Текст книги "Море лунного света"

Глава 9. Оливия. Нью-Йорк, 1990

За шесть дней до Рождества у меня подскочило давление и я впала в ужасную панику. Мои икры и лодыжки страшно опухли, врач сказал, что это отек. Тест показал белок в моче. В совокупности все это было симптомами преэклампсии, которая представляла серьезную опасность для здоровья – моего и моего малыша. Врачи хотели понаблюдать за мной, пока мое давление не придет в норму, поэтому меня на несколько дней положили в больницу, где мне не удавалось избавиться от страха, что может произойти что-то ужасное и я потеряю и ребенка. Ребенка, которого мы с Дином создали вместе. До того, как я потеряла его.

Был канун Рождества, когда меня наконец выписали и назначили полный постельный режим до самых родов. Мария, наша домработница, принесла мне в постель ужин, мама была очень заботлива. После ужина мы смотрели «Рождественскую историю» с Джорджем К. Скоттом.

Я старалась быть веселой, когда утром мама вкатила в комнату тележку, доверху нагруженную подарками для меня и малыша. Я поблагодарила ее, открыла все коробки, но легче на душе не стало. Я находилась в постоянной тревоге, а за окном даже не было красивого снега, который мог бы поднять мне настроение. Только пелена холодного дождя. Моя спальня была мрачно-серой, будто я жила внутри грозовой тучи, где могло произойти только плохое.

Я от всего сердца молилась, чтобы все было хорошо, потому что плохого в этом году мне уже хватило.

На следующий день мама разбудила меня, войдя в спальню. Она раздвинула шторы и воскликнула:

– Смотри-ка! Снег!

Я села и, прищурившись, посмотрела на белизну за окном. Крупные снежинки превращались в слякоть, медленно скользившую по оконному стеклу.

– Как мило, – ответила я, чувствуя, как пинается ребенок. Это немного меня приободрило. Мама села на край кровати.

– Скоро Мария принесет тебе овсянку и чернику, а потом тебе придется принять душ и одеться, потому что сегодня у тебя гости.

– Гости? – Я нахмурилась. – Какие?

– Кэсси, Рэйчел, Аманда, Кевин и Гэбриел. Тодду я тоже звонила, но он отдыхает на Барбадосе.

Все это были мои старые близкие друзья по колледжу – и среди них мой бывший.

– Мам, зачем ты позвала Гэбриела? Всем будет неловко.

– Нет, не будет. Прошло уже пять лет, у каждого из вас своя жизнь. К тому же он уже больше года с кем-то встречается. Мне говорили, она медсестра.

– Но мы не виделись с самого…

У меня не было сил объяснять, что в последний раз я видела Гэбриела в кофейне в Сохо, куда он пригласил меня посмотреть, как он играет на саксофоне. Мы тогда уже расстались, но он хотел, чтобы мы сошлись, так что я пришла туда с Дином. Мне казалось, это хороший способ показать Гэбриелу, что между нами все кончено, но, вспоминая об этом, я чувствовала себя виноватой. С моей стороны было жестоко и трусливо вот так демонстрировать ему своего нового парня.

– Мне нужно отдыхать, – сказала я маме, отчаянно цепляясь за любую причину ни с кем не встречаться. – Зря ты это сделала.

– Не волнуйся. Они не ждут, что ты будешь плясать перед ними джигу. Я рассказала им про рекомендации врача. Они просто хотят прийти и немного тебя поддержать.

Я посмотрела на снег, скопившийся на подоконнике снаружи, и решила, что немного поддержки мне не повредит.

– Ладно, давай, – сказала я. – Но мне надо будет принять душ и надеть что-то получше этой старой ночнушки.

Мама радостно спрыгнула с кровати и умчалась выяснять, как там мой завтрак.

Я сидела в кровати и перечитывала «Чего ждать, когда ждешь ребенка», когда услышала шум в прихожей и поняла, что пришли друзья. Я оставила закладку на нужной странице, отложила книгу и прислушалась к маминому смеху. Когда мы все учились в колледже, мои друзья стали для нее как ее собственные дети. После выпуска наши пути разошлись, так что нам было что обсудить.

Я ждала в постели, но они не торопились, и я уже подумала, что мама устроила им в гостиной собственный светский вечер, когда в дверях появилась Рэйчел с букетом гелиевых шариков, а за ней – Кэсси и Аманда с цветами и подарками. Увидев меня, они не смогли сдержать слез, но это были слезы радости.

