Текст книги "Горный цветок"

– Вон там я вижу фургон, в котором, по-моему, продается еда.

Через минуту обе его руки были заняты тарелками с едой, и Мэдди также сунула ему под мышку буханку свежего хлеба, который собиралась отнести Эдит.

– Не могли бы вы все это подержать, пока я на минутку отлучусь в… ну, вы знаете куда?

От тарелок поднимался густой пар. Мясо. Картошка. Кукурузный хлеб. Зеленая фасоль. Почти не вслушиваясь в ее слова, ‘Ринг кивнул и направился к скамейке рядом с фургоном. Он был ужасно голоден и успел полностью опорожнить свою и наполовину ее тарелку, когда до него дошло, что она так и не появилась.

– Черт ее возьми! – вырвалось у него. – Черт меня возьми, – тут же поправил он себя и бросился на поиски певицы.

Разыскать кого-либо в городе было практически невозможно, но, полагая, что она достаточно заметна и должна бросаться в глаза, он начал всех подряд расспрашивать. Казалось, в городке не было ни одного мужчины, который бы ее не видел, но в отношении того, куда она направилась, мнения их были весьма противоречивы.

Прошел, наверное, час, когда ‘Ринг наконец нашел ее в лагере ютов. Ла Рейна стояла в толпе индейских женщин и весело смеялась. Недоумевая, как она сумела с ними объясниться, он направился к ней. Скво заметили его первыми и предупредили Мэдди, которая тут же бросилась бежать. ‘Ринг побежал за ней, крича, чтобы она остановилась. Индейские женщины, всегда готовые веселиться по любому поводу, смеясь, загораживали ему дорогу, пока он не схватил одну из них в охапку и не отставил в сторону.

Мэдди неслась по деревне во весь опор, ловко лавируя между детьми и собаками. Один раз она, правда, едва не сбила с ног какого-то индейца, попросила у него извинения, но так и не остановилась. Добежав до конца индейского лагеря, она развернулась и помчалась назад, к городу.

Достигнув окраин, Мэдди замедлила сумасшедший бег и, переведя дух, улыбнулась. Ей удалось не только его одурачить, но и обогнать.

Несколько секунд спустя она почувствовала на своем плече чью-то руку и, обернувшись, увидела перед собой капитана Монтгомери, в глазах которого, как ей показалось, светилось торжество. Она одарила его взглядом, который словно говорил: «Ну, я тебе покажу», и громко закричала:

– Помогите! Помогите! Ой, пожалуйста, не бейте меня больше.

Не успел ‘Ринг опомниться, как на него набросилось не менее восьми человек, и, воспользовавшись этим, Мэдди тут же скрылась. Бросив взгляд через плечо, она увидела, что его обычно аккуратно зачесанные волосы растрепались, на щеке алеет яркое пятно, а форма вся в пыли. Ухмыльнувшись, она побежала еще быстрее.

Мэдди уже не помнила, когда эти гонки начали доставлять ей несказанное наслаждение, но в том, что так оно и было, не могло быть никаких сомнений. Один раз она спряталась в пустой бочке и едва не расхохоталась, глядя, как капитан в поисках ее оглядывается, вытянув шею, по сторонам. Потом она вбежала в толпу мужчин, которые играли на земле в кости, сорвала с одного из них шляпу и, нахлобучив ее себе на голову, присела на корточки. Мужчины придвинулись ближе, стараясь ее прикрыть. По существу, один из них придвинулся даже слишком близко, и Мэдди недовольно пискнула, когда тот ущипнул ее за бедро. Она вскочила на ноги, увидела, что капитан Монтгомери повернулся и заметил ее, и снова бросилась бежать.

Она влетела в одну из многочисленных палаток-салунов, проскользнула к бару и, облокотившись на грубо обтесанную деревянную стойку, прошептала: – Виски…

Залпом выпив, Мэдди протянула бармену пустой стакан, чтобы он наполнил его снова, и в этот момент увидела в дверях капитана Монтгомери. – Платит он, – бросила она бармену, кивнув в сторону капитана, и выбежала на улицу через заднюю дверь.

Капитану же пришлось задержаться. Бармен и пришедшие ему на помощь двое посетителей не выпустили его, пока он не расплатился за выпитое ею виски.

