Текст книги "Засеянные звезды"

4

По крайней мере в десятый раз за последние два месяца Майк в изумлении уставилась на Свени. Она была удивлена и встревожена одновременно.

– И кто только, – спросила она, – вбил тебе это в голову?

Вопрос, как и все ее вопросы, таил в себе опасность, и Свени медлил с ответом. Майк уже привыкла, что он отвечает не сразу, а иногда словно и вовсе не слышит. Пока что явная патологическая интроверсия Свени оберегала его от подозрений, что он сознательно избегает трудных или опасных тем.

Но рано или поздно подозрения возникнут – в этом Свени был уверен. Он не имел опыта обращения с женщинами, но успел убедиться, что Майк – незаурядная женщина. Быстрота ее восприятия иногда казалась ему равной телепатическому ясновидению. Он обдумывал ответ, облокотившись на поручень и глядя вниз, во Впадину. С каждым днем время обдумывания приходилось сокращать, хотя вопросы не становились проще.

– Полиция, – сказал он. – Если я не мог узнать что-то от мамы, тогда источником информации для меня была полиция. Их разговоры я подслушивал по уцелевшим линиям связи.

Майк тоже смотрела вниз, в туман Впадины. Был теплый летний день, очень долгий – в три с половиной земных дня. Спутник сейчас подошел к солнечной стороне Юпитера и вместе с ним приближался к Солнцу. Нежный ветер, обдувавший камни, не шевелил гигантские зеленые побеги ползучих растений, которые заполняли дно долины множеством жестких листьев, похожих на миллионы зелено-голубых лент Мебиуса.

Внизу все казалось погруженным в спокойствие, хотя спокойствия там как раз и не было. Корни ползунов, используя короткое время расцвета, настойчиво вгрызались в стены долины, рождая новые деревья и новые осколки. В теплую погоду лед-4 начинал скачками превращаться в лед-3, с грохотом меняя объем, и кристаллическая вода – вызывала обвалы и оползни, раскалывая массив на глыбы. Свени знал физику процесса – такое случалось и на Луне. Но там причиной была перекристаллизация льда-1 в слоях гипса.

Отдаленный грохот, приглушенный расстоянием шум далеких подвижек грунта – обычные летние звуки активности Впадины. И для уха Свени они были такими же мирными, как и жужжание пчелы для уха землянина. И как всюду, где есть растения, воздух наполняла приятная свежесть, специфический аромат битвы органической и неорганической стихий, который умиротворяет живое существо, позволяя забыть о собственных битвах со смертью.

Ганимед был восхитительным миром, хотя и не для землянина.

– Не понимаю, зачем полицейские то и дело врали друг другу, – сказала Майк. – Они же прекрасно знают, что никакие мы не пираты. Мы даже ни разу не взлетали с Ганимеда. Да и не могли бы взлететь, даже если бы захотели. Что за бред?

– Не знаю, – ответил Свени. – Мне никогда и в голову не приходило, что они говорят неправду. Если бы я заподозрил обман, то стал бы искать намеки, объяснение этой лжи. Но у меня этого и в мыслях не было. А теперь уже поздно – остается только гадать.

– Но ты наверняка что-то слышал. Поройся в памяти, может, это сохранилось, Дон.

– Хорошо, – сказал Свени, – возможно, они не знали правды. Нет закона, где бы говорилось, что полицейский должен получать от начальства только правдивую информацию. Начальство на Земле, а я и полицейские были на Луне. И говорили они вполне убедительно. Тема эта возникала в их разговорах то и дело, как бы невзначай. Словно они обо всем хорошо знали и были во всем уверены. Уверены в том, что колония грабит пассажирские лайнеры везде вплоть до орбиты Марса. Для них это был факт. Вот как я об этом узнал.

– Звучит правдоподобно, – согласилась Майк. Тем не менее на Свени она не смотрела. Вместо этого она еще ниже наклонила голову и всматривалась во Впадину, сцепив перед собой ладони. Ее маленькие груди касались поручней. Свени глубоко вздохнул. Запах ползучих стеблей и жестких листьев вдруг повеял тревогой.

