Текст книги "Мертвые не грезят"

Курт Кеннон (Эд Макбейн)
Мертвые не грезят

Старый квартал мало изменился. Я стоял у окна в спальне Чарли Даггеры, глядя на серые пятна многоквартирных домов, высящихся в холодном зимнем небе. Солнца не было. День был холодным, мрачным и казался каким-то угрожающим, словно оттого, что Чарли Даггера лежал в гробу.

Гробовщик мастерски застегнул воротник Чарли так, что большая часть ножевой раны поперек его горла оказалась прикрытой. Остальное скрывал густой грим и полумрак в комнате, но все знали, что прячется под гримом. Все знали, но никто не говорил об этом.

Присутствующим принесли вина, и я налил себе изрядную порцию. Чарли и я еще мальчишками вместе прицеплялись к троллейбусам, что ходили некогда по Первой авеню. Это было много лет назад, и я не видел Чарли с тех пор, как у меня отобрали лицензию. Я, возможно, так никогда бы и не встретил Чарли, живым или мертвым, если бы не забежал к Лосю на Четырнадцатую улицу. Он рассказал мне о Чарли и просил прийти выразить соболезнование. Он не обратил внимания на трехдневную щетину на моем лице и на красные прожилки в глазах. Он пренебрег всем этим и попросил меня прийти помянуть умершего друга детства, и я согласился.

– Ну как ты? – спрашивал теперь Лось. Двумя тонкими пальцами он держал низкий стакан.

Лось был очень маленьким человечком, сохранившим жидкие волосы лишь на самом затылке. Он тоже был совсем еще маленьким ребенком, когда мы наградили его этой мужественной кличкой.

– Так себе, – ответил я Лосю и опорожнил свой стакан. Один из родственников Чарли вновь наполнил его, и я поблагодарил кивком головы.

– Я читал об этом в газетах, – сказал Лось.

– Да?

– Да. – Лось печально покачал головой. – Она была сукой, Курт. Ты должен был убить этого парня.

Он говорил о моей жене Тони. Он вернул меня к ночи, когда я после четырех месяцев женитьбы полной влюбленности, застал ее в своей спальне с сукиным сыном по имени Паркер. Он напомнил мне о живописных газетных отчетах о том, как я обработал Паркера рукоятью своего сорок пятого и как полиция обвинила меня в нападении с применением оружия. Они отняли у меня лицензию, а Паркер отнял у меня жену, но перед этим я размозжил ему лицо и выбил половину его чертовых зубов.

– Ты должен был убить его, – повторил Лось.

– Я пытался, Лось. Один черт знает, как пытался. – Я не любил вспоминать об этом. Слишком много времени ушло на то, чтобы забыть. Виски немало в этом помогло.

– Хорошие люди умирают, – сказал он, качая головой, – а плохие продолжают жить.

Он оглянулся на гостиную, где цветы окружали гроб со всех сторон. Я тоже обернулся и увидел тихо всхлипывающую мать Чарли, полную итальянку в черном платье.

– А что случилось? – спросил я. – Кто перерезал Чарли