Текст книги "Исчезающий город"

Глава 11

– Что они сделали? – только и смогла спросить Ниланджана, глядя на развернувшуюся перед ней глубокую яму и прижав пальцы к губам. Ей было трудно дышать.

Ниланджана привыкла к тому, что трагедия всегда предстает на экране, заранее записанная и готовая к воспроизведению в любое удобное время. Теперь, видя своими глазами, как все разворачивается в реальном времени, она по-прежнему ощущала, что смотрит фильм и в любой момент может нажать на «паузу», чтобы взять себя в руки, или перемотать назад, чтобы рассмотреть какую-то деталь, которую сразу не заметила.

Там, где когда-то стояла оживленная пиццерия, теперь зияла глубокая воронка. Тротуар, словно медленно тающее мороженое, стекал туда, где совсем недавно был ресторан, а вокруг образовалась паутина потрескавшегося асфальта.

– Как они смогли все это проделать? – спросил Карлос, и Ниланджана не знала, какой аспект его больше интересует – практический или моральный. Возможно, оба одновременно.

Позади них стояла Памела, бесстрастно наблюдая, как остальные лихорадочно выискивают уцелевших.

– Какие интересные вещи происходят в этом мире, – произнесла она. – Даже грозы, если хорошенько подумать. Или деревья. Деревья тоже поражают.

Карлос обернулся к ней, и Ниланджана с изумлением заметила на его лице отвращение. Он был из тех людей, кто редко демонстрирует гнев или ярость, ограничивая проявления эмоций добротой, участием, озабоченностью или научной увлеченностью (что равнялось выражению полного восторга). Но сейчас он весь сморщился, словно учуял запах от стоящего под жарким солнцем мусорного бака.

– Памела, вы слишком далеко заходите.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите. Вообще говоря, я понятия не имею, о чем кто-то говорит, потому что меня это особо не интересует. Запомните, что вам сегодня сказал совет, Карлос. Надеюсь, нам не придется все повторять. А теперь прошу меня извинить. Мне необходимо созвать чрезвычайную пресс-конференцию. – Она кивнула в сторону зияющей ямы, словно приветствовала знакомого на другой стороне улицы, потом аккуратно положила портативный усилитель на пассажирское сиденье машины и уехала.

Карлос смотрел вслед удалявшемуся автомобилю.

– Просто невообразимо, – пробормотал он. – Это… ну… поверить не могу, чтобы кто-то, не говоря уж о Памеле…

Он умолк, и Ниланджана коснулась его спины. Он вздрогнул. Ему не нравилось, когда его трогают. Она убрала руку.

– Забудьте вы о ней, – сказала она. – Надо посмотреть, сможем ли мы чем-то помочь. А когда все окажутся в безопасности, давайте сделаем все возможное, чтобы изучить это место, пока тут все… – Она хотела сказать «свежее», но слово это применительно к разыгравшейся на их глазах трагедии казалось отвратительным, поэтому она лишь махнула рукой в сторону дымящейся ямы.

– Верно, – ответил Карлос. Он взял себя в руки и снова превратился в пытливого ученого. – Посмотрим, что мы сможем узнать, чтобы предотвратить повторение чего-то подобного.

Марк, Луиза, Карлос и Ниланджана занялись прохожими с ожогами и порезами. Они вызвали «Скорую» людям с более тяжелыми ранами. Но раненых было немного. Все, кто находился в пиццерии «Большой Рико», когда она исчезла, просто канули в никуда. Не было ни тел, ни останков. Проглочены. Ниланджана старалась не думать об этом.

Прибыла Тайная полиция шерифа и стала ограждать яму, так что Ниланджана и Карлос осмотрели, что смогли, прежде чем их удалили с места происшествия.

Яма очень напоминала те, которые Ниланджана обследовала в пустыне. Почти вертикальные края и дно, плоское и влажное. От грязи поднимался дым. Ниланджана заметила одно различие. Дно этой ямы кишело земляными червями. Похоже, их там были тысячи. Грязь буквально шевелилась от них.

– В естественных условиях черви в таких количествах не встречаются, – заметила она.

– Да, – согласился Карлос. – Это еще один момент для размышлений. Смежное явление? – Он пожал плечами. – Корреляция не указывает на причинно-следственную связь.