– Скажи, Дон, – произнесла она, – когда ты впервые услышал разговор полицейских на эту тему?

Его внимание было внезапно – словно ударом кнута, оставившим в мозгу красный вздувшийся рубец, – возвращено к главной проблеме существования. Майк опасна, очень опасна, и он ни на миг не должен этого забывать.

– Когда? – переспросил он. – Точно не помню. Все дни были на одно лицо. Где-то ближе к концу. Еще мальчиком я привык, что они говорят о нас, как о преступниках. И я не мог понять почему. Потом решил – просто оттого, что мы такие. Но для меня это не имело смысла. Ни я, ни мама никогда не нападали на космические лайнеры, уж в этом я был уверен.

– Значит, уже в конце. Я так и думала, они начали вести такие разговоры примерно тогда, когда энергия вашей батареи уже подходила к концу. Правильно?

Свени долго обдумывал вопрос – раза в два дольше, чем обычно. Он уже знал, куда ведут разговоры с Майк. Быстрый ответ таил в себе смертельную опасность. Нужно было создать видимость мучительных воспоминаний, вытаскивания, выжимания из прошлого информации, как бы бессмысленной для Свени.

Некоторое время спустя он сказал:

– Да, примерно тогда. Я стал сокращать длительность подслушивания. Энергии оно брало не очень много, но тем не менее ее надо было сберегать. Она нам была жизненно необходима. Возможно, я пропустил нечто важное, что объясняло бы это несоответствие. Это вполне возможно.

– Нет, – мрачно обронила Майк. – Думаю, ты услышал все, что мог услышать. Все, что ты должен был услышать. Должен! И думаю, ты истолковал услышанное именно так, как этого хотели они, Дон.

– Может, так оно и было, – медленно отозвался Свени, – но не забывай, что я тогда был мальчишкой. Я, все воспринимал буквально. Но это значит, что они прекрасно знали о нашем существовании. Странно. Кажется, мы тогда еще не начали красть у них энергию. Мы все еще планировали установить на поверхности солнечную батарею.

– Нет, нет, они наверняка узнали о вашем существовании еще за несколько лет до налета на купол, до того как вы начали подключаться к их линии. Рулман недавно говорил об этом. Есть очень простые способы засечь утечку или подключение к телефонной сети. Да и вашу стронциевую батарею тоже не удалось бы долго скрывать. Они выжидали до тех пор, пока не убедились, что смогут вас захватить наверняка. А тем временем скармливали вам дешевую информацию.

Итак, легенде, придуманной полицейскими, пришел конец. Только максимум тупости, который она предполагала в Свени, позволил ей продержаться на плаву два месяца. Но маска тугодума отслужила свое.

– Зачем? – спросил Свени. – Они ведь спешили убить нас, только боялись повредить купол и оборудование. Не все ли им было равно, что мы думаем?

– Пытка, – мрачно сказала Майк, выпрямившись и сомкнув пальцы вокруг ограждения, словно птица, севшая на ветку. Она смотрела на далекую горную гряду на другой стороне Впадины. – Они хотели заставить вас думать, что все, к чему стремились адаптанты, все, о чем они мечтали, – рухнуло, а сами они деградировали. Они забавлялись. Наверное, рассчитывали размягчить вашу волю, спровоцировать ошибку, промах. Им это просто нравилось. Приводило в хорошее настроение.

Помедлив, Свени проговорил:

– Не знаю, Майк. Может, так и было, а может, и нет. Точно не скажу.

Она вдруг повернулась к нему и взяла за руку. Голубые глаза были прозрачны, как два кристалла.

– Откуда же тебе знать? – ее пальцы стиснули руку Свени. – Кто мог тебе рассказать? Земля знает о нас только ложь, и ничего кроме лжи. Ты эту ложь должен забыть – все! Словно ты родился только сейчас. Ты только сейчас родился, Свени. Только сейчас, поверь мне. Все, чем они напичкали тебя, – ложь. Теперь ты начнешь узнавать правду с самого начала, как ребенок.

