Текст книги "Чертоги памяти"

4. Почему в бездне рыщут чудовища

Быстрее, котики!

И вот Дэнни мчится со всех ног на вокзал, снова слыша в ушах голос Розы. Хорошо вот так бежать, а не томиться в бездействии. Бег унимает страх и досаду.

Главный зал вокзала Аустерлиц кишит народом – туристами и путешественниками. Объявления дробятся, теряют четкость в холодном воздухе. Поди разбери – но он знает, куда держит путь: на платформу номер четыре, к ночному поезду на Барселону. Дэнни, петляя, проносится мимо семейных групп, проскальзывает мимо полицейского, пристроившись в хвост группке монахинь. Лучше поостеречься, не попадаться на глаза полиции, а то вдруг Лора уже подняла тревогу. Телефон в кармане мальчика выключен. Способна ли полиция отслеживать выключенные телефоны? А если вытащить батарейку? Добраться бы до Барселоны! Уж там я сумею убедить Замору, что просто-таки должен быть с ними! С ним вместе нам любое дело по плечу.

С каждой стороны заграждения перед платформой номер четыре стоит по конт-ролеру. Один как раз проверяет билет у запыхавшейся женщины в деловом костюме, второй обводит взглядом зал, высматривая опаздывающих пассажиров. Пронзительный взор, хищный крючковатый нос – по такому лицу ясно: ни гипнотические воздействия, ни прочувствованные уговоры его не проймут. Значит, надо отвлекать. Дэнни лихорадочно соображает. Иной раз, когда не хочешь привлекать к себе внимание, лучше всего поднять переполох, оказаться в центре событий – а потом перевести фокус на кого-нибудь еще.

Он ускоряет бег, вытаскивает из кармана бумажник, а потом резко сворачивает в сторону, словно гонится за кем-то, уезжающим на поезде с другой платформы.

– Эй! – вопит он во всю глотку. – Месье, прошу прощения! Вы тут обронили!

Все в нем – взгляд, рука, протянутый бумажник – указывает в сторону воображаемого уезжающего пассажира. Оба контролера поднимают головы и смотрят на Дэнни, но тут же переключаются на его воображаемого визави. И Дэнни не упускает этой короткой секунды. Резко разворачивается, переменив направление, и единым махом, почти беззвучно перепрыгивает через загородку, а там пускается бегом по платформе и юркает в первый же вагон. Через миг звучит сигнал к отправлению, по всей длине поезда шипят закрывающиеся двери.

С неистово бьющимся сердцем Дэнни бросается к первому же попавшемуся на пути туалету и запирается там. Пока все отлично. Теперь лучше перестраховаться и посидеть десять-пятнадцать минут – а потом можно будет найти свободный уголок, приткнуться туда и отдохнуть.

Однако план идет наперекосяк. Первый час дороги мальчик вынужден вести смертельную игру в прятки с контролером – тем самым остроглазым, с вокзала.

Его противник методичен и внимателен – несколько раз проходится по спальному вагону, проверяя билеты, отвечая на вопросы, разбирается с пассажирами, которых пропустил в первый раз. И все обшаривает, обшаривает быстрыми глазами вагон, словно выискивает что-то – или кого-то. Неужели, гадает Дэнни, это он за мной охотится? Нельзя, никак нельзя попадаться ему до Барселоны. А то арестуют, высадят на каком-нибудь безлюдном полустанке у подножия Пиренеев. Или отправят обратно в Париж.

Так что сперва мальчик пробирается в пустое купе, оттуда снова в туалет, потом в буфет и наконец, после того как бдительный контролер последние пятнадцать минут не проявляет признаков активности, забивается в щель за здоровенным чемоданом на багажной полке.

Натянув на голову капюшон, он старается согреться, устроиться поудобней, собрать всю решимость и храбрость в единый кокон вокруг себя. Вот теперь и правда – один, сам по себе… По крайней мере, пока не доберусь до Барселоны и не найду Замору. Но почему он не сказал мне про возрождение цирка?

Поезд покачивается, набирая скорость по пути к югу. Пассажиры один за другим расходятся по купе. Здесь было бы очень уютно, в этом ночном экспрессе, если бы ставки не были так высоки. Дэнни слышит шаги, смех, обрывки разговоров на полудюжине разных языков. Паузы между репликами становятся все длиннее, и постепенно поезд погружается в сон.

