Текст книги "Хлеба и рыбы"

4

Толли Мьюн плавала по своей квартире, в которой был страшный беспорядок, пила пиво и размышляла. В одну из стен комнаты был вделан огромный экран, длиной шесть метров и высотой три. Обычно Толли выбирала какую-нибудь живописную панораму. Ей нравилось словно бы из окна смотреть на высокие прохладные горы Скраймира, на каньоны Вандина с их быстрыми белыми реками или на бесконечные городские огни самого Сатлэма, на сияющую серебристую башню – основание орбитального лифта, – поднимающуюся высоко-высоко в темное, безлунное небо, выше четырехкилометровых жилых башен звездного класса.

Но сегодня вечером на ее экране сияло звездное небо, а на его фоне вырисовывался мрачный величественный силуэт гигантского звездолета под названием «Ковчег». Даже такой большой экран – одна из привилегий Начальника порта – не передавал настоящих размеров корабля.

С этим кораблем были связаны надежда и опасность, очень большие надежды и очень большая опасность, и Толли Мьюн это знала.

Прозвенел звонок. Компьютер не стал бы ее беспокоить, если бы она не ждала этого звонка.

– Я отвечу, – сказала она.

Звезды померкли, «Ковчег» растаял, экран на секунду подернулся туманной рябью, из которой потом появилось лицо Первого Советника Джозена Раэла, лидера большинства в Высшем Совете планеты.

– Начальник порта Мьюн, – обратился он.

При таком безжалостном увеличении ей было видно, как напряжена его длинная шея, как сжаты тонкие губы, как взволнованно блестят темно-карие глаза. Его куполообразный лысеющий череп, хотя и припудренный, начинал потеть.

– Советник Раэл, – ответила она, – хорошо, что вы позвонили. Вы просмотрели докладные?

– Да. Эта линия экранирована?

– Конечно, – сказала она, – можете говорить свободно.

Он вздохнул. Джозен Раэл занимался политикой уже около десяти лет. Сначала он получил известность как советник по войне, потом поднялся до советника по сельскому хозяйству и вот уже четыре стандарт-года был лидером большинства в Совете, фракции технократов, и, следовательно, самым влиятельным человеком на Сатлэме. Власть состарила и ожесточила его, и сейчас он выглядел таким усталым, каким Толли Мьюн еще никогда его не видела.

– Вы уверены в этой информации? – спросил он. – Ваши техники не ошиблись? Это слишком важно, чтобы можно было допустить ошибку. Это действительно биозвездолет ОЭГ?

– Да, – ответила Толли Мьюн. – Сильно поврежденный, но эта чертова штука все еще как-то работает, и клеточный фонд цел. Мы проверили.

Раэл провел длинными пальцами по своим редеющим седым волосам.

– Кажется, я должен бы радоваться. Когда все кончится, мне придется изобразить свой восторг перед корреспондентами. Но сейчас я не могу думать ни о чем другом, кроме как об опасности. У нас было заседание Совета. Закрытое. Пока это дело не будет решено, мы не можем рисковать и рассказывать об этом всему свету. Было почти полное единогласие – и технократы, и экспансионисты, и нулевики, и партия церкви, и радикалы. – Он засмеялся. – Я ни разу не видел такого единодушия в Совете. Начальник порта Мьюн, мы должны овладеть этим кораблем.

Толли Мьюн предполагала, что дело идет к этому. Пробыв так долго Начальником порта, она волей-неволей научилась разбираться в политике. Сколько она себя помнила, на Сатлэме всегда был кризис.

– Я попробую купить его для вас, – сказала она. – Этот Хэвиланд Таф раньше был свободным торговцем – до того, как он наткнулся на «Ковчег». Моя бригада нашла на причальной палубе его старый корабль, он в ужасном состоянии. Все эти торгаши жадные. На это и рассчитываю.

– Дайте ему сколько попросит, – сказал Джозен Раэл. – Вы понимаете, Начальник порта? В плане финансов у вас неограниченные полномочия.

– Понимаю, – ответила Толли Мьюн. Но был и еще один вопрос. – А если он не продаст?

Джозен Раэл помолчал.

