Текст книги "Психопат-тест"

– Что вы имеете в виду?

– Несколько лет назад его за что-то арестовали, – пояснил Брайан. – Кажется, он кого-то там побил, и, чтобы избежать тюремного срока, решил прикинуться сумасшедшим. Тони полагал, что отправится в какую-нибудь уютненькую загородную психушку, а его вместо этого засадили в Бродмур! И с концами! Чем больше он пытается убедить психиатров, что здоров, тем крепче их уверенность, что он абсолютно безумен. Он не принадлежит к сайентологам, но мы стараемся ему помочь. Если вы хотите получить доказательства того, что психиатры – кретины, которые не знают, что творят и на самом деле все выдумывают, вам нужно встретиться с Тони. Хотите, чтобы я провел вас в Бродмур?

Неужели все это правда? Неужели в Бродмуре находится совершенно нормальный человек?.. Невольно я задумался над тем, что стал бы делать, если бы мне пришлось доказывать свою нормальность. Хочется надеяться, что моего нормального, вполне разумного «я» вполне достаточно для правильного вывода. Однако не исключено, что порой я веду себя с такой чрезмерной вежливостью и услужливостью, что начинаю походить на безумного дворецкого, в глазах у которого застыл панический страх.

Но нужно ли мне встречаться с Тони?..

– Договорились! – выпалил я.

Отделение для приема посетителей в Бродмуре было выкрашено в успокаивающие тона, характерные для муниципального центра отдыха: персиковый, розовый и зеленый. Эстампы на стенах представляли собой репродукции картин с изображением французских окон, открывающихся на морское побережье, освещенное лучами восходящего солнца. Здание называлось центром здоровья.

Я прибыл туда на поезде из Лондона. В районе Кемптон-парк у меня началась нервная зевота – как всегда в предчувствии стрессовой ситуации. Наверное, что-то подобное бывает и у собак. От волнения они тоже постоянно раскрывают пасть.

Брайан ждал меня на станции, и оставшееся небольшое расстояние до больницы мы проехали на его машине, миновав по пути два кордона.

– У вас есть мобильный телефон? – спросил меня охранник на первом из них. – Записывающее устройство? Пирог с запеченным внутри напильником? Веревочная лестница?..

Мы проехали ворота и несколько рядов ограждений.

Пока мы ожидали в приемной, Брайан сказал:

– Наверное, Тони единственный во всем ОТИООЛР, кому разрешено встречаться с посетителями в центре здоровья.

– А что такое ОТИООЛР? – не без дрожи в голосе спросил я.

– Отделение тяжелых и общественно опасных личностных расстройств, – ответил Брайан.

Наступила тяжелая пауза.

– Значит, Тони находится в той части Бродмура, куда помещают наиболее опасных пациентов? – наконец проговорил я.

– Идиотизм, правда? – со смехом отозвался Брайан.

Стали появляться больные, к которым пришли их родные и друзья. Они усаживались на стулья за столами: вся мебель была привинчена к полу. Всех пациентов отличало покорное и печальное выражения лица.

– Их уже успели накачать медикаментами, – прошептал Брайан.

Практически все больные, одетые в широкие и удобные майки и эластичные брюки, выглядели довольно упитанными. Скорее всего в Бродмуре самое увлекательное занятие – это еда.

Глядя на пациентов, я подумал: а нет ли среди них знаменитостей?..

Они брали с подносов плитки шоколада и пили чай вместе со своими близкими. Большинство больных казались совсем молодыми, им еще не перевалило за тридцать, а посетителями в основном были их родители. Лишь немногих навещали супруги с детьми.

– А вот и Тони! – воскликнул Брайан.

Я взглянул в том направлении, куда смотрел Брайан. К нам приближался мужчина лет тридцати. Его походка заметно отличалась от походки большинства здешних обитателей: он шел не волоча ноги, а вальяжно, вразвалочку. На нем были не больничные штаны, а полосатый пиджак и такие же брюки. Тони походил на молодого бизнесмена, прокладывающего себе дорогу наверх и желающего показать всем и каждому, насколько он здоров и нормален. Он протянул нам руку для приветствия.