Выбежав на улицу, Мэдди тут же обратилась к каким-то двум мужчинам с просьбой помочь ей взобраться на одно из немногих строений в Денвер-Сити, у которого имелась крыша. Они охотно исполнили просьбу Мэдди, ощупав ее при этом с головы до ног.

Она стояла на крыше, глядя, как капитан Монтгомери в поисках ее вертит головой по сторонам. Боясь расхохотаться, она зажала рот рукой. Затем, забыв на мгновение обо всем на свете, Мэдди глубоко вдохнула в себя воздух, потянулась и, откинув назад голову, закрыла глаза. Многие месяцы она не чувствовала себя такой счастливой. Как же сладка свобода!

Когда она наконец открыла глаза, капитан Монтгомери стоял внизу и смотрел вверх, прямо на нее.

Громко рассмеявшись, Мэдди бросилась к дальнему концу строения, где у стены стояли бочки и лежали старые колеса от фургонов, и начала осторожно спускаться. Но не успела она спрыгнуть на землю, как капитан Монтгомери был уже рядом. Мэдди попыталась убежать, но он поймал ее за подол и рывком подтянул к себе.

Она боролась. О небеса, как же она боролась! Но он все время увертывался, не давая возможности вцепиться ему в лицо, и наконец изловчился и, схватив ее за талию, поднял попкой кверху.

– Только попробуйте меня снова укусить, и вы не сможете сидеть по крайней мере неделю.

В таком положении она чувствовала себя словно куль с мукой, но ей было ясно, что он ужасно рассержен, а рассерженные мужчины делали иногда совершенно непредсказуемые вещи. Поэтому Мэдди прекратила всякие попытки вырваться и расслабила мышцы, повиснув на его руке всем телом. Но он, похоже, этого даже не заметил и продолжал все так же быстро нести ее по направлению к лесу.

Вскоре шумный городок остался позади, и они вступили в лес, где ‘Ринг тут же опустил ее на поросший мягкой густой травой пригорок.

– Капитан Монтгомери, я…

– Не говорите ни слова, слышите, ни слова! Мне было приказано вас защищать, и я намерен, черт подери, выполнить этот приказ! Вам, вероятно, кажется, что эта ваша небольшая эскапада была необычайно умной, но вы не имеете ни малейшего представления о том, что здесь происходит. Вы ничего не знаете об этих людях. Они…

– Это вы ничего не знаете, – спокойно проговорила Мэдди и легла на спину.

Эти веселые утренние гонки на свежем воздухе помогли ей расслабиться, и в первый раз с тех пор, как Мэдди узнала об исчезновении Лорел, она не была вся как натянутая струна и чувствовала себя просто превосходно.

– О, капитан, неужели у вас нет никакого чувства юмора?

У нее было такое ощущение, будто она в первый раз видит полевые цветы, деревья, синее небо над головой.

Помолчав с минуту, он лег на траву не далее чем в футе от нее.

– Должен вам сказать, что, по существу, у меня довольно развитое чувство юмора, но, кажется, за этот год я его совсем утратил.

– Да? – вопросительно произнесла Мэдди, поощряя его продолжать.

Но он молчал.

– Трудно представить себе, что у человека, назвавшего свою лошадь Сатаной, может быть какое-то чувство юмора. Насколько я могу судить, капитан, для вас существует одно только дело и никакого веселья. Вы даже не мыслите себе каких-то других отношений с женщиной, как только запугать ее, вызвать в ней страх. Возможно, каким-то женщинам это и нравится, но не думаю, что вы пользовались большим успехом.

– Вы ничего обо мне не знаете, – с некоторым возмущением проговорил ‘Ринг. – Вообще ничего.

– Тогда, полагаю, мы квиты, так как вы тоже обо мне ничего не знаете.

Оперевшись на локоть, он привстал, пытаясь поймать ее взгляд, но она смотрела в небо.

– А вот тут вы ошибаетесь. Дело в том, мисс Ла Рейна, что мне многое о вас известно.

Она фыркнула.

– Ничего, я уверена. ‘Ринг перевернулся на спину.

– Хотите пари?

– Какое? Спать с вами?

