Текст книги "Скрытые картинки"

Я забираюсь обратно в постель и включаю фильм заново с самого начала. Примерно раз в минуту о противомоскитную сетку какого-нибудь из окон начинает биться мотылек, привлеченный светом ночника. В стену за кроватью что-то стучится, но я знаю, что это всего лишь ветка; с трех сторон вплотную к дому подходят деревья, и их ветви задевают за стены каждый раз, когда поднимается ветер. Я бросаю взгляд на дверь, чтобы убедиться, что она заперта, но замок совсем хлипкий и решительно настроенного взломщика никоим образом не остановит.

И тут до меня доносится какой-то звук, пронзительный писк, как будто где-то у меня над самым ухом зудит комар. Я отмахиваюсь, но через несколько секунд комар возвращается – серая пылинка, маячащая где-то на самом краю поля зрения и всегда недосягаемая. Мне вдруг вспоминается та докторша из Пенсильванского университета с ее научным экспериментом, которого на самом деле не было.

Это первая ночь в моем коттедже, когда у меня возникло ощущение, что за мной кто-то наблюдает.

5

Выходные у меня обычно проходят очень спокойно. Каролина с Тедом частенько устраивают семейные вылазки: едут все вместе на океан или везут Тедди в город в какой-нибудь музей. Они всегда приглашают меня с собой, но я неизменно отказываюсь: не хочу покушаться на их семейное время. Вместо этого я придумываю какие-нибудь дела в коттедже, чтобы чем-то себя занять, поскольку праздность влечет за собой искушения и далее по тексту. В субботу вечером, когда миллионы молодых людей по всей стране пьют, флиртуют, смеются и занимаются любовью, я, скорчившись возле унитаза с бутылкой чистящего спрея, оттираю швы на кафельном полу. По воскресеньям дело обстоит немногим лучше. Я побывала во всех окрестных церквях, но пока что ни одна меня не зацепила. Я всегда младше всех остальных прихожан как минимум лет на двадцать, и мне не нравится, когда на меня смотрят как на какое-то чудо природы.

Иногда меня очень подмывает вернуться в социальные сети, восстановить мои странички в «Инстаграме» и «Фейсбуке», но все мои кураторы как один предупреждали меня, чтобы я держалась от них подальше. Они утверждают, что эти сайты сами по себе несут риск зависимости и способны нанести непоправимый ущерб самооценке молодого человека. Поэтому я стараюсь занимать свой досуг простыми и понятными удовольствиями: пробежками, готовкой еды, прогулками на свежем воздухе.

И тем не менее я всегда очень радуюсь, когда выходные заканчиваются и я могу наконец вернуться к работе. В понедельник утром я прихожу в большой дом и обнаруживаю Тедди на полу под кухонным столом. Он играет с пластмассовыми фигурками домашних животных.

– Привет, Тедди-медведик! Как дела? – (Он высовывает из-под стола пластмассовую корову и мычит.) – О, так ты у нас теперь корова? Ну что ж, значит, я тогда пастух! Здорово!

Каролина мечется по кухне, сжимая в руках ключи от машины, сотовый телефон и несколько пухлых папок с документами. Она просит меня на минутку выйти с ней в холл. Как только мы оказываемся на достаточном расстоянии от ушей Тедди, она объясняет, что ночью он описался и она отправила его постельное белье в стирку.

– Переложишь все в сушильную машину, когда достирается, ладно? Постель я ему уже перестелила.

– Конечно. Тедди хорошо себя чувствует?

– С ним все в полном порядке. Просто немного смущен. В последнее время такие проколы с ним часто случаются. Это все стресс от переезда. – Она достает из шкафа в холле сумочку и перекидывает ее через плечо. – Только не говори ему, что я тебе рассказала. Он не хочет, чтобы ты об этом знала.

– Я буду молчать, как рыба.

– Спасибо, Мэллори. Что бы я без тебя делала!