Она еще мгновение не отпускала его, словно хотела встряхнуть. Свени не знал, что сказать, какое выражение изобразить на лице. Он и себе не отдавал отчета в том, что испытывает. Он не осмеливался понять свои чувства, отпустить их на волю. Девушка яростно смотрела ему прямо в глаза, и он не смел даже моргнуть.

Он и в самом деле родился недавно, родился мертвым.

Пальцы девушки внезапно разжались. Майк бессильно уронила руки. Теперь она снова смотрела в сторону Впадины, туда, где возвышался горный хребет.

– Все зря, – сказала она глухо. – Извини. Хорошенький же у нас получился разговор племянницы с дядюшкой.

– Ничего, Майк, не расстраивайся. Мне было очень интересно.

– Не сомневаюсь… Пойдем, пройдемся немного, Дон. Меня уже тошнит от этого пейзажа со Впадиной. – Она широкими шагами направилась к каменному склону, под которым жила колония. Свени смотрел ей вслед, и его льдистая кровь бурно пульсировала. Как ужасно, когда теряешь способность думать. Он никогда не испытывал подобного головокружения, пока не встретил Майк Леверо, а теперь оно не оставляло его. Временами оно проходило, слабело, но лишь на время. Он был одновременно и обрадован и опечален тем, что связан родством с этой девушкой – ведь он действительно адаптированный сын Ширли Леверо. Сверни надеялся, что осознание кровной связи убережет его от увлечения. Но оказалось, что земное табу не властно над ним. К тому же здесь, на Ганимеде, от табу отказались.

– Можешь особенно об этом не волноваться, – прямо сказал Рулман еще в первый день пораженному Свени. – У нас нет причин опасаться внутреннего скрещивания. Даже наоборот. В таких маленьких группках, как наша, где нет притока свежих генов извне, генетическое смещение – основной эволюционный фактор. Если мы не предпримем мер для его предотвращения, то с каждым поколением потеря незакрепленных генов будет нарастать. Этого мы, естественно, допустить не можем. Иначе в нашей группе исчезнут индивидуальности. Все станут одинаковыми. Никакое табу не оправдывает такого исхода.

Увлекшись, Рулман прочел целую лекцию. Он объяснил, что позволил скрещиваться родственникам… генетического смещения они не остановят. И в некотором отношении эффект получится обратный – смещение усилится. Колония предприняла меры, которые предотвратят смещение и дадут плоды в восьмом поколении. Увлекшись, Рулман стал сыпать терминами, царапал на полупрозрачном листке слюды генетические формулы. Потом, словно очнулся, заметив, что совершенно замучил слушателя. Это показалось ему весьма забавным.

Свени не обиделся. Он прекрасно осознавал свое невежество. К тому же планы колонии ему были безразличны. Тем более что его прислали положить конец ее существованию. Свени был убежден: во всем, что касалось Майк, управлять его поступками будет только изначальное безысходное одиночество, как оно управляло всем остальным, что он делал и чувствовал. Но он поразился, когда понял, что то же одиночество, пусть и не явное, тяготеет над всей колонией, за исключением разве что Рулмана.

Многое из того, что он узнал в последнее время, – по крайней мере то, что он смог проверить, – полностью перечеркивало сведения полицейских инструкторов. Полицейские, например, утверждали, что колонисты с Ганимеда нападают на пассажирские корабли, чтобы пополнять запасы пищи и оборудования, а самое главное – увеличивать свои ряды путем принудительной адаптации пленников.