– Однако корреляция предполагает возможность наличия причинно-следственной связи. Вы вот это видели?

Из ямы исходил свет. И движение. Они никак не соотносились с другими фрагментами представшей перед ними картины. Это походило на фильм, который показывали на экране из копошащихся червей. Никаких четких образов. Лишь контуры, цвета, свет. За вонючим дымом и оплавленной землей Ниланджана различила запах, сухой и застарелый, словно от мумифицировавшегося в пустыне существа.

Гипотеза. Черви и движущиеся огоньки представляли собой зрительную галлюцинацию, вызванную душевной травмой.

Свидетельство. Она только что получила душевную травму.

В этом она была не одинока.

Прохожие, ставшие свидетелями трагедии с «Большим Рико», рассказали о ней другим. Ужас, накопившийся от всех происшествий в городе, начал тяжко давить на его жителей. Сначала Ларри Лерой, теперь вот «Большой Рико». В обоих случаях люди исчезли вместе со зданиями. Любой житель Найт-Вэйла мог оказаться следующим. Секретная полиция опрашивала свидетелей, задавая им примерно такие вопросы: «Вы ведь ничего не видели, правда?», «Видели?» и «Может, вы заткнетесь и разойдетесь по домам?»

Басима Бишара сама не видела ни одной из ям, но много о них слышала от друзей. Она училась в выпускном классе и мучилась раздумьями, поступать ли ей в городской колледж Найт-Вэйла или рискнуть и уехать из города, чтобы учиться в другом колледже. Она знала, что многие, кому удается покинуть Найт-Вэйл, никогда уже не находят обратного пути домой. Возможно, ее страх усиливала тревога. Или то, что ее отец, отправившийся на далекую войну, когда она была совсем еще маленькой, до сих пор не вернулся.

Как бы то ни было, эти исчезновения и оставшиеся после них жуткие провалы в земле сделались для нее чем-то вроде навязчивой идеи. По ночам Басима лежала в постели, сомневаясь в незыблемости земли и непогрешимости земного тяготения. Даже воздух, как ей казалось, представлял собой нечто временное и преходящее. Каждый сделанный ею вздох мог оказаться бесполезным, после которого она просто задохнется.

– Мам, – как-то раз попросила она. – Расскажи мне все, что ты помнишь об отце.

И мама рассказала ей, не спросив, зачем ей это. Со стороны матери это стало проявлением доброты, а со стороны Басимы было проявлением жестокости заставлять мать ворошить воспоминания о человеке, которого обе они потеряли.

Днем Басима ходила вокруг дома, и с каждым кругом становилось все больше следов, по которым она могла бы пройти. Босыми ногами она ощущала плотно утрамбованную землю и ставила ее под сомнение. Она обходила вокруг дома и каждый раз ждала, что дом исчезнет до того, как она успеет сделать следующий шаг.

После нескольких недель подобных прогулок она решила, что отправится учиться в Калифорнию. Если она не сможет отыскать путь домой, значит, так тому и быть. Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Исчезают дома. Исчезают отцы. Если она тоже исчезнет, то что с того? И после принятия этого решения ее страхи исчезли, и она снова стала спать спокойно в доме, который, никак не изменившись со вчерашней ночи, снова обрел прочность и безопасность.

Мэб, в отличие от Басимы, видела катастрофу собственными глазами. Она направлялась в «Большой Рико» пообедать в промежутке между рейсами. Мэб работала водителем междугороднего автобуса и ездила по всему региону. Она выезжала из Найт-Вэйла, когда солнце показывалось над горизонтом голубой полоской, и возвращалась, когда на западной оконечности горизонта гасли последние розовые отблески заката.

В тот день ее поставили на два рейса покороче – до Соснового Утеса и обратно. Она не добралась до пунктов назначения, поскольку выехать из Найт-Вэйла невероятно трудно, но люди покупали билеты на автобусы, и водителю было важно хотя бы попытаться сделать рейс. Однако для Мэб это в любом случае не имело большого значения. Она подменяла коллегу, у которого в горле появились пауки, и ему требовалось несколько дней, чтобы вывести все яйца.