Самое любимое утреннее развлечение Тедди – вылазка в Заколдованный лес на краю участка. Ветви деревьев образуют над нашими головами плотный зеленый полог, так что в лесу прохладно даже в самые жаркие дни. Дорожки не нанесены ни на одну карту и никак не называются, так что мы дали им свои имена. Дорогой, Вымощенной Желтым Кирпичом, мы называем утоптанную тропу, которая начинается прямо за моим коттеджем и тянется параллельно домам на Эджвуд-стрит. Мы идем по ней до большого серого валуна, который именуется Драконьим яйцом, а затем сворачиваем на Драконью стежку – узенькую тропку, которая вьется сквозь густые заросли колючих кустов. Нам приходится идти гуськом, вытянув руки, чтобы не оцарапаться. Тропка приводит нас вниз, к Королевской реке (зловонному ленивому ручью глубиной от силы по пояс) и Мшистому мосту – длинному трухлявому бревну, соединяющему оба берега и покрытому тиной и странными грибами. Мы на цыпочках перебираемся на другой берег и идем по тропке до Гигантского Бобового Стебля – самого высокого дерева в лесу, ветви которого достают до неба.

Во всяком случае, так утверждает Тедди. Он на ходу сочиняет замысловатые истории и рассказывает о приключениях принца Тедди и принцессы Мэллори, отважных брата и сестры, волею судьбы разлученных с королевской семьей и пытающихся найти дорогу домой. Иной раз за все утро мы не встречаем ни одной живой души. Редко-редко попадется навстречу человек с собакой. А вот детей мы не видим практически никогда, и я подозреваю, что именно поэтому Тедди так любит сюда ходить.

С Каролиной, впрочем, я этими подозрениями не делюсь.

После двухчасовых блужданий по лесу, нагуляв аппетит, мы возвращаемся домой, и я делаю горячие бутерброды с сыром. Затем Тедди отправляется на тихий час, а я вспоминаю, что так и не вынула постельное белье из сушильной машины, и поднимаюсь наверх, в прачечную.

Проходя мимо комнаты Тедди, я слышу, как он разговаривает сам с собой. Я останавливаюсь и прикладываю ухо к двери, но разбираю лишь отрывочные слова. Это примерно как слушать человека, который с кем-то разговаривает по телефону, но большую часть времени говорит не он, а этот кто-то. Все его реплики отделены друг от друга паузами – одни из них длиннее, другие короче.

– Может быть? Но я…

– . . . . . . . . . . . . .

– Я не знаю.

– . . . . . . . . . . . . .

– Облака? Большие такие? И пушистые?

– . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Прости. Я не понима…

– . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Звезды? Ясно, звезды!

– . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Много звезд, я понял.

– . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мне так любопытно, что я уже совсем было собираюсь постучать, но тут в холле звонит телефон, и я спешу по лестнице вниз.

У Теда с Каролиной, разумеется, есть мобильники, но они настаивают на том, что в доме должен быть стационарный телефон, чтобы Тедди мог в случае чрезвычайной ситуации набрать 911.

– Алло? – говорю я.

Женский голос в трубке представляется директрисой начальной школы Спрингбрука.

– Это Каролина Максвелл?

Я объясняю, что я няня, и она говорит, что ничего срочного у нее нет, она просто звонит, чтобы лично познакомиться с Максвеллами.

– Я стараюсь поговорить со всеми родителями до того, как начнется учеба, потому что обычно у них множество тревог.

Я записываю ее имя и телефон и обещаю передать все Каролине. Некоторое время спустя на кухню приходит Тедди с новым рисунком. Он кладет его на стол лицом вниз и забирается на стул.

– А можно мне зеленый перец?

– Конечно.

Сладкий зеленый перец – любимое лакомство Тедди, так что Каролина закупает его в промышленных количествах. Я достаю перец из холодильника, споласкиваю под холодной водой и вырезаю черенок. Затем срезаю верхушку и шинкую перец на полоски такого размера, чтобы их удобно было класть в рот.

Мы сидим за столом, Тедди радостно жует свой перец, и тут я вспоминаю про картинку. На ней изображен мужчина, который по лесной чаще тащит за лодыжки женщину, так что ее безжизненное тело волочится по земле. На заднем плане, между деревьями, виднеется тонкий серпик месяца и множество маленьких звездочек.

– Тедди? Это что такое?

Он пожимает плечами.