– Нет, – мягко произнес он. – На этот раз мы выберем что-нибудь более важное. – Он не заметил взгляда, каким она посмотрела на него при этих словах. – Вы пообещаете, что в течение двадцати четырех часов никуда не убежите. В это время я смогу спокойно спать, зная, что вы не сделаете никакой глупости.

– А то, что понимать под глупостью, вы определите сами?

– Да.

– А что получу я?

– В течение двадцати четырех часов я буду держаться от вас в отдалении.

Мэдди улыбнулась, продолжая смотреть на деревья.

– Итак, остается только узнать, известно ли вам что-нибудь обо мне или нет, не так ли?

Она не думала, что многим рискует. Во-первых, с человеком относительно писем она должна встретиться сегодня вечером прямо здесь, в Денвер-Сити, и не было никаких сомнений, что она сможет проделать это прямо у капитана под носом. И потом, как она уже не раз могла убедиться, он вообще не видел дальше собственного носа. Он считал всех женщин слабыми созданиями, и к тому же у него было предвзятое мнение об оперных певицах.

– Ну хорошо, заключаем пари. Итак, что вы обо мне знаете?

– Прежде всего, если вы герцогиня, то я королева Виктория. Вам мало что известно об аристократических родах, да и о Ланконии тоже. А эта брошь, которую вы, э… потеряли, та, что принадлежала еще вашей бабушке, хотя и довольно красива, но бриллианты и жемчуг на ней несколько простоваты для герцогини. Что вы знаете, так эту страну. Вы взбираетесь по склонам, словно родились и выросли здесь. Вы ездите на лошади лучше многих мужчин, а виски пьете так, будто делали это уже не раз. Ну, как вам понравилось мое начало?

– Я еще не заснула.

– Вы также чувствуете себя совершенно свободно в обществе индейцев. Довольно необычно для европейской дамы, вы не находите? Вы не очень хорошо знаете Сэма с Фрэнком и вы недолюбливаете Эдит. Похоже, их выбирали не вы. Я прав?

– Возможно.

– Так, что еще? Ах да. Думаю, вы девственница или весьма и весьма неопытны.

– Мне это не нравится, капитан.

Мэдди попыталась встать, но он не позволил ей этого сделать.

– Я совсем не хотел вас обидеть. Уверен, у такой красавицы, как вы, было много предложений, но, судя по всему, мужчины вас не интересуют.

– Во всяком случае, такие, которых мне навязывают. Ну все. Мне пора возвращаться.

Монтгомери схватил ее за руку.

– Я могу вам рассказать много больше, и позвольте напомнить, это вы сказали, что я ничего про вас не знаю. Так на чем это я остановился? Ах да, вас явно кто-то шантажирует. Пока я еще не знаю, почему, но это, во всяком случае, не бывший любовник. Нет, это что-то серьезное – намного более серьезное. Вас не так-то легко напугать, и, однако, все время вы чего-то смертельно боитесь.

Мэдди не ответила – она была просто не в состоянии.

Очень нежно, очень осторожно он взял ее за руку.

– Я благородный человек… Мэдди, – прошептал он, обращаясь к ней так, как он, слышал, называла ее Эдит. – Расскажи мне об этом, и, клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь. Но ты должна мне довериться.

Ей пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы удержаться и не рассказать ему тут же о Лорел. Она давно уже хотела поделиться своей бедой с кем-то, кто не просто пожмет в ответ плечами, как сделала это Эдит. И ей необходим был совет. Что ей делать, если они не покажут ей Лорел, когда она приедет в третий по счету город? Что если… Стараясь удержаться от соблазна, она вскочила на ноги.

– Очень хорошо, капитан Монтгомери, просто великолепно. Если вы когда-нибудь решите уйти из армии, вы сможете пойти на сцену. – Мэдди расправила плечи и окинула его презрительным взглядом. – Но вы забыли самое главное: мой голос. Пока вы не услышали, как я пою, вы ничего обо мне не можете знать. Все остальное не имеет никакого значения.

Он улыбнулся.

– Вы действительно считаете, что компания пьяных головорезов, думающих лишь о том, как бы найти золото и разбогатеть, сможет оценить оперу?

– Не надо быть ценителем оперы, да и музыки вообще, чтобы любить мой голос.

