Текст книги "Погоня"

Глава III

Если Джон Альдос и старался не подать вида, что девушка произвела на него сильное впечатление, то, во всяком случае, в глубине души сознавал это. В глубине души – и это был его секрет – он был далеко неравнодушен к женщинам. Но он знал все их слабости, всю их мелочность, как никто другой на свете, и описал их так, как не мог описать никакой другой беллетрист. А это принесло ему осуждение большинства и восторги немногих. Его личный антагонизм против женщин был в нем только личиной, о которой догадывались только немногие. Он сам называл себя экскурсантом в тайны феминизма и, чтобы быть последовательным, старался убедить себя в том, что вопросы пола и вообще проявления животного чувства для него существовать не должны.

Как далеко он зашел в этом – он и сам не мог бы дать себе отчета, не будь у него этого неожиданного знакомства. Девушка пробила брешь в его оружии, и он стал ощущать в себе какой-то беспокойный трепет. Не одна только красота так больно уязвила его в самое сердце. Он уже давно научился смотреть на женщин, как на прекрасный цветок, будучи уверен, что если бы пошел в этом отношении дальше, то испытал бы горькое разочарование. Но в ней он нашел что-то большее, чем красоту.

Джон Альдос свернул на уединенную тропинку, которая змейкой пробегала между густых тополевых зарослей, чтобы только избавиться от искушения лишний раз оглянуться на палатку. Вытащив из кармана трубку, набил ее табаком и закурил. Пуская дым, он стал саркастически улыбаться. В самом деле, может ли Иоанна Грэй уже торжествовать над ним победу? Она просто пробудила в нем новый интерес – так, нечто преходящее, что-то новое, вот и все.

Он медленно продвигался вперед, представляя тот неожиданный эффект, который произведет на его милейших обожательниц-женщин новая книга, когда они ее прочтут. Он ведь нарочно озаглавил ее «Матери». Книга явится ужасающим сюрпризом.

Вдруг лицо его стало серьезным. Он услышал отдаленные звуки граммофона, но не того, который играл у Биля, а другого, у какого-то его соперника, открывшего питейную лавку в конце улицы. Постояв немного, он решительным шагом направился к Билю.

Когда Джон Альдос вошел туда, то Биль Куэд стоял там, прислонившись спиной к перегородке и опершись о спинку стула. На его огромном лице еще оставались следы опьянения. Он был окружен своими приятелями. С минуту Джон Альдос стоял у входа. Холодная, недоброжелательная улыбка появилась у него на губах, в уголках глаз собрались морщины.

– Хорошо я огрел вас, Биль? – спросил он наконец.

Все присутствовавшие сразу обернулись к нему. Но Биль Куэд испугался и широко открыл рот. Он закачался, точно от головокружения.

– Это вы? – грубо ответил он. – Черт бы вас побрал!..

Три или четыре человека уже стали приближаться к вошедшему. Руки их были сжаты в кулаки, а брови нахмурены.

– Подождите, братцы, минуту, – спокойно удержал их Альдос. – Мне нужно кое-что сказать вам и Билю. А затем можете скушать меня, если пожелаете, живьем. Достаточно ли вы трезвы, чтобы выслушать меня?

Биль Куэд, пошатываясь, опустился на стул. Другие выжидали стоя. Спокойная и презрительная улыбка все еще не сходила с лица Джона Альдоса.

– Сейчас вы почувствуете себя лучше, Биль, – сказал он участливо. – Хороший удар по зубам всегда заставляет вас испытывать боль под ложечкой. Но эта дурнота скоро пройдет. А тем временем я постараюсь внушить вам то, против чего вы сразу же станете на дыбы. Предупреждаю вас, что вы не должны чинить ни малейших козней против одной молодой дамы, которую вы недавно видели здесь. Она отправляется к Желтой Голове. Я знаю, что у вас там есть партнер, который обрабатывает там ваши делишки. Я не особенно хотел бы вмешиваться в ваши тайны и в дела вот этой сволочи, которая вас окружает, но считаю нужным дать вам только дружеский совет. Если только эта молодая женщина хоть в чем-нибудь потерпит от вас на Желтой Голове, то вы будете иметь дело со мной.

