Текст книги "Приглашение"

Джуд Деверо
Приглашение

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1934 год

Джеки была счастлива, потому что вела самолет. В парящем полете высоко над землей, догоняя ветры и щурясь на заходящее солнце, Джеки и самолет напрягали все силы. Джеки двигалась, и самолет двигался, потому что тело самолета было частью ее тела, и она могла управлять им точно так же, как она двигает своими руками и ногами – не задумываясь. Улыбаясь, она накренила самолет на одно крыло, чтобы насладиться видом высокогорной пустыни Колорадо.

В первый момент она не могла поверить своим глазам: в центре этого «не знаю где», в удалении от любой дороги на многие мили, находился автомобиль. И, размышляя о том, что машина, видимо, брошена, она развернула самолет, сделав поворот через крыло, чтобы на этот раз разглядеть все получше. Вчера машины здесь не было, так что, может быть, кто-то нуждается в помощи.

Она опустилась ниже, так низко, насколько могла рискнуть, но стволы пиний, выросшие здесь до 20 футов, помешали ей удержать нужную высоту. Она зашла на второй круг и увидела, что в тени автомобиля стоит человек, который приветственно машет ей рукой.

Улыбаясь, она развернула свой самолет, направляясь на базу, домой. С ним все в порядке, так что, как только она посадит машину на полосе в Этернити, она позвонит шерифу, чтобы послали помощь терпящему бедствие путешественнику.

В душе она посмеивалась, потому что путешественники часто оказывались в бедственном положении в Колорадо. Они разглядывают плоский ландшафт по обеим сторонам дороги и смело решаются подъехать к природе поближе. Но при этом не принимают во внимание колючки величиной с мизинец и острые камни, острия которых не стачиваются даже сильными сезонными ливнями.

Она не следила за тем, что делает, может быть, из-за того, что смеялась, и поэтому не заметила птицу величиной с ягненка, которая залетела прямо в пропеллер. Сомнительно, что она сумела бы избежать столкновения, но хотя бы попыталась. Но что случилось – случилось. Только что она подлетала к дому, и вот уже птичьи перья и кровь заляпали ей защитные очки, а самолет пошел вниз.

Джеки была хорошим пилотом, одним из лучших в Америке. И несомненно у нее была большая практика с тех пор, как в восемнадцать лет она получила лицензию на вождение, сейчас, в тридцать восемь, она была асом. Столкновение с этой птицей напрочь выбило из нее все знания и мастерство. Поэтому, когда мотор зачихал, Джеки знала, что управление потеряно – она валится мертвым грузом.

Быстро сорвав защитные очки, чтобы хоть что-то видеть, она приглядывалась, нет ли местечка для посадки. Ей годилось любое широкое, хорошо просматриваемое место, без деревьев и камней, которые могли бы оторвать крылья самолета.

Единственную такую возможность давала старая дорога в город-призрак Этернити. Она не знала, что выросло на ней или какой мусор нанесло на эту дорогу, заброшенную много лет назад, но другого выбора у нее не было. В мгновение ока она направила нос машины на «взлетно-посадочную полосу» и стала снижаться.

Она увидела валун, загородивший дорогу и перенесенный сюда весенней льдиной, и она только молилась, чтобы самолет остановился до удара об этот дурацкий камень.

Но удача ей не улыбнулась – она врезалась в него. При ударе она услышала болезненный хруст разваливающегося пропеллера. Думать о чем-либо она не могла. Ударившись головой о приборную доску, она отключилась.

Затем Джеки поняла, что ее поднимают две очень сильные мускулистые руки и выносят из самолета.

– Вы мой рыцарь-избавитель? – спросила она сквозь дремоту. Она почувствовала, как что-то теплое стекает с ее лица. Когда Джеки подняла руку, чтобы стереть это, она решила, что кровь, но у нее что-то случилось со зрением, да и смеркалось слишком быстро, чтобы разглядеть.

– Я сильно ранена? – спросила она, зная, что мужчина не захочет говорить ей правду. Она видела пару раз людей, искалеченных в авиакатастрофе. Они лежали при смерти, но их уверяли, что завтра они будут в полном порядке.