При этих словах капитан весело, искренне рассмеялся.

– Вы тщеславны?

Лицо ее было совершенно серьезно.

– Нисколько. Во мне нет ни капли тщеславия. Мой голос – это Божий дар, и принижать его красоту и силу значило бы проявлять неуважение к Богу.

– Это вы так считаете.

Она присела рядом с ним на траву.

– Нет. – В голосе ее была неподдельная искренность. – Я говорю правду. Откуда еще может взяться талант, как не от Бога? Я пою с трех лет, с шестнадцати выступаю на сцене. Каждый день я благодарю Бога за то, что Он дал мне мой голос. Он одарил меня им, и, славя мой голос, я славлю тем самым и Его.

Несомненно, она глубоко, искренне верила в то, что говорила, и, слушая ее, ‘Ринг не мог отделаться от мысли, что в этом был определенный смысл.

– И вы полагаете, что эти старатели полюбят ваши арии? Вашу «Тра…»?

– «Травиату».

– Да, падшую женщину.

Мэдди пристально на него посмотрела.

– Вы говорите по-итальянски?

– Немного. Так вы считаете, что этим старателям понравятся ваши арии?

– Не арии, мой голос. Это большая разница.

– Ну хорошо, – проговорил он с улыбкой. – Покажите мне. Спойте что-нибудь.

Она встала и, глядя на него сверху вниз, снисходительно улыбнулась.

– Простите, капитан Монтгомери, что я в вас усомнилась. У вас, вне всякого сомнения, есть чувство юмора. Ужасное, невыносимое чувство юмора.

– О, понимаю, вам нужно что? Оркестр? Оперные певицы ведь не могут петь a capella[4]4
  Пение без сопровождения (аккомпанемента) каких-либо инструментов (итал, ).


[Закрыть]?

– Я могла бы петь под водой, если бы нужно было, но я пою только тогда, когда этого хочу. Если бы я стала петь для вас одного, это было бы подарком огромной ценности. Вы пока еще ничего не сделали, чтобы его заслужить.

– А эти старатели, раскошелившиеся на десять долларов, они что, заслужили этот… подарок?

– Сегодня вечером я буду петь не для одного человека, а для многих. Это совсем другое дело.

– Понятно, – произнес он снисходительным тоном и достал из кармана большие золотые часы на цепочке. – Подарок или нет, но вам пора уже возвращаться в город и готовиться к сегодняшнему выступлению.

– Как, вы думаете, я жила все эти двадцать четыре года без вас, который постоянно говорит мне, что я должна делать и когда?

– Даже не представляю. Меня это просто поражает.

Поднимаясь, он скривился от боли.

– Что, капитан, стареем?

– Похоже, карабканье по скалам, чтобы защитить вас от незнакомых мужчин, ваше ляганье и кусание, не говоря уже о драке сегодня утром с восемью мужчинами, начинают постепенно сказываться.

– Вы всегда можете вернуться к себе в форт и отдохнуть.

– То-то Харрисон был бы рад увидеть меня с поджатым хвостом.

– Кто такой Харрисон?

– Я отвечу на все ваши вопросы, как только вы ответите на мои.

– Да скорее весь ад вымерзнет, – проговорила Мэдди нежным голоском и повернула к городу.

– Как бы там ни было, не забывайте, что я выиграл пари. В течение двадцати четырех часов вы не сделаете никаких попыток убежать.

– Вы не выиграли пари, капитан. Я вам это уже объяснила. Вот если бы я услышала от вас: «Вы певица», тогда другое дело, так как пение для меня все.

– Но я сказал, что вы певица.

Она остановилась и, повернувшись, устремила на него сердитый взгляд.

– Да вы и словом не обмолвились о моем пении.

В глазах его вспыхнули веселые искорки.

– Я сказал, что вы певица, – ‘Ринг понизил голос, – которая странствует.

Она гневно сжала рот и тут же чуть не рассмеялась.

– Ха! – Мэдди повернулась к нему спиной и зашагала прочь. – Вы еще увидите, – бросила она через плечо. – Сегодня вечером вы узнаете, кто и что я такое.

