который мог всех втравить в неприятности. Джон покорился и мрачно поплелся в очередь. Телекомментаторы говорили, что глушилки были безболезненными, но Джон не горел желанием испробовать их на себе. Телевизионщики много чего говорили. Они говорили, что колонисты были добровольцами, и они говорили, что Бюро Перемещения достойно обходилось с Транспортируемыми.

Никто им не верил. Никто не верил ничему, что говорило им правительство. Они не верили ни в дружбу между народами, создавшими Кодоминиум, ни цифрам голосов на выборах, ни чему другому.

Он достиг клетки собеседования. На трасти была та же форма, что и на охранниках, но на груди и спине серой спецовки были нарисованы по трафарету номера. Между неровно заостренных зубов этого человека зияли широкие пустоты, и когда он улыбался, его зубы показывали желтые пятна. Улыбался он часто, но в выражении лица не было никакой теплоты.

– Что имеем для меня? – спросил трасти, – паренек одетый как ты, может позволить себе все, что захочет. Куда ты хочешь отправиться, мальчик?

– Я не колонист, – настаивал Джон. Гнев его возрос. Сам-то трасти был не больше, чем арестантом. Какое право он имел так разговаривать? – Я требую разговора с офицером Кодоминиума.

– Один из Тех, да? – усмешка трасти исчезла. – Танит для тебя. – Он нажал кнопку и открылась дверь в противоположной стороне клетки. – Топай, – отрезал он, – пока я не позвал охранников. – Его палец угрожающе завис над маленькой консолью на столе.

Джон достал документы из внутреннего кармана своего френча.

– У меня назначение на Космическую Службу Кодоминиума, – сказал он. – Мне приказано явиться на Канаверальскую Погрузочную Станцию для транспортировки на лунную базу.

– Двига…а? – трасти остановился и его усмешка появилась вновь. – Дай мне посмотреть их. – Он протянул свою грязную руку.

– Нет. – Теперь Джон был более уверен в себе. – Я покажу их любому офицеру Кодоминиума, но вам их в свои руки не заполучить. А теперь вызовите офицера.

– Разумеется, – трасти не шевельнулся. – Обойдется в десятку кредиток.

– Что?

– Десять кредиток. Пятьдесят баков /долларов/, если у тебя нет кредиток КД. Не бросай на меня таких взглядов, малыш. Не заплатишь, отправишься на Танитский корабль. Может они там и разберутся, а может и нет, но ты опоздаешь с явкой. Лучше всего тебе сунуть мне чтонибудь.

Джон вынул двадцатидолларовую монету. – Это все, что у тебя есть? – раздосадованно спросил трасти. – Ладно, ладно, должно сойти. Он выбил на телефоне код и спустя минуту старшина в синей форме Космических Вооруженных Сил Кодоминиума вошел в клетку.

– Чего тебе надо, Смайли?

– Получил одного из ваших. Новый гард. Смешался с колонистами, – трасти засмеялся в то время, как Джон с трудом держал себя в руках.

Старшина с отвращением глянул на Смайли.

– Вам приказ, сэр? – спросил он у Джона. Джон передал ему документы, боясь, что он никогда не увидит их вновь. Флотский быстро просмотрел их. – Джон Кристиан Фалькенберг?

– Да.

– Благодарю вас, сэр. – Он обернулся к Смайли. – Отдай.

– О, он может это себе позволить.

– Хочешь, чтобы я вызвал десантников, Смайли?

– Господи, ну и сволочь же ты, – трасти вынул монету из кармана и отдал ее.

– Сюда, пожалуйста, сэр, – предложил флотский.

Он нагнулся поднять саквояж Джона. – И вот ваши деньги, сэр.

– Спасибо. Оставьте их себе.

Старшина кивнул. – Благодарю вас, сэр. Смайли, пощупаешь одного из наших людей снова и я направлю Десантников повидаться с тобой вне службы. Идемте, сэр.

Джон последовал за космолетчиком из куба клетки. Старшина был вдвое его старше и никто никогда не называл его раньше «сэр». Это дало Джону Фалькенбергу чувство принадлежности, ощущение, что он нашел что-то, что искал всю свою жизнь. Даже уличные банды были для него закрыты, а друзья, с которыми он рос, всегда казались частью жизни кого-то другого, не его. Теперь, за несколько секунд, он казалось нашел… Хотел бы он знать, что…

Они прошли через узкие выбеленные коридоры, затем на яркое флоридское солнце. Узкий трап вел к переднему концу огромного крылатого корабля, способного опускаться на Землю, плавающего у конца длинного пирса, где толпились колонисты и матерящиеся охранники.