– Не думаю, – ответил мужчина, – мне кажется, что вы только ударились головой и слегка ее разбили.

– О, ну тогда у меня все в порядке. Крепче моей головы нет ни у кого.

Мужчина все еще нес ее, и казалось, что он совсем не замечает тяжести ее тела. Она же только чувствовала, как у нее кружится голова. Она повернула голову назад, чтобы посмотреть на него. В меркнущем свете дня он выглядел необыкновенным. Потом Джеки припомнила, что она только что разбила голову при аварии самолета. Она знала о нем главное – у него три головы и шесть глаз. Ей повезло, как никому на свете: разбившись посреди этих акров «не знаю где», быть спасенной красивым мужчиной.

– Кто вы? – спросила она тупо, потому что вдруг почувствовала, что засыпает.

– Вильям Монтгомери, – ответил он.

– Монтгомери из Чендлера?

Когда он подтвердил это, она прижалась к его широкой груди и затихла довольная. По крайней мере теперь у нее не было подозрений в его намерениях. Если это Монтгомери из Чендлера, тогда он благороден и честен и никогда не обратит эту ситуацию во зло. У Монтгомери во все времена были доброе имя и надежность.

Отойдя на какое-то расстояние от самолета, они подошли к его машине, силуэт которой она смутно угадывала в сумеречном свете. Он заботливо усадил ее на землю и, держа за подбородок рукой, заглянул ей в глаза.

– Я хочу, чтобы вы оставались здесь и ждали меня. Я пойду принесу одеяла из машины, а потом разожгу костер. Если вы не появитесь на летном поле, вас кто-нибудь будет разыскивать?

– Нет, – прошептала она. Ей понравился его голос и обаяние его властности. И он заставил ее почувствовать, что уж он-то позаботится обо всем, включая и ее самое.

– Я рассчитывал провести здесь ночь, поэтому меня тоже искать не будут, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы не спали, пока я отлучусь. Вы меня слышите? Если у вас сотрясение мозга и вы уснете, то можете не проснуться. Понимаете?

В полудреме Джеки кивнула и увидела, как он уходит. Этот мужчина очень хорошо выглядит, только и успела она подумать, потому что сползла на землю и сразу же заснула. Буквально секунду спустя он тряс ее.

– Джеки! Жаклин! – повторял он до тех пор, пока она не открыла нехотя глаза и не взглянула на него.

– Как вы узнали мое имя? – спросила она. – Мы встречались раньше? Я знаю стольких Монтгомери, что не могу справиться с их именами. Билл, так, кажется, ваше имя?

– Вильям, – сказал он твердо. – Да, мы встречались раньше, но я не думаю, что вы вспомните. Это была не знаменательная встреча.

– Не знаменательная встреча, – повторила она, снова закрывая глаза, но Вильям посадил ее, накрыл ее плечи одеялом, а потом стал растирать ей руки.

– Не спите, Джеки, – сказал он, и она с усилием прислушалась. – Не спите и разговаривайте со мной. Расскажите мне о Чарли.

Она перестала улыбаться при упоминании имени мужа.

Чарли умер два года назад.

Вильям собирал топливо для костра, наблюдая за ней. Совсем стемнело, поэтому он с трудом находил на земле ветки чойи и валежник. Он много раз встречал ее мужа, который ему очень нравился: такой большой и сильный седой человек, который любил хорошо посмеяться, хорошо поесть и хорошо выпить, а летать мог на всем, что можно было поднять в воздух.

И теперь, глядя на нее, такую вялую, он понимал, что ее нужно разогреть – теплом снаружи и едой изнутри, и не дать ей заснуть. Ясно, что сейчас она в состоянии шока, а в сочетании с ее травмой это может не позволить ей увидеть новый рассвет.

– Джеки! – сказал он резко. – Какая ложь была самой большой из всех, что вы когда-нибудь говорили?

– Я не лгала, – ответила она сонно. – Но это сложно. Всегда проговоришься.

– Конечно, вы лгали. Все лгут. Вы хвалили на женщине шляпку, хотя шляпка была страшная. Я спрашиваю вас не о том, лгали вы или нет. Я только хочу знать, какая ложь была главной.