Обычно Мэб ела все, что подавали на автозаправках или в ресторанчиках фастфуда, куда она забегала в туалет, но сегодня ей выпала невероятная роскошь оказаться в обеденный перерыв в родном городе, и она решила отпраздновать это событие пиццей, которую мог приготовить только Большой Рико – без того, чтобы пиццерия загадочным образом не сгорела. Она дошла почти до самого входа в ресторанчик, когда вспомнила, что забыла кошелек в автобусе, и ей пришлось за ним вернуться. Если бы не ее забывчивость, она бы находилась в заведении, когда… Ну, когда случилось то, что случилось.

Так вот, едва она закрыла пассажирскую дверь и повернулась, чтобы идти, одной рукой засовывая в карман кошелек, как ресторан исчез. Вспыхнул странный свет, обжегший ей кожу. Пиццерия не рухнула, а словно бы опустилась вниз, как на скоростном лифте. Мэб застыла, продолжая держать руку в кармане, потом повернулась, села в автобус и поехала. Паники она не ощутила. Она чувствовала себя прекрасно. И лишь когда во второй раз пыталась доехать до Соснового Утеса, поняла, что так и не пообедала.

Мэб заметила в водительском зеркале заднего вида движение. Какой-то придурок пытался ее обогнать. Она выглянула в окно. Ничего. Наверное, птица, призрак или еще что-то такое же безобидное и обыденное. В зеркале снова мигнуло? А это что такое?

Все было в порядке, просто какой-то водитель создавал угрозу, пытаясь обогнать ее автобус. Вот только никакой машины не было. В тот день дорога на Сосновый Утес была совершенно пуста. Она это видела. Но всякий раз, глядя вперед, замечала в зеркалах движение. Кто-то угрожал ей и ее пассажирам. Она в опасности. Тревога Мэб росла. Она вцепилась в руль побелевшими от напряжения руками. В конце концов вместе с направлявшимися к Сосновому Утесу пассажирами она вернулась в Найт-Вэйл, гадая, как вообще кто-то мог куда-то доехать.

Терри Вильямс тоже видел, как исчез ресторан. Ему было всего семь лет, и он не понял, что именно увидел. Он еще мало что понимал. Его мозг лишь складывал модель устройства мира и того, как все в этом мире происходит.

Исчезновение пиццерии и все последовавшие за ним события не оказали на него сильного сиюминутного воздействия. Он играл с друзьями. Делал бумажные самолетики, но не запускал их, а выписывал ими фигуры, держа в вытянутой руке и бегая по двору. Ему хотелось стать летчиком. Он даже не помнил тот день, когда пиццерия «Большой Рико» исчезла в поджидавшей ее земле, как какой-то предмет, быстро схваченный вором.

Он все-таки стал летчиком. Это произошло после того, как он окончил школу и колледж. Как и Басима, он решил уехать из Найт-Вэйла, чтобы поступить в колледж и посмотреть мир. Для этого ему потребовалось более десяти попыток, однако в конце концов он сумел вырваться из Найт-Вэйла. Он даже проучился один семестр в Европе, в Швейцарии, где закон разрешал говорить об облаках с восемнадцати лет. Он провел много долгих ночей – больше, чем следовало, – до самого рассвета споря об облаках и испытывая сильное возбуждение. Но, вернувшись в Соединенные Штаты, он немного пожалел о том, что не очень хорошо узнал Швейцарию как страну или как культуру, и жалел об упущенной возможности по-настоящему проникнуться ею, поскольку потратил время на восторженную болтовню об облаках там, где говорить о них можно было на законных основаниях.

Больше он не покидал пределы Америки, даже когда стал пилотом на коммерческих рейсах. Он летал лишь по внутренним маршрутам, и его это устраивало. Невозможно успеть все, и он это знал.

Он почти забыл Найт-Вэйл. Это было странное место для взросления, но многим людям выпадает странное детство, и у него не было возможности сравнить, было ли его детство более странным, чем у других. И уж точно он не помнил день, когда вот так, прямо у него на глазах, исчезло здание.

Но в свой сороковой день рождения, направляясь в местную пиццерию и по совместительству пивную, чтобы встретиться с друзьями, он вдруг заметил, что у него дрожат руки. Он стоял на парковке совсем один, друзья ждали его внутри за столиком, предвкушая праздник, а руки у него не переставали трястись. А потом он заплакал, опустился на колени и испортил брюки, намочив штанину в луже. Он не знал, почему плачет и трясется, но по какой-то причине, глядя на пиццерию, где собирался отметить свой день рождения, он вдруг ощутил абсолютную зыбкость собственной жизни. Он чувствовал, как она ускользает от него. Он стоял на коленях, вспоминая без воспоминаний, плача, сам не зная почему. Тридцать три года назад ему преподали урок, который он только сейчас начал осознавать.