– Игра.

– Что это за игра такая?

Он впивается зубами в кусок перца и отвечает с набитым ртом:

– Аня разыгрывает историю, а я ее рисую.

– Как в «Пикшинари»?

Тедди фыркает так, что жеваные кусочки перца разлетаются у него изо рта в разные стороны.

– «Пикшинари»? – Он с размаху откидывается на спинку стула и заливается истерическим смехом, и я хватаю бумажное полотенце, чтобы протереть столешницу. – Аня не может играть в «Пикшинари»!

Я мягко уговариваю его успокоиться и выпить воды.

– Давай начнем сначала, – говорю я ему, стараясь придать своему тону небрежность. Не хочу, чтобы Тедди догадался, что я до смерти перепугана. – Объясни мне, как играть в эту игру.

– Я же тебе сказал, Мэллори. Аня разыгрывает историю, а я должен ее нарисовать. Вот и все. Вот и вся игра.

– А что это за мужчина?

– Я не знаю.

– Он сделал с Аней что-то плохое?

– Откуда я знаю! Это не «Пикшинари»! Аня не может играть в настольные игры!

С этими словами он снова откидывается на спинку стула и заливается смехом в той блаженной беззаботной манере, какая свойственна только детям. Смех у него такой веселый и искренний, и я решаю, что мое беспокойство не имеет под собой никаких оснований. Тедди явно ничто не гнетет. Он выглядит абсолютно таким же жизнерадостным, как и любой другой ребенок. Ну придумал он себе странную воображаемую подружку и играет с ней в странные воображаемые игры – и что в этом такого?

Тедди между тем продолжает бурно веселиться. Я встаю и несу рисунок в ящик для документов. Там Каролина держит папку, куда просила меня складывать все рисунки Тедди, чтобы она могла потом отсканировать их и хранить в электронном виде в компьютере.

Но Тедди замечает, что я делаю.

Он прекращает смеяться и качает головой.

– Не надо показывать его маме и папе. Аня говорит, она хочет, чтобы он был у тебя.

Вечером я отправляюсь пешком в большой торговый центр в миле от нас, где есть магазин электроники, и трачу часть своих сбережений на недорогой планшет. К восьми вечера я уже у себя в коттедже. Я запираю дверь, переодеваюсь в пижаму и забираюсь в постель со своей новой игрушкой. На то, чтобы настроить планшет и подсоединиться к Wi-Fi Максвеллов, у меня уходит всего несколько минут.

Поиск по словосочетанию Энни Барретт выдает шестнадцать миллионов результатов: архитектурные бюро, маленькие онлайн-магазинчики, мастер-классы по йоге и десятки страниц в «Фейсбуке», «Инстаграме» и «Твиттере». Я снова запускаю поиск, добавив к имени Энни Барретт сначала запрос «художница», а потом «умерла» и «убита», но ничего полезного не находится. В Интернете нет никаких сведений о ней.

Снаружи прямо над моей головой что-то с размаху шлепается о противомоскитную сетку в окне. Я знаю, что это очередной жирный коричневый мотылек, которыми кишит лес. Их крылья цветом и текстурой напоминают древесную кору – это называется «защитная окраска», – но отсюда, с моей стороны, мне видны только их склизкие членистые подбрюшья, три пары ног и два нервных усика. Я щелкаю по сетке, и они отлетают, но через несколько секунд, покружив неподалеку, возвращаются обратно. Я боюсь, что они найдут какую-нибудь дырочку в сетке и, протиснувшись сквозь нее в комнату, будут роиться вокруг ночника.

Рядом с ночником лежит рисунок, на котором Аню тащат по земле в лес. Наверное, не стоило мне оставлять его у себя. Наверное, надо было отдать его Каролине, как только она переступила через порог. Или вообще скомкать и отправить в мусорку. Мне не дает покоя то, как Тедди нарисовал ее волосы, эти непристойно длинные черные пряди, волочащиеся за телом, словно кишки. На прикроватной тумбочке что-то взвизгивает, я от неожиданности выскакиваю из кровати и лишь потом осознаю, что это всего-навсего мой телефон.