Вильям Монтгомери складывал топливо, которое набирал, поэтому, задавая ей вопросы, он говорил громко. Он не мог позволить ей заснуть.

– Я обычно врала матери о том, где была.

– А что еще?

Когда она отвечала, ее голос был так тих, что он с трудом мог ее расслышать.

– Я говорила Чарльзу, что люблю его.

– А вы его не любили? – Вильям принуждал ее говорить, поэтому сейчас он ломал сучья у ее ног.

– Не сразу. Он был старше меня, старше на двадцать один год, и вначале он казался мне отцом. Я обычно пропускала школу, чтобы вторую половину дня провести с ним и с самолетами. Я полюбила аэропланы с той минуты, как увидела их.

– В общем, вы вышли замуж за Чарли, чтобы быть рядом с самолетами.

– Да, – ответила она. Она сидела прямо, поддерживая рукой свою окровавленную голову. Вильям убрал руку Джеки и повернул ее лицо к себе, чтобы вытереть кровь своим носовым платком.

Он успокоил себя и ее, увидев, что рана у нее на голове небольшая, и сказал:

– Продолжайте. Когда вы поняли, что любите его?

– Я вообще об этом не думала, пока мы не прожили вместе почти пять лет. Самолет Чарли потерялся во время метели, и когда я представила, что не увижу его больше никогда, то поняла, как сильно его люблю.

Помолчав, она взглянула на Вильяма и увидела, что он наклонился над валежиной, пытаясь всунуть ее в костер.

– А как насчет вас?

– Я ни разу не говорил Чарли, что люблю его.

Джеки рассмеялась.

– Нет, какая ваша самая большая ложь?

– Я сказал отцу, что вмятину на крыле машины сделал не я.

– М-м-м, – промычала Джеки, немного занервничав, – но это не такое ужасное вранье. Нет ли чего получше?

– Я сказал матери, что я не из тех, кто зараз съедает целый пирог с земляникой. Я сказал брату, что сестра сломала его рогатку. Я сказал…

– Ладно, ладно, – засмеялась Джеки, – картина ясна. Вы законченный лжец. Теперь спрошу я. Что вы считаете самым ужасным из того, что может женщина сказать мужчине?

Вильям не колебался ни секунды:

– Какая проба серебра вам нравится больше всего?

Джеки ухмыльнулась. Ей начинал нравиться этот мужчина, и ее непреодолимая сонливость стала отступать.

– А что самое ужасное мужчина может сказать женщине? – спросил он.

Джеки тоже не затруднилась с ответом:

– Когда вы ходите по магазинам, а мужчина говорит: «Ну, теперь ты точно знаешь, что ищешь?»

С довольным смехом он прошагал к машине, открыл дверь и стал собирать вещи для ночевки.

– А что самое приятное может мужчина сказать женщине?

– Я люблю тебя. Вот что. Если он именно это имеет в виду. Если даже не имеет, то его нужно подстегнуть, чтобы он это выговорил. А как вы считаете?

– Да, – сказал он.

– Что – да?

– Да – это самое лучшее, что может женщина сказать мужчине.

Джеки засмеялась:

– Без всяких вопросов? И совсем не важно, о чем ее спрашивают, вам это приятнее всего услышать?

– Всегда приятно слышать «да» из женских уст, и сейчас, и раньше.

– И что же, неужели такой мужчина, как вы, никогда не слышал, чтобы женщина сказала ему «да», о чем бы он ни просил ее?

Он притащил одеяло, походную флягу и корзину с едой и усмехнулся:

– Один или два раза, не больше.

– Хорошо, теперь моя очередь. Какое самое доброе дело вы сделали и промолчали об этом?

– Я сообразил, что нужно пристроить крыло к зданию больницы в Дэнвере, и перевел деньги анонимно.

– Вот это да! – сказала она, вспомнив, как богаты были Монтгомери.

– А вы?