Пока Тони приближался к нашему столу, я не мог не задаться вопросом, является ли полосатый узор на его пиджаке и брюках свидетельством его нормальности – или, напротив, безумия.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Меня зовут Тони, – представился он и сел.

– Брайан говорил, что вы проникли сюда обманом… – начал я.

– Совершенно верно, – подтвердил Тони.

У него был голос вполне нормального, приятного человека.

– За мной числится ПСФУ, то есть причинение серьезного физического ущерба, – начал свой рассказ Тони. – После того как меня арестовали, я сидел в камере и думал: «Мне грозит от пяти до семи лет». Потом стал советоваться с другими заключенными о том, что делать. Мне сказали: «Нет ничего проще! Попробуй прикинуться сумасшедшим. Тебя поместят в больницу графства. У тебя будет спутниковое телевидение и игровая приставка. А сестры будут кормить тебя пиццей». Но меня не отправили в такую уютную больницу. Они послали меня в чертов Бродмур!..

– И сколько же лет вы здесь находитесь?

– Двенадцать.

У меня на лице появилась идиотская нервная улыбка.

Тони ответил примерно такой же.

Он пояснил, что притвориться сумасшедшим не так уж и сложно, особенно если тебе семнадцать лет, ты принимаешь наркотики и смотришь массу страшилок в кино и на видео. И даже совсем не обязательно знать, как ведут себя настоящие сумасшедшие. Просто надо подражать герою Денниса Хоппера из фильма «Синий бархат». Именно так и поступил Тони. Он сказал проводившему экспертизу психиатру, что ему нравится посылать людям любовные письма, а каждое любовное письмо – пуля из винтовки. Если вы получали от него такое письмо, вы сразу же прямиком отправлялись в ад.

Конечно, подражая герою хорошо известного кинофильма, он рисковал, но риск себя оправдал. К нему стали присылать все новых и новых психиатров. Тони расширил репертуар за счет кусков из «Восставших из ада», «Заводного апельсина» и фильма Дэвида Кроненберга «Авария», в котором герои получают сексуальное удовольствие, устраивая автомобильные аварии. Тони заявил психиатрам, что разбивает машины исключительно ради достижения оргазма и что ему постоянно хочется убивать женщин, поскольку он абсолютно уверен: посмотрев им в глаза в момент смерти, он станет нормальным.

– А откуда вы позаимствовали последнее? – спросил я у Тони.

– Из биографии Теда Банди, – ответил он. – Я нашел ее в тюремной библиотеке.

Я кивнул и подумал, что, по-видимому, в тюремных библиотеках не следует держать книги про Теда Банди.

Брайан сидел рядом с нами, с кривой ухмылкой слушая рассказ о странной доверчивости и халатности психиатров.

– Они верили всему, что я им говорил, и верили на слово, – вспоминал Тони.

Однако когда его привезли в Бродмур, ему хватило одного взгляда, чтобы понять свою ошибку. И Тони тут же попросил пригласить к нему психиатров.

– Психически я совершенно нормален, – заявил он им.

По словам Тони, убедить людей в том, что ты нормален, гораздо сложнее, чем уверить их в твоем безумии.

– Я думал, – продолжал он, – что самым лучшим способом доказать свою нормальность будет просто нормально беседовать с окружающими о нормальных вещах – таких, как футбол и передачи по телику. Ведь это ж и дураку понятно, правда? К примеру, получаю «Нью сайентист» – мне нравится читать о новых научных открытиях. Как-то нашел в нем статью о том, как в американской армии сумели обучить шмелей находить взрывчатые вещества. И я спросил у сестры: «А вы знаете, что в американской армии шмелей учат находить взрывчатку?». И потом, читая свою медицинскую карту, обнаружил в ней такую запись: «Считает, что пчелы могут находить взрывчатку по запаху».

– Когда вы решили надеть костюм в полоску на встречу с нами, вы понимали, что ваш вид может быть истолкован неверно? – спросил я.