Он сказал это без малейших признаков возбуждения в голосе. Никто из слушателей не видел его двигавшихся губ, красивых рук и небрежной позы, когда он стоял у входа и говорил. Они смотрели ему прямо в глаза, странно сверкавшие и грозно серьезные. Такой человек с подобной публикой не церемонится.

– Довольно слов, – продолжал он. – Теперь я перейду к персональной демонстрации. Я знаю вашу игру, Биль. Вы уже там раскидываете умом, как вам поступить далее. Вы не станете действовать открыто, потому что вы не такой человек. Вы уже решили, что в одно прекрасное утро я могу пропасть без вести, или сорваться где-нибудь со скалы, или же преспокойно утонуть в Атабаске. Смотрите же! Есть у меня что-нибудь в руке или нет?

И он протянул к ним пустую руку, ладонью кверху.

– А теперь?

Последовало такое быстрое сжатие кулака, что их глаза не успели его уловить, затем раздалось металлическое щелканье, и испуганная публика оказалась лицом к лицу с направленным в нее дулом браунинга.

– Эта маленькая штучка всегда находится при мне, в особенности по ночам. В ней одиннадцать зарядов, и стреляю я в муху без промаха. А теперь – прощайте!

И прежде чем они пришли в себя от изумления, он уже ушел.

Дорожка вывела его к пересохшему болотцу. За ним поднимался вековой хвойный лес, большей частью из сосен и кедров, из-за которого слышался плеск воды. Еще две-три минуты, и он стоял уже на самом берегу быстрой Атабаски. Он выбрал это место для своей избушки потому, что река была в этом месте тесно сжата береговыми камнями и шумела, и потому еще, что грузовые суда, следовавшие по этой реке к южным горам, здесь уже не могли его беспокоить. Избушка, в которой он уже столько недель жил и работал, глядела окнами на реку и была скрыта от взоров в густых кустах рябины. Он открыл дверь и вошел. Через окошко, выходившее на юго-запад, он мог видеть снежные вершины горы Гейки и в сорока милях далее легкие очертания горы Хардсти. Теперь в окошко било солнце и освещало его работу в том виде, как он ее оставил. Последняя страница рукописи уже была отпечатана на машинке. Он уселся за стол и принялся за работу.

Альдос прочитал и перечитал последние две или три страницы своей рукописи, стараясь ухватиться за нить в том месте, где она перервалась. И с каждым чтением он все более и более убеждался, что его работа в это время спориться не будет. А почему? Из-за кого? И с некоторой досадой он набил трубку свежим табаком. Затем откинулся назад, закурил и засмеялся. Проходили минуты, а он все больше думал о странной молодой женщине. Кто она? Зачем она ехала к Желтой Голове?

Несколько раз в течение этого часа он принимался за работу и, наконец, должен был ее бросить. С вбитого о стену деревянного гвоздя он снял ружье. Он сам готовил для себя обед, а потому решил на этот раз нарушить заведенный порядок. На куропаток уже прошел сезон, но они были искусительно нежны и жирны. Решив парочку изжарить себе на ужин, он вышел из своей избушки и направился по узенькой тропе вдоль реки. Он проходил с полчаса, пока не набрел, наконец, на целый выводок. Двух из них ему удалось убить. Спрятав их и ружье недалеко от тропинки, он прошел с полмили дальше к броду, удивляясь, каким образом Стивенс, который должен был перейти сегодня реку вброд, мог справиться со всеми своими лошадьми? До сих пор он еще не глядел ни разу на часы. А теперь к его удивлению оказалось, что поезд на Желтую Голову должен бы отойти еще через три четверти часа. По какой-то необъяснимой причине он почувствовал себя легче. И, посвистывая, отправился далее.

У самого брода он нашел Стивенса, который стоял у реки.

– Черт бы побрал эту реку, – ворчал он, когда Альдос подошел к нему поближе. – С вечера нельзя сказать, что будет завтра. Смотрите! Ну, можно ли сейчас ее перейти?

– Я бы не решился, – ответил Альдос. – Вода поднялась на целый фут выше, чем была вчера. Я бы даже и не пробовал.

– А что я буду делать с моими двумя проводниками, поваром и погонщиком, которым уплачиваю поденно, да еще вдобавок и со счетом из больницы, таким длинным, как вот эта Гейка? – возразил Стивенс, который три месяца пролежал в госпитале больной. – Еще бы вы попробовали! Посмотрел бы я!