Джеки засмеялась:

– Чарли и я были женаты около четырех лет, а с Чарли никогда не задержишься на одном месте столько, чтобы запомнить имена соседей, то есть пустить корни. Но в том году мы снимали маленький домик с очень милой кухней, и я решила приготовить ему роскошный обед на День Благодарения. Я ни о чем другом не могла говорить за две недели до праздника. Я планировала и делала закупки, а в День Благодарения уже в четыре часа дня у меня все было готово, даже индейка. Чарли ушел из дома в полдень, но обещал вернуться к пяти, когда все будет готово и можно накрывать на стол. Он собирался пригласить кого-нибудь из пилотов, то есть предполагалось, что у нас будет вечеринка. В полночь я захотела спать, но так разозлилась, что заснула в углу. На следующее утро явился Чарли, улегся на софу, и от моего прекрасного Дня Благодарения остались только развалины. И вы знаете, что я сделала?

– Я удивлен, что после этого Чарли остался жив.

– Жизнь я ему оставила, но сотворила ужасную вещь – я не могла позволить ему съесть что-то из того обеда. Увязала все в джутовый мешок, отослала на летное поле, взяла самолет Чарли и вылетела в горы. Мы тогда жили в Западной Вирджинии, в Смоукис. Там я увидела прилепившуюся к склону горы жалкую полуразрушенную лачугу с тонкой струйкой дыма из трубы. И я забросила этот мешок прямо на веранду у входа в дом.

Она прижала колени к груди и затихла.

– До этой минуты я никогда не рассказывала об этом. Позже я слышала, что та семья уверяла, что ангел бросил им угощение прямо с небес.

Костер сейчас горел хорошо, и он улыбнулся ей из-за пламени.

– Эта история мне нравится. Что же сказал Чарли, когда не обнаружил индейки?

Она пожала плечами.

– Чарли был доволен, и когда бывала индейка, и когда бывали бобы. Что до еды, то его прельщало количество, а не качество.

Она взглянула на него и спросила:

– А что самое ужасное было в вашей жизни?

Вильям ответил не раздумывая:

– Родился богатым.

Джеки тихо свистнула:

– Вы должны считать, что это самое лучшее, что произошло в вашей жизни.

– Ну да. Это и самое лучшее, и самое худшее.

– Кажется, я могу это понять, – сказала она задумчиво.

Вильям намочил носовой платок водой из фляги и, держа Джеки одной рукой за подбородок, стал промывать ей рану на голове.

Он спросил:

– А какая ваша самая большая неприглядная тайна, о которой вы никому не рассказывали?

– Если я расскажу, это уже будет не секрет.

– Вы думаете, что я кому-нибудь проболтаюсь?

Она повернула голову и взглянула на него, на его красивое, в отблесках пламени, лицо – темные волосы, темные глаза, загорелая кожа и этот длинный нос Монтгомери.

Быть может, из-за необычных обстоятельств и из-за темной ночи вокруг, у костра, она вдруг почувствовала, что он ей близок.

– Я целовалась с другим мужчиной, когда была замужем за Чарли, – прошептала она.

– И это все?

– В общем, запачкалась. А у вас?

– Я нарушил соглашение.

– Это на самом деле плохо? А если у вас изменились взгляды…

– Я не сдержал обещания и она решила, что это очень плохо.

– А-а, я понимаю, – сказала Джеки, улыбаясь и обхватив руками колени.

– Какая ваша любимая еда?

– Мороженое.

Она засмеялась:

– Моя тоже. Любимый цвет?

– Голубой. А ваш?

Она взглянула на него.

– Голубой.

Отряхнув ладони, он подошел и сел рядом с ней. Когда Джеки вздрогнула от холодного горного воздуха, он обнял ее за плечи так непринужденно, как вздохнул, и положил ее голову себе на грудь.

– Не возражаете?

Джеки не могла говорить. Как хорошо ощущать прикосновение другого человеческого существа! Чарли нравилось обнимать ее, и она часто сидела на его коленях, уютно примостившись под его руками, когда он вслух читал ей какие-нибудь журналы о самолетах. Она не сознавала, что опять засыпает, пока его голос не разбудил ее как бы толчком.

– А какое самое большое разочарование в вашей жизни? – резко спросил он.

– Что я не родилась с формами Мэй Уэст, – быстро ответила она.

Она часто жаловалась Чарли, что парни считают ее такой же, как они, потому что она выглядит, как они: худое лицо с широким ртом, широкие плечи, прямые бедра и длинные ноги.