– Бог ты мой! – воскликнула Рэйчел, подошла к кровати и обняла меня. Девочки наперебой говорили, как хорошо я выгляжу и как давно мы не виделись.

Следом вошел Кевин и поприветствовал меня менее эмоционально, поцеловав в щеку и дав пять.

– Поздравляю с булочкой в духовке, – сказал он.

– Спасибо, – ответила я и обвела их взглядом. – Так приятно вас видеть, ребята. Поверить не могу, что вы здесь. Садитесь. Расскажите мне, как вы.

Девчонки положили на пол цветы, подарки и воздушные шары и забрались на кровать, а Кевин сел на стул у окна.

Я восхищенно осмотрела их всех, а потом поняла, что кое-кого не хватает.

– Гэбриел не пришел? – спросила я.

Кевин указал большим пальцем на дверь, будто собирался поймать попутку.

– Он на кухне с твоей мамой, обсуждает вечеринку в честь пятидесятой годовщины свадьбы его родителей.

Рэйчел взглянула на меня, потому что помнила все перипетии наших отношений и то, как мои родители обожали Гэбриела – отчасти поэтому мы с ним и расстались. Я просто не могла вынести давления по поводу того, что мне нужно поскорее выйти за него замуж.

– Ты прекрасно пахнешь, – сказала я Кэсси. – Что это за духи?

Она закатала рукав и протянула мне свое запястье.

– Это «Опиум». Ив Сен-Лоран.

– Мне нравится.

– Вот и хорошо, потому что я и тебе купила флакон.

– Ой! – воскликнула я.

– Ты никогда не умела хранить секреты, – заметила Рэйчел. – Только не рассказывай, что я ей принесла.

– Ни за что, – ответила Кэсси с застенчивой улыбкой.

Раздался легкий стук в дверь, и вошел Гэбриел. На нем был темно-синий свитер крупной вязки поверх накрахмаленной белой рубашки с воротником и свободные джинсы. Его волосы были длиннее, чем я когда-либо видела. Он ласково и тепло улыбнулся мне.

– Привет, – сказал он. – Давно не виделись.

– Слишком долго, – ответила я, когда он подошел, наклонился над кроватью и поцеловал меня в щеку.

– Я очень сочувствую по поводу Дина, – тихо сказал он.

– Спасибо. Я ценю твою поддержку.

Он чуть отступил назад, посмотрел на мой живот.

– Ты хорошо выглядишь.

– Большая, как слон, – сказала я, пытаясь выглядеть беззаботной, и обхватила живот обеими руками. – Как вы поживаете?

Мне не хотелось быть в центре внимания.

Рэйчел начала драматический рассказ о праздничном ужине в кругу ее гигантской семьи, после чего мы целый час обсуждали карьеру и личную жизнь друг друга. Только потом они коснулись темы Дина и его громкого исчезновения у берегов Пуэрто-Рико. Я рассказала им, что случилось той ночью, и Рэйчел крепко сжала мою руку.

– Мы планировали детей, – сказала я. – Мы говорили об этом ровно в тот день, но я понятия не имела, что уже беременна. Жаль, что он так и не узнал.

Кэсси гладила меня по колену.

– Это ужасно, – сказал Кевин. – Надеюсь, ты знаешь, что, если тебе что-нибудь нужно, мы всегда рядом.

– Спасибо, – ответила я, выпрямляясь. – Ребята, вы лучшие.

Но, даже произнося эти слова, я знала, что мы уже не сможем быть друг для друга теми, кем были раньше, когда учились в колледже, юные и свободные. Рэйчел, Кэсси и Аманда вышли замуж, Кевин был холост, но жил в Калифорнии и был привязан к ней бизнесом. А Гэбриел… он по-прежнему жил в Нью-Йорке, но нас слишком многое связывало. Между нами ощущалась некоторая неловкость, и мне не нужна была дружба с бывшим. Мне нужен был только Дин.

– Так когда ты собираешься открывать подарки? – спросил Кевин, легонько пнув ногой одну из коробок, и разрядил напряжение. – И когда мы будем лопать шарики?

– Мы не будем их лопать, – с наигранным возмущением ответила Кэсси. – Это испугает малыша.

Она наклонилась и сказала моему животу:

– Не волнуйся, милый. Я тебя прикрою.

Я сжала руку Кэсси. Как прекрасно было после стольких месяцев одиночества оказаться в компании хороших друзей!