– Да, – ответил Тони. – Но я решил рискнуть. Кроме того, большая часть здешних пациентов – отвратительные неряхи. Они не моются и не меняют одежду неделями. А я люблю одеваться стильно.

Я огляделся по сторонам. Местные пациенты поглощали шоколад вместе с родителями, которые в отличие от своих детей были одеты хорошо и со вкусом. Было обеденное время воскресенья, и эти люди производили впечатление собравшихся на старомодный воскресный семейный ленч. Отцы – в костюмах, матери – в безупречных платьях. У одной несчастной женщины, расположившейся на расстоянии двух столов от меня, оба сына находились в Бродмуре. Я видел, как она наклонилась к ним и нежно гладила обоих по лицам.

– Знаю, некоторые пытаются отыскать «невербальный ключ» к моему психическому состоянию, – продолжал Тони. – Психиатры вообще любят «невербальные ключи». Им нравится анализировать телодвижения. И вот в этом-то и состоит главная сложность для человека, пытающегося доказать свою нормальность. К примеру, что значит нормально сидеть? Как нормально закинуть ногу на ногу? А ведь господа психиатры на все подобные вещи обращают очень пристальное внимание. И ты неизбежно начинаешь комплексовать. Пытаешься нормально улыбаться. Что… что… – Тони сбился. – Что… просто невозможно.

И тут я внезапно закомплексовал по поводу своей собственной позы. А как я сижу? В той ли позе, в которой должен сидеть журналист? Закидываю ли ногу на ногу так, как полагается это делать журналисту?..

– Значит, какое-то время вы считали, что нормальное и вежливое поведение позволит вам выбраться отсюда? – спросил я.

– Да, – ответил он. – Я напросился полоть больничный сад. А когда здешние врачи увидели мое примерное поведение, они решили, что я могу вести себя так хорошо только в психиатрической лечебнице, что еще больше подтверждает правильность их диагноза и мое безумие.

Я бросил на Тони подозрительный взгляд. Просто невозможно было поверить его словам. То, что он говорил, производило впечатление какого-то театра абсурда. Однако некоторое время спустя Тони прислал мне свою историю болезни, и я убедился, что он говорил абсолютную правду.

Одна из записей гласила: «Тони жизнерадостен и дружелюбен. Содержание его в больнице является главной гарантией сохранения положительной динамики в состоянии больного».

(Читающим эти строки может показаться странным, как Тони дали его медицинскую карточку, а он передал ее мне, но именно так и произошло. Тем не менее данный факт отнюдь не более странен, нежели то, что сайентологам удалось провести меня в такое закрытое место, как Бродмур. Как сайентологам удается подобное? Ответа у меня нет. Возможно, они раскинули там сеть собственной тайной агентуры – или же им просто удается ловко обходить бюрократические препоны.)

После того как Тони прочитал процитированную запись, он, по его словам, понял, что хорошим поведением ничего не добьется, и решил от всех отгородиться. Теперь он подолгу оставался у себя в палате. На самом деле ему и раньше не доставляло особого удовольствия общение с насильниками и педофилами, неприятное и далеко не всегда безопасное. К примеру, как-то он зашел в палату к «стоквеллскому душителю» и попросил у него стакан лимонада.

– Конечно! Бери бутылку! – отозвался «стоквеллский душитель».

– Честное слово, Кенни, с меня хватит и стакана, – промямлил Тони.

– Бери бутылку, – настаивал «стоквеллский душитель».

– Да нет, мне бы только стаканчик… – лепетал Тони.

– БЕРИ БУТЫЛКУ!.. – прошипел «стоквеллский душитель».

Если смотреть непредвзято, продолжал свой рассказ Тони, то нежелание проводить время с сумасшедшими убийцами представляется вполне естественным. Но с точки зрения местных психиатров, подобное поведение является свидетельством отчуждения, аутизма и гипертрофированного чувства собственной значимости. В Бродмуре нежелание общаться с маньяками рассматривается как один из самых убедительных признаков безумия.