– Вы шутите? – спросил Вильям голосом, полным недоверия. – Вы одна из самых красивых женщин, которых я видел. Сколько раз я замирал на месте, когда встречал вас на улицах Чендлера.

– В самом деле?! – воскликнула она, тут уж пробудившись окончательно. – А вы уверены, что точно знаете, кто я?

– Вы знаменитая Жаклин О'Нейл. Вы завоевали почти все награды, учрежденные для пилотов; побывали почти повсюду на земном шаре.

– Еще бы, я просто перелезла через гору. Счастье, что я посадила самолет в каком-то ковбойском лагере.

Он знал, что она лжет. Он читал все, что тогда писали о ней. После того, как самолет разбился в метель, она смогла выбраться, спустившись по невероятно крутому склону горы. Используя давно забытые способы определения местонахождения, она двигалась по солнцу днем и по звездам ночью. Она держалась мужественно, а на снегу оставляла знаки из веток, поэтому ее и смогли найти самолеты-спасатели.

Улыбаясь, он крепче обнял ее за плечи и обрадовался, что и она придвинулась к нему.

– Ну и как я хожу? – спросила она осторожно, не желая, чтобы он посчитал, что она напрашивается на комплимент, хотя именно это как раз и делала.

– Длинными шагами, пожирающими землю. Взрослые мужчины останавливались для того, чтобы посмотреть, как вы идете. Спина прямая, голова высоко, ветер играет вашими прекрасными густыми волосами, ваш…

Джеки захохотала:

– Где же вы пропадали всю мою жизнь?

– Да здесь, в Чендлере, поджидая, когда вы вернетесь.

– Вы могли вообще не дождаться, потому что я не думала сюда возвращаться. Я была такой беспокойной, когда уезжала отсюда. Больше всего на свете хотелось вырваться из этого заброшенного городишка. Мне хотелось разъезжать, передвигаться с места на место, повидать и то, и се.

– И вот вы все эго получили. А дальше что, как вы считаете?

– Во-первых, вот уже семь или восемь лет я мечтаю о другом, о теплице для цветов, например. Мне хочется посеять семена, а потом наблюдать, как будут развиваться растения. Я хочу быть уверена, что место, где я лягу спать и где проснусь, будет одно и то же.

– Так что после смерти Чарли вы вернулись в старый, надоевший до ужаса Чендлер…

– Да, – подтвердила она, улыбаясь на его груди, – в скучный, старый Чендлер, где ничто не меняется, а знать все друг о друге – это единственное занятие.

– А сейчас вы счастливы?

– Я, ээ!.. Почему это я должна отвечать на все вопросы? А как насчет вас? Почему я не встретила вас раньше? Вот уж правда – это была «незначительная встреча». Думаю, что мы раньше не встречались, а то бы я вас запомнила.

– Благодарю вас. Принимаю это как комплимент. – Он отодвинулся от нее, чтобы подбросить валежник в костер. – Как насчет того, чтобы поесть? Сэндвич? Чего-нибудь солененького?

– Звучит заманчиво. – Джеки пришло в голову, что ему не хочется обсуждать их первую встречу, и Джеки решила, что, может быть, она его когда-то осадила, по своему обыкновению. Тогда это спасало ее гордость. Она скорее могла сказать мальчику, что «прямо всю жизнь мечтала танцевать с таким лягушонком», чем признаться в том, что просто у нее нет нового платья.

Она выросла в Чендлере. Отец умер, когда ей исполнилось двенадцать лет, а мать, воображавшая себя красавицей с Юга, опустилась, замкнулась в себе" и перестала выходить из дома. Так Джеки прожила шесть лет. У них были деньги, полученные по страховке, брат матери тоже присылал деньги, но на жизнь едва-едва хватало. То, что разваливающийся старый домишко на окраине города не рухнул им на головы, было заслугой Джеки. Когда другие девочки учились красить губы, Джеки все свои уик-энды проводила, латая крышу. Она строгала доски, строила забор, чинила веранду, делала новые ступеньки для лестницы. Она знала, как пользоваться ножовкой, но как пользоваться пилкой для ногтей не имела представления. И вот однажды, когда Джеки уже было восемнадцать, она увидела в небе пролетавший аэроплан. Длинный флаг, прикрепленный к его хвосту, извещал о воздушном шоу на завтра. Мать Джеки, хотя была здоровой и цветущей, как одуванчик на лугу, в этот день решила упасть в обморок, потому что ей не хотелось, чтобы Джеки уходила из дому. Но Джеки ушла, и вот тогда она повстречалась с Чарли. Когда спустя три дня он покидал этот городишко, Джеки была с ним. А на следующей неделе они поженились.