– Это вызовет массу трудностей, – пробормотал он. – Должен продать. Если откажет, будет трагедия. Может быть, не для него, но для нас.

– Ну а все-таки, если откажет? – повторила Толли Мьюн. – Я должна знать, что делать.

– Корабль должен быть наш, – сказал ей Раэл. – Если этого Тафа уговорить не удастся, у нас не будет другого выхода. Высший Совет воспользуется своим правом на принудительное отчуждение собственности и конфискует корабль. Конечно, он получит компенсацию.

– Черт возьми, вы хотите захватить корабль силой?

– Нет, – возразил Джозен Раэл. – Все будет по закону. В чрезвычайных обстоятельствах, ради спасения большинства людей, право частной собственности может быть нарушено, я это знаю точно.

– Черт побери эту расчетливость! – воскликнула Мьюн. – Джозен, у тебя было больше здравого смысла, когда ты работал здесь, наверху. Что там с тобой сделали?

Он криво усмехнулся и на какую-то секунду стал похож на того молодого человека, что год работал рядом с ней. Тогда она была заместителем Начальника порта, а он – третьим помощником администратора по межзвездной торговле. Но он покачал головой и опять превратился в стареющего усталого политика.

– Мне это не нравится, Ма, – сказал он. – Но что еще можно сделать? Я видел прогнозы. Массовый голод через двадцать семь лет, если только не будет никаких изменений, но их пока не предвидится. А до того к власти могут прийти экспансионисты, и тогда начнется новая война. В любом случае погибнут миллионы – может быть, миллиарды. Что значат по сравнению с этим права одного человека?

– С этим я не буду спорить, Джозен, хотя есть такие, кто спорить будет, ты это знаешь. Бог с ними. Давай лучше подумаем над рядом практических задач. Даже если мы купим этот корабль на законных основаниях, нам не миновать объяснений с Вандином, Скраймиром и остальными союзниками, но я сомневаюсь, что они что-нибудь предпримут. Если же мы захватим его силой, то все может быть по-другому. Они могут сказать, что это пиратство, что «Ковчег» – военный корабль, а он, кстати, им и был, и что мы нарушаем договор. Они могут снова на нас напасть.

– Я лично переговорю с их послами, – устало отозвался Джозен Раэл. – Заверю их, что, пока технократы у власти, программа колонизации не возобновится.

– Так они тебе и поверили! Черта с два. А ты дашь им гарантию, что технократы никогда не потеряют власть, что им никогда не придется иметь дело с экспансионистами? Интересно, как это тебе удастся? Хочешь с помощью «Ковчега» установить либеральную диктатуру?

Советник плотно сжал зубы, его длинная шея покраснела.

– Ты же знаешь, что я не из таких. Согласен, опасность есть. Но этот корабль имеет большой военный потенциал. Не будем этого забывать. Если союзники выступят против нас, мы будем иметь козырную карту.

– Чепуха, – сказала Толли Мьюн. – Его еще надо отремонтировать и научиться им пользоваться. Технология уже тысячу лет как забыта. Нам придется изучать ее месяцы, может быть, годы, пока мы не научимся пользоваться этой чертовой штуковиной. А вандинская армада прилетит к нам через пару-тройку недель, и другие тоже от нее не отстанут.

– Это уже вас не касается, Начальник порта, – холодно отрезал Джозен Раэл. – Высший Совет всесторонне обдумал этот вопрос.

– Да брось ты это чинопочитание, Джозен! Вспомни лучше, как ты нанюхался наркобластеров и решил выйти наружу посмотреть, с какой скоростью в космосе кристаллизуется моча. Это я уговорила тебя не высовываться и не морозить свой шланг, уважаемый Первый Советник. Прочисть свои уши и слушай меня. Может, война меня и не касается, но торговля касается. Безусловно, порт – это наша дорога жизни. Мы сейчас импортируем тридцать процентов калорий.

– Тридцать четыре, – поправил Раэл.