Свени же убедился, что этого нет, а если верить Майк, то и никогда не было. Человек, сведущий в баллистике и пространственной навигации, сразу поймет, что пиратство в космосе – вещь невозможная. Игра не стоит свеч, затраты никогда не окупились бы добычей. Да и вторая цель, которую полицейские приписывали колонистам, была нелепой. Адаптанты вполне могли увеличить свою численность естественным путем, не говоря уже о том, что совершенно невозможно трансформировать взрослого человека в адаптанта. Пантропологи должны работать с яйцеклеткой еще до ее оплодотворения, как это было со Свени. Но то же самое относилось и к обратной операции. Известие об этом потрясло Свени. Ему не удалось найти ни одного колониста, который верил бы в возможность превращения адаптанта в обычного человека. Обещание, которое манило Свени, оказалось ложью.

Если возможность обратной трансформации и существовала, знал об этом лишь один Рулман. Свени же был сверхосторожен и прямых вопросов не задавал. Ученый и без того сделал опасные выводы из тех фактов, которые подготовили для него полицейские. За два месяца Свени оценил смелость и решительность, проявлявшиеся во всем, что делал и говорил Рулман. И больше всех на Ганимеде боялся его проницательности. С равнодушием фаталиста Свени ждал, когда же Рулман угадает пропасть, в которую катилась замерзшая душа Свени.

В чем же заключалось преступление колонистов Ганимеда? «Мы должны вернуть этих людей». Почему? Потому что мы должны знать то, что знают они. Но почему бы не спросить у них? Они не скажут. Почему не скажут? Потому что боятся. Они совершили преступление и должны понести наказание. Что же они сделали? Молчание.

Какое бы ужасное преступление ни совершили первые адаптанты, их дети не должны отвечать за него. Это ясно. Дети никогда не были на Земле. Они были рождены на Луне и там же воспитаны в строгом секрете от всего мира. Итак, давний грех – такой же обман, как и приписываемое адаптантам пиратство. Если преступление совершилось на Земле, в нем повинны земные люди, а не их ледяные потомки на Ганимеде.

Вот только Рулман… И на Луне, и на Ганимеде считали, что Рулман был когда-то нормальным человеком и жил на Земле. Это было совершенно невероятно, но так почему-то считали. Рулман не отрицал, но и не подтверждал этого – уходил от ответа. Если кто и совершил преступление, так он один, поскольку никого другого он в это дело втянуть не мог.

Но какое преступление? Этого на Ганимеде никто не знал или же не хотел открыть Свени. Большинство колонистов объясняло враждебность землян физическими различиями. Некоторые, правда, считали, что пантропология сама по себе и составляла преступление. В этом случае Рулман, конечно, преступник.

Почему пантропология или ее практическое применение должны рассматриваться как преступление – это для Свени оставалось загадкой. Но много ли он знает о законах, по которым строится жизнь на Земле? Если Земля утверждает, что изобретение и использование пантропологии – преступление, то так оно и есть. Полицейские настойчиво внушали Свени, что им нужен Рулман – пусть даже все остальные пункты задания будут провалены. Но почему? И если пантропология – преступление, то разве не преступники создатели Свени?

Свени прибавил шаг. Майк уже исчезла под нависшим над входом каменным козырьком. И теперь он] не знал, в какое из десяти маленьких отверстий она вошла. Сам он знал лишь два из коридоров под горой. Они составляли настоящий лабиринт, и неспроста. Высверливая тоннели, колонисты помнили о возможности появления людей в скафандрах. Попавший в сеть коридоров уже никогда не нашел бы дорогу обратно. И никогда не отыскал бы здесь адаптантов. Никаких карт лабиринта не существовало, и колонисты строго соблюдали закон, запрещавший их составление.

Нырнув в один из тоннелей, наугад, Свени побрел, с любопытством оглядываясь по сторонам. Из коридора, пересекающегося под острым углом с тем, по которому шагал Свени, вышел Рулман. Он не заметил юношу. После секундного колебания Свени последовал за ним, стараясь не производить ни малейшего шума. Шорох вентиляторов помогал ему в этом.

У Рулмана была привычка куда-то исчезать на полдня, день или даже на неделю. Те, кто знал, куда и зачем пропадает доктор, держали язык за зубами. Теперь у Свени появился шанс самому узнать это. Говорили, что отлучки Рулмана связаны с надвигающимся метеорологическим кризисом. Может, так оно и есть. Но не мешает убедиться самому.