Запись, сделанная в этот период, гласила: «Поведение пациента в Бродмуре имеет тенденцию к ухудшению. Он не общается с другими пациентами».

И тогда Тони придумал совершенно иной план. Он перестал общаться с медперсоналом, сделав логический вывод, что если ты принимаешь лечение, значит, твое состояние понемногу улучшается. Если же оно улучшается, значит, у них появляется юридическое право удерживать тебя и дальше; а если ты перестаешь принимать лечение, значит, нет никакого улучшения, и тебя должны признать неизлечимым – и, как следствие, врачам придется тебя отпустить. (В Великобритании существует закон, по которому «неизлечимого» пациента нельзя держать в клинике бесконечно, если совершенное им преступление не попадает в категорию серьезных, как и было в случае с Тони.)

Суть его замысла заключалась в том, что в Бродмуре, если сестра сидит рядом с вами за обедом и пытается вести светскую беседу, а вы ей отвечаете, считается, что вы принимаете лечение. Поэтому Тони нужно было просто сказать сестре: «Пересядьте за другой стол».

Но психиатры сразу же распознали эту тактическую уловку, и в истории болезни Тони появились записи, в которых говорилось, что больной «хитер», «склонен к интригам», а также страдает от «когнитивных аберраций», поскольку не верит в собственное безумие.

На протяжении почти двух часов, которые Тони провел с нами, он был весел и очень мил, но к концу заметно погрустнел.

– Меня засадили сюда, когда мне было всего семнадцать, – сказал он. – Теперь мне двадцать девять. С одной стороны от меня обитает «стоквеллский душитель», а с другой – насильник по прозвищу Не-Ходи-Гулять-Среди-Тюльпанов. Рядом с ними прошли мои лучшие годы. Я видел несколько самоубийств. Я видел, как один человек вырвал другому глаз.

– Как?.. – спросил я.

– Кусочком деревяшки с гвоздем, – ответил Тони. – И когда тот, кому вырвали глаз, попытался вставить его обратно, я не выдержал и выбежал из палаты.

– Пребывание здесь кого угодно доведет до безумия, – добавил он.

И тут один из охранников громко произнес: «Время!».

Едва успев попрощаться с нами, Тони пулей бросился от нашего стола к двери, что вела в его блок. То же самое проделали и все остальные пациенты. Это была демонстрация потрясающе хорошего поведения.

Брайан подвез меня до станции.

После визита в Бродмур я не знал, что и думать. В отличие от других туповато-печальных пациентов Тони казался вполне обычным здоровым человеком. Но я ведь не специалист. Брайану же вопрос представлялся предельно ясным. Каждый день, который Тони проводил в Бродмуре, был днем позора для психиатрии. Чем скорее удастся добиться его освобождения – Брайан готов был пойти на что угодно ради этого, – тем лучше будет для всех.

На следующий день я написал письмо профессору Энтони Мейдену, главному врачу того отделения в Бродмуре, в котором находился Тони. «Я пишу Вам в надежде, что Вы сможете пролить свет на историю Тони». Ожидая ответа, я задавался вопросом, почему все-таки основатель сайентологии Рон Хаббард решил создать организацию Брайана, то есть ГКППЧ? Как начиналась война сайентологии с психиатрией?

И я позвонил Брайану.

– Вам следует обратиться в Сент-Хилл, – ответил он. – У них, вероятно, есть старые документы, имеющие к этому отношение.

– В Сент-Хилл? – переспросил я.

– Да, – ответил Брайан, – старый особняк Рона Хаббарда.