Мгновение он стоял неподвижно, глядя ей вслед. Она была чертовски интересной женщиной. А также красивой и умной – и угодившей в какую-то переделку, чего, несомненно, никак не заслуживала. Ему понравилось, как она сказала ему, что она великолепна, что у нее великолепный голос. Он устал от женщин, которые только и делали, что постоянно спрашивали, как ему нравятся их платья или прически. Может, Тоби был прав. Он говорил, что всем братьям Монтгомери слишком уж легко доставались победы над женщинами. У них были и красота, и деньги, а женщинам обычно большего и не требовалось. Тоби считал, что это несправедливо, так как у него самого ничего этого не было, и, чтобы завоевать женщину, ему приходилось быть с ней ласковым и всячески ей угождать.

‘Ринг не отрывал взгляда от шедшей впереди него Мэдди. Похоже, на нее его красивая внешность не производила ни малейшего впечатления, и он сильно сомневался, что ее также заинтересовало бы богатство его семьи, расскажи он о нем. Да и могли ли какие-то там деньги заинтересовать того, кто еще в детстве ходил с маленькой короной на голове? Он громко рассмеялся, но тут же поспешно взял себя в руки, заметив удивленные взгляды двух прохожих. Она была лгуньей, это верно, но также и чрезвычайно интересной и находчивой женщиной. Вероятно, ей действительно не требовалась такая уж усиленная охрана, как он думал вначале, но он все равно будет держаться поблизости, хотя бы для того только, чтобы увидеть дальнейшее развитие событий. Беганье за ней по грязному гооодку старателей не шло, несомненно, ни в какое сравнение с армейской жизнью, которая, как часто говаривал Тоби, могла бы и у мертвого вызвать зевоту.

‘Ринг снова улыбнулся, глядя как колышется в такт шагам юбка на ее пышных бедрах.

5

– Ну хорошо, – сказал ‘Ринг Тоби. – Ты все понял? Ничего не забудешь?

Они находились в палатке, установленной в глубине большого деревянного, строения без крыши, которое в один прекрасный день должно было стать отелем, но на сегодняшний вечер стало залом для выступления Мэдди.

– Как я могу забыть, – недовольно проворчал Тоби, – когда за последние десять минут ты повторил мне это, наверное, раз двадцать. Нам надо смотреть, чтобы не было шума, и если кто начнет базарить, мы должны тут же свернуть ему башку.

– Более или менее, – проговорил ‘Ринг, бросая взгляд на свои часы.

– Чего ты нервничаешь? Никогда тебя таким не видел. Глядя на тебя, можно подумать, ты ждешь ребенка.

– Не совсем так, но очень похоже. Видишь ли, она уверена, что этим пьяницам понравится ее пение.

– Я думал, она умнее. ‘Ринг вздохнул:

– Тебе надо было ее слышать. Она считает, что ее голос – Божий дар. Может, так оно и есть, но это дар, скорее, людям во фраках, которые пьют шампанское. Тем же, кто с утра до ночи хлещет джин, пришлось бы, думаю, больше по вкусу, если бы она показала им свои ножки.

– А что, неплохая мысль.

‘Ринг бросил на него негодующий взгляд.

– Ну ладно, не сердись. Не всем же быть такими благородными, как ты. Да, мне говорили о вас двоих сегодня в городе. Никогда не слышал, чтобы ты бегал за какой-нибудь юбкой. Ты правда унес ее в лес? – ‘Ринг не ответил и вновь взглянул на часы. – Дошли до чего-нибудь?

– Да, – рявкнул ‘Ринг. – Мы разговаривали. Пробовал когда-нибудь этим заниматься с женщиной?

– Еще чего! Мне этих разговоров и в армии хватает. Ты хоть раз ее поцеловал?

– Заткнись! Тоби ухмыльнулся.

Мэдди еще раз просмотрела ноты. Она собиралась сегодня исполнить несколько известных арий и песен с легко запоминающейся мелодией, а под конец «Прекрасную Америку».

Пианино, принесенное Фрэнком, стояло уже на месте. После путешествия по равнинам оно было все в царапинах, а кое-где виднелись и вмятины, но Фрэнк постарался его настроить, и оно звучало вполне прилично. Фрэнк был довольно талантлив, и она подозревала, что в прошлом он был музыкантом, но, вероятно, предпочел музыкальной карьере бокс. Однако она никогда не задавала ему никаких вопросов о его прежней жизни. Такое лицо, как у него, не слишком располагало к доверительным разговорам.