– Тридцать четыре процента, – повторила Толли Мьюн. – И эта цифра будет только расти, мы оба это прекрасно знаем. Мы платим за продовольствие своим техническим мастерством – как промышленными товарами, так и портовыми услугами. Мы ремонтируем, обслуживаем, строим больше кораблей, чем любая из четырех других планет нашего сектора, и знаешь почему? Да потому, что я не жалею своей паршивой задницы, лишь бы только мы были лучше всех. Сам Таф это сказал. Он прилетел сюда. На ремонт. Потому что у нас репутация нравственных, честных, справедливых и, конечно же, компетентных специалистов. А что будет с этой репутацией, если мы конфискуем его дурацкий корабль? Много ли торговцев захотят ремонтироваться у нас, если мы позволим себе забирать все, что нам нравится? Что будет с моим портом, с его репутацией, черт возьми?!

– Несомненно, это скажется на ней отрицательно, – признал Джозен Раэл.

Толли Мьюн громко фыркнула.

– Это будет концом нашей экономики! – воскликнула она.

Джозен Раэл сильно вспотел. Струйки пота сбегали по его широкому и высокому лбу. Он промокал их платком.

– Тогда ты должна позаботиться, чтобы этого не произошло, Начальник порта Мьюн. Ты должна позаботиться, чтобы до этого не дошло.

– Как?

– Купи «Ковчег», – сказал он. – Я даю тебе все права, поскольку ты так хорошо знаешь ситуацию. Заставь этого Тафа проявить благоразумие. За все отвечаешь ты.

Он кивнул, и экран погас.

5

На Сатлэме Хэвиланд Таф играл роль туриста. Нельзя отрицать, что эта планета по-своему производила глубокое впечатление на всех, кто ее посещал. За годы работы торговцем, перелетая от звезды к звезде на своем «Роге изобилия отборных товаров по низким ценам», Таф посетил столько планет, что не мог все и упомнить, но Сатлэм он вряд ли позабыл бы так скоро.

Он повидал немало захватывающих зрелищ: хрустальные башни Авалона, небесные паутины Арахны, пенящиеся моря Посейдона, черные базальтовые скалы Клегча. Город Сатлэм – много веков назад древние города слились в один гигантский мегаполис, оставив свои названия районам, – мог соперничать с любым из них.

Тафу вообще нравились высокие здания, и он любовался днем и ночью городским пейзажем со смотровых площадок, расположенных на высоте одного километра, двух, пяти, девяти. Как бы высоко он ни поднимался, огни были повсюду, они бесконечно простирались во всех направлениях, и нигде не было темных пятен. Прямоугольные, невыразительные сорока– и пятидесятиэтажные дома стояли бесконечными плотными рядами, всегда в тени зеркальных башен, которые возвышались над ними, поглощая весь солнечный свет. Над одними уровнями поднимались другие, над теми – третьи. Движущиеся тротуары переплетались и пересекались в виде запутанных лабиринтов. Под землей находилась разветвленная транспортная сеть, трубоходы и грузовые капсулы пронизывали темноту со скоростью нескольких сотен километров в час. Еще ниже были подвальные этажи, цоколи, туннели, дороги, аллеи и жилые корпуса – целый город, который уходил вглубь настолько же, насколько его зеркальное отражение простиралось в небо.

Таф уже наблюдал огни мегаполиса с «Ковчега», с орбиты было видно, что город занимает полконтинента. Внизу же город выглядел таким огромным, что казалось, он может поглотить всю галактику. На планете были и другие континенты, по ночам они тоже сияли огнями. В море света не было островков темноты, у сатлэмцев не хватало места для такой роскоши, как парки. Тафу это нравилось, он всегда считал парки вредным излишеством, создаваемым с единственной целью – напоминать цивилизованному человеку о том, как груба и неудобна была жизнь, когда он был вынужден жить на природе.

За время своих путешествий Таф познакомился с самыми разнообразными культурами и нашел, что культура Сатлэма не имеет себе равных. Это был мир разнообразия, головокружительных возможностей, богатства, в котором чувствовались как жизненная сила, так и упадок. Это был космополитический мир, включенный в сеть, связывающую между собой звезды, легко усваивающий музыку, фильмы и сенсории, завезенные с других планет, и с помощью этих стимулов бесконечно варьирующий и трансформирующий свою собственную культуру. Город предлагал такое разнообразие развлечений и занятий, какого Таф никогда не видел: туристу не хватило бы и нескольких стандарт-лет, если бы он захотел перепробовать все.