– Куинн! – раздается в трубке голос Рассела. – Я не слишком поздно?

В этом вопросе весь Рассел. Сейчас всего-то восемь сорок пять, но он утверждает, что любой человек, сколько-нибудь серьезно занимающийся спортом, в девять тридцать должен уже лежать в кровати с выключенным светом.

– Нет-нет, все нормально, – говорю я ему. – Что случилось?

– Я звоню по поводу твоего подколенного сухожилия. Ты недавно жаловалась, что потянула его.

– Уже лучше.

– Сколько сегодня пробежала?

– Четыре мили. За тридцать одну минуту.

– Устала?

– Нет, ни капли.

– Ну что, готова идти дальше?

Я не могу заставить себя оторвать взгляд от рисунка, от длинных черных волос, волочащихся за телом женщины.

Какой ребенок будет такое рисовать?

– Куинн?

– Да, я слушаю… простите.

– У тебя все в порядке?

Я слышу над ухом комариный писк и с размаху хлопаю себя по щеке. Потом смотрю на ладонь, надеясь увидеть раздавленное насекомое, но ничего нет.

– Да, все отлично. Просто немножко устала.

– Ты только что сказала, что не устала.

В его голосе прорезаются подозрительные нотки, как будто он внезапно почувствовал какой-то подвох.

– Как твои хозяева с тобой обращаются?

– Они потрясающие люди.

– А пацан? Томми? Тони? Тоби?

– Тедди. Он милый малыш. Нам с ним весело.

На мгновение у меня возникает мысль рассказать Расселу обо всей этой истории с Аней, но я просто не знаю, с чего начать. Если я сейчас возьму и выложу ему всю правду как есть, он, скорее всего, решит, что я снова начала употреблять.

– У тебя заскоков не бывает? – спрашивает он.

– В каком смысле заскоков?

– Провалы в памяти? Приступы забывчивости?

– Нет, вроде бы ничего такого не было.

– Я серьезно, Куинн. Учитывая твои обстоятельства, это было бы совершенно ожидаемо. Стресс от новой работы, от новой жизни.

– У меня все прекрасно с памятью. Никаких проблем давно уже не было.

– Вот и славненько. – (Я слышу, как он набирает что-то на клавиатуре своего компьютера – видимо, вносит какие-то коррективы в план моих тренировок.) – Ты вроде бы говорила, что у Максвеллов есть бассейн, да? Тебе разрешают им пользоваться?

– Разумеется.

– Ты знаешь, какой он длины? Плюс-минус?

– Футов, наверное, тридцать.

– Я сейчас скину тебе ссылки на парочку видео в «Ютьюбе». Там плавательные упражнения. Простая кросс-тренировка. Раза два-три в неделю, ладно?

– Ладно.

Видимо, что-то в моем голосе все же ему не нравится.

– И звони мне, если тебе что-нибудь будет нужно, ладно? Я же не в Канаде. Мне до тебя сорок минут езды.

– Не волнуйтесь, тренер. Я в полном порядке.

6

Плаваю я довольно паршиво. В моем детстве неподалеку от нашего дома был общественный бассейн, но в летнее время там всегда творился натуральный дурдом: сотни вопящих и визжащих детей набивались туда, как сельди в бочку, так что плавать было толком невозможно. В воде постоянно бултыхалась какая-то грязь. Мать запрещала нам с сестрой опускать голову под воду, потому что боялась, что мы подцепим конъюнктивит.

Так что новый план тренировок Рассела особого рвения у меня не вызывает. До бассейна я добираюсь только на следующий вечер, уже в одиннадцатом часу. В темноте задний двор Максвеллов производит странное впечатление. От Спрингбрука до Филадельфии рукой подать, но в такое время кажется, что мы где-то в сельской глуши. Единственные источники света – лишь луна и звезды да еще галогеновые лампы на дне бассейна. Вода выглядит зловеще. Поверхность мерцает неоновой голубизной, словно радиоактивная плазма, отбрасывая причудливые тени на заднюю стену дома.

