Текст книги "Калиостро и египетское масонство"

Далее госпожа де ла Мотт пересказывает на свой собственный манер историю о воздействии на свою племянницу магнетизмом, при этом прибавляя к ней множество обстоятельств, целиком ею вымышленных и вплетаемых в общую ткань повествования об ожерелье с удивительной нестройностью и множеством нестыковок и натяжек, которые она даже не берет на себя труд скрывать. Она вкладывает в уста кардинала де Роана, академика и придворного, слова, исполненные столь отвратительного коварства, что последний лакей не смог бы их произнести, не покраснев. Она якобы слышала за экраном звуки поцелуев, которыми будто бы обменивались благой ангел и ее племянница. А на столе, по ее утверждению, были навалены предметы, по меньшей мере, могшие вызвать смертельный ужас. Там якобы были скрещенные мечи, ленты разных цветов, кресты разных орденов, кинжал и графин необычайно чистой воды.

В качестве описания предельной степени ужаса она приводит следующие слова:

Это мрачное зрелище освещалось поразительным светом.

Далее, по ее словам, за всей этой поражающей воображение сценой последовало то, что я привел графиню де ла Мотт к присяге хранить случившееся в тайне, а потом приказал принцу пойти и принести большую белую шкатулку. Он затем открыл ее и поручил графине де ла Мотт продать и передать для продажи своему супругу некоторое количество бриллиантов.

Тут или сочтешь, что графиня де ла Мотт совершенно потеряла рассудок, или посчитаешь, что она настолько глубоко убеждена в легковерии своих судей, что надеется выпутаться из этого дела, распуская подобные нелепые слухи.

Ранее, на странице 40 своего Мемуара и последующих страницах, я уже рассказывал, как так получилось, что я оказался вовлечен в эту историю, а также изложил свои вполне добросовестные мотивы. Г-н принц Люксембуржский174174
  Анн-Шарль Сигизмунд де Монморенси-Люксембург, десятый герцог де Пине, заместитель Великого Мастера Великого Востока Франции и главный администратор послушания в 1773-1789 гг. – Прим. перев.


[Закрыть] и г-н де Карбоньер могут засвидетельствовать, в случае необходимости, правдивость ответов, данных мной на допросе.

«Первого и второго августа, – пишет она, – г-н кардинал показал графине де ла Мотт небольшую записку, края которой он предварительно завернул сверху и снизу, так, чтобы можно было прочесть только написанное посередине. Госпожа де ла Мотт прочла (на это следует обратить внимание): «Я посылаю с маленькой графиней…» – далее следовал ряд цифр, которые госпожа де ла Мотт не смогла свести в общую сумму. И далее она прочла:»…чтобы утихомирить этих несчастных нечестивцев; мне было бы жаль, если бы они оказались в нужде». Прочтя это, г-н де Роан воскликнул: «Неужели она обманула меня, эта маленькая графиня? Но это невозможно, я слишком хорошо знаю г-жу де Калиостро».

Здесь не может быть двух мнений: тут впору предположить, что присутствуй там сама графиня де ла Мотт, именно ей могли быть адресованы слова: «Неужели вы обманули меня? Ведь я слишком хорошо знаю г-жу де Калиостро».

Одни лишь басни, никаких доказательств, никакого правдоподобия. Что хотела графиня де ла Мотт выразить этими нелепицами? Кому было адресовано это письмо? Она не пишет о его адресате. Тогда кем оно было написано? Моей женой? Но она не умеет писать, о чем я уже сообщал ранее. Мною? Но я крайне редко пишу по-итальянски и никогда – по-французски. Г-ном кардиналом де Роаном? В таком случае зачем было бы ему читать графине де ла Мотт часть письма, пряча при этом от нее остальное? Что значит это восклицание после прочтения трех-четырех слов из им же самим написанного письма? Что это за обман, в котором он мог тогда заподозрить мою жену? Почему, говоря о ней, он сначала называет ее с фамильярностью «маленькой графиней», и тут же – с почтением, «госпожа де Калиостро»?

Совершенно ясно, что в этой части своего Мемуара графиня де ла Мотт пыталась вменить в вину моей жене совершение аферы, о которой та никогда не имела ни малейшего представления, дабы сразу все обвинения свалились на мою голову.

И вот как графиня де ла Мотт завершает свою пространную диатрибу:

Этот человек должен знать, что пусть в наш образованный век просвещенные Трибуналы уже давно не приговаривают к смертной казни за колдовство в самом прямом смысле этого слова, все равно эти Трибуналы выносят свои суждения, когда колдовство сопровождается ведьмовством, кражами и подлогами, а превыше всего – когда все это умножается учеными и в школах.

Таким образом, графиня де ла Мотт выражает сожаление о том, что живет не в то счастливое время, когда обвинение в колдовстве возвело бы меня на костер. Затем она силится представить меня человеком, наставляющим ученых в колдовстве и дающим им уроки воровства и подлога. Кто же эти люди, столь низкие, чтобы придти и слушать уроки такого учителя? Определенно, в моем обществе их ей не найти. Нет необходимости, я полагаю, называть лиц, которые оказывали мне честь посещением моего дома, но я могу точно сказать, что среди них нет никого, с кем не было бы высочайшей честью познакомиться любому самому утонченному и высокодостойному человеку.