За годы своих странствий Таф повидал чудеса науки и техники на Авалоне и Ньюхолме, Балдуре, Арахне и десятке других планет. Технические достижения, которые он увидел на Сатлэме, не уступали ни одному из этих миров. Уже сам орбитальный лифт был настоящим произведением искусства – говорят, такие сооружения строились в древности на Старой Земле до Катастрофы. На Ньюхолме когда-то построили такой лифт, но он рухнул во время войны, и Тафу нигде не приходилось видеть такого выдающегося творения рук человеческих, даже на Авалоне – там от строительства подобных лифтов отказались по соображениям экономии. Движущиеся тротуары, трубоходы, заводы – все было сделано по последнему слову техники и действовало прекрасно. Работало, похоже, даже правительство.

Таф три дня осматривал город, знакомился с его чудесами, а потом вернулся в свой маленький, тесный номер-люкс на семьдесят девятом этаже отеля-башни и вызвал хозяина отеля.

– Я хотел бы немедленно вернуться на свой корабль, – сказал он, сидя на краю узкой кушетки, которую он выдвинул из стены: стулья для него были слишком маленькими. Свои большие белые руки он уютно сложил на животе.

Хозяин гостиницы, маленький мужчина, вдвое ниже Тафа, похоже, растерялся.

– Я думал, вы пробудете еще десять дней, – сказал он.

– Правильно, – ответил Таф. – Но планам свойственно меняться. Я хочу вернуться на орбиту как можно скорее. Я был бы вам очень признателен, если бы вы поскорее покончили со всеми формальностями, сэр.

– Вы еще так много не видели!

– Да, конечно. Но того, что я видел, мне вполне достаточно.

– Вам не понравился Сатлэм?

– Его портит избыток жителей, – ответил Таф. – Можно назвать и еще ряд недостатков.

Он поднял длинный палец:

– Ужасная пища, большей частью синтетическая, безвкусная и неприятного вида. Кроме того, порции недостаточны. Осмелюсь упомянуть и о постоянном назойливом внимании большого количества репортеров. Я научился их узнавать по многофокусным камерам, которые они носят на лбу в виде третьего глаза. Может быть, вы заметили, что они прячутся у вас в вестибюле, сенсории и ресторане. По моим грубым подсчетам, их тут около двадцати.

– Ну, вы же знаменитость, – сказал хозяин. – Видная фигура. Весь Сатлэм хочет все о вас знать. Конечно, если вы не хотите давать интервью, репортеры не посмеют нарушить ваше уединение. Профессиональная этика…

– Соблюдается в точности, – закончил за него Таф. – Должен признать, они держатся на расстоянии. Тем не менее каждый вечер, когда я возвращаюсь в этот недостаточно вместительный номер и включаю программу новостей, я вижу, как я сам, собственной персоной, осматриваю город, жую безвкусную пищу и посещаю уборные. Сознаюсь, тщеславие – один из моих главных недостатков, но тем не менее удовольствие от такой славы быстро прошло. Кроме того, большинство снимают меня в крайне нелепом ракурсе, а юмор комментаторов граничит с оскорблением.

– Все это легко устранить, – сказал хозяин гостиницы. – Вам бы надо было раньше ко мне обратиться. Мы можем дать вам напрокат щиток уединения. Он закрепляется на поясе, и когда какой-нибудь репортер подходит ближе чем на двадцать метров, он блокирует его «третий глаз» и посылает сильный импульс головной боли.

– Но есть недостаток, который устранить нельзя, – бесстрастно продолжал Таф, – полное отсутствие животных.

– Вредителей? – испуганно переспросил хозяин. – Вам не нравится, что у нас нет вредителей?