Рулман шагал быстро, опустив голову, словно маршрут был ему хорошо знаком и привычка надежно управляла его перемещением в лабиринте. Один раз Свени едва не потерял его и, осторожности ради, немного сократил разделяющую их дистанцию. Лабиринт был достаточно запутанным, и Свени мог мгновенно затаиться, вздумай Рулман неожиданно обернуться. На ходу ученый что-то бормотал – совершенно бессмысленный, но упорядоченный набор звуков. Впрочем, которые он скорее напевал, чем говорил. Может, это сигнал для охранных механизмов? Вряд ли – ведь Свени до сих пор не встретил препятствий. Наверное, Рулман и сам не осознавал, что издает звуки.

Коридор начал медленно, но верно уходить вниз. Свени обратил внимание, что воздух стал заметно теплее. Температура повышалась с каждой минутой. В воздухе скорее ощущался, чем слышался негромкий пульс работающих машин.

Становилось жарко, но Рулман не замедлил шага. Пульсирующий шум – Свени уже мог определенно сказать, что работает много мощных насосов, – тоже усилился. Теперь доктор и его преследователь шли по длинному прямому коридору, вдоль которого мелькали закрытые двери. Именно двери, а не входы в другие тоннели. Коридор был плохо освещен, но тем не менее Свени позволил Рулману уйти немного вперед. В конце коридора гул машин начал слабеть к облегчению Свени, у которого от шума немного закружилась голова. Рулман, кажется, вообще не замечал шума.

В конце коридора Рулман неожиданно нырнул в боковой проход, ведущий к каменной лестнице. Массы теплого воздуха устремлялись вниз. Направление сквозняка озадачило Свени. Вентиляторов вроде бы не видно. Как бы его не выдал звук шагов.

Когда Свени ступил на последнюю ступеньку, Рулман исчез из виду. Длинный коридор с высокими потолками плавно изгибался вправо. Вдоль внутреннего изгиба стояли приземистые машины, от каждой из которых уходили в стену мощные связки гофрированных труб. Именно эти машины и производили шум, который он слышал.

Снова стало холодно, слишком холодно, если учесть поток теплого воздуха, дувший вниз по лестнице. «Что-то странное происходит здесь с законами термодинамики», – подумал Свени. Он осторожно шел вперед. Пройдя несколько шагов, он миновал первую машину, трубы которой излучали ощутимый холод, – и обнаружил воздушный шлюз. Именно шлюз – сомнений не было. Более того, кто-то недавно им воспользовался: наружная дверь была задраена, но сигнальная лампочка показывала, что идет шлюзование. Напротив шлюза в нише стены виднелись держатели скафандров, пустые и раскрытые.

Все объяснила надпись над дверью шлюза:

Лаборатория пантропологии – 1.

Опасно! Не входить!

В порыве паники Свени попятился от люка – так шарахается преступник от надписи «50 киловольт», напоминающей ему об электрическом стуле. С термодинамикой все в порядке, просто Свени оказался внутри громадного холодильника. Здесь действительно работали тепловые насосы. Их гофрированные трубы не покрылись изморозью только потому, что в атмосфере Ганимеда нет водяных паров. Насосы переправляли тепло из воздуха через каменную стену в лабораторию.

Не удивительно, что лаборатория изолирована от остальной части лабиринта воздушным шлюзом и Рулману пришлось надеть скафандр, чтобы войти.

По ту сторону шлюза было жарко. Слишком жарко для адаптанта. Но для какого адаптанта?

Зачем Рулману здесь лаборатория пантропологии? С этим давно должно быть покончено. Неужели он вопреки всему пытается переадаптировать людей колонии к земным условиям? Где-то здесь должны быть приборы регистрирующие параметры среды в лаборатории.