Роскошный особняк Сент-Хилл, в котором Рон Хаббард жил с 1959 по 1966 год, – великолепно сохранившееся здание в Ист-Гринстед, в тридцати пяти милях к югу от Лондона. Здесь повсюду великолепные колонны и бесценные исламские изразцы XII века, летние комнаты, зимние комнаты, зал, от пола до потолка покрытый фреской, сделанной в середине XX столетия, с изображением выдающихся британских политиков в виде обезьян – странная прихоть предыдущего владельца особняка, – а также большая, совсем уже современная пристройка в виде средневекового замка, возведенная на деньги добровольных жертвователей из числа сайентологов. Различные памятные вещички, оставшиеся от Хаббарда – типа кассетного магнитофона, бумаги с монограммой владельца и тропического шлема, – выставлены на столах вдоль стен…

Я остановил машину рядом с особняком, полагая, что Брайан будет уже там и проведет меня в какую-нибудь специальную комнату, где я смогу спокойно ознакомиться с документами, имеющими отношение к начальному периоду сайентологической войны с психиатрией. Но стоило мне повернуть за угол, как я, к своему несказанному удивлению, увидел целый комитет из нескольких ведущих сайентологов, которые пролетели несколько тысяч миль с единственной целью – познакомить меня со священным для них местом. Они ожидали меня на посыпанной гравием дорожке в идеально скроенных костюмах, с радостными улыбками на лицах.

В течение нескольких недель, предшествовавших моему приезду в Сент-Хилл, в прессе постоянно появлялись заметки негативного толка о сайентологах, и кто-то наверху сайентологической иерархии, по-видимому, решил, что я как журналист смогу изменить тенденцию.

Произошло же примерно следующее: трое бывших крупных деятелей сайентологии – Марти Ратбан, Майк Райндер и Эми Скоуби – несколькими неделями ранее выдвинули ряд чудовищных обвинений в адрес своего руководителя и наследника Рона Хаббарда, Дэвида Мискэвиджа. Они заявляли, что тот частенько самым позорным образом наказывал ведущих деятелей их церкви, считая их работу неудовлетворительной. Он бил их по лицу, порой кулаком, давал им подзатыльники, иногда просто «избивал чуть ли не до полусмерти», пинал ногами, когда они падали на пол, душил, пока лицо не становилось лилового цвета, и заставлял их ночами напролет играть в «третий лишний».

– Дело в том, – начал разговор Томми Дэвис, главный пресс-секретарь сайентологической церкви, прилетевший из Лос-Анджелеса для встречи со мной, – что названных людей действительно били. И их в самом деле пинали ногами, когда они падали на пол, и душили, пока лица у них не становились лилового цвета, но делал все это не мистер Мискэвидж. А сам Марти Ратбан!

(Как я позднее узнал, Марти Ратбан признался в совершении названных актов насилия, но заявил, что совершал их по приказу Дэвида Мискэвиджа. Однако сайентологическая церковь отрицает правдивость его заявления.)

Томми начал с того, что я – в отличие от большинства журналистов – человек свободомыслящий, меня не проплачивают никакие антисайентологические лобби, и я открыт к восприятию неожиданного и неортодоксального. Он протянул мне экземпляр сайентологического журнала «Свобода», в котором те трое, что выдвинули обвинения против Дэвида Мискэвиджа, именовались г-н Шпинделем, г-н Мошенником и г-жой Прелюбодейкой. Г-жа Прелюбодейка, как выяснилось, «совершает прелюбодеяния постоянно», не желая «обуздывать свои безграничные сексуальные аппетиты». Она была «уличена в пяти случаях супружеской измены» и была «извергнута из Церкви за нарушение ее догматов».

Я поднял голову от статьи и спросил:

– А как насчет изнурительной игры в «третий лишний» всю ночь напролет?

Возникла короткая пауза.

– Да, конечно, мистер Мискэвидж этим занимался, – ответил Томми. – Но пресса все раздула до невероятных размеров. Так или иначе, мы хотели бы провести для вас небольшую экскурсию.

Томми перепоручил меня моему непосредственному гиду Бобу Кинену.

– Я личный секретарь Рона Хаббарда по пиару в Соединенном Королевстве, – представился тот.

Кинен оказался англичанином, бывшим пожарным. По его словам, он открыл для себя сайентологию после того, как сломал позвоночник, борясь с огнем в квартире одного мошенника в Восточном Лондоне.

– У него в спальне был настоящий ослик, – сказал Боб. – Я засмотрелся на него и провалился в прогоревшую дыру. Позже в больнице прочел «Дианетику», и она помогла мне победить боль.