Кевин передал мне подарок, и я пришла в восхищение – в нем оказалась детская обувь всех видов и размеров.

– Этого нам хватит до детского сада, – сказала я.

Позже, когда им пришло время уходить, все по очереди расцеловали меня в щеки.

– Не волнуйся. Все наладится, – прошептала Рэйчел мне на ухо. – Я тебе позвоню.

Интересно, правда ли она собиралась мне звонить?

Гэбриел прощался последним.

– Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, – сказал он. – Я пока здесь, в городе.

– Спасибо, – ответила я и проводила его взглядом.

Неделю спустя Рэйчел действительно позвонила и снова пришла в гости – на этот раз чтобы сказать, что тоже ждет ребенка. Нам было о чем поговорить, и с этого момента мы созванивались каждый день.

Мой мир изменился. Я впервые увидела свет в конце туннеля. До родов оставалось всего несколько дней, и врачи уверяли меня, что мой прогноз благоприятен. К тому же я перестала читать отчеты о катастрофах и искать истории о Бермудском треугольнике. Похоже, я готова была оставить поиски ответов. Да и какой в этом был смысл, если ответов не существовало?

Глава 10. Мелани. Нью-Йорк, 1986

Не стоит и говорить, что я отставала в работе и часы напролет проводила, сидя за пишущей машинкой и глядя в стену. Я не могла дождаться, когда снова увижу доктора Робинсона и утром в день нашей новой встречи проснулась с чувством, будто наступило Рождество.

Я встала с кровати и раздвинула шторы, сварила себе кофе и попыталась написать об энергии нулевой точки. Я хотела раскрыть эффект Хатчисона и с помощью своих лабораторных экспериментов с высоковольтным оборудованием доказать, что, если электромагнитная длина и частота волн будут достаточно нарушены, это может привести к разрушению самолета за микросекунду. Возможно, даже исчезнет в другом измерении.

Но слова не шли. Я не могла думать о катушках Теслы и электрической индукции, находясь в таком возбужденном предвкушении встречи в четыре часа. Адреналин мчал по моим венам со скоростью света.

В конце концов я сдалась и пошла купить себе что-нибудь новое из одежды. Я нашла на распродаже блейзер и шикарную твидовую юбку-карандаш. После обеда я долго принимала душ, потом завила волосы. Я даже накрасилась и на этот раз не позволила себе стереть макияж.

Милый, замечательный доктор Робинсон… он помогал мне стать женщиной, которой я должна была быть, свободной от страхов и комплексов.

Я пришла на прием заранее и села в приемной, чувствуя, как от волнения сжимается мой желудок. Когда наконец Джейн, секретарша, назвала мое имя, я встала и поднялась по лестнице из красного дерева, застеленной красной плюшевой ковровой дорожкой, сделала глубокий успокаивающий вдох и постучала в дверь доктора Робинсона.

Одного только звука его шагов было достаточно, чтобы вызвать во мне бурю эмоций. Это был венец каждой моей недели – начало сеанса, когда я могла рассчитывать на целый час наедине с ним.

Дверь открылась, и он, объект моих мечтаний, стоял за ней во плоти. На нем были светло-коричневые брюки и шоколадно-коричневый свитер с высоким воротником. Он был так убийственно красив, что я чуть не упала в обморок.

– Добрый день, Мелани, – сказал он со знакомой теплой улыбкой, которая наполняла меня радостью. – Входите.

Он отступил в сторону, и я, как обычно, прошла к дивану. Он сел напротив меня, достал свой блокнот и положил его себе на колени.

– Как прошла неделя?

Меня огорчило, что он, похоже, не заметил ничего особенного – того, что я впервые приложила значительные усилия, чтобы выглядеть лучше.

Или, возможно, он заметил, но посчитал неуместным комментировать.

– Хорошо, – ответила я. – Даже лучше, чем просто хорошо.

– Вот как? Почему же?

Я замялась, потому что это был момент, который я постоянно репетировала в уме. Момент, когда я признавалась ему в своих чувствах.

– Благодаря тому, о чем мы говорили на прошлой неделе.

Ему не нужно было сверяться с записями в блокноте. Он помнил.

– О том, что вы смогли иначе относиться к своей маме?

– Да. Не знаю, заметили ли вы, но сегодня я накрасилась.

– Я заметил. – Он торжественно кивнул, как бы говоря «молодец». – И что вы почувствовали, когда накрасились? Не то же, что на прошлой неделе?

– Вообще нет. Я почувствовала… – я сделала небольшую паузу, – надежду.