– И все-таки не буду пробовать, – повторил Альдос.

– А я уже потерял два дня и моих туристов, с которыми уже сговорился на несколько дней вперед за хорошие деньги. Вот и совершай экскурсии после всего этого! Они не станут платить вам за эти отсрочки, а вот эти мои лошади, которые должны теперь зря стоять вон там в кустах, обходятся мне по тридцати долларов в день. Мы-то с вами можем переплыть на ту сторону и на каком-нибудь плоту. От этого у нас будут трещать руки, но это ничего. А ведь у меня двадцать семь лошадей. Все-таки я хочу пустить их вплавь. Вода не спадет и завтра.

– Но вы рискуете лошадьми.

Стивенс сунул в рот щепотку табака и сел. Несколько минут он злобно смотрел на мутные воды реки. Затем щелкнул языком и ухмыльнулся.

– Около часа тому назад я проходил мимо Биля, – сказал он. – Здорово вы его угостили.

– Был грех, – ответил Альдос.

Стивенс перебросил жвачку за другую щеку и сплюнул в воду.

– Я видел ту бабенку, – продолжал он, – которая вышла из поезда. Зачем-то ей понадобилось здесь остановиться. По дороге она что-то обронила, я поднял. Но она была так чертовски хороша, что я не осмелился подойти к ней и подать. Если бы это было что-нибудь порядочное, то я все-таки осмелился бы и подошел. Но это оказалась чепуха, и я как и все, стоял, разинув рот, и смотрел на нее, выпучив глаза. Оказалось, что это простой комочек бумаги. Может быть, вы хотите взять его себе на память? Ведь я видел, как вы побежали вслед за ней к Билю Куэду!

С этими словами Стивенс вытащил из кармана комочек бумаги и протянул его своему собеседнику. Альдос сел рядом с ним и разгладил бумагу на коленке. На ней не было написано ничего, но вся она была испещрена цифрами, точно тот, кто их писал, решал арифметическую задачу. Главное, что его заинтересовало в них, это были монетные символы, как например «фунты». Но слово «доллары» не встречалось. Подведенные под некоторыми слагаемыми итоги были довольно внушительны.

– Должно быть, миллионерша, – заметил Стивенс, – если только эти цифры означают деньги. Заметьте эту цифру! – Он указал пальцем на один из итогов. – Ведь это почти биллион.

– Семьсот пятьдесят тысяч, – ответил Альдос.

Он думал о слове «фунты». Она вовсе не была похожа на тех англичанок, с которыми он встречался. Он сложил аккуратно листок бумаги и положил его себе в карман. Стивенс смотрел на него с серьезным видом.

– Прежде чем отправиться с экскурсией к Злому озеру, я хотел бы дать вам маленький совет, – сказал он. – Лучше бы вам уехать отсюда. Биль Куэд никогда не простит вам этой обиды. Кроме того…

– Что еще?

– Мой сынишка кое-что подслушал. Вы очень хорошо к нему относились, когда я лежал в больнице, поэтому я не должен от вас скрывать ничего. Нет еще и часа, как мой мальчуган стоял около его палатки и слышал, как Биль Куэд разговаривал со Слимом Баркером. Насколько я мог понять из слов сынишки Куэд не отступится от этой дамочки Ни за что. Он ведь алчный на этот счет. Он сказал, что не пожалеет и десяти тысяч долларов, чтобы держать ее в своих руках. А почему мальчишка прямо от Куэда прибежал ко мне, так это потому, что Биль сказал Слиму, что первым делом примется за вас. А сам приказал Слиму немедленно же отправляться вслед за девушкой к Желтой Голове.

– Черт возьми! – воскликнул Альдос, хватая его за плечо. – И он это сделал?

– По крайней мере, так рассказал мне мальчуган.

Альдос немедленно поднялся на ноги. Беззаботная улыбка заиграла у него на губах. Немногие знали, что когда у него появлялась такая улыбка, то в такие моменты он был опасен.

– Ваш сынишка, без сомнения, прав, – сказал он, поглядев на Стивенса. – Но я совершенно уверен, что эта молодая дама может вполне позаботиться о себе сама. У Куэда очень плохие нервы, если он послал за нею Слима. Слим может нарваться на брата или на мужа.

Стивенс пожал плечами.