Дэнни и сам мечтал бы отдохнуть, но не готов рисковать, что его застанут врасплох, а потому потягивается, по очереди разминая различные участки тела, чтобы не затекли до мурашек. Совсем как в те времена, когда для очередного представления – «Карневиль» – ему надо было десять минут прятаться в чемодане, согнувшись в три погибели, чтобы вовремя выскочить в ходе одного из папиных трюков.

Чтобы отвлечься, мальчик начинает проигрывать в голове всю программу целиком, стараясь припомнить музыкальное сопровождение, световые эффекты, порядок номеров. Он видит, как Дарко взбирается на освещенную лучом прожектора китайскую мачту[9]9
  Китайская мачта – вертикальный шест до десяти метров длиной. Акробат поднимается по нему, выполняя различные трюки. При этом шест еще гибкий и качается!


[Закрыть], исполняя на ней головокружительные трюки, словно бросая вызов смерти. Гибкий шест покачивается сперва легонько, потом сильнее и наконец неистово ходит из стороны в сторону, пока гитарист Билли терзает струны раздолбанного «телекастера»[10]10
  Модель электрогитары.


[Закрыть]. Буря аплодисментов потихоньку стихает, и шест замирает, точно корабельная мачта во время штиля, а Дарко выпрямляется, позирует, разглядывая горизонт, как заправский впередсмотря-щий.

Внезапно он выхватывает красный флаг и роняет его на землю, тем самым подавая знак начать внизу гонки на выживание, выпуская на волю Клоунов Хаоса в их трюковых электромобильчиках. Лица гонщиков скрыты масками черепов, они извергают в полусферу языки адского пламени и столбы дыма.

Клоуны. Поток воспоминаний Дэнни обрывается.

Так кого же из них все-таки я подозреваю? Как Дэнни ни напрягает память, он не может добавить ничего нового к давшимся такой ценой воспоминаниям, нахлынувшим на него, когда он спасся из «Водной камеры пыток». Лишь красное пятно на штанине у одного из них – и никакой подсказки, кто именно скрывался под маской.

Аки? Японский бунтарь, все лицо в пирсинге, быстрые смешливые искорки в глазах, пристрастие к шуткам и загадкам. Но и неприятие критики, вспыльчивость, готовность, воинственно ощетинившись ирокезом, мгновенно перейти в контрнаступление. Что еще? Еще у него нет половины безымянного пальца на левой руке – выглядит жутковато, но завораживающе. А если напьется, лучше обходить его стороной, мрачно говорил папа.

Или Бьорн? Самый сильный из трех. Африканский сиротка, усыновленный шведами. Девяносто процентов времени молчит, скрытный, задумчивый. Говорят, надежнее его на трапеции ловиторов[11]11
  Цирковое название акробата, который ловит партнера во время совместного исполнения трюков.


[Закрыть] не бывает. И все же даже в раннем детстве Дэнни знал, что на Бьорна подчас накатывают припадки неукротимого гнева. Мальчику накрепко запала в память виденная как-то сцена: доведенный до кипения расистскими насмешками одного не в меру нахального подсобного рабочего, Бьорн медленно сжимал здоровенный кулачище – пока наконец не прошиб одним ударом деревянную стенку фургона.

А Джои? Все в нем яркое, все живое, острое. Рыжее пламя волос, быстрый и острый ум. Лучший актер из всей троицы, с отличной координацией. В свободное время увлекается паркуром[12]12
  Паркур – полоса препятствий в городских условиях, преодолеваемая изобретательно, вольным стилем, когда стены, лестницы, фонарные столбы и прочее используются для прыжков, сальто и кувырков, способствующих быстрому и красивому перемещению. Изобретен и развит Дэвидом Беллем, Реймоном Беллем и Себастьяном Фуканом в восьмидесятых годах двадцатого века.


[Закрыть] – и еще как увлекается! В какой бы город их ни заносила судьба, он непременно находил время погонять по улицам, бесшабашно взлетая по отвесным стенам и крутым лестницам. Азартный, рисковый парень с сильным французским акцентом – который он для вящего эффекта еще и подчеркивает, да так, что иной раз и слов не разобрать. Тот еще бедокур, говаривала Роза. Сколько раз он вдруг начинал импровизировать посреди отработанного номера, чтобы «придать огоньку» – что иной раз плохо кончалось. Ходили слухи, будто в юности он связался с молодежной шайкой своего родного городка Монпелье и отбыл срок в колонии для несовершеннолетних. Возможно, с тех пор-то у него и остались здоровенные бесцветные пятна старых рубцов на обоих предплечьях: не то ожоги, не то следы автокатастрофы.