– Надежду на что? – спросил он и сделал в блокноте пометку. Интересно, знал ли он, что я хотела ему сказать, и не поэтому ли задал этот вопрос – чтобы услышать, как я признаюсь в своих чувствах и наконец даю им волю.

– У меня появилась надежда, потому что я смогла представить – ну, по-настоящему представить – себя счастливой с другим человеком. – Я помолчала, заставляя себя поддерживать с ним прямой зрительный контакт. Наконец нужные слова сорвались с моих губ: – И этот человек – вы.

Он поднял глаза и целую секунду смотрел на меня, прежде чем проговорить:

– Простите, вы только что сказали… этот человек – я?

– Да. – Я, не отводя взгляда, смотрела на него, давая ему время переварить мое признание. – За прошедшую неделю я поняла, какие мы могли бы построить отношения, и они не похожи на неудачные романы моей матери. Они представляются мне здоровыми и счастливыми. Я вспоминала ваши слова о том, что людям свойственно желание ощущать близость с кем-то. Быть любимыми. Я это почувствовала. Я имею в виду… Я прихожу сюда уже несколько недель, и мы только и делаем, что разговариваем о личном. Вы знаете меня лучше, чем кто-либо за всю мою жизнь.

Он неловко ерзал в кресле.

– Но, Мелани, боюсь, это игра в одни ворота, потому что вы ничего обо мне не знаете.

– Я знаю все, что мне нужно знать, – сказала я. – Все, что имеет значение. Я знаю, что вы добрый и сострадательный, понимающий и великодушный. Вы терпеливы и всегда спокойны. Я не могу представить, чтобы вы когда-либо кричали или вели себя агрессивно, как те мужчины, которых приводила домой моя мать. Вы их полная противоположность. Вы из другого мира, и это такое счастье.

Я заметила, что его щеки слегка порозовели. Он принялся щелкать ручкой и сверяться со своими заметками. Наконец он прочистил горло, поднял взгляд и сказал:

– Я рад, что вы поделились со мной. Важно, чтобы мы говорили обо всем, что вы чувствуете. Но вместе с тем важно, чтобы вы понимали границы между нами. Я ваш психотерапевт, и любые личные отношения между нами были бы совершенно неуместны. Профессионально неэтичны.

Я почувствовала, как меня вдруг затошнило, потому что это было не то, что я ожидала услышать. Я много раз представляла себе этот разговор и ожидала, что он будет вести себя профессионально и скажет, что между нами не может быть романтических отношений, потому что он мой психотерапевт, а я его пациентка, но я все же надеялась, что по его лицу я поняла бы, что это не так. Мы продолжили бы говорить об этом, и в конце концов он не смог бы отрицать свои чувства ко мне и мы нашли бы способ быть вместе.

Но все вышло иначе. В его глазах я видела совсем другое. Я видела страх.

Я опустила глаза и подперла голову рукой.

– Вы в порядке? – спросил он. – Вы можете рассказать мне, что сейчас чувствуете?

– Чувствую себя униженной, – ответила я. – И смущенной.

– Не нужно смущаться. Не забывайте, что в этом кабинете вы в полной безопасности. Вы можете сказать мне что угодно, и мы это проработаем. Если вам станет хоть немного легче, то ваши чувства совершенно нормальны, это происходит очень часто. Я проявил к вам заботу и внимание. Пациенты нередко ошибочно принимают ощущение благополучия за влюбленность. Но это не так.

Я заставила себя посмотреть на него.

– Почему вы так уверены? Мне это чувство кажется настоящим. Наши разговоры о моей работе были такими увлекательными, ведь правда? Я знаю, вам они нравились не меньше, чем мне.

– Да, мне нравится говорить о вашей работе, – согласился он. – Потому что мне интересна эта тема. Но это не означает романтического влечения. Я ваш доктор, и мне интересно все, что вы хотите сказать, Мелани, но только в контексте вашей терапии и только в этом кабинете. За его пределами между нами ничего не может быть.

Мое дыхание участилось, будто я неслась вниз по лестнице из горящего дома.

– А если я больше не буду вашей пациенткой? Что, если я откажусь от терапии, и тогда мы сможем…

Он тут же покачал головой.

– Нет. На этот счет тоже есть определенные правила. Это тоже запрещено. В таких случаях врача ждет лишение лицензии. Или что похуже. Это противозаконно.