Особняк находился в безупречном состоянии, что редко случается с подобными зданиями в наше время. Он сиял чистотой и ухоженностью, подобно замкам в исторических фильмах, повествующих о тех давно прошедших днях, когда британская аристократия обладала реальной властью и неограниченными средствами. Единственное пятнышко на этой блистающей чистоте мне удалось заметить в Зимнем зале, где несколько мраморных плиток на полу слегка потемнели.

– Здесь у Рона стоял автомат с кока-колой, – пояснил Боб и улыбнулся. – Рон обожал кока-колу. И пил ее постоянно. Но вот однажды из машины пролилось немного сиропа, из-за чего плитка на полу изменила цвет. Мы долго спорили, нужно ли ее отчищать. Я сказал: давайте оставим все как есть. В этом есть свой шарм.

– Настоящая реликвия, – заметил я.

– Именно, – согласился Боб.

– Словно какая-нибудь кока-кольная туринская плащаница…

– Как вам угодно, – пожал плечами Боб.

Противники сайентологии полагают, что упомянутое вероучение и все, что делается от его имени, включая и антипсихиатрическую деятельность, не более чем проявления безумия Рона Хаббарда. Они утверждают, что он страдал паранойей и депрессией (Хаббард действительно время от времени вдруг разражался рыданиями или с воплями начинал швырять об стену все, что попадалось под руку). Томми и Боб, со своей стороны, заявляли, что Хаббард был гением и великим филантропом. Они напомнили, что он был также выдающимся бойскаутом, пилотом, искателем приключений (о нем рассказывали, будто он в одиночку спас тонущего медведя), невероятно плодовитым писателем-фантастом (Рон был способен написать многостраничный бестселлер за одну ночь в поезде), философом, мореплавателем, гуру и разоблачителем чудовищных злоупотреблений в психиатрии. Хаббард стал первым, кому удалось установить, что психиатры в финансируемых ЦРУ тайных лабораториях вводят пациентам громадные дозы ЛСД и применяют к ним электрошоковую терапию, тем самым готовя киллеров, способных на любые злодеяния. Эту информацию он опубликовал еще в 1969 году, и лишь в июне 1975 года «Вашингтон пост» сообщила ничего не подозревающему миру, что подобные программы (с кодовым наименованием «MK-ULTRA») действительно существуют.

«Человеку, накачанному наркотиками и прошедшему электрошоковую терапию, можно приказать совершить убийство, назвать жертву, способ преступления и слова, которые он должен произнести после его совершения. Сайентологи, в техническом отношении превосходящие психиатров и находящиеся на сотни световых лет выше их в нравственном отношении, самым серьезным образом возражают против безразличия официальных кругов к методам терапии с использованием наркотиков и электрошока… Я верю, что придет время, когда полиция остановит преступных психиатров. Темные дела психиатрии нуждаются в безотлагательном расследовании».

Л. Рон Хаббард «Боль. Болеутоляющие средства. Гипноз». 1969 г.

Считается, что Хаббард постепенно пришел к убеждению, что за политическими нападками на него скрывается заговор крупных корпораций – прежде всего психиатрических и фармацевтических, – так как принцип дианетики «Помоги себе сам» (суть его состоит в том, что все мы перегружены «энграммами» – болезненными воспоминаниями из нашего прошлого, и, если нам удастся от них освободиться, мы станем непобедимыми, у беззубых снова вырастут зубы, слепые прозреют, к безумным возвратится разум) подразумевает, что психиатры и антидепрессанты скоро вообще никому не понадобятся.

В видеобиографии Хаббарда, подготовленной сайентологической церковью, говорится: «Л. Рон Хаббард был, вероятно, самым умным человеком из всех, рожденных на планете Земля. На Земле были рождены Иисус, Моисей, Магомет. Все это – великие люди. Л. Рон Хаббард был одним из них».

Последней остановкой в моем путешествии по резиденции Л. Рона Хаббарда стала его спальня.