Дэнни встряхивает головой. Конечно, каждый из этой троицы ходил по краю, но он все равно не в силах представить, чтобы хоть кто-то из них вдруг захотел навредить папе. И маме. И все же за последние несколько лет в труппе порой возникали раздоры. В такие времена отец постоянно перешептывался с Дарко или Заморой, пытаясь притушить пламя, разгорающееся в фургонах и трейлерах, сбившихся вокруг циркового шатра.

Может, эти неприятности были куда сильней, чем мне казалось. Жаль, я в них не вникал.

Вспомнить бы! Напрячься и вспомнить!

Папа свято верил: все, что ты когда-либо видел, слышал, пробовал и чувствовал, откладывается где-то в памяти. Любое слово, любой зрительный образ, любая мимолетная мысль заперты в огромном темном лабиринте, состоящем из стеллажей, шкафов, коридоров и потайных комнат.

«Память – это сокровищница, – говаривал он, – только вот свет там горит не всегда. В глубинах ее темно, а иной раз в темноте рыщут чудовища. Не забывай о Минотавре!»

Но если тебе хватит отваги, ты можешь спуститься в эти сумрачные чертоги, осветить их – и тогда твари, что таятся в тенях, подслеповато щурясь, выйдут на свет.

И я наберусь отваги, думает Дэнни. Не перестану рыться в памяти, выискивать забытое, запихнутое в самый дальний угол.

Он старается устроиться поудобнее и по ниточкам, по обрывкам вытягивает из глубин то давнее представление. После того как Летучие Акробатки сдернули клоунов с разбитых машинок и в их объятиях гонщики превратились в белокрылых ангелов, музыка стихла. Билли занес виолончельный смычок над сверкающим лезвием музыкальной пилы и ломкими, дробящимися нотами принялся выводить мелодию «Clair de lune». «Лунный свет» Дебюсси.

И, подчиняясь этому сигналу, над ареной, над запрокинутыми лицами потрясенных зрителей вознесся огромный полумесяц, а на нем – мама в серебристом трико. Душераздирающий миг, когда она ступила с полумесяца на проволоку и та задрожала под ее весом. Абсолютно сосредоточенный взгляд. И никакой страховки. Мама почти всегда выступала без страховки. «Иначе, Дэнни, все это ничего не стоит», – шептала она.

Под это воспоминание Дэнни и засыпает, убаюканный стуком колес поезда. Засыпает, зная, что очень сильно рискует.

Рискует всем.

– Allez! Votre billet, monsieur![13]13
  Ну-ка! Ваш билет, месье! (фр.)


[Закрыть]

Чья-то рука грубо встряхивает его за плечо. В отяжелевшие, саднящие после сна глаза бьет яркий солнечный свет.

– Levez vous! Maintenant![14]14
  Вставайте немедленно! (фр.)


[Закрыть]

Остроглазый контролер, гневный и нахмуренный, жестом велит Дэнни покинуть тайник за чемоданом:

– Vite![15]15
  Живо! (фр.)


[Закрыть]

– Простите, – начинает Дэнни, силясь подняться, но правая нога у него затекла и не слушается. Потом от прилива крови по ступне начинают бежать мурашки, и он валится прямо на контролера.

– Простите, – повторяет он. – Я думал, тут можно спать.

– Anglais?[16]16
  Англичанин? (фр.)


[Закрыть]

Дэнни кивает.

– Где твой билет?

– Кажется, потерялся.

– Тогда ступай за мной. Мы в Барселоне. А тебя ждут крупные неприятности!

5. Почему король подмигнул

Жизненно важный час потерян понапрасну, пока Дэнни томится в кабинете на Французском вокзале и пытается измыслить способ бегства. Похоже, контролер относится к своей задаче охранять безбилетника очень ревностно. Ни на секунду не купился на рассказ Дэнни, что тот, мол, едет к родственникам и просто потерял билет уже после посадки.

– В моем списке тебя нет. Значит, ты безбилетник. Звоню в полицию.

Вот же не повезло, что он таки меня нашел, уныло думает Дэнни. Но папа ведь говорил, что везения или невезения не бывает: «Сынок, ты сам творец своей удачи или неудачи». Выходит, это я сам сплоховал. Может, выпадет еще случай исправиться, рвануть прочь и затеряться в толпе. Сейчас же утро, час пик…

Однако за стеклянной дверью комнаты, куда открывается кабинет, маячат другие контролеры и полицейские. Окна нет, других дверей тоже – а по выражению лица человека за столом непохоже, чтобы он прямо так разрешил своему пленнику взять и уйти на все четыре стороны. С решительным видом он набирает номер на телефоне.