Мать ее вернулась к брату в Джорджию. Брат не захотел носиться с ее ипохондрией, заняв ее работой по воспитанию своих шестерых детей. Судя по письмам, которые Джеки получала от матери вплоть до ее смерти, такое решение дяди было наилучшим. Уехав из Чендлера, мать была очень счастлива и сблизилась с родственниками.

– Двадцать лет, – прошептала Джеки.

– Что?

– Исполнилось двадцать лет, как я уехала вместе с Чарли. Иногда кажется, что это было вчера, а иногда – что прошло три человеческих жизни. – Она взглянула на него. – А не встречались ли мы тогда, до того, как я уехала с Чарли?

– Да, – подтвердил Монтгомери, улыбаясь. – Мы встречались тогда. Я обожал вас, а вы на меня даже не взглянули ни разу.

Она засмеялась.

– Могу поверить. Я была просто переполнена спесью юности.

– И сейчас тоже?

– Спесью – может быть, но уже не юности.

При этих словах Вильям взглянул на нее поверх пламени костра, и на какое-то мгновение Джеки подумала, что он на нее разозлился. Только она хотела спросить, в чем дело, как он быстро обошел костер, поднял ее на руки и крепко поцеловал прямо в губы.

За свою жизнь Джеки целовалась только с двумя мужчинами: со своим мужем Чарли и с пилотом, который улетал и мог назад не вернуться. И ни один из тех поцелуев не был похож на этот. Этот же поцелуй сказал ей: я хочу заниматься с тобой любовью, хочу проводить с тобой ночи, мне нравится касаться тебя и держать тебя на руках.

Когда он опустил ее, Джеки прямо грохнулась на землю.

– Мне показалось, что немного юности в вас еще осталось, – сказал насмешливо Вильям и подбросил в огонь ветку.

Джеки молчала, но следила за ним глазами. Как это, в самом деле, она его не может вспомнить? По крайней мере полдюжины Монтгомери ходило с ней в колледж, но она не помнит никого по имени Вильям. Конечно, у этих Монтгомери всегда было по пять или шесть имен перед самой фамилией. Может быть, его прозвали «Сверкающим» или «Королем», а может быть, девочки именно его называли «Замечательным»? После того как Вильям ее поцеловал, между ними установилось какое-то неловкое молчание, которое было им нарушено.

– Ладно, – сказал он энергично, – у вас три желания, какие?

Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом замолчала, глядя на него в глупой растерянности.

– Смелее, – заметил он, – разве оно такое уж плохое? В чем дело?

– Вообще-то это желание на самом деле неплохое. Только оно скучное.

– Как, у Джеки О'Нейл, знаменитейшей женщины-пилота, скучное желание? Невероятно!

И в ту же минуту она поняла – ей не хочется говорить ему о своем желании, потому что не хочется его разочаровывать. Ведь он, видно, знал о ней все, если кто-то способен узнать что-то о другом человеке, основываясь при этом на числе побитых рекордов и аппаратов, из газетных сообщений, которые драматизируют случившееся – на самом деле правда намного прозаичнее.

– Мне хотелось бы где-нибудь обосноваться, а Чендлер мне близок, – ответила она. – Сейчас, когда я повидала мир, я вижу, что Чендлер очень милый городок. Но я нигде не смогу устроиться, если не найду возможности для своего бизнеса.

Когда он попытался заговорить, она подняла руку:

– Я знаю, знаю, ваша семья и Таггерты хорошо мне платят за фрахт, но в одиночку я никогда не заработаю денег. Мне хочется нанять молодых пилотов и открыть свой маленький бизнес. Я люблю делить работу с кем-то, мне хочется управлять движением пассажиров и грузов, в том числе – почтовых, отсюда и до Дэнвера. Но, чтобы раскрутить все это, нужен начальный капитал.