Его голос был твердым, он не оставлял никакой надежды. Я не могла произнести ни слова. Меня словно сбило грузовиком, и я просто сидела в оцепенении и молчала. Какое-то время он наблюдал за мной.

– Что вы сейчас чувствуете?

Я рассмеялась, потому что не могла поверить своим ушам.

– Хотите, чтобы я рассказала вам, что чувствую? Похоже, вы выбрали эту работу, потому что вам нравится мучить людей.

Он никак не отреагировал, так что мне пришлось ответить на его вопрос.

– Ну хорошо. Хотите откровенности – я буду с вами откровенна. Я в ужасе, потому что никогда прежде такого не испытывала. Ни к кому. В последнее время я не могу думать ни о чем, кроме вас. Это мешает мне работать, потому что я не в состоянии сосредоточиться. Мне не до тайн Бермудского треугольника, потому что в моих мыслях только вы, как я ни пытаюсь взять себя в руки. Уж поверьте, я пытаюсь, – я резко выдохнула. – Мне нравится приходить сюда каждую неделю и рассказывать вам о своей работе. Обо всем. Мне нравится то, как вы меня слушаете. Как смотрите на меня. Но теперь я боюсь, что все испортила и что вы собираетесь прервать мое лечение, потому что боитесь, что я буду вести себя безрассудно и вы лишитесь работы. Но, пожалуйста, не надо. Прошу вас, не прекращайте наши сеансы. Я не знаю, что мне делать, если мы не сможем видеться.

Доктор Робинсон опустил взгляд на свои записи и мягко сказал:

– Я не собираюсь прекращать наши сеансы, Мелани, если только вы сами не захотите перейти к другому терапевту, – тогда я выполню вашу просьбу. – Он поднял глаза. – Но я хотел бы использовать эту возможность, чтобы помочь вам преодолеть некоторые глубоко укоренившиеся страхи, которые могут возникнуть у вас по поводу близости, и затем научиться в будущем строить здоровые отношения с другими людьми. Я думаю, вы уже добились определенного прогресса, открывшись перспективе вступить в близкие отношения с кем-то, кого вы уважаете и кем восхищаетесь. Этим человеком просто не могу быть я. Итак, первое, что вам нужно сделать, это признать, что ваши чувства ко мне ненастоящие, потому что вы не знаете, какой я человек во взаимных отношениях. То, что с вами происходит, называется эротическим переносом.

Я кивнула, потому что изучала психологию на бакалавриате и знала, что такое эротический перенос. Еще я знала, что он навесит на меня этот ярлык. Но это не значило, что я в это верила.

Я была совершенно разбита. Он казался таким уверенным. Он был непоколебим, он не хотел признавать, что между нами было что-то особенное, а не просто эротический перенос.

Может, я была высокомерной и поэтому так думала, но я считала себя достаточно умной, чтобы понимать, что настоящее, а что нет. Конечно, доктор Робинсон был великолепен и, анализируя мои чувства и поведение, во многом оказывался прав – но не в этом. Он не был для меня сказочным принцем. И мне не нужно было знать, какую машину он водит или что любит есть, чтобы глубоко понимать его. Я верила, что могу заглянуть в его душу и что нам суждено быть вместе.

Если бы только он позволил нам исследовать это. Если бы только нам не мешала его работа.

Он посмотрел на часы.

– Боюсь, сегодня у нас уже не осталось времени.

Я тоже взглянула на часы. Затем наши глаза встретились. Это было очень странно. Мне стало почти жаль его. Я увидела одинокого человека, пойманного в ловушку строгим этическим кодексом своей профессии.

– Мы продолжим это обсуждать на следующей неделе? – спросил он, и я поняла, что он выглядит потрясенным.

– Думаю, мы должны, – ответила я. – Потому что мы не можем вот так это оставить. Нам нужно подробнее обсудить это. По крайней мере, мне нужно.

Он кивнул, встал и проводил меня до двери. Я остановилась на пороге.

– У меня только одна просьба, – сказала я, глядя в его прекрасное лицо и желая лишь одного – коснуться его щеки. – Если мы продолжим наши сеансы, можно хотя бы называть вас по имени? Мне кажется, доктор Робинсон – это так формально, к тому же вы с самого начала называли меня Мелани, а не мисс Браун.

Он чуть помолчал, а потом выражение его лица смягчилось.

– Хорошо, Мелани. Если хотите, можете называть меня по имени. Со следующей недели зовите меня Дин.

Меня охватило волнение, и из клиники я вышла уже в восторженном настроении.