Раздосадованный Дэнни вытаскивает из кармана новенькую колоду игральных карт и принимается стремительно их тасовать и красиво перебрасывать из руки в руку. Контролер замирает, поднимает голову, внимательно глядя на мальчика и порхающую колоду.

Дэнни ловит на себе этот взгляд и, не упуская шанс, выхватывает верхнюю карту. Червовый король. Дэнни подставляет его под луч солнца. Неуловимое движение рукой – и карта исчезла. Быстрый, аккуратный, ловкий трюк: кажется, будто усатый король подмигнул и в следующий миг растаял в воздухе.

Контролер медленно приподнимает брови:

– Ого. Любишь les cartes?

Дэнни улыбается:

– Oui. Да.

– Умеешь показывать фокусы? Ну-ка, продемонстрируй что-нибудь.

– Идет, – говорит Дэнни, чувствуя, что ветер начинает меняться, улавливая в глазах своего противника легкий намек на улыбку. – Чего хотите?

– Ну например, можешь вернуть короля на место? Наверняка прячешь в правой руке. – Он тихонько опускает трубку на место. – Я и сам слегка балуюсь magie.

Попался!

– Но если так, кому, как не вам, знать, что он совсем даже и не там, – жизнерадостно отзывается Дэнни. – Давным-давно не там. Смотрите.

Он поднимает правую руку, тыльной стороной к охраннику. Ничего. Легкий изгиб запястья, мгновенное движение пальцев – Дэнни разворачивает руку, демонстрируя пустую ладонь. – Видите? Нету его.

– Alors![17]17
  Вот это да! (фр.)


[Закрыть] А где ж он тогда? – любопытствует контролер, улыбаясь уже шире. Берет приманку.

– Да вот же, у вас за ухом!

Дэнни протягивает руку и преловко выуживает короля из-за уха контролера. Тот подпрыгивает на месте от неожиданности, а потом, расплывшись в улыбке, тихо аплодирует мальчику.

– Ну ладно, mon petit[18]18
  Малыш (фр.).


[Закрыть]. У меня к тебе уникальное предложение. Ты мне за полчаса показываешь этот трюк – учишь, как его делать. А я потом отпираю дверь – и фьюить! Бежишь прочь. И никаких вопросов. Ça va?[19]19
  Идет? (фр.)


[Закрыть]

– Oui. Ça va, – улыбается Дэнни.

Контролер честно держит слово. Через сорок минут Дэнни свободен и уже едет на такси к собору Саграда Фамилия.

Барселона стряхивает сон, принимается за café con leche[20]20
  Кофе с молоком (исп.).


[Закрыть] и пончики. Шум машин, пульсация приезжих и самых ранних, неугомонных туристов. Под лучами неяркого осеннего солнца белеют платаны. На ставнях магазинов и ресторанов больше граффити, чем запомнилось Дэнни по прошлому разу, на тротуарах больше мусора. Больше бездомных пробирается по утренним улицам, волоча за собой раздутые от пожитков пластиковые мешки. Барселона осталась в памяти Дэнни яркой, разноцветной, полной жизни и сил. Сейчас она кажется старше, утомленнее и все никак не может развеять ночное оцепенение. Стала словно менее дружелюбной. Обман памяти, быть может.

А вот этого уж точно не было прежде: с балконов свисают бесчисленные каталонские флаги. Красные и желтые полосы беспокойно подергиваются на ветру.

Какой она будет – встреча с труппой? Что он скажет Заморе, Розе, клоунам? Беспокойство скручивает внутренности мальчика тугим узлом.

И кем он станет для них? Убитым горем сыном одного из отцов-основателей? Вернувшимся героем, только что чудом обманувшим смерть в Гонконге? Или незваным гостем, путающейся под ногами обузой?

А может ведь быть и хуже, соображает он. Вдруг «Сорок девять» держат труппу под наблюдением? Вдруг кто-то из циркачей уже поджидает меня? Вдруг я сам лезу в львиное логово? Что ж, по крайней мере, на моей стороне элемент внезапности. Даже если Лора и подняла тревогу, никто не догадается, что я здесь, пока я сам не объявлюсь… Просто надо держаться смелее.