После дневного зноя приятно погрузиться в прохладную воду. Но когда я выныриваю, чтобы сделать глоток воздуха, и открываю глаза, то готова поклясться, что лес сдвинулся вперед, как будто все деревья разом каким-то образом подобрались ближе. Даже хор кузнечиков кажется громче. Я понимаю, что это иллюзия, что новый угол зрения изменил мое пространственное восприятие, стерев двадцать футов лужайки между ограждением бассейна и опушкой леса. Но это все равно кажется жутковатым.

Я держусь за бортик бассейна и минут пять разминаюсь, делая махи ногами. В большом доме во всех окнах первого этажа горит свет, так что кухня передо мной как на ладони, но ни Теда, ни Каролины не видно. Наверное, сидят в кабинете, пьют вино и читают книги – как, собственно, по большей части и проводят вечера.

Размявшись, я отталкиваюсь от бортика и расслабленно плыву кролем. Моя цель – десять кругов туда и обратно, но уже на третьем я понимаю, что переоценила свои силы. Дельтовидные мышцы и трицепсы горят; вся верхняя половина тела совершенно не в форме. Даже икры начинает сводить. Я напрягаю все силы, чтобы закончить четвертый круг, но на пятом мне все равно приходится остановиться. Я повисаю на бортике и пытаюсь отдышаться.

И тут – из леса – вдруг доносится негромкое «крак».

Это трещит под чьей-то подошвой сухая ветка, на которую наступили с размаху. Я оборачиваюсь в направлении деревьев и, сощурившись, вглядываюсь в темноту, но ничего не вижу. Зато что-то – или кого-то – слышу: негромкий шорох палой листвы под чьими-то ногами, удаляющийся в сторону моего коттеджа…

– Как водичка?

Я оборачиваюсь и вижу Теда, который открывает ворота ограждения. Он без рубашки, в купальных шортах и с полотенцем, перекинутым через плечо. Он плавает по вечерам несколько раз в неделю, но я никогда не видела его в бассейне в такой поздний час. Я подплываю к лестнице и говорю:

– Я как раз собиралась вылезать.

– Не нужно. Места всем хватит. Ты начинай с того конца, а я буду с этого.

Он бросает полотенце на шезлонг и ныряет в бассейн – просто делает шаг в воду, даже не вздрогнув, – и по его сигналу мы начинаем плыть параллельно друг другу от противоположных бортиков бассейна. В теории мы должны проплывать друг мимо друга всего один раз, в центре дорожки, но Тед плавает с сумасшедшей скоростью и через минуту уже меня обгоняет. Он в прекрасной форме. На одном вдохе он проплывает практически весь бассейн, так что я вообще не понимаю, каким образом он ухитряется дышать. Он движется как акула, не издавая практически ни звука, в то время как я молочу по воде руками и ногами, словно пьяный пассажир круизного лайнера, свалившийся за борт. Я вымучиваю еще три круга и сдаюсь. Тед все плавает и плавает, прежде чем еще шесть кругов спустя остановиться рядом со мной.

– Ну вы круты, – говорю я ему.

– В школе я плавал лучше. У нас был потрясающий тренер.

– Везет вам. Я училась сама по «Ютьюбу».

– Тогда можно непрошеный совет? Ты слишком часто дышишь. Вдох надо делать на каждый второй гребок, всегда либо под правую, либо под левую руку, как тебе самой удобнее.

Он уговаривает меня попробовать, и я, оттолкнувшись от бортика, проплываю всю длину бассейна, следуя его совету. Результаты не заставляют себя ждать. Я дышу вдвое реже и плыву вдвое быстрее.

– Ну что, так лучше?

– Намного. Может, еще что-нибудь подскажете?

– Нет, я только что дал тебе самый свой лучший совет. Плавание – единственный вид спорта, в котором тренеры ругают тебя за то, что неправильно дышишь. Но если ты будешь практиковаться, у тебя будет получаться все лучше и лучше.

– Спасибо.

Я подплываю к лестнице и вылезаю из бассейна. На сегодня с меня хватит. Мой купальник задирается, и я поправляю его, но, видимо, недостаточно быстро.

– О, «Флаерс», вперед! – говорит Тед.