– Да мне все равно, – сказал он. – Я думаю не о даме, а о вас.

– А не лучше ли было бы сообщить полиции об этих его угрозах? – спросил Альдос, глядя через реку и стараясь придать веселое выражение своим глазам.

– Черт с нею! – огрызнулся Стивенс.

А затем он разулся и поднялся на ноги.

– Послушайтесь моего совета, – сказал он, – уезжайте отсюда! Что же касается меня, то я во что бы то ни стало начну теперь же переправляться через эту проклятую реку!

Он зашагал по направлению к своим лошадям, с ожесточением жуя свой табак. Некоторое время Альдос простоял в нерешительности. Он с удовольствием присоединился бы к этим пяти или шести туристам, которые теперь с беспокойством прохаживались невдалеке от пасшихся лошадей. Но Стивенс некстати предупредил его об ожидавшей его опасности. Он подумал о своей избушке и о неоцениваемой ни на какие деньги своей последней многомесячной работе, о своей рукописи. Если Куэд попытается все это уничтожить…

Он скрестил на груди руки и не спеша отправился к себе домой.

«Изъять из обращения» врага – было одним из излюбленных приемов мести у Куэда. Альдос уже слышал об этом. Он знал также, что Куэд так умел прятать концы в воду, что даже полиция становилась в тупик.

Этот самый Биль Куэд заинтересовал Альдоса еще с самого начала. Он узнал доподлинно, что Куэд и Кульвер Ранн, его сотрудник у Желтой Головы, представляли собой силы, с которыми приходилось считаться вдоль всей линии железной дороги. Это были два самых главных представителя подпольных работников, которые держали в руках всех отъявленных жуликов и негодяев от Миэтты и вплоть до самого форта Джорджа. Альдосу пришлось встретиться однажды с Кульвером Ранном. Он показался ему спокойным, вполне приличным человеком лет сорока, а между тем это был один из самых отъявленнейших негодяев, какие когда-либо действовали в Западной Канаде. Альдосу рассказывали, что этот Ранн представлял собой действительно замечательно сообразительную голову и что оба они, Куэд и Ранн, какими-то сомнительными путями уже заработали чуть не полмиллиона. Но Альдосу угрожала теперь опасность от одного только Куэда, и он стал обдумывать предостережение Стивенса и мысленно его за это поблагодарил. С чувством облегчения он возвратился к себе в хижину и нашел там все в порядке. Он всегда оставлял у себя копии со своих рукописей, когда печатал их на машинке. Все эти копии он собрал, уложил в железный сундучок и закопал его в кустах под большим бревном.

– Теперь приходи, Куэд, – усмехнулся он про себя, и в его голосе прозвучала торжествующая нотка. – Сколько припоминаю, я еще никогда так не волновался, как сейчас, и если ты захочешь пошутить, то это действительно будет настоящая шутка!

Он вернулся за убитыми куропатками, сел на корточки у куста на самом берегу и стал их ощипывать. Он почти уже заканчивал, когда вдруг услышал громкие крики. Со своего места он мог видеть реку до самого брода. Стивенс вгонял в реку всех своих лошадей. Альдос увидел, как они погрузились в воду, подняв высоко головы, и как с трудом стали пробиваться к противоположному берегу. Он вскочил, бросил своих куропаток и в удивлении стал смотреть.

– Ну, что за дурак! – проговорил он.

Он предвидел трагедию еще раньше, чем она началась. Каменистая отмель на той стороне реки, куда лошади могли бы выплыть, находилась еще в ста саженях ниже. Три или четыре наиболее сильных лошади, выбиваясь из сил, направились именно туда. Другие сбились в кучу и в своих отчаянных усилиях ничего не могли поделать и их все далее и далее относило назад. Затем наступил роковой момент. Кобылу и ее ржавшего жеребенка отнесло в самый водоворот. Альдос увидел этого жеребенка, поднявшего высоко кверху голову и плечи, когда его несло, точно щепку, вниз. Холодная дрожь пробежала по всему его телу, когда он услышал жалобное ржание матери, крик, полный пафоса и отчаяния, почти такой же, как и у человека. Он понимал его значение. – Подожди, я сейчас… я сейчас!.. – казалось, кричала жеребенку кобыла. И Альдос видел, как она окончательно выбилась из сил и как ее понесло в самую пучину, причем она ни на минуту не отрывала глаз от жеребенка. Позади нее высовывались из-под воды другие головы, вертелись во все стороны, и в следующий момент весь табун поплыл на произвол судьбы к своей погибели.