Глава 12

Они несколько часов разбирали то, что нашли в яме. Это была обычная земля, хотя было в ней нечто странное: частично она была совершенно сухой, частично оплавленной, а в остальном – влажной и размытой. Они так и не смогли понять, как сухая земля соседствовала с влажной, не впитав даже малого количества воды. Червяки оказались земляными червями, примечательными лишь своим необычным количеством.

Ниланджане нужно было рассмотреть проблему в другой плоскости, в человеческой. Памела им угрожала. А потом исчезла пиццерия «Большой Рико».

Гипотеза. Все это дело рук Памелы и Городского совета.

Ниланджана вспомнила стенд у церкви и слово «Поглощенный». Она также вспомнила встречу Словотворца с Городским советом и его «предупреждение ему», что бы это ни значило. Она вспомнила и витраж с появляющейся и поглощающей многоножкой.

Гипотеза. Церковь тоже каким-то образом в этом замешана. Она помогает городу. Или же город помогает ей.

В любом случае то, с чем они здесь столкнулись, было, скорее всего, не природным явлением, а преступлением. А когда расследуешь преступление, всегда неплохо поискать мотив.

Первый и самый очевидный мотив – попытка помешать Карлосу и дальше исследовать пустынный параллельный мир. Но зачем, вместо того чтобы нанести удар прямо по нему или по его лаборатории, проглатывать целые здания с ни в чем не повинными людьми, не имеющими к его исследованию никакого отношения?

Ниланджана сказала Карлосу, что для установления истинного мотива преступления ей необходимо побольше узнать о его жертвах – Большом Рико и Ларри Лерое – и о том, имелись ли у города, церкви и кого-то еще причины обрушиться именно на них.

– Это больше похоже на журналистику, а не на науку, – заметил Карлос.

– Они, возможно, дадут мне больше информации о том, что заставило эти здания полностью исчезать в провалах.

– Хорошо, отправляйтесь и займитесь разговорами. А я здесь займусь наукой.

Ниланджана направилась к тому месту, где стоял дом Ларри Лероя. Первое, в чем она убедилась, – в этой яме червей не было. Ни в ней, ни вокруг – никаких признаков жизни. Только мусор. Старые счета за электричество. Пустые коробки из-под хлопьев – много таких коробок с вырезанными фигурками. Она осмотрела одну из них и увидела, что из нее были вырезаны рука и голова. Интересно. Рядом стояла картонная коробка побольше, Ниланджана проверила, что вырезано из нее, но ничего не нашла. А перевернув коробку, она обнаружила миниатюрный мир. Внутри оказалась диорама, изображающая знаменитую концовку «Волшебника страны Оз», где плачущая Дороти летит над Канзасом в гондоле военного аэростата, сбрасывая на землю зажигательные бомбы и превращая ее в стерильную пустошь. Это была одна из самых известных сцен в детской литературе, и диорама передавала весь ее природный драматизм. Здесь была тетя Эм, спасавшаяся от огненного ада, неся на спине бесчувственное тело дяди Генри. Здесь была Дороти со склоненной головой и чуть приоткрытым ртом. Ниланджана почти слышала, как та шепчет вошедшие в историю слова: «Больше нет ничего лучше родного дома. Больше нет ничего лучше родного дома».

Это было поразительное произведение искусства, к тому же сделанное из простейших материалов. Ниланджана не очень-то много знала о Ларри Лерое, кроме того что он исчез в яме, и сделанное ею открытие – о том, что всю свою скромную жизнь он создавал работы такой высочайшей техники и внутренней силы, – потрясло ее. В жизни бывают моменты, когда мы вдруг осознаем, как плохо понимаем окружающее.

Она тщательно обследовала прилегающую территорию, но больше никаких произведений искусства не обнаружила. Зато нашла рваные конверты, все адресованные «Ларри Лерою, на Краю Города», с обратным адресом «Мэрия». Ни одного письма, вложенного в них, она не обнаружила. О чем Ларри переписывался с городской администрацией?