Он имеет в виду небольшую татуировку у меня на бедре. Это безумная физиономия Гритти, мохнатого оранжевого талисмана филадельфийской хоккейной команды. Все это время я очень старалась, чтобы Максвеллы ее не увидели, и сейчас ругаю себя за то, что не уследила за купальником.

– Это ошибка юности, – говорю я Теду. – Как только у меня будут деньги, я сведу ее лазером.

– Но ты любишь хоккей?

Я качаю головой. Я никогда не играла в хоккей и никогда в жизни даже не видела ни одного матча. Но два года назад я свела знакомство с мужчиной намного меня старше, который очень любил спорт и имел неограниченный доступ к рецептурным лекарственным средствам. Айзеку было тридцать восемь, и его отец в 1970-х играл за «Флаерс». Он заработал кучу денег и умер молодым, и Айзек потихоньку спускал его состояние. Мы с парочкой еще таких же, как я, жили в его кондоминиуме, спали у него на полу, периодически как-то незаметно оказываясь у него в постели, и эту татуировку я набила главным образом ради того, чтобы произвести на него впечатление в надежде на то, что он решит, что я классная, и позволит мне жить у него и дальше. Но мой план провалился. Мне пришлось ждать пять дней, прежде чем снять повязку, но к этому времени Айзека уже арестовали за хранение наркотиков, и его квартирный хозяин выставил нас всех обратно на улицу.

Тед все еще ждет моих объяснений.

– Сделала когда-то по глупости, – говорю я. – Сейчас сама не понимаю, чем я думала.

– Ну, тут ты не одинока. У Каролины тоже есть татуировка, от которой она хочет избавиться. В колледже у нее был богемный период.

С его стороны это, конечно, очень мило, но мне от его слов легче не становится. Я уверена, что Каролинина татуировка являет собой образчик утонченного вкуса. Это наверняка роза, или полумесяц, или китайский иероглиф, означающий что-нибудь особенное, а не дурацкое пучеглазое страшилище. Я спрашиваю у Теда, где она прячет свою татушку, как вдруг раздается еще одно громкое «крак».

Мы оба как по команде поворачиваемся в сторону леса.

– Там кто-то есть, – говорю я. – Я уже слышала раньше, как он тут ходит.

– Кролик, наверное, – отмахивается Тед.

И тут снова слышится громкий треск и беспорядочный шум, как будто какое-то небольшое животное в панике, не разбирая дороги, напролом мчится сквозь подлесок.

– Это в самом деле был кролик. Но раньше, до того, как вы вышли, шум был громче. У меня сложилось впечатление, что это был человек.

– Может, подростки? Уверен, этот лесок пользуется популярностью у старшеклассников.

– По ночам хуже всего. Иногда я лежу в постели и мне кажется, что они прямо у меня за окном.

– Может, стоит поменьше слушать Митци с ее бреднями? – подмигивает мне Тед. – Каролина рассказала мне о вашей встрече.

– Она своеобразная женщина.

– Я бы на твоем месте держался от нее подальше, Мэллори. Вся эта ее эзотерическая белиберда, этот вечный проходной двор у нее дома, эти ее мутные клиенты, которые приходят к ней через заднюю дверь и платят наличными… Как по мне, это попахивает незаконными вещами. Я ей не доверяю.

Теду, судя по всему, не слишком часто доводилось иметь дело с экстрасенсами. Когда я росла, у нас была соседка, миссис Грубер, которая гадала на картах таро в подсобке местной пиццерии. Она прославилась тем, что предсказала одной из официанток выигрыш в сто тысяч долларов в моментальную лотерею. Кроме того, она также давала консультации по брачным предложениям, неверным бойфрендам и прочим сердечным делам. Мы с подругами называли ее Пророчицей и доверяли ей больше, чем первой полосе «Инквайрера».

Впрочем, я не рассчитываю, что Тед отнесется ко всему этому с пониманием. Этот человек не готов даже поддерживать легенду о существовании зубной феи. Когда несколько дней тому назад у Тедди выпал молочный зуб, Тед просто открыл бумажник и выдал сыну доллар – и никакого тебе флера тайны, никакой торжественности, никаких попыток ночью прокрасться на цыпочках в спальню, чтобы положить банкноту под подушку.