Приборы оказались в небольшом, прикрытом козырьком углублении, которое Свени поначалу не заметил. Циферблаты показывали: температура по Фаренгейту – 59, давление в миллибарах – 614, точка росы – 47, давление кислорода в миллиметрах ртутного столба – 140.

Некоторые из показателей ничего не говорили Свени, он никогда раньше не сталкивался с обозначением давления в миллибарах и не знал, как рассчитывать влажность воздуха по точке росы. Со шкалой Фаренгейта он был смутно знаком, но настолько смутно, что уже забыл, как переводить градусы Фаренгейта в градусы Цельсия.

Но давление кислорода! Только для одной планеты, только для нее одной этот показатель имел смысл.

Свени повернулся и бросился прочь.

5

К тому времени, когда он достиг кабинета Рулмана, Свени уже не бежал, хотя по-прежнему тяжело дышал. Чувствуя, что не сможет вернуться тем же путем, он направился в противоположную сторону, мимо гигантских теплообменников. Всего пришлось пробежать мили три, и по пути он совершил еще несколько открытий, потрясших его не меньше, чем первое.

Свени даже не был уверен, в здравом ли он рассудке. Необходимо выяснить все до конца. Это развеет в прах или укрепит мечту которой он так долго жил.

Рулман уже был в кабинете, и его плотным кольцом окружали помощники. Свени протиснулся вперед, крепко сжав зубы.

– На этот раз придется задраить все люки, – говорил Рулман в микрофон. – Фронт давления слишком крут, и мы не можем полагаться на наружные шлюзы. Займись инструктажем, чтобы каждый знал, что ему предстоит делать, как только прозвучит сигнал тревоги. Опасайтесь попасть в ловушку между двумя закрывшимися шлюзами. В этом году непогода может начаться совершенно неожиданно, мы и глазом моргнуть не успеем.

В ответ послышалось неразборчивое бормотание, и динамик отключился.

– Халлам, как дела с уборкой урожая? Осталось меньше недели, ты это знаешь.

– Да, доктор Рулман, думаю, мы успеем.

– И пожалуй, еще… А, привет, Дональд. Что с тобой? Вид у тебя неважный. Как видишь, я немного занят, поэтому постарайся покороче.

– Я постараюсь, – сказал Свени. – Если бы я смог поговорить с вами с глазу на глаз, то смог бы уложиться в один вопрос. Всего несколько секунд.

Рыжие брови Рулмана удивленно поползли вверх, он внимательно посмотрел в лицо Свени и медленно встал.

– Тогда перейдем вот сюда. В эту дверь. Итак, молодой человек, выкладывайте. Надвигается ураган, и времени остается очень и очень мало.

– Хорошо, – выдохнул Свени. – Итак, можно ли трансформировать адаптанта в нормального человека? Нормального земного человека?

– Я понял: ты побывал на нижних этажах, – сказал наконец ученый, постукивая пальцами по подбородку. – Стало быть, Ширли Леверо почему-то оставила тебя в полном неведении относительно некоторых вещей. Твое образование – гм, напрашивается затертая фраза – оставляет желать лучшего. Но не будем об этом. В любом случае – НЕТ! Ты никогда не сможешь нормально жить нигде, кроме Ганимеда. И еще кое-что, о чем должна была сказать тебе мама: ты должен быть чертовски этому рад.

– Почему я должен быть этому рад? – почти равнодушно спросил Свени.

– Потому что, как и все обитатели этой колонии, ты имеешь тип крови «джей плюс». Это факт, который не скрывали от тебя с самого первого дня, но на который ты почему-то не обратил на него внимания. Или не понял его особого – значения. На Земле люди с кровью этого типа предрасположены к заболеванию раком. Они в такой же опасности, как гемофилитики, которые могут умереть от пустяковой царапины. Заметь, что если бы ты каким-то чудом превратился в обыкновенного, земного человека, Дональд, это было бы равносильно смертному приговору. Поэтому я и говорю: ты должен радоваться, что этого никогда не случится. Чертовски радоваться!