Мэдди подняла голову, так как в этот момент в ее небольшую импровизированную уборную, устроенную в палатке сразу же за задней дверью будущего отеля, вошли капитан Монтгомери и Тоби.

– Они там пьют и играют в карты, – проговорил мрачно капитан. – Мы с Тоби, конечно, постараемся держать их в узде, но я не могу ничего гарантировать.

– Я буду держать их в узде, капитан. Я и мой голос.

Он бросил на нее взгляд, в котором было откровенное сомнение в ее умственных способностях, но тут же улыбнулся и подмигнул ей.

– Ну конечно. Вне всякого сомнения. Господь наверняка пошлет молнию, которая поразит на месте всех нарушителей спокойствия.

– Вон! – Голос ее был еле слышен. – Вон. ‘Ринг на миг склонился перед ней в шутовском поклоне и вышел, но Тоби заколебался.

– Парень любого выведет из себя, не так ли, мэм?

– Это уж точно. Скажите мне, ему кто-нибудь когда-нибудь говорил, что он не прав?

– Некоторые. Но в конце он всегда оказывался прав.

– Неудивительно, что родные послали его в армию.

Тоби хихикнул:

– Мэм, да у него вся семья такая же, как он.

– Не верю. Земля не могла бы их носить.

– Да, мэм. – Тоби ухмыльнулся. – Удачи вам сегодня.

– Спасибо.

Выходя на сцену, построенную сегодня днем в точном соответствии с указаниями Сэма, Мэдди немного нервничала и винила в этом капитана Монтгомери. Сейчас он стоял в глубине огромного зала, позади группы старателей, с пистолетом за поясом, саблей на боку и, вероятно, еще одним или двумя ножами. У него был вид человека, готового сразиться с целой командой пиратского корабля. Тоби расположился неподалеку от сцены и был занят тем, что ковырял в зубах ножом, способным, судя по его величине, разрубить даже кости бизона.

«Господи, помоги мне, – взмолилась про себя Мэдди, – я пою в тюрьме, да еще такой, где заключенные вполне счастливы, а тюремщики просто помешанные».

Она начала концерт с прекрасной арии Виолетты из «Травиаты», но не успела пропеть и нескольких строк, как в зале вспыхнула потасовка. И, конечно, по вине капитана Монтгомери. Какой-то бедный усталый старатель откинулся на своем стуле слишком далеко назад, стул с грохотом упал на пол, и капитан, вытащив из-за пояса пистолет, тут же кинулся к нему.

– Бей! – крикнул кто-то, и началась настоящая свалка. В воздухе замелькали кулаки и полетели стулья.

«Как поступают с непослушными мальчишками? – спросила себя Мэдди и тут же сама себе и ответила: – Их призывают к порядку, только и всего».

Она сделала вдох, глубокий, глубокий вдох, наполняя каждую клеточку своего тела кислородом, как ее когда-то учили, и затем взяла ноту, высокую, чистую и очень громкую.

Она немедленно привлекла к себе внимание находившихся поблизости мужчин, которые тут же замерли посреди драки и обратили к ней изумленные лица.

Мэдди продолжала держать ноту, и вскоре еще несколько мужчин повернули головы в ее сторону. Сидевшие в первых рядах начали медленно, в такт, хлопать в ладоши. В следующий момент к ним присоединились, застучав в такт ногами, те, кто сидел в центре зала. Наконец и задние ряды поняли, что происходит, и тоже прекратили потасовку. – Черт меня дери! – воскликнул Тоби, не сводя восхищенного взгляда с Мэдди, которая все еще продолжала держать ноту.

‘Ринг отпустил волосы человека, которого в этот момент колотил, и поднял голову. Сейчас Мэдди приковала к себе внимание всего зала.

Она продолжала держать ноту. По лицу текли слезы, в легких почти не осталось воздуха, но она ее держала. Сейчас она уже черпала воздух откуда только могла: из рук, ног, кончиков пальцев, даже волос. Она исчерпала наконец все, а мужчины все хлопали и хлопали. Один, два, три, четыре. Она держала ноту. Живот у нее впал и словно прирос к спине, корсет стал свободным, а она все держала и держала ноту.