Альдос почувствовал, как закружилась у него голова. Но зрелище околдовало его, и он продолжал смотреть. Он думал теперь не о самом Стивенсе и не об его потерях, а о том, что теперь будет с табуном, которого относило прямо на камни. Он стоял, бледный, скрестив на груди руки около бурлившей у его ног воды и проклинал свое бессилие. До него уже доносились последние крики погибавших животных. Он видел, как они утопали одно за другим. Из белой пены, скопившейся около громадного утеса, о который со всей силой ударялась река, вдруг выскочила одна лошадь целиком, точно ее подбросило что-то снизу, и вновь погрузилась в воду. Последняя лошадь утонула, когда Альдос поднял глаза вверх по реке и посмотрел на берег. Здесь, в течении, которое огибало скалы, все еще виднелись плечи и высоко поднятая голова! Это оказался еще барахтавшийся в воде жеребенок. Каким чудом он уцелел, это уже не интересовало Альдоса. Еще саженей двадцать ниже – и жеребенка постигнет та же судьба, что и всех лошадей. На полпути к этому месту, вдоль по течению, Альдос заметил упавший ствол дерева, нависший над рекой на пятнадцать или двадцать футов. Альдос помчался к нему, как стрела. Он вскарабкался на него, лег на него плашмя и свесился над водой. В крайнем возбуждении он позабыл об угрожавшей ему опасности. Был только один шанс из двадцати, что жеребенка понесет именно под этим деревом. И его все-таки понесло. Альдос напряг крайнее усилие и схватил его за ухо. Но тут же у него и похолодело под сердцем. Не выдержав двойной тяжести, ствол крякнул и стал подаваться вниз. Но он все еще каким-то чудом сдерживал обоих, и Альдос еще крепче вцепился жеребенку в ухо. Фут за футом он стал пятиться по стволу назад, пока, наконец, не вытащил жеребенка из воды совсем.

Вдруг его кто-то окликнул. Позади него раздался голос, который он узнал бы из десятков тысяч других женских голосов: милый, сладкий, дрожавший от волнения.

– Превосходно, Джон Альдос! Если бы я была мужчиной, то я хотела бы быть только таким как вы!

Он обернулся. В нескольких шагах от него стояла Иоанна Грэй. Она была бледна, как тот кружевной воротничок, который окружал ее шею. Губы у нее были совсем белые, грудь быстро поднималась и опускалась. Он понял, что и она тоже была свидетельницей происшедшей трагедии. И глаза, которые теперь смотрели на него, были прекрасны.

Глава IV

Появление в этот момент Иоанны показалось Джону Альдосу прямо-таки сверхъестественным. На какое-то мгновение он был в состоянии, которое называл абсурдным. Он быстро представил себе, как лежал на упавшем дереве и со смешным героизмом тянул за ухо утопающего жеребенка. Но затем все это прошло, и ему оставалось только удивляться, почему Иоанна Грэй вдруг оказалась здесь, а не в вагоне по пути к Желтой Голове.

– Великолепно! – воскликнула она опять, глядя на него во все глаза. – Я знаю мужчин, которые не рискнули бы на это и для человека!

– Вероятно, они показали бы этим свою способность рассуждать, – возразил Альдос.

Он заметил, что она держала в руке длинную тонкую сосновую ветку, которую он недели две тому назад срезал сам и острогал для удилища. Он кивнул на нее головой и с равнодушной улыбкой спросил:

– Кого вы этим собирались выловить из воды, меня или жеребенка?

– Я попала сюда совершенно случайно, – стала она объяснять. – Мне хотелось побыть одной, и мадам Отто сказала мне, что эта тропинка приведет прямо к реке. Когда я увидела вас, то хотела идти назад, и вдруг увидела этих лошадей, барахтавшихся в воде. Это ужасно. Они все потонули?

– Как видите, все. Хорошенькая картина, не правда ли? Если бы вы отправились к Желтой Голове, то пропустили бы случай видеть такой приятный спектакль.

– Я и уехала бы, да что-то там случилось. Говорят, провалилось что-то впереди или оползень, – что-то в этом роде. Поезд не пойдет до завтрашнего утра.