Поэтому я убежден в том, что графиня де ла Мотт принесла мне все это зло в меньшей степени из ненависти ко мне, а в большей степени – в целях оправдаться самой. Однако каковы бы ни были ее намерения, я прощаю ее, насколько позволяет мне сердце, за горькие слезы, которые она заставила меня пролить. Пусть она не думает, что с моей стороны это искусственные чувства. Из глубин темницы, куда я ввержен по ее обвинениям, я призываю на ее голову лишь стихию Закона. Если наконец моя невиновность и невиновность моей жены будут признаны и справедливейший из Королей сочтет, что должен обеспечить защиту несчастному иностранцу, поселившемуся во Франции, полагаясь лишь на верное слово царственной особы, на права народов и на законы гостеприимства, единственное удовлетворение, о котором я попрошу, будет состоять в моем прошении к Его Величеству, в мольбе простить и отпустить несчастную графиню де ла Мотт. Это прощение, если я получу его, не будет в ущерб Правосудию. Сколь виновна ни была бы графиня де ла Мотт, она уже понесла достаточное наказание. Из моего горького опыта мир может извлечь урок, что нет такого преступления, сколь тяжко оно ни было бы, которое не могло бы искупить шестимесячное заключение в Бастилии.

Вы прочли это, судьи и граждане. Таков человек, которого хорошо знали в Страсбурге, Бордо, Лионе и Париже под именем графа де Калиостро. Я написал это во удовлетворение нужд Закона, равно как и во удовлетворение всех прочих и любых чувств, разве что за исключением пустого любопытства.

Скажете ли вы, что этого недостаточно? Станете ли вы настаивать на том, чтобы узнать что-то еще, в особенности страну рождения, имя, мотивы поступков и источники дохода этого незнакомца? Что вам до того, французы? Для вас моя страна – это ваша страна, в которой я впервые решил осесть, чтобы жить по ее законам. Мое имя для вас – то, под которым я прославился меж вами. Мотив моих действий – Бог, а источники моего дохода – моя личная тайна.

Когда, дабы помогать больным и насыщать нищих, я испрошу разрешения вступить в ваше врачебное сообщество, или в ваши странноприимные общества, тогда вы и сможете задать мне все возникшие у вас вопросы, однако творить во Имя Божье всё то добро, которое я способен сотворить, есть мое право, не зависящее от страны, доказательств и векселей.

Французы, не любопытством ли одним вы ведомы? Вы читаете фривольные брошюры, где пороки злословия и легкомыслия тешатся во имя осмеяния и бесчестия друга людей.

Не хотите ли вы, напротив, слыть добрыми и справедливыми? Тогда не пытайте, а любите того, кто всегда почитал Королей – потому что они пребывают в Руке Божьей, правительства – потому что они защищают людей, религию – потому что она есть закон, закон – потому что он есть венец религии, и, наконец, людей – потому что все они суть Его дети, как и он сам.

Еще раз: не задавайте ему больше вопросов, но слушайте и любите того, кто пришел к вам творить благо, кто терпеливо перенес нападки, страдал и защищался с умеренностью.

[подписано] Граф де Калиостро

Мемуар графа де Калиостро обвиненного господином Генеральным Прокурором, обвинителем, в присутствии кардинала де Роана, графини де ла Мотт и прочих обвиняемых

Париж, 18 февраля 1786 г.

Я в заключении, я обвинен, я оклеветан. Разве я заслужил такую судьбу? Я исследую глубины своей души и нахожу там покой, в котором люди мне отказывают. Я много странствовал; я известен во всей Европе и в большей части Африки и Азии. Всюду меня принимали как равного и как друга. Все мои знания, все мое время, все мое достояние неизменно и постоянно направлял я на утешение обездоленных. Я учил, я лечил, но ни разу не снизошел до занятий прибыльными спекуляциями, достойнейшим и спокойнейшим из всех ремесел. Испытывая непреодолимое влечение к облегчению страданий ближних моих, я сделался врачом.

Я бога для того лишь, чтобы расширять круг своего благотворения и умножать пути оказания помощи ближним; я сохраняю независимость, я лишь отдаю, ничего не требуя и не беря для себя взамен; мне хватает деликатности учтиво отвергать даже милости, расточаемые мне августейшими правителями. Богатым всегда открыт доступ к моим советам и моим лекарствам; бедным – к моим лекарствам и моим деньгам. Я никогда не делал долгов; моя нравственность чиста и даже сурова, осмелюсь утверждать; я никого и никогда не оскорбил ни словом, ни действием, ни устно и ни письменно. За оскорбления, нанесенные мне, я прощал, и то добро, которое я делал, я делал в тишине. Будучи повсюду иноземцем, повсюду исполнял я долг гражданина; повсюду почитал я религию, законы и правительство. Вот история моей жизни… [далее по тексту]