– В последний раз он спал на этой кровати ночью 30 декабря 1966 года, – сказал Боб. – Следующей ночью в канун Нового года он покинул Англию и уже больше никогда сюда не вернулся.

– Почему? – спросил я.

– Исследования, которыми он занимался в то время, были слишком… – Боб замолчал и печально взглянул на меня.

– Следует ли понимать вас так, что эти исследования становились слишком опасны, и ему пришлось покинуть Англию из страха за собственную жизнь?

– Выводы, к которым он пришел… – начал Боб несколько зловеще.

– Рон Хаббард никогда ничего не боялся, – внезапно довольно резко вмешался Томми Дэвис. – И он ни от кого и ни отчего не бегал. Нельзя, чтобы у людей сложилось впечатление, будто Рон бежал. Во всех своих поступках он исходил исключительно из соображений целесообразности.

– Хаббард уехал из Англии, потому что ему была нужна надежная пристань, – пояснил Билл Уолш, один из ведущих юристов сайентологической церкви, который специально прилетел из Вашингтона для встречи со мной.

– И какими же исследованиями он занимался? – спросил я.

Наступила пауза, после которой Боб негромко ответил:

– Он изучал асоциальную личность.

АСОЦИАЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ

(Этот тип личности) не способен чувствовать сожаление и стыд. Он способен только на деструктивные поступки. Однако часто такие люди выглядят вполне рациональными личностями, потому что обладают чрезвычайно развитой способностью убеждать окружающих.

Л. Рон Хаббард. «Введение в «Сайентологическую этику», 1968 г.

Во время своего пребывания в Сент-Хилле Хаббард начал утверждать, что противостоящие ему организации – такие, например, как Американская психиатрическая ассоциация, – являются скопищем асоциальных личностей, злобных духов, замысливших перенести на него собственное зло. Их злоба накапливалась на протяжении множества сменявших друг друга жизней в течение многих миллионов лет, сделавшись поистине мощной силой. Хаббард писал, что каждый сайентолог обязан «уничтожать их, стирать с лица земли… использовать любой вид пропаганды для подрыва их репутации». Хотя позднее Рон отменил этот свой приказ («Подобное отношение создает плохой пиар», – писал он), однако сохранил свой бескомпромиссный взгляд на психиатрию («На репутации каждого психиатра в Англии есть хотя бы одно пятно: убийство, проявление жестокости, изнасилование… Нет ни одного ныне здравствующего психиатра, которого нельзя было бы привлечь к суду на основании обычного уголовного законодательства по обвинению в вымогательстве, нанесении увечий и даже убийстве»), что в конечном итоге и привело к созданию в 1969 году антипсихиатрического подразделения – ГКППЧ.

Члены этой организации рассматривали психиатрию с точки зрения Хаббарда, то есть как Империю Зла, существовавшую на протяжении многих тысячелетий, а самих себя они считали чем-то вроде партизан-подпольщиков, целью которых является ниспровержение этого Голиафа.

На их счету уже было несколько очень важных побед – к примеру, кампания, развернутая в 1970-е и 1980-е годы против австралийского психиатра Гарри Бейли, которому принадлежала небольшая частная психиатрическая клиника в пригороде Сиднея. К нему обращались пациенты, страдавшие неврозами, депрессией, шизофренией, ожирением, предменструальным синдромом и так далее. Бейли приглашал больных в свой кабинет и после милой беседы предлагал выпить несколько таблеток. Иногда пациенты знали, что их ожидает, иногда – нет. Тем, кто спрашивал, что это за таблетки, он отвечал: «О, это просто общепринятая процедура».

Больные выпивали таблетки и впадали в глубокую кому.

Гарри Бейли полагал, что за время пребывания в коме их психика придет в норму и они избавятся от всех своих болезней. Беда в том, что во многих случаях кома оказалась слишком глубокой, и несколько десятков человек умерли. Некоторые захлебнулись собственной рвотой, других настиг сердечный приступ, у третьих случился инсульт, четвертые стали жертвами пневмонии и тромбоза. До сайентологов дошел слух об этом скандале, и они инициировали расследование деятельности Бейли. Они уговорили тех, кому удалось выйти живыми из лап психиатра, подать на него в суд. Последователям Хаббарда удалось довести многие судебные процессы до вынесения обвинительных вердиктов, что, в свою очередь, вызвало возмущение врача, который считал себя новатором в медицине.