– Но… – Он не мог сообразить, как бы высказаться так, чтобы ее не обидеть.

Джеки знала, о чем он сейчас думает: «Джеки О'Нейл, величайшая женщина-пилот своего столетия, занимается всего лишь воздушной почтой из Колорадо на Восточном побережье. А королева „бочки“ перевозит только почтовые открытки. О, какой ужас! Это ужасная трагедия!»

– Все, что вы тут сейчас наговорили – штучки для детской потехи. Я же имею в виду не это. – Он снова сел рядом с ней и серьезно посмотрел на нее. – Я уверен, что вам по силам начать свой бизнес, если есть желание. Такого рода дела найдутся.

«Если у вас столько денег, сколько их в семье Монтгомери», – невольно подумала Джеки.

– Даже у первокласснейшего пилота должен быть собственный аппарат. Только что я видела свой – с расплющенным носом у трехтонной глыбы.

В ее голосе появились поучающие нотки.

– Понимаю вас. – Он сжал ее руку и опустил глаза. – Желание номер два.

– Нет. Теперь ваше желание номер один.

– У меня одно-единственное желание: я должен чего-то достичь сам, без денег Монтгомери.

Он посмотрел на нее.

– Ваша очередь. Второе желание.

– Может быть – кудрявые волосы? – спросила она, рассмешив его.

– Скажите мне правду. В жизни ведь есть множество других вещей, кроме бизнеса. – Он произнес это так значительно, как будто она разочаровала его, не пожелав получить ковер-самолет или часть Вселенной. – Как насчет второго мужа?

В его голосе прозвучала такая надежда, что она засмеялась.

– А что, вы предлагаете себя?

– Так вы принимаете мое предложение? – При звуке его страстно напряженного и совершенно серьезного голоса она попыталась от него отодвинуться, но он быстро удержал ее. – Ладно, не бойтесь.

– А какое ваше второе желание? – спросила она.

– Наверное, быть таким же, как мой отец, – хорошим человеком.

– Ну, с вашим враньем вам никогда не сравниться с девочками Бисли.

Он засмеялся, и возникшее между ними напряжение ослабло.

– Так вы не хотите рассказать мне о других желаниях? Что еще вы хотите от жизни?

– Если я расскажу, вы сочтете это нелепостью.

– А вы попробуйте.

Было все-таки что-то располагающее в нем, потому что захотелось сказать ему правду. Некоторым друзьям Чарли Джеки бы наплела что-то занимательное – вроде победить в гонке на приз Тэгги, а сейчас ей хотелось признаться, чего она на самом деле хочет.

– Ну, ладно. То, чего мне хочется – совершенно обычное дело. Первые двенадцать лет моей жизни были больны мои родители, а после смерти отца я опекала мать-инвалида, страстно мечтая посещать школу танцев и прочее в таком роде, но не пришлось: в моей помощи всегда нуждался один из родителей. Последние двенадцать лет я путешествовала и летала, а это большое нервное напряжение. Временами казалось, что ежедневно происходят все новые, глубоко волнующие события. Чарли был непоседой и неугомонным настолько, насколько вялой была моя мать. Меня приглашали на ланч в Белый дом, я побывала в доброй половине стран мира, встречаясь с массой знаменитостей. А после этого… – Она быстро взглянула на него. Несколько лет назад она выполнила некое задание, в котором была нужда в то время. Впоследствии в Америке по ее поводу сделалась «шумиха». – Мое фото было в газетах, – закончила она.

– Американская героиня, – заключил он, сверкнув глазами.

– А что, может быть!.. Где бы ни была потом, я тосковала по всему этому.

– Но вы изменились, когда умер Чарли, – сказал Вильям, и это прозвучало почти ревниво.