– Она безобидная.

– Я думаю, она приторговывает наркотиками, – говорит Тед. – У меня нет никаких доказательств, но я наблюдаю за ней. Держи с ней ухо востро, ладно?

Я вскидываю вверх правую руку.

– Слово скаута!

– Я серьезно, Мэллори.

– Я знаю. И очень вам за это благодарна. Я буду осторожна.

Я открываю воротца защитного ограждения, чтобы уйти, и вижу, что по двору идет Каролина – в той же самой одежде, в которой пришла с работы, с блокнотом и карандашом в руках.

– Мэллори, постой. Нам что, вчера звонили? Из школы?

И тут я понимаю, что крупно проштрафилась. Я помню звонок и помню, как записывала номер директрисы на клочке бумаги. Но потом в кухню вошел Тедди с этим своим странным рисунком, и все остальное попросту вылетело у меня из головы.

– Да, директриса, – говорю я. – Я записала ее телефон и сунула в карман. Он, скорее всего, у меня в шортах, в коттедже. Сейчас сбегаю принесу…

Каролина качает головой.

– Не надо. Она только что написала мне по электронной почте. Но я предпочла бы узнать о ее звонке вчера.

– Я понимаю. Простите, пожалуйста.

– Если мы не подадим документы вовремя, Тедди потеряет место. У них тридцать человек в листе ожидания в подготовительный класс.

– Я понимаю, понимаю…

– Хватит уже твердить «я понимаю», – обрывает меня Каролина. – Если бы ты действительно понимала, ты не забыла бы сказать мне о звонке. В следующий раз, пожалуйста, прояви чуть больше ответственности.

Она разворачивается и идет обратно к дому. Я потрясенно провожаю ее взглядом. Впервые за все время Каролина по-настоящему на меня накричала. Тед торопливо выбирается из бассейна и кладет руку мне на плечо.

– Послушай, не расстраивайся.

– Простите меня, Тед, я чувствую себя просто ужасно.

– Она злится на школу, а не на тебя. Они требуют от нас какую-то немыслимую прорву документов. Прививки, аллергии, психологические профили. У них в анкете больше страниц, чем в моей налоговой декларации!

– Это просто случайность, честное слово, – говорю я. – Я записала телефон, но потом отвлеклась на одну вещь, которую дал мне Тедди.

Мне так отчаянно хочется оправдаться, что я принимаюсь описывать Теду рисунок, но он перебивает меня. Видимо, ему хочется поскорее вернуться в дом. Я вижу на пороге силуэт Каролины – она стоит в раздвижных дверях, наблюдая за нами.

– Она успокоится, не переживай, – говорит он. – Завтра она об этом даже не вспомнит.

Его голос звучит спокойно, но он поспешно уходит вслед за женой и вскоре превращается в двухмерный силуэт в дальнем конце двора. В следующее мгновение он подходит к Каролине и обнимает ее. Она тянется к выключателю на стене, и больше я ничего не вижу.

Поднимается легкий ветерок, и меня пробирает дрожь. Я заворачиваюсь в полотенце и иду к себе в коттедж. Я запираю дверь и переодеваюсь в пижаму, и тут снова слышатся чьи-то шаги, мягкая поступь по траве – только на этот раз прямо за моим окном. Я отдергиваю занавеску и выглядываю наружу, но сквозь антимоскитную сетку могу разглядеть только склизких мотыльков.

Это олень, говорю я себе. Это всего лишь олень.

Я задергиваю занавески, выключаю свет и забираюсь в постель, натянув одеяло до самого подбородка. Снаружи кто-то или что-то шебуршит прямо рядом с моей кроватью – я слышу, как он копошится с внешней стороны стены, исследуя дом, обходя его по периметру, как будто пытается отыскать способ проникнуть внутрь. Я сжимаю руку в кулак и с размаху бью в стену, надеясь, что грохот спугнет незваного гостя.

Однако вместо этого он ныряет под дом и принимается разрывать землю, внедряясь под дощатый настил. Не представляю, как кто-то вообще может там поместиться. Высота свай, на которых держится дом, от силы восемнадцать дюймов. Это никак не может быть олень, но, судя по шуму, это кто-то большой, размером как раз с оленя. Я сажусь на кровати и принимаюсь молотить по полу пятками, но все без толку.