– Не все животные вредители, – многозначительно заметил Таф. – Во многих мирах любовно сохраняют птиц, собак и других животных. Сам я люблю кошек. Истинно цивилизованный мир оставляет место для кошек, но сатлэмцы, похоже, не способны отличить их от грызунов или мотыля. Когда я договаривался о поездке сюда, Начальник порта Мьюн заверила меня, что ее бригада позаботится о моих кошках, и я положился на ее слово. Но если никто из сатлэмцев никогда не видел никаких животных, кроме человека, у меня есть все основания сомневаться в качестве этой заботы.

– У нас есть животные, – возразил хозяин. – В сельскохозяйственных зонах. Много животных – я видел записи.

– Не сомневаюсь, – сказал Таф. – Однако кошка и фильм о кошке – это совсем разные вещи, и требуют они разного обращения. Пленку можно хранить на полке. Кошек нельзя. Но это не главное. Как я уже упоминал, проблема не в качествах сатлэмцев, а в их количестве. Слишком много народа, сэр. Меня постоянно толкают. В ресторанах столы стоят слишком близко друг к другу, стулья малы для меня, а иногда рядом садятся незнакомые люди и толкаются локтями. Сиденья в театрах и сенсориях узкие и тесные. На тротуарах толпы, в вестибюлях толпы, в трубоходах толпы – везде полно людей, которые трутся о меня без моего на то согласия.

Хозяин изобразил на лице слащавую профессиональную улыбку.

– О, человеческое племя! – сказал он, вдруг обретя красноречие. – Слава Сатлэма! Массы народа, море лиц, бесконечные процессии, драма жизни! Ничто так не придает бодрости, как ощущение плеча своего собрата!

– Возможно, – бесстрастно отозвался Хэвиланд Таф. – Однако я взбодрился уже достаточно. Кстати, позвольте заметить, что средний сатлэмец не достает мне до плеча и поэтому рад коснуться моих рук, ног или живота.

Улыбка исчезла с лица хозяина.

– У вас неверный подход, сэр. Чтобы как следует оценить наш мир, вы должны научиться видеть его глазами сатлэмцев.

– Я не собираюсь ползать на четвереньках, – сказал Хэвиланд Таф.

– Вы случайно не сторонник антижизни?

– Ни в коей мере, – ответил Таф. – Жизнь для меня всегда предпочтительнее, нежели ее противоположность. Однако я знаю по своему опыту, что все хорошее имеет свою оборотную сторону и ничего нельзя доводить до крайности, до абсурда. Мне кажется, на Сатлэме именно это и делают.

Он поднял руку, чтобы хозяин его не перебивал.

– Если говорить конкретнее, у меня возникло что-то вроде антипатии, несомненно, поспешной и необоснованной по отношению к отдельным, так сказать, представителям жизни на Сатлэме, с которыми я случайно столкнулся. Некоторые из них открыто выражали враждебность, награждая меня эпитетами, явно имеющими отношение к моим размерам и массе.

– Ну, – сказал хозяин, краснея, – мне очень жаль, но вы… гм… мужчина крупный, а на Сатлэме… гм… не принято иметь лишний вес.

– Вес, сэр, это всего лишь функция гравитации и, следовательно, величина переменная. Кроме того, я не признаю за вами права судить о том, лишний у меня вес или нормальный, поскольку это критерий субъективный. Эстетические взгляды в разных мирах не одинаковы, так же как и генотипы, и наследственная предрасположенность. Я вполне доволен своей нынешней массой, сэр. Но вернемся к делу. Я хочу немедленно покинуть вашу гостиницу.

– Очень хорошо, – ответил хозяин. – Завтра утром я закажу вам место на первом же трубоходе.

– Это меня не устраивает. Я хочу уехать немедленно. Я изучил расписание и знаю, что один трубоход отходит через три стандарт-часа.

– Там остались только места второго и третьего класса.

– Я потерплю, – сказал Хэвиланд Таф. – Несомненно, когда я выйду из поезда, от такого тесного контакта с человечеством я буду просто до краев наполнен бодростью.

6

Толли Мьюн парила в центре своего кабинета в позе лотоса и смотрела на Хэвиланда Тафа сверху вниз.