Такси сворачивает за угол – и перед Дэнни во всей красе возносится к неподвижным облакам Саграда Фамилия. Подозрения, уж не преувеличили ли детские воспоминания его размер, мгновенно улетучиваются из головы. Собор куда больше – и безумнее! – чем помнилось мальчику. Настоящая гора из камня и бетона! Башни и парапеты украшены скульптурами, соседние здания по контрасту кажутся совсем крошечными. А над всем этим вечным строительством покачивается стрела подъемного крана. Свисающий со стрелы огромный каменный блок съеживается, исчезает на фоне этакой громады.

Вот это подмостки! Вот это сцена! Место, где «Мистериум» возродится заново. На лесах даже уже висит длинное рекламное полотнище. Буквы в человеческий рост гордо кричат одно-единственное волшебное слово: «Мистериум». Пульс у Дэнни несется вскачь.

Свершилось! Я здесь, я вернулся! Радостное волнение наконец вскипает волной. И уже непонятно, от волнения ли, от нервов мальчик неловко возится с мелочью, расплачиваясь с таксистом.

Дэнни вылезает из машины…

…и, обернувшись, оказывается лицом к лицу с Дарко Бланко.

Серовато-серебристые глаза метателя ножей расширяются от изумления, но не так сильно, как можно было бы ожидать. Он приподнимает брови – словно бы отдавая должное загадочным путям, которыми движется мир. По обветренному небритому лицу расползается улыбка:

– Дэнни! Какими судьбами?

Мягкий восточноевропейский акцент Дарко звучит так знакомо, так непринужденно – как будто они продолжают разговор, прервавшийся лишь на пару минут, а не на год с лишним. В одной руке циркач держит черный чемоданчик, тот самый, в котором хранит набор острых, как бритва, метательных ножей. В другой – картонный поднос со стаканчиками кофе. Над головой зеленой вспышкой проносится дикий зеленый попугайчик, пронзительный крик звенит в воздухе.

– Услышал про возрождение цирка. Вот – захотел посмотреть, – с запинкой отвечает Дэнни.

– Ну, мы еще не откатали программу как следует. Ты уж будь к нам снисходителен.

А ты не очень-то удивился при виде меня, думает Дэнни. Но опять же, старину Дарко ничем из равновесия не вышибить. Один-единственный раз он видел Дарко и в самом деле потрясенным: после пожара. Пепельно-бледный, он много дней отмалчивался, глубоко уйдя в себя.

Сейчас он разглядывает Дэнни. Свободная белая рубаха раздувается на ветру, черные сапоги крепко стоят на мостовой.

– С тобой точно все в порядке? А то вроде бы ты слегка нервничаешь.

Дэнни оглядывается, смотрит на стекающиеся к собору толпы. Убраться бы поскорее с улицы.

– Можно войти?

– Ну разумеется, – отвечает Дарко. – Роза, правда, в ОТВРАТИТЕЛЬНОМ настроении. Два дня до премьеры. А Замора все еще что-то отрабатывает.

– Вы все здесь? – интересуется Дэнни, кивая на громаду собора. – Летучие Акробатки? Клоуны?..

– Все наши, – подтверждает Дарко. – Кроме, конечно, твоих бедных мамы с папой. – Он вздыхает и покачивает головой. – И этой крысы, Джимми Торрини. Не думаю, что мы его еще увидим.

– Да, это вряд ли, – соглашается Дэнни, торопясь перебраться через тонкий ледок эмоций. – А все остальные?

– Да, даже Герцог, – подтверждает Дарко, словно бы подхватив нить его размышлений.

– А откуда ты понял, что я сейчас думаю про Герцога?

– Ты обшаривал глазами мостовую – словно высматривал очень низенького друга. Значит, либо Замора, либо пес. Ну и выражение лица у тебя было попроще, чем для Заморы.

Дэнни и забыл, как хорошо Дарко владеет техникой «холодного чтения»[21]21
  «Холодное чтение» – техника, используемая менталистами, гадалками и лжеэкстрасенсами, чтобы собрать информацию о клиенте при помощи мелких подсказок вроде языка тела, движений глаз, особенностей одежды. Или, например, какое-нибудь утверждение общего характера, которое скорее всего окажется правдой: «Есть ли в первых трех рядах человек, страдающий от проблем с зубами?»


[Закрыть] – почти как папа. Видит ли он меня насквозь? Что я нервничаю – это он заметил. Может, надо бы рассказать ему, что я вспомнил…

Но метатель ножей уже разворачивается и шагает прочь мимо длинной очереди туристов, дожидающихся открытия собора.