Размышляя над этим, Ниланджана почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Не Тайная полиция или ее вертолеты. Не черный седан со служащими неназванного, но грозного правительственного агентства, снимавшими ее телеобъективами и тайно фиксировавшими все ее передвижения. Высокое черное существо с множеством глаз и почти таким же количеством крыльев наблюдало за ней из двора дома Старухи Джози, располагавшегося чуть дальше по улице.

Это был настоящий ангел. Этого ангела звали Эрика, как и всех ангелов, которые всегда смотрели прямо на солнце.

– Сегодня оно кажется немного другим? – спросила она.

Ниланджана подошла ближе.

– Солнце?

– Да.

Ниланджана прищурилась, встав рядом.

– Может, оно сегодня немного ярче? – предположила она.

– Гм, – ответила Эрика и повернулась к ней лицом.

От нее пахло, как от горящей кучи гороховых побегов. Зеленью и пеплом.

– Ларри был неплохим соседом, – сказала Эрика. – Он признавал мое существование, и это было прекрасно. Большинство людей никогда не скажут вслух, что ангелы существуют. Это постоянное настойчивое напоминание о том, что нас нельзя признать публично, оскорбительно. А вот такая простая вещь, как то, что человек признает тебя, твое тело, осязаемость твоей кожи, иногда может значить все.

– Понимаю, – отозвалась Ниланджана, хотя на самом деле ничего не понимала. Она знала, что такое быть чужой, и это казалось ей вполне естественным, но не могла прочувствовать, что означает непризнание твоего телесного существования. Теоретически она понимала, что значит тонуть, но продолжала дышать с бездумной легкостью.

– Вы знаете, что случилось с Ларри?

– Что случается со всеми нами? В конечном итоге мы исчезаем. Кто-то из нас исчезает медленно. Ларри исчез быстро. Результат одинаковый. Очень жаль, что он не смог оставить нам свои работы.

– Я нашла одну из его диорам. Она чудесна.

– Диорамы были всего лишь моделями того, что он хотел сделать. Он хотел создать скульптуры в натуральную величину по всему Найт-Вэйлу. Увековечивающие великие литературные и важные исторические события. У него ушли годы на переговоры с городом. Но Городской совет считает, что искусство представляет опасность для общественного здоровья, поскольку его можно видеть или, что куда хуже, понимать. Представьте себе ребенка, пытающегося посмотреть на произведение искусства или понять его. В данном случае я принимаю сторону Городского совета. Нам нужно защищать людей.

– А городу хотелось бы от него избавиться?

Эрика внимательно ее изучала. Она помигивала глазами в медленном, осознанном ритме, в то же время продолжая глядеть не мигая – другими глазами. В результате это совершенно сбивало с толку.

– Во всяком случае, не потому, что он занимался искусством. Может, из-за того, что он признавал мое существование? Не знаю.

– А как насчет радостных последователей Улыбающегося Бога? Вы же… м-м-м… вы же ангел. – Отовсюду слышались сигналы тревоги, оповещающие город о том, что кто-то признал ангела. – Вы много знаете о церкви? Ларри был ее членом?

Эрика рассмеялась. Звук был такой, словно на твердый деревянный пол высыпали пригоршню песка.

– То, что я ангел, вовсе не означает, что у меня есть богословская степень. Ангелы не собираются, чтобы обсудить, кто в какую церковь ходит. Мы просто ангелы.

– Вы правы. Прошу прощения.

– Он не принадлежал ни к какой церкви, – сказала Эрика. – По-моему, он даже не разговаривал ни с кем из последователей. Удачи вам в ваших исследованиях, Ниланджана.

– Спасибо.

– Эй, – спохватилась Эрика. – У вас есть несколько монет? Пара-тройка долларов?

– С собой нет.

– Жаль, – произнесла Эрика и исчезла с громким треском.

Что за странное существо, подумала Ниланджана. Собираясь уходить, она сунула руку в карман и поняла, что в куртке у нее завалялась пятерка, о которой она совсем забыла.

Ниланджана разыскала одного из кассиров «Большого Рико», который в тот день не работал. Джош Крейтон был еще подростком и ходил в школу, но каждую неделю несколько вечеров подрабатывал, чтобы кое-что себе позволить – например, одежду. Он постоянно менял внешнюю форму, поэтому на одежду у него уходило больше, чем у остальных. В тот момент он представлял собой рог носорога с филигранной резьбой и со щупальцами осьминога, чтобы двигаться.