У нее было специальное кресло для «мух» и «земляных червяков», не привычных к невесомости. В целом кресло было довольно неудобным, но надежно привинчено к полу и снабжено ремнями, которые удерживали сидящего на месте. Таф неуклюже, но с достоинством добрался до него и застегнул ремни. Она же, удобно устроившись, парила прямо перед ним примерно на уровне его головы. Для человека такого роста, как Таф, вряд ли было привычно в разговоре смотреть на собеседника снизу вверх; Толли Мьюн посчитала, что это даст ей определенное психологическое преимущество.

– Начальник порта Мьюн, – сказал Таф, похоже, ничуть не обескураженный своим приниженным положением. – Я протестую. Я понимаю, что это постоянное обращение к моей персоне как к «мухе» всего лишь пример колоритного местного жаргона, в котором нет и тени оскорбления. Но я не могу не обижаться на эту явную попытку, скажем так, оборвать мне крылышки.

Толли Мьюн криво улыбнулась:

– Извините, Таф, но наша цена твердая.

– Несомненно, – сказал Таф. – Твердая. Интересное слово. Если бы я не испытывал благоговейного страха от одного лишь присутствия такой многоуважаемой персоны, как вы, я мог бы даже предположить, что эта твердость граничит с жестокостью. Вежливость не позволяет мне произносить такие слова, как жадность, алчность, космическое пиратство, чтобы добиться своих целей на этих трудных переговорах. Однако я должен отметить, что сумма пятьдесят миллионов стандартов в несколько раз превышает валовой планетарный продукт многих миров.

– Маленьких миров, – возразила Толли Мьюн, – а работа большая. Этот ваш корабль просто чертовски велик.

Таф по-прежнему был бесстрастен.

– Я признаю, что «Ковчег» действительно большой корабль, но боюсь, это мало относится к делу, если только у вас не принято начислять плату за квадратные метры, а не за отработанные часы.

Толли Мьюн рассмеялась.

– Но ведь это не то же самое, что оснастить какой-нибудь старый грузовик несколькими импульсными кольцами или перепрограммировать вашу навигационную систему. Здесь речь идет о тысячах рабочих часов, даже если три полные бригады «паучков» будут трудиться в три смены, об огромных системах, которые должны сделать наши лучшие киберы, об изготовлении новых деталей, и это только для начала.

Мы должны прежде всего исследовать этот ваш чертов музей, а уж потом только разбирать его на части, иначе нам потом его не собрать. Нам придется привлечь лучших специалистов снизу, может быть, даже с других планет. Подумайте, сколько уйдет на это времени, энергии, калорий. Да одна только плата за стоянку – ведь в этой штуке тридцать километров, Таф. Ее нельзя поставить в «паутине». Нам придется построить вокруг корабля специальный док. И даже тогда он будет занимать место, которое мы могли бы отдать под сотни три обычных звездолетов. Хотите знать, сколько это будет стоить?

Она быстро подсчитала на своем портативном компьютере затраты и покачала головой:

– Если вы пробудете здесь один месяц по местному времени, то это обойдется почти в миллион калорий только за стоянку. Больше трехсот тысяч стандартов вашими деньгами.

– Несомненно, так, – ответил Хэвиланд Таф.

Толли Мьюн развела руками:

– Если наша цена вас не устраивает, можете, конечно, обратиться куда-нибудь еще.

– Я не могу этого сделать, – сказал Хэвиланд Таф. – Хотя мои запросы так скромны, похоже, к сожалению, их могут удовлетворить только на нескольких планетах – печальное наблюдение о сегодняшнем уровне технического развития человечества.

– Только на нескольких? – Толли Мьюн скептически улыбнулась. – Наверно, мы слишком низко оценили свои услуги.

– Мадам, – сказал Хэвиланд Таф, – надеюсь, вы не воспользуетесь моей наивной откровенностью.

– Нет, – ответила она. – Я же говорила, наша цена твердая.

– Видимо, мы зашли в тупик. Вы назвали сумму. У меня ее нет.

– Я и подумать об этом не могла. Я считала, что в таком большом корабле должно быть достаточно калорий.

– Разумеется, в скором времени я займусь прибыльным делом – экологической инженерией, – сказал Таф. – К сожалению, я еще не начал практиковать, а в своей прежней торговой деятельности я недавно потерпел ряд неудач. Может быть, вас заинтересуют пластиковые репродукции куглийских масок для оргий? Из них получаются необычные настенные украшения, которые, говорят, имеют свойство возбуждать чувственность и усиливают половую энергию.