– И вы останетесь у Отто?

Она утвердительно кивнула головой и с быстротой молнии прочитала его мысли.

– Мне от этого очень грустно, конечно… – продолжала она, прежде чем он успел заговорить. – Вижу, что я уже надоела вам. В буквальном смысле этого слова я вторглась в вашу жизнь, нарушила вашу работу и боюсь, что испортила вам настроение. Мадам Отто рассказала мне кое-что об этом Биле Куэде. Она говорит, что это очень опасный человек. А я настроила его против вас.

– Я не боюсь этого Куэда, – ответил он. – Ведь случай был не более, как приятное нарушение начинающей уже становиться монотонной обстановки. Я всегда, знаете ли, держался того мнения, что физические эмоции представляют собой наилучшую смазку для механизма нашего ума. Возможно, что именно потому вы и застали меня за вылавливанием из воды его сиятельства господина жеребенка.

Он сказал это довольно резким тоном. В его голосе слышалось какое-то напряжение, что-то такое, что находило себе исход в неприятном, насильственном смехе. Он знал, что причинил ей боль. Грубый тон его речей, холодность улыбки, подчеркивание его крайнего равнодушия к ней – все это влекло за собой отражение в ее глазах известного физического страдания.

Он подошел к ней еще ближе, так что мог совсем уже близко разглядеть ее нежный профиль. Но Иоанна вовремя спохватилась и опустила голову, так что он больше уже не мог ее видеть. Но все-таки это удалось ей не совсем. Альдос заметил у нее на щеке какую-то каплю, это была слеза.

В одну минуту он был уже рядом с ней. Быстрым движением она смахнула слезу со щеки.

– Я обидел вас и должен просить у вас прощения. Я поступил с вами так же скверно, как и Биль, но только в другом отношении. Я знаю, что я заставил вас почувствовать. Я подчеркнул перед вами, что вы меня обеспокоили, оторвали меня от работы и что я хотел бы от вас отделаться. Ведь вы почувствовали это? Не правда ли?

– Боюсь, что да.

Он протянул ей руку, и почти против воли она подала ему свою. Она заметила происшедшую в его лице перемену, раскаяние, боль, и затем все это вдруг сменилось радостным выражением в его глазах, каким-то удивительным безмолвным смехом.

– И знаете, почему я так повел себя с вами? – сознался он, почувствовав в своей руке теплоту от ее руки, от которой по всему его телу пробежал какой-то трепет. – Вы простите меня за откровенность? Пока вы здесь еще не появлялись, я имел только одно желание – как можно скорее закончить мою книгу. Я рассчитывал проработать весь день. Но теперь я не могу выкинуть вас из головы. И это заставляет меня злиться. Но самое странное во всем этом то, – продолжал он, – что я всегда имел вас в своем воображении. Вы всегда жили в нем и не давали мне покоя. Я не сумел только как следует скомпоновать вас. И почти непостижимо то, что вы носите то же самое имя – Иоанна, Иоанна из «Светских приличий». – Она немного обиделась.

– Но ведь Иоанна ужасна! – воскликнула она. – Она злая и сердцем, и душой! Если бы вы были не Джоном Альдосом, то я отделала бы вас на все корки.

Она протянула ему руку. Он нагнулся над ней. Ее глаза остановились на его белокурой голове, и она опять обратила внимание на его преждевременную седину. Во второй раз она почувствовала на себе какую-то таинственную, почти непреодолимую силу этого человека.

– Я рассчитывал поужинать сегодня вечером у себя в хижине, – сказал Альдос, стараясь этой фразой нарушить создавшееся напряжение. – Не желаете ли вы быть моей гостьей, Ледигрей?

– Но мадам Отто… – начала было она.

– Я сейчас же отправлюсь к ней и объясню, что вы будете кушать у меня куропаток, – перебил он ее. – Пойдемте. Разрешите мне показать вам, где я живу и работаю.

Он повел ее к своей избушке и ввел в свою единственную комнату.

– Я отправлюсь, а вы, пожалуйста, будьте здесь, как дома, – обратился он к ней. – Если это доставит вам удовольствие, то вы можете почистить несколько картофелин. Через десять минут я уже возвращусь.

И, не дожидаясь ее возможного протеста, Альдос выскользнул из двери и побежал по тропинке к Отто.