Неподалеку от входа группка одетых в отрепья женщин держит картонки с жалобными надписями и умоляюще тянет руки к прохожим. Сморщенные, потемневшие от голода лица, к коленям льнут чумазые, не-ухоженные ребятишки. Безнадега.

– А давай им что-нибудь подадим? – просит Дэнни.

– Толку в этом никакого, – отзывается Дарко Бланко, – но очень уж я мягкосердечен. Вот – посмотри у меня в правом кармане.

Одна из нищенок дергает Дарко за рукав. Вытаскивает из сумки два больших апельсина, предлагает их взамен денег.

– Gracias[22]22
  Спасибо (исп.).


[Закрыть], – благодарит Дарко. – Эй, Дэнни, подержи-ка мой чемоданчик.

Вот это уже совсем хорошо. Возможность поднести чемоданчик Дарко дает Дэнни роль. Крохотную зацепку для возвращения в труппу. Может, мне разрешат помогать Фрэнки с монтажом, думает он. Приносить пользу.

Балансируя подносом с кофе на кончиках пальцев левой руки, Дарко правой рукой берет апельсины и принимается жонглировать ими – длинными, ленивыми бросками. На лицах детишек расцветают улыбки.

– Идем, Дэнни. Мы еще можем выйти из всего этого хоть с каким-то достоинством… если я не уроню чертов поднос…

Шагах в двадцати от них в очереди неподвижно стоит фигура в зеленом. Стекла солнечных очков отражают взлетающие апельсины, Дарко, Дэнни, массивный вход в собор. Солнце плещет белыми всполохами на коротко остриженных, высветленных перекисью волосах, играющей на лице полуулыбке – но что вызвало эту улыбку, поди пойми.

6. Почему разбился прожектор

Они вступают под сверкающие, безбрежные своды собора.

Разноцветные лучи – фиолетовые, лиловые, нежно-зеленые – струятся сквозь витражи, освещая обстановку – наполовину церковную, наполовину научно-фантастическую, точно храм какой-то инопланетной религии. К стенам лепятся балкончики и спиральные лесенки, а вокруг со всех сторон над головой словно бы плывет множество колонн нежно-песочного оттенка. Воздух прохладен и тих.

Пульс Дэнни снова учащается от волнения и страха. «Знаешь, сынище, – говорил, бывало, отец, – чем бы ты ни решил заняться, когда вырастешь, обещай, что тебе хватит духу быть Даниилом. Уж коли входишь в львиное логово, держи голову выше…»

Дэнни задирает подбородок, удлиняет шаг, изо всех сил старается напустить на себя уверенный, непринужденный вид, под стать Дарко. Как будто он тут свой.

Большая часть зала в глубине отгорожена временной ширмой.

– Ну вот и пришли, – сообщает метатель ножей, продолжая беспечно жонглировать апельсинами. Кофе не пролилось ни капли. – Таких подмостков мир еще не видывал.

Но Дэнни толком не слушает его – напряженно старается расслышать иное…

И вот слышит. Звук его детства: металлический лязг и скрип крепежа – проволока, канат, щелканье карабинов[23]23
  Карабин – соединительное металлическое звено для любых восхождений или воздушных трюков. Чтобы он не открылся самопроизвольно, надо закрутить специальную муфту.


[Закрыть], ударяющихся о подпорки, тихо перекликающиеся наверху голоса – серьезные, сдержанные.

Вслед за Дарко Дэнни торопливо проходит в проем ширмы – и снова попадает в мир циркового закулисья, в преддверие спектакля. Обитатели этого мира еще не успели заметить его, но он уже видит их, выхваченных из темноты лучами дуговых ламп.

Две Летучие Акробатки – близняшки Иззи и Беатрис – висят вниз головой на алых полотнищах шелка, распущенные волосы струятся над каменным полом далеко внизу. Над ними – Фрэнки Би, небрежно наклонившийся вперед на подпорках, – в мускулистой руке сжат гаечный ключ, на поясе болтается связка оттяжек и карабинов. Третья Летучая Акробатка, Мария-Австралийка, стоит внизу, задрав голову, приоткрыв от напряжения рот и придерживая крепкими татуированными руками свисающий шелк. Крепыш Бьорн маячит чуть позади, втирая в ладони мел, выдувая облачка белой пыли над головой. Аки и Джои спина к спине делают упражнения на растяжку, разминают могучие бицепсы. Рядышком притулился над своей аппаратурой Билли, озадаченно поглаживая густую бороду.

Сзади всех – Роза. Уперев руки в бока, она смотрит на Замору, точно пытается прочитать его мысли. Сам карлик врос в землю, прижимая к одному уху мобильник и заткнув второе корявым указательным пальцем.