Старшина коротко переговорил с часовыми Десантниками у офицерского трапа, затем четко отдал честь офицеру на верхней площадке трапа. Джон хотел сделать то же самое, но он знал, что в штатском честь не отдают. Отец заставил его читать книги по военной истории и обычаях воинской службы, как только он решил найти Джону назначение в Училище.

Неразборчивые звуки, издаваемые колонистами заполняли весь воздух, пока они не оказались внутри корабля. Когда люк закрылся за ними, последними услышанными им звуками были ругательства охранников.

Если позволите, сэр, в эту сторону. – Старшина вел его через лабиринт из стальных коридоров, герметичных переборок, лестниц, труб проводки и другого незнакомого оборудования. Хотя им управлял флот КД, большая часть корабля принадлежала Бюрперу и поэтому воняло. Не было никаких иллюминаторов и после нескольких поворотов по коридорам, Джон окончательно потерял ориентировку.

Старшина все вел его строевым шагом, пока не подошел к двери, которая ничем не отличалась от любой другой. Он надавил на кнопку в панели двери.

– Войдите, – ответила панель.

В каюте имелось восемь столов, но только три человека. Все сидели в одном углу. По контрасту с серо-стальными коридорами снаружи, каюта была почти веселой на вид, с картинами на стенах, мягкой мебелью, и тем, что походило на ковры. На противоположной от двери стене висел герб Кодоминиума – Американский орел и советский серп и молот, красный белый и голубой цвета, белые и красные звезды.

Трое держали стаканы со спиртным и сидели в расслабленных позах. Все были в штатском, не намного отличавшимся от одежды Джона, за исключением мужчины постарше, на котором был более консервативный френч. Другие были примерно ровесниками Джона, может быть на год постарше Джона, не больше.

– Один из наших, сэр. – Объявил старшина. – Новый гард затерялся среди колонистов.

Один из тех, кто помоложе рассмеялся, но офицер оборвал его резким взмахом руки. – Хорошо, шлюпстаршина, благодарю вас. Заходи. Мы не кусаемся.

– Благодарю, сэр, – ответил Джон. Он неуверенно переминался в дверях, гадал, кто это такие. Вероятно, офицеры КД, решил он. Старшина не вел бы себя так по отношению к кому-нибудь другому.

Как он ни был испуган, его аналитический ум продолжал работать, а глаза зыркали по каюте. Определенно офицеры КД, – решил он, – возвращаются на Лунную Базу после увольнения, или, наверное, после положенного тура в нормальную гравитацию. Естественно, они были в штатском. Носить на Земле вне службы форму КД являлось просьбой об убийстве.

– Лейтенант Хартманн, к вашим услугам, – представился старший. – А это гардемарины Рольников и Бэйтс. Ваш приказ, пожалуйста.

– Джон Кристиан Фалькенберг, сэр, – сказал Джон. – Гардемарин. Или я полагаю, что гардемарин. Но я не уверен. Я не давал присягу или что-нибудь.

На это все трое рассмеялись.

– Дадите, мистер, – пообещал Хартманн. Он взял таки его приказ. – Но все одно – вы один из проклятых, присягнувший или нет. – Он изучил пластиковый лист, сравнивая лицо Джона с фотографией, затем читая нижние строчки. Он присвистнул. – Гранд Сенатор Мартин Грант. Назначен другом ВК, никак не меньше. С ним у тебя за спиною, я бы не удивился, что через несколько лет ты обгонишь меня в чинах.

– Сенатор Грант – бывший студент моего отца, – пояснил Джон.

– Понятно, – Хартманн вернул приказ и сделал Джону знак сесть рядом с ними. Затем он повернулся к одному из гардемаринов. – Что же до вас, мистер Бэйтс, то я-то не вижу юмора. Что такого забавного в том, что один из ваших собратьев-офицеров затерялся среди колонистов? Разве вы никогда не терялись?

Бэйтс неловко поежился. Голос его был высок и Джон понял, что он был не старше, чем он сам.

– А почему он не показал карточку со статусом налогоплательщика? – спросил в ответ Бэйтс. – Они бы отвели его к офицеру. Разве нет?

Хартманн пожал плечами.

– У меня ее нет, – ответил Джон.