– Боюсь, что не заинтересуют, – ответила Толли Мьюн. – Знаете что, Таф? Сегодня у вас счастливый день.

– Вы шутите, – сказал Хэвиланд Таф. – Даже если вы хотите сообщить мне, что снизите цену вдвое, я вряд ли смогу воспользоваться вашей добротой. Скажу вам горькую правду, Начальник порта Мьюн. В данный момент я испытываю временный недостаток средств.

– Я знаю, как вам помочь, – сказала Толли Мьюн.

– И как же? – отозвался Таф.

– Вы же торговец. Вам ведь не нужен такой большой корабль, как «Ковчег», да? И вы ни черта не смыслите в экоинженерии. Это старье вам совершенно не нужно. Но оно имеет определенную ценность как утиль. – Она ласково улыбнулась. – Я говорила кое с кем. Высший Совет считает, что в ваших интересах продать нам вашу находку.

– Трогательная забота, – усмехнулся Хэвиланд Таф.

– Мы вам хорошо заплатим, – сказала она. – Дадим тридцать процентов примерной стоимости корабля.

– Расчет будете делать вы, – спокойно сказал Таф.

– Да, но это не все. Сверх этой платы мы накинем еще миллион стандартов наличными и дадим вам новый корабль. Абсолютно новенький звездолет класса «Дальний Рейс Девять». Это самый большой грузовой корабль, который мы строим. На нем полностью автоматизированная кухня, каюты на шесть пассажиров, гравитационная установка, два челнока и такой огромный грузовой трюм, что в нем могут поместиться рядом два самых больших торговых судна с Авалона и Кимдисса. Корабль оснащен новейшими компьютерами серии «Смарталек», работающими с голоса, имеет все с тройным запасом, и, кроме того, если захотите, на нем можно смонтировать оружие. Вы будете оснащены лучше, чем любой независимый торговец в нашем секторе.

– Я потрясен вашей щедростью, – сказал Таф. – Подобное предложение кого угодно заставило бы упасть в обморок. Но все же, хотя мне, несомненно, было бы гораздо удобнее на красивом новом корабле, который вы мне предлагаете, я испытываю довольно нелепую сентиментальную привязанность к «Ковчегу». Хотя он имеет повреждения и почти бесполезен, но это все-таки последний уцелевший биозвездолет Инженерно-Экологического Корпуса, живой кусочек истории, памятник гению и героизму, который к тому же еще может пригодиться. Однажды, когда я совершал путешествие по космосу в одиночестве, у меня появилась прихоть оставить полную неизвестности профессию торговца и заняться вместо этого экоинженерией. Каким бы нелогичным и глупым это решение ни было, оно еще не утратило для меня привлекательности, а упрямство – один из самых больших моих пороков. Поэтому, Начальник порта Мьюн, я с глубочайшим сожалением вынужден отказаться от вашего предложения. Я оставляю «Ковчег» себе.

Толли Мьюн подскочила, легко перекувырнулась в воздухе, оттолкнулась от потолка и опустилась к Тафу, они оказались лицом к лицу. Она поднесла к его лицу палец.

– К черту! – воскликнула она. – Я не могу торговаться из-за каждой паршивой калории. Таф, я деловая женщина, и у меня нет ни времени, ни сил на эти ваши торгашеские штучки. Вы продадите свой корабль – я это знаю, и вы знаете, – так что давайте лучше покончим с этим делом. Назовите свою цену.

Хэвиланд Таф расстегнул ремни и оттолкнулся от пола. Он был так огромен, что она почувствовала себя маленькой – она, которую всю жизнь звали великаншей.

– Прошу оставить меня в покое, – сказал он. – Ничто не изменит моего решения. Боюсь, вы неправильно меня поняли, Начальник порта Мьюн. Да, я был торговцем, в чем вы меня ошибочно обвинили, но плохим – может быть, потому, что никогда не умел торговаться. Я четко изложил свою позицию. «Ковчег» не продается.