Над всем вокруг витает запах мела, канифоли, пота и нагретых прожекторов. Такой крепкий, такой привычный аромат. Звуки из прошлого, запахи из прошлого. Никто не изменился, ничто не изменилось за минувшие восемнадцать месяцев. Только я, думает Дэнни.

Просто не верится, что из-за кулис не выйдут внезапно мама с папой – папа, хлопая в ладоши и созывая всех на репетицию, а мама почти неслышно, с легкой полу-улыбкой на лице – на свою позицию у подножия лестницы, ждать выходной реплики. Но этого ведь не случится. Точно-точно?

– Словно по волшебству, – бросает через плечо Дарко. – Возрождение «Мистериума».

Внутри у Дэнни все так и сжимается. Да, губы сами собой расползаются в улыбке, но его все равно начинает мутить. Держись, велит он себе. Вот уж не думал, что снова попаду сюда, услышу эти звуки, увижу этих людей.

Стереоустановка взрывается режущей уши какофонией. Чары разбиты. Билли виновато вскидывает руку.

– Виноват! – кричит он. – Не ту педаль нажал.

Все поднимают головы, но первым Дэнни замечает Герцог. Замечает – и с гавканьем срывается с места, несется через арену, стуча когтями, хлопая ушами и чуть не сбив с ног Марию.

– Ах ты, гадкий пес! Дарко, да уйми же его!

Она поворачивается взглянуть, куда это кинулся Герцог, и издает громкий вопль:

– Бог ты мой! Это же Дэнни!

Герцог с налету бьет мальчика лапами в грудь, тянется языком к лицу. Беатрис с Иззи хором визжат от восторга и стремительно спускаются вниз по полотнищам. Роза поворачивается, округлив рот в идеальном «о!». Замора распахивает глаза, отвлекается от телефона. Указательный палец его теперь нацелен на Дэнни.

И вот уже вся труппа столпилась вокруг, осыпая мальчика приветствиями, взъерошивая ему челку:

– Боже, ну ты и вытянулся!

– Как ты там?

– Что ты тут делаешь?

Роза проталкивается через толпу:

– Дэнни! Bello![24]24
  Красавчик! (исп.)


[Закрыть] До чего же я рада тебя видеть! Но ты, кажется, был плохим мальчиком…

Дэнни старается ответить всем сразу, но сам вполглаза посматривает на их реакцию, особенно на клоунов.

Похоже, все искренне рады ему. Даже Аки выдавливает из себя улыбку, а Бьорн недоверчиво трясет головой и что-то бормочет себе под нос. Джои проводит пятерней по ярко-рыжей шевелюре и кивает, словно сам с собой соглашается. Надо держаться начеку, думает Дэнни. Не упустить ни малейшей зацепки. Но столько всего требует внимания, и одновременно!

А еще здесь Замора.

В отличие от остальных циркачей, карлик не улыбается – на лице застыла гримаса гнева, точно он стоит, развернувшись навстречу сильному ветру:

– Мистер Дэнни! Да что ж ты такое учудил! Лора места себе не находит! Ну хотя бы теперь я могу ей сказать, что ты не потерялся и не попал под машину…

– Майор, я…

– Ни слова! Нехорошо было от нее убегать, Дэнни. Нехорошо!

– Но я не от нее убегал. Я бежал к вам!

– Не в том, черт побери, суть! – рявкает Замора в ответ, обводя всех остальных яростным взором. – Carajo! Да не толпитесь вы! Я его крестный, так что это мое дело. По-моему, у всех хватает работы, ну так и займитесь!

Остальные пятятся, удивленно поднимая брови. Несмотря на весь гнев Заморы, Дэнни еще в состоянии разглядеть, как быстро слетает улыбка с лица Джои – точно ее взяли и стерли начисто. И как Аки перехватывает взгляд француза и быстро, заговорщически кивает. Что там, в том взгляде? Предостережение?

– Ты меня слушаешь, мистер Дэнни?! – рычит Замора, крепко ухватив мальчика за руку. – Твои родители назначили твоим опекуном Лору, а не меня, не просто так! Понимаешь?

– А зачем им было делать это заранее? – огрызается Дэнни. Столько всего уже произошло у него за спиной, столько было всяких тайн и уверток – нет уж, хватит. – Зачем?

Замора разводит руками, подбирая нужные слова.

– Затем, Дэнни, что они… они знали, что занимаются опасным делом, потому что…

– А почему ты мне не сказал, что «Мистериум» возрождается?