– Классно выглядишь, – заметила Ниланджана, присаживаясь рядом.

– Что? Вот так? – спросил он с глубокой подростковой неуверенностью под тонким флером беззаботности. – Я могу принять и более креативный вид. Пытаюсь не зацикливаться на категориях вроде видов или типа того.

– Тебе нравилось работать в «Большом Рико»?

– Бывает работа и похуже. Я одно время помогал сестре, Джеки, работал в ломбарде, но она не могла мне много платить. Мама не разрешила мне стать стажером на радиостанции. Она говорит, что никто из этих ребят ничего не добивается. Главным образом потому, что там высокая смертность. А в «Большом Рико» смертность низкая, даже удивительно, притом что говорили о Рико. В том смысле, что была низкая. Сейчас, похоже, высокая.

Он, казалось, погрустнел от этих слов, но точно сказать было трудно. Ниланджана никак не могла определить эмоции резного рога носорога.

– Грустно все это, – произнес он, зная, что в таком облике ему трудно передать эмоции. – Там же были мои друзья. Когда один червячок заполз в пиццу по-гавайски, нам с Шэрон пришлось проверить все остальные пиццы, нет ли там червяков. Потом целый месяц над этим хохотали. Без Шэрон будет скучно. Плохо. – Он пожал плечами.

Ниланджана раньше никогда не видела пожимающий плечами рог.

– Погоди-ка, – сказала она. – Отмотай назад. Так там был червяк?

– Что? – не понял он. – А, да. Иногда такое случалось.

– В яме, в которой исчез «Большой Рико», копошились тысячи червей. Ты что-нибудь о них знаешь?

– Не-а, – ответил он. – Послушайте, мне не хочется об этом говорить. У «Большого Рико» всегда была масса загадок. Про большинство из них мы не знали. А с учетом его репутации нам вообще не хотелось вынюхивать какие-то его тайны.

– Как ты думаешь, у Рико в городе были враги? Тебе никогда не казалось, что Городской совет или Тайная полиция были…

– Вот этого я не знаю. Извините. – Теперь перед ней сидел мальчишка в очках. Нижняя часть у него по-прежнему состояла из щупалец осьминога. – Вам бы лучше потолковать с братом Рико.

– У Рико был брат?

– Да, Арни Голдблюм. Почтальон. Он знает о Рико куда больше, чем кто-то еще в городе.

– Я понятия не имела, что они с Рико родственники.

Джош, прищурившись, посмотрел на нее.

– Жаль, что больше ничем не могу вам помочь. Вы вроде бы ничего себе, с хорошими намерениями. Но мне не хочется вляпаться в неприятности. К тому же я ребенок. Мне нравится думать, что я взрослый, но иногда я просто ребенок. Извините.

– Ты мне очень помог, – сказала Ниланджана и похлопала его по плечу, а он легонько коснулся щупальцем ее руки.

Почтальона трудно где-либо застать. Это же азбучная истина. Они проворны и быстры, и если вы хотите получить почту, вам нужно или поставить капкан, или спрятаться в кустах, обладая при этом хорошей реакцией.

Но есть другой, более легкий способ. Ниланджана решила дождаться, когда Арни выйдет с работы, а потом проследовала за его внедорожником до самого его дома.

Он открыл дверь, когда она стукнула в нее два раза, держа в руке бутылку пива, уже переодевшись из униформы почтальона в гавайскую рубашку и шорты цвета хаки, но все еще потный после беготни от людей, пытавшихся поймать его и силой доставить свою почту.

– Могу быть чем-то полезен? – спросил Арни.

– Возможно, – ответила Ниланджана. – Можно войти?

– Я не ношу с собой почту после того, как заканчиваю смену. Ловить меня бесполезно.

– Тут дело не в почте.

Он глотнул пива из бутылки, почти так же запотевшей в предзакатной жаре, как и он сам, пожал плечами и зашаркал в глубь дома.

– Тогда проходите.

– Я хотела поговорить о вашем брате, – сказала Ниланджана через несколько минут, после того как отказалась от пива, отвергла робкие, не особо настойчивые попытки флирта со стороны Арни и выслушала несколько вежливых фраз о погоде.