– Нет, это раньше произошло. Я вдруг сообразила – мои автографы люди берут ради самих себя, а не ради меня. Все это мне нравится, поймите меня правильно. Однажды Чарли и я, на отдельных самолетах, трое суток без сна и отдыха провели в изнурительных перелетах через сильные лесные пожары. Я уже сказала, что президент пригласил меня поздравить. Так вот, когда я там сидела на жестком стуле в каком-то темном маленьком офисе, подумала – больше никогда; думаю, что, если звонок от президента США ничего не вызывает кроме скуки – это момент, когда нужно заняться чем-то другим.

Вильям немного помолчал.

– Вы сказали, что вам хочется обыкновенного. А что это – обыкновенное? Она усмехнулась:

– Откуда мне знать? Этого я никогда не видела, а еще меньше нормально жила. Не думаю, что звонки от президента, шампанское, проживание в гостиницах, богатство сегодня и нищета завтра – это нормально. Это волнует, но это и утомительно.

Он с удовольствием рассмеялся.

– Да, правда, нам всегда хочется того, чего у нас нет. Самая обыкновенная жизнь была у меня. Я ходил в обычные школы, изучал управление бизнесом, а после колледжа вернулся в Чендлер помогать вести семейные дела. Самое захватывающее событие – это три дня в Мехико, которые я провел с одним из братьев.

– Ну и?..

– Что – ну и?

– Что вы делали в Мехико эти три дня?

– Ели, посещали достопримечательности. Порыбачили немного. – Он замолчал. – Почему вы смеетесь?

– Два красивых молодых человека одни в таком городе, как Мехико, и вы идете смотреть достопримечательности! Вы даже не напились?

– Нет, – засмеялся Вильям, – а что у вас было самым захватывающим?

– Вообще-то трудно что-то выбрать. Возбуждают глубокие витые «петли». – Она подняла голову. – А однажды граф из Венеции пытался сорвать с меня одежду.

– И вы нашли это волнующим? – холодно заметил Вильям.

– Ну да, если принять во внимание, что мы летели на высоте десяти тысяч футов, и его самолет полз прямо мне навстречу. После нескольких скольжений на крыло он вернулся на свое место. Он еще кричал, что аэроплан – это единственное место, где он не занимался любовью.

Вильям рассмеялся.

– Расскажите мне еще что-нибудь. Мне так нравится, когда вы рассказываете о своей жизни.

– А я не уверена, что это было. Однажды, например, я падала на землю – когда отказал мотор – в самолете без шасси, об одном крыле и половинке второго. Это возбуждало больше, чем мне хотелось.

– А какие страны вам больше всего понравились?

– Да все. Нет, правда, я серьезно. В каждой стране есть что-то особенное, а плохое я старалась не замечать.

Вильям помолчал несколько минут, уставившись взглядом в костер.

– Чарли просто повезло, что прожил с вами столько лет. Я ему завидую.

Повернув голову, она взглянула на задумавшегося Вильяма.

– Это прозвучало так, словно вы несете факел.

– Для вас? Да, несу. Обожать вас – стало моей привычкой с давних пор.

– Очень лестно. Но тогда вы могли мне признаться в любви, предложить несколько миллионов Монтгомери, и я не осела бы в Чендлере.

Они сидели рядом, глядели на огонь, и одной рукой он обнимал ее за плечи.

– Что вам нужно для того, чтобы начать свое дело по фрахту? – спросил он.

– Серьезно?

– Совершенно серьезно.

Прежде чем отвечать, она помолчала. Может, у нее и шишка сейчас на голове, но ведь мозги в полном порядке. Чарли прямо вбил в нее, что пилот без денег должен всегда высматривать любителя самолетов, у которого эти деньги есть. Он обычно приговаривал: «Вот браки, совершаемые на небесах!»

Ей не следовало бы пользоваться предложением этого мужчины, но раз он скучает на сундуках с деньгами, ладно, быть может, они отыщут нечто, что займет его досуг.

Она глубоко вздохнула, пытаясь отогнать чувство вины. Если ему от нее что-то нужно, то потому, что он верит в Джеки – героиню Америки. Но если она возьмет деньги, это уже будет не так альтруистично – появится что-то примитивное, вроде хлеба насущного или красивой одежды.

– Пару хороших, легких самолетов, механика на полный рабочий день, ангары и несколько старых аэропланов – потрошить на запчасти. А также деньги на жалованье пилотам, пока я не смогу платить им сама.