– Гм. – Хартманн, казалось, отпрянул, хотя на самом деле он не шевельнулся. – Ну, – произнес он, – мы обычно не получаем офицеров из семей Граждан.

– Мы не Граждане, – быстро сказал Джон. – Мой отец – профессор Университета Кодоминиума и я родился в Риме.

– А… – протянул Хартманн. – Долго вы там жили?

– Нет, сэр. Отец предпочитает быть наведывающимся членом факультета. Мы жили во многих университетских городах. – Ложь пришла теперь легко, и Джон подумал, что профессор Фалькенберг, вероятно, поверил в нее после того, как столько раз ее повторял. Джонто лучше знал: он видел, что отец отчаянно добивался стабильности положения, но всегда, всегда наживал слишком много врагов. Он был слишком прям и слишком честен. Одно объяснение – он – мятежный сукин сын и не мог ни с кем поладить. Это другое. «Я так долго жил в такой ситуации, что она меня больше не волнует. Однако, приятно было бы иметь родной дом, я думаю».

Хартманн расслабился.

– Ну, по какой бы там ни было причине, вы, мистер Фалькенберг, поступили бы лучше, если бы устроились родиться налогоплательщиком в Соединенных Штатах. Или советским членом партии. К несчастью, вы, как и я, обречены оставаться в нижних рядах офицерского корпуса.

В голосе Хартманна чувствовался след акцента, но Джон не мог точно определить его. Немец, конечно. В боевых частях КД было много немцев. Этот немец, однако, был необычным. Джон достаточно долго жил в Гейделберге, что научиться многим оттенкам немецкой речи. Восточный немец? Возможно.

Он понял, что другие ждали, что он что-нибудь скажет.

– Я думал, сэр, что в службах КД существует равенство.

Хартманн пожал плечами.

– В теории, да. На практике – генералы и адмиралы, даже капитаны кораблей, всегда, по-видимому, бывают американцы или советские. Это не предпочтение офицерского корпуса, мистер. Между собой у нас нет никаких стран происхождения и никакой политики. Никогда. Флот – наше отечество и наше единственное отечество. – Он взглянул на свой стакан. – Мистер Бэйто, нам нужно налить еще стакан и для нашего нового товарища. Мигом.

– Есть, сэр. – Коротышка-гард оставил каюту, пройдя по пути оставленный без внимания бар в углу. Он быстро вернулся с полной бутылкой американского виски и пустым стаканом.

Хартманн налил стакан доверху и толкнул его к Джону.

– ВКФ научит вас многим вещам, мистер гардемарин Джон Кристиан Фалькенберг. Одна из них – это умение пить. Мы все слишком много пьем, но прежде, чем узнать почему мы пьем, вы должны узнать как.

Он поднял стакан. Когда Джон поднес к губам свой и сделал только глоток, Хартманн нахмурился.

– Еще, – сказал он приказным тоном.

Джон выпил половину виски. Он не один год уже пил пиво, но отец не часто позволял ему пить крепкие напитки. На вкус оно было неплохим, но обожгло горло и желудок.

– А теперь, почему ты присоединился к нашему благородному отряду братьев? – спросил Хартманн. Его голос нес предупреждение: он использовал шутливые слова, но под этим было серьезное настроение – наверное, он вовсе не насмехался над своей службой, когда назвал ее отрядом братьев.

Джон надеялся, что нет. У него никогда не было братьев. У него никогда не было друзей, родного дома, а отец был строгим воспитателем, учившим его многим вещам, но никогда не дававшем ему никакого тепла или дружбы.

– Я…

– Честно, – предупредил Хартманн. – Я открою тебе тайну. Тайну флота. Мы не лжем своим. – Он посмотрел на двух других гардемаринов и они кивнули. Рольников слегка позабавленный, Бэйтс серьезный, словно в церкви.

– Там… – сделал жест Хартманн, – там они лгут, обманывают, используют друг друга. С нами же это не так. Нас используют, да. Но мы знаем, что нас используют и мы честны друг с другом. Вот почему солдаты верны нам. И почему мы верны флоту.

И вот это-то и значительно, подумал Джон, потому что Хартманн поглядывал на знамя Кодоминиума, но совсем ничего не сказал про КД. Только флот.

– Я здесь потому, что отец хотел убрать меня из дому и сумел достать для меня назначение, – выпалил Джон.