В сентябре 1985 года, когда стало ясно, что тюрьмы ему не избежать, Бейли написал записку: «Пусть все знают: сайентологи и безумие одержали победу!». После этого он сел в машину, проглотил упаковку снотворных таблеток и запил их пивом.

Гарри Бейли мертв – и, будем надеяться, не воспользуется своим посмертным существованием для накопления еще большего количества злой энергии, чтобы в какой-нибудь следующей реинкарнации излить ее на несчастное человечество.

Возвратившись домой из Сент-Хилла, я посмотрел видеоролик ГКППЧ под названием «Психиатрия – индустрия смерти». Большую его часть составлял отлично подобранный каталог злоупотреблений психиатрии на протяжении человеческой истории. В нем, к примеру, значился американский врач Сэмюэль Картрайт, в 1851 году заявивший об открытии психического расстройства «драпетомании», распространенного только среди рабов. Единственным симптомом упомянутого заболевания было «стремление во что бы то ни стало сбежать от хозяина», а в качестве лечения и превентивного средства предлагалось «беспощадно сечь» заболевшего. Туда же попал и невролог Уолтер Фримен, в 1950-х годах проводивший лоботомию с помощью ледоруба. Фримен разъезжал по Америке в своем «лоботомобиле» (большом фургоне), осуществляя лоботомии повсюду, где ему только дозволяли это делать. В каталог был включен также и психолог-бихевиорист Джон Уотсон, занимавшийся тем, что обрызгивал новорожденных детей какой-то неизвестной прозрачной жидкостью, которая, судя по действиям других представленных в фильме подонков, вполне могла оказаться кислотой.

Но затем создатели фильма перешли к произвольным спекуляциям. Вот гарвардский психолог Б.Ф. Скиннер самым жестоким образом заключает свою маленькую дочурку Дебору в коробку из плексигласа на целый год. Правда, выглядит она почему-то в этой коробке довольно счастливой. Позже я выяснил, что на протяжении всей своей жизни Дебора говорила, что в действительности это была ее колыбелька, и проводила она там не так уж много времени, а ее отец на самом деле был замечательным человеком.

Комментарий к фильму гласил: «В каждом городе, в каждом штате и государстве вы найдете психиатров, совершающих насилие, сексуальные преступления, убийства и занимающихся подлогом и обманом».

Через несколько дней мне пришло письмо из Бродмура от Тони.

«Здесь так жутко по ночам, Джон, – писал он. – Словами невозможно передать здешнюю атмосферу. Сегодня утром я заметил, что расцвели дикие нарциссы. Мне захотелось пробежаться по ним, как в детстве, когда мама выводила меня на прогулку».

Кроме того, Тони вложил в посылку копию своей истории болезни. Поэтому я смог прочитать в точности те слова, которыми ему в 1998 году удалось убедить психиатров в своей психической ненормальности. Здесь были все мотивы из «Синего бархата», о которых он рассказывал мне – то, как ему нравилось посылать любовные письма, и что любовное письмо на самом деле было пулей, и, если вы его получали, то отправлялись прямо в ад. Но было там и многое другое. Тони заявил психиатрам, что за ним следит ЦРУ, у людей на улицах не настоящие глаза, а черные дыры, и чтобы избавиться от голосов, которые его преследуют, ему необходимо взять кого-нибудь в заложники и вонзить ему карандаш в глаз. Кроме того, он говорил, что подумывает о том, чтобы угнать самолет, так как угон автомобилей его больше не возбуждает. Тони хвастался, что ему доставляет удовольствие похищать вещи, принадлежащие другим людям, так как ему нравится заставлять их страдать. Причинять страдания другим, заявлял он, гораздо приятнее, чем заниматься сексом.