Арни тяжело вздохнул.

– Ну и время вы выбрали. Ричи очень много для меня значил.

– Ричи?

– Ну Рико. Конечно, он изменил имя. Никто не купит пиццу у парня, которого зовут Ричи Голдблюм. Но Рич всегда знал толк в пицце. И в поджогах. Совместив эти два качества, он просто обязан был стать королем пиццы Найт-Вэйла. Поэтому он изменил имя. Большой Рико. Это стало чем-то вроде семейной шутки. У нас в семье так повелось, что задохликом всегда считался он, хотя мы с ним были примерно одинаковых габаритов.

Арни, прищурившись, посмотрел в окно, но не на окрестности, а куда-то внутрь себя, на далекого и юного себя, потом как следует отпил из бутылки.

– Это не злая шутка. Она всегда ему нравилась. Он сам называл себя задохликом. Мы часто играли в футбол на заднем дворе, мне было пятнадцать, ему тринадцать. Он у меня выигрывал, а потом спрашивал: «Ничего, что тебя разделал задохлик?» К себе он относился с юмором. Но, по-моему, у него была масса вопросов насчет того, кто же он такой. Два занудных еврейских парнишки живут в городе, где о евреях слыхом не слыхивали. Мы прирожденные чужаки. Это у нас в культуре. Но Ричи не хотелось быть пришлым. Он хотел быть в гуще людей и событий. И вот Ричи умер, а на свет появился Большой Рико. – Глаза у Арни увлажнились, но голос оставался твердым.

– Вы можете мне сказать, почему под пиццерией «Большой Рико» было так много червей? – как можно осторожнее спросила Ниланджана.

– Ха! Червей. – Он покачал головой. – Большой Рико был кладезем тайн. Огромного множества тайн, в большинстве своем никому не нужных и бесполезных. Почти все они были обманными маневрами, чтобы не дать людям разглядеть самую большую тайну из всех – его самого. Его тело, его культура, его личность – вот что было настоящей тайной, так что он напустил вокруг себя облака туманных слухов, чтобы увести людей в сторону от того, что было у них буквально под носом.

– Выходит, червяки были отвлекающим маневром?

– Если честно, я и сам толком не знаю, – ответил Арни. – Он всегда держал в подвале тысячи червей. И никому никогда не говорил зачем. Даже мне. Может, это был очередной обманный ход. А может, он и вправду что-то с ними делал. С Рико все могло обернуться и так, и сяк. Сложный он был человек.

– Я знаю, что он был евреем, но имел ли Рико какие-то связи с радостными последователями?

– Не знаю, кто они такие, но если они не задолжали ему денег и не были конкурентами, он, наверное, прекрасно с ними ладил. У него не было врагов в городе. Или, по крайней мере, давних врагов. – Он пошарил рукой рядом с креслом и поднял пачку конвертов. – Мисс Сикдар, вы, похоже, человек неплохой. Я вам раньше соврал. Я действительно забираю почту с собой. Вот ваша корреспонденция за последние несколько недель. Я постараюсь притормаживать, когда буду проезжать мимо вашего дома. Вам будет легче меня перехватить.

– Очень любезно с вашей стороны, – ответила Ниланджана. – Прошу прощения, что заставила вас ворошить прошлое сразу после…

– Да нет, – отозвался он. – Все нормально. Приятно знать, что кто-то этим занимается. Я любил брата. – Голос его, наконец, дрогнул.

Ниланджана взяла его за руку и держала ее, не глядя ему в глаза.

– Мне будет его не хватать. Никто так не готовил пиццу, как этот задохлик Большой Рико.

Ниланджана вышла из дома Арни с ощущением, что Найт-Вэйл – куда более мрачный и печальный город, чем она считала раньше. Но с учетом того, что она разузнала о Ларри Лерое и Большом Рико, факт оставался фактом: насколько она могла судить, они никак не были связаны между собой. Что наводило на мысль: жертв выбирали наугад.

Гипотеза. Мотива не существует, поскольку в нападениях нет никакой разумной подоплеки.

Или, куда более устрашающая гипотеза: за нападениями стоит разумное существо, но оно не руководствуется какими-то логическими или последовательными мотивами.