– Ты найдешь другую причину или же не останешься с нами, – сказал Хартманн. – Выпей.

– Да, сэр.

– Надлежащий ответ – «есть, сэр».

– Есть, сэр, – Джон осушил свой стакан.

– Отлично, – улыбнулся Хартманн. Он снова наполнил свой стакан, затем стаканы других. – Что является задачей ВКФ Кодоминиума, мистер Фалькенберг?

– Сэр? Выполнять волю Гранд Сената.

– Нет. Он должен существовать. И существуя, поддерживать некоторую меру мира и порядка в углу Галактики. Чтобы выиграть для людей достаточно времени для того, чтобы убраться достаточно далеко от Земли, чтобы, когда эти дураки убьют себя, они не убили человеческую расу. И это наша единственная задача.

– Сэр? – спокойно и настойчиво проговорил гардемарин Рольников. – Сэр лейтенант, следует ли вам так много пить?

– Да, следует, – ответствовал Хартманн. – Благодарю вас за заботу, мистер Рольников. Но, как видите, я в настоящее время пассажир. На Службе нет никаких правил против выпивки. Совсем никаких. Есть сильный запрет против того, чтобы быть непригодным для выполнения своего долга, но ничего против выпивки. А в данный момент я не обязан выполнять никакого долга. – Хартманн поднял свой стакан. – Кроме одного. Поговорить с вами, мистер Фалькенберг, и сказать вам правду, так чтоб вы либо сбежали от нас, либо были чертовски с нами до конца своей жизни, потому мы никогда не лжем своим.

Он замолк на миг и Фалькенберг гадал, насколько же пьян был Хартманн. Офицер, казалось обдумывал свои слова более внимательно, чем делал его отец, когда выпивал.

– Что вы знаете об истории ВКФ Кодоминиума, мистер Фалькенберг? – потребовал ответа Хартманн.

«Вероятно, больше, чем ты,» – подумал Джон. Отцовская лекция о росте Кодоминиума была знаменита. – Это началось с разрядки и скоро стало паутиной формальных договоров между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Договоры не положили конец основам вражды между этими великими державами, но их общие интересы были больше, чем их разногласия; потому что явно было лучше, чтобы только две великие державы. – Нет. Хартманн не хотел услышать лекцию профессора Фалькенберга.

– Очень мало, сэр. Мы были созданы из французского Иностранного Легиона, – сказал Хартманн. – «Легиона чужаков», чтобы сражаться за искусственный альянс наций, которые ненавидят друг друга. Как может человек отдать за это душу и жизнь, мистер Фалькенберг? Какое у альянса сердце? Какая власть может вдохнуть верность в солдат?

– Не знаю, сэр.

– И они не знают. – Хартманн махнул на других гардов, которые осторожно откинулись на спинки своих кресел, ведя себя так, словно они не слушали или не слышали… – Джон не мог сказать. Наверно, они считали, что Хартманн был безумно пьян. И все же это был хороший вопрос.

– Я не знаю, – повторил Джон.

– А-а. Но ведь никто не знает, потому что ответа нет. Люди не могут умирать за альянс. И все же мы сражаемся. И мы умираем.

– По приказу Сената, – спокойно заметил гардемарин Рольников.

– Но мы не любим Сенат, – ответил Хартманн. – Вы любите Сенат, мистер Рольников? А вы, мистер Бэйтс? Мы знаем, что такое Гранд Сенат. Продажность, политиканы, которые лгут друг другу и которые используют нас, чтобы приобрести богатства для себя и власть для своих фракций. Если смогут. Они не используют нас так много, как когда-то. Выпьем, джентльмены. В ы п ь е м.

Виски произвело свой эффект и голова у Джона закружилась. Он почувствовал, что пот у него выступил на макушке и под мышками, а желудок забунтовал, но он поднял стакан и снова выпил в унисон с Рольниковым и Бэйтсом и это было более значительно, чем когда-то была Чаша Братства. Он попытался спросить себя почему, но тут были только эмоции, а не мысль. Его место было здесь, с этими людьми и с ними он был человеком.

Словно прочтя мысли Джона, Лейтенант Хартманн положил руки на плечи трем паренькам, двум слева, Джону справа и понизил голос, чтобы сказать им всем:

– Нет, мы здесь потому, что флот – наше отечество, а наши братья по Службе – наша единственная семья. И если флот потребует когданибудь наши жизни, мы отдадим их как мужчины, потому что нам некуда больше идти.