– Ну, давай, иди сюда, – кричу я в надежде, что в конце концов шум все-таки спугнет его.

Однако непонятное существо продвигается все дальше и дальше, пробиваясь к центру комнаты. Я встаю и зажигаю свет, потом опускаюсь на четвереньки и прислушиваюсь, пытаясь определить, в каком направлении движется звук. Мне приходится откинуть ковер, и под ним в половицах обнаруживается квадратная прорезь – крышка люка, сквозь который вполне может протиснуться взрослый человек. Ни петель, ни ручки нет, лишь две овальные выемки, за которые можно поднять крышку.

Наверное, если бы все это происходило не в такое позднее время – и если бы Каролина и без того не была уже на меня сердита, – я могла бы позвонить Максвеллам и попросить их о помощи. Теперь же я полна решимости справиться самостоятельно. Я иду на кухню и набираю в пластмассовый кувшин воды. Это существо, кем бы оно ни было, не может быть таким большим, как кажется. Поговорку про то, что у страха глаза велики, придумали не зря. Я плюхаюсь на колени рядом с люком и пытаюсь поднять крышку, но она не поддается. От сырости дерево разбухло, и панель застряла намертво. Я что было сил обеими руками тяну крышку на себя, не обращая внимания на боль в пальцах и на то, что острые щепки вонзаются в нежную кожу под ногтями. Наконец, издав громкий хлопок и подняв облако серой пыли, крышка выскакивает из пола, точно пробка из бутылки шампанского. Я хватаю ее и прижимаю к груди, держа перед собой на манер щита. Потом наклоняюсь и заглядываю в дыру.

Там слишком темно, чтобы можно было хоть что-нибудь разглядеть. Внизу чернеет земля, сухая и безжизненная, точно остывшее кострище. Все тихо. Мой гость, кем бы он ни был, исчез. В дыре ничего нет, лишь кучи серой пыли, испещренной черными точками. Я понимаю, что все это время сдерживала дыхание, и выдыхаю с облегчением. Видимо, моя возня с крышкой люка спугнула непонятное существо.

Но тут серая пыль начинает шевелиться, черные точки моргают, и до меня доходит, что я смотрю прямо на него – встав на задние лапы, оно тянется ко мне уродливыми розовыми когтями, оскалив длинные острые зубы. Я истошно визжу, забыв про позднее время. Потом захлопываю крышку люка и всем телом наваливаюсь сверху, чтобы забаррикадировать проход. Я молочу по краям кулаками, пытаясь заставить разбухшую крышку встать обратно на место, но она не влезает в люк. Через минуту в моем коттедже, открыв дверь своим ключом, появляется Каролина. Она в ночной сорочке, позади нее в одних пижамных штанах стоит Тед. Они слышат шум, несущийся из-под моего домика, грохот под половицами.

– Это крыса, – говорю я им, до смерти обрадованная, что они тут, что я больше не одна. – Огромная крыса, никогда в жизни такой не видела.

Тед берет пластиковый кувшин с водой и несет его на улицу, а Каролина, обняв меня за плечи, успокаивает и говорит, что все будет хорошо. Мы совместными усилиями поворачиваем крышку люка на девяносто градусов, так что она встает обратно, и я держу ее, а Каролина утрамбовывает по краям, чтобы они встали на место. Но даже после того, как она заканчивает, я боюсь отойти из опасения, что крышка выскочит обратно. Каролина стоит рядом, обнимая меня за плечи, пока сквозь открытое окно до нас не доносится плеск воды.

Через миг возвращается Тед с пустым кувшином.

– Это опоссум, – с ухмылкой говорит он. – Не крыса. Он улепетывал со всех ног, но я его догнал.

– Но как он оказался под домом?

– В обшивке обнаружилась дыра. В западной стене. Похоже, одна из досок прогнила. – Каролина хмурится и открывает рот, чтобы что-то сказать, но Тед опережает ее. – Я знаю, знаю. Завтра же все починю. Придется съездить в строительный магазин.