Карлик отворачивается, оттопыривает щеку языком, постепенно снова обретая спокойствие. Вопрос повисает в воз-духе.

– Почему, майор?

– Прости, amigo. Мне очень жаль. Просто думал – а вдруг это все для тебя слишком болезненно, слишком рано. А нам всем, сам знаешь, тоже надо как-то жить и платить по счетам. Не вокруг тебя одного земля крутится…

Теперь отворачивается уже Дэнни. Слова майора попали в цель, задели за живое.

– Нет-нет, я не то хотел сказать, – осекается карлик. – Послушай, извини, что так на тебя напустился, но я же тоже переволновался! Лора меня разбудила в три утра! Вот с тех пор и нервничаю. Надо скорее ей позвонить.

– Нам надо поговорить, – шепчет Дэнни. – Очень срочно. Кажется, у нас проблемы с…

– Две секундочки, Дэнни. Дай мне сперва утешить твою цветущую тетушку. Дай мне немного поуспокоиться самому, no?

Остальные члены труппы посматривают на Дэнни с интересом и чуть встрево-женно. Роза стоит в нескольких шагах от мальчика, запустив руку в копну каштановых кудрей.

– Вот что я тебе скажу, Bello, – начинает она, – пойдем-ка со мной, оставим майора на пару минут, пусть все уладит. Ты очень голодный?

– Мне надо поговорить с Заморой.

– Ступай с Розой, – обрывает его карлик, но тут же мягчеет, по лицу его расплывается виноватая улыбка. – А потом погово-рим.

До сих пор, если не считать быстрого обмена взглядами между Джои и Аки, в реакции труппы на появление Дэнни не было ничего подозрительного. Мальчик понемногу начинает успокаиваться, хотя на сердце все еще скребут кошки.

Распорядительница цирка ведет его через арену, через привычный беспорядок, состоящий из свитых в кольца канатов, крепежных деталей, проволоки, нарисованных мелом на полу крестов, отмечающих ключевые места представления. Оглядывается через плечо:

– И ты добрался сюда один, сам по себе, Bello! Вот ведь сорванец…

– Берегите головы! – оклик Фрэнки сверху не дает ей закончить фразу.

А через секунду мир вокруг взрывается. Один из подвешенных под потолком прожекторов сорвался и грохнулся на каменный пол. Разумеется, вдребезги. В воздух взлетают осколки ламп и зеркал. Яркий острый обломок проносится в миллиметре от носа мальчика. Звук падения звучит в безбрежном просторе собора настоящим взрывом, отражается от стен и колонн, разносится гулким эхо. Дэнни инстинктивно подбирается, напрягается всем телом, ожидая самого худшего. В памяти его еще живы воспоминания о взрыве в школе. Но продолжения не следует. Снова наступает тишина.

Роза устремляет на Фрэнки гневный взор. Бедняга стоит шагах в десяти от них и глядит вниз, приоткрыв от ужаса рот:

– Фрэнки, какого черта?!

– Бог ты мой! Понятия не имею, как это вышло. Я же сам его прикреплял.

Он протягивает руку в знак извинения, но Роза гневно встряхивает головой и шагает прочь, не обращая внимания на хрустящие у нее под сапогами осколки стекла.

– Idiota![25]25
  Болван! (исп.)


[Закрыть] Ведь мне могло голову проломить. Или мальчику.

Острый взгляд Дэнни скользит от разбитого прожектора к Фрэнки Буму и об-ратно.

Совсем рядом! Еще несколько шагов – и попало бы прямо в меня. С такой высоты… с такой скоростью… даже подумать страшно! Может, это просто случайность… Может.

Фрэнки смотрит вниз на него. На гладкой лысине сверкает свет.

– Прости, малыш. Цирк – опасное место…

Он снова машет рукой, извиняясь, и бредет дальше вдоль мостика.

А может, я и впрямь угодил в львиное логово, думает Дэнни. И помни, говорил папа, если уж оказался в этой самой пещере, врежь этому глупому льву прямо по носу.

Первых туристов уже впустили в собор. Пара человек, привлеченных шумом падения прожектора, заглядывают в щелочку в ширме.

А один – одна – задерживается, чтобы щелкнуть фотоаппаратом.

Мальчишка все еще глядит, задрав голову, на крепления наверху. Туристка аккуратно наводит на него камеру и нажимает затвор, а потом прячет фотоаппарат в карман зеленого плаща и снова смешивается с толпой.