Казалось, этому не будет конца. Но вот она раскинула широко руки и сжала пальцы в кулаки. У нее болел каждый мускул, и, однако, она все еще держала эту ноту.

Внезапно она откинула назад голову, резко сблизила кулаки, подняла их, согнув руки в локтях, на мгновение ко лбу и тут же бросила вниз!

Наступила тишина. Какое-то мгновение ей казалось, что она сейчас упадет; она жадно, как утопающий, ловила ртом воздух… И в этот момент весь зал словно взорвался. Они громко кричали, хлопали в ладоши, стучали ногами, стреляли в воздух из всех своих пистолетов, ружей, дробовиков. Некоторые даже, схватив друг друга в объятия, пустились в пляс. Конечно, они были грубыми, необразованными людьми, и их моральные устои оставляли желать лучшего, но они сразу же поняли, что стали свидетелями настоящего чуда.

Придя наконец в себя, Мэдди посмотрела поверх голов ликующих старателей в дальний конец зала, туда, где стоял капитан Монтгомери. Его глаза были так же широко раскрыты от изумления, как и у них. Она постаралась улыбнуться ему как можно более самодовольно и показала ему глазами наверх. Капитан улыбнулся в ответ и склонился в необычайно низком поклоне. Когда же он выпрямился, она поблагодарила его легким наклоном головы, который мог сделать честь и королеве.

С этой минуты одинокие, усталые, полупьяные старатели душой и телом принадлежали ей. Она пела, и они слушали. Мэдди часто раздражали старомодные взгляды американцев, считавших, что опера была уделом избранных, но сегодняшнее выступление еще раз подтвердило хорошо знакомую ей истину: опера была для простого народа – обычные истории для обычных людей.

Она рассказала старателям о бедной Эльвире[5]5
  Опера Беллини «Пуритане».


[Закрыть], сошедшей с ума, оттого что не могла быть со своим любимым, после чего спела им прекрасную арию, начинавшуюся словами: «Tui la vocu sua soave». Под конец у многих даже навернулись на глаза слезы.

Затем она спела «Una voce poco fa», поведав предварительно о том, как Розина[6]6
  Опера Россини «Севильский цирюльник».


[Закрыть] поклялась выйти замуж за человека, которого любила, несмотря ни на что. Они сочли это более разумным, чем сходить с ума.

После шести арий они потребовали, чтобы она повторила им все сначала. Никогда еще, с того самого дня, как Мэдди покинула родительский дом, у нее не было таких благодарных слушателей.

– Давай еще раз про ту, что сошла с ума! – кричали старатели.

– Нет, лучше про ту, что вышла замуж за веселого парня! – громко выкрикнул кто-то из задних рядов.

Она пела почти четыре часа, пока наконец капитан Монтгомери не вышел на сцену и не объявил, что концерт окончен. Его тут же ошикали и освистали, и в первую минуту Мэдди хотела сказать ему, что сама знает, когда закончить пение. Однако затем здравый смысл возобладал над гордостью. Она с благодарностью оперлась на предложенную капитаном руку, и он повел ее к задней двери, за которой в палатке была ее уборная.

Позади них грянули аплодисменты, казавшиеся еще оглушительнее из-за вторивших им выстрелов. К тому же число слушателей за время концерта увеличилось на несколько сотен. Все то время, пока Мэдди пела, люди тихо, на цыпочках, продолжали входить в зал, а когда он перестал их вмещать, они залезли на стены и уселись там, как на насестах. Все двери были открыты, и многие сидели и лежали снаружи на траве, слушая, как она поет.

– Я должна еще спеть на «бис», – сказала Мэдди, порываясь вернуться, но капитан Монтгомери удержал ее на месте.

– Ничего вы не должны. Вы устали. Петь так – огромная работа.

Подняв к нему лицо, она увидела в его глазах откровенное изумление и восхищение.

– Благодарю вас, – тихо произнесла она и на мгновение прислонилась к его груди. Ее бывший импресарио никогда не интересовался тем, чувствовала ли она себя больной или уставшей; он считал, что пение было ее заботой. Он никогда не вступал с ней в споры, когда она – что было довольно редко – говорила, что плохо себя чувствует и не может сегодня петь. Его интересовали лишь получение для нее ангажемента и размер сделанных ею сборов.

И вот сейчас рядом с ней был человек, который понимал, как сильно она устала. Это было так чудесно. Мэдди улыбнулась.

– Вы правы, капитан, я действительно очень устала. Может, зайдете ко мне и выпьете со мной портвейна? Я всегда вожу с собой самый лучший португальский портвейн и пью его после каждого выступления. Он хорошо смягчает горло.

Повсюду вокруг них орали и стреляли сотни мужчин, но они чувствовали себя так, будто были совершенно одни на свете. На ее розовом шелковом платье играли лунные блики, а обнаженные плечи казались необычайно белыми и округлыми.

– Мне было бы очень приятно, – тихо ответил ‘Ринг.

Он откинул полог, и она шагнула было внутрь, но тут же остановилась, увидев в палатке этого ужасного человека, который знал, где находится Лорел. Его пистолет был направлен прямо на нее, и Мэдди стало ясно, что, если она сию же минуту не избавится от капитана, они оба скорее всего будут застрелены. Она быстро повернулась и вырвала полог из рук ‘Ринга.

– Скажите мне, капитан, – резко спросила она, – вы хотите меня соблазнить? Поэтому-то вы и увели меня со сцены?

– Почему… я… нет…

– Нет? Разве не этого хотят все мужчины? И разве не этого вы добиваетесь, постоянно повторяя, что беспокоитесь обо мне? Я встречала многих мужчин, подобных вам. – Мэдди видела, что с каждым новым словом, которое она произносит, его спина все больше и больше костенеет, пока он наконец не застыл перед ней по стойке «смирно». Ей не слишком-то нравилось разговаривать с ним подобным образом, так как, по правде сказать, до сих пор все его действия были неизменно направлены лишь на то, чтобы ее защитить.

Но она должна была от него избавиться. Этот человек в палатке мог легко застрелить одного из них или даже обоих, и этого никто бы не заметил в таком бедламе. – Разве не так, капитан? Разве вы не считаете такую, как я, странствующую певицу женщиной легкого поведения? – В ее словах, как она прекрасно понимала, не было абсолютно никакого смысла, так как всего лишь несколько часов назад он сказал, что считает ее девственницей. – Вероятно, надежда получить то, что вы хотите, и удерживает вас от возвращения в армию?

На его лице, обращенном к ней, появилось холодное, жесткое выражение.

– Приношу вам свои извинения, мэм, если какими-то своими необдуманными действиями создал у вас подобное впечатление о моем характере. Я подожду снаружи, пока вы будете пить свой портвейн, а потом провожу вас до вашего лагеря.

И, слегка коснувшись края шляпы, он повернулся и отошел.

Мэдди старалась не думать о том, что только что наговорила капитану. В конце концов выбора у нее не было и она сделала лишь то, что должна была сделать.

– А вы быстро соображаете, как я погляжу, – сказал ей мужчина, засовывая пистолет за пояс, когда она вошла в палатку.

– Когда надо.

Мэдди подошла к небольшому сундучку, который по ее просьбе принес сюда Сэм, и, сунув внутрь руку, достала из-за матерчатой подкладки письмо. Мужчина вытащил из-за пазухи другое. На его письме, сложенном в виде конверта, не было никакой надписи, и от долгого соприкосновения с его кожей оно было измятым и влажным. Она едва удержалась, чтобы не взять письмо за кончик и не отставить от себя как можно дальше.

Он ухмыльнулся, словно мог прочесть ее мысли, и, вытащив из-за пазухи еще одну бумагу, протянул Мэдди.

Она поднесла бумагу к лампе, поспешно подкрутив фитиль, чтобы тени в палатке казались едва различимыми снаружи. Перед ней был листок с названиями. Завтра она должна петь в местечке Тэрриэл-Крик, а через два дня после этого – в небольшом, затерянном в горах городке Питчервилле. В Питчервилле она, следуя указаниям на листке, должна была углубиться на пятьдесят миль в Скалистые горы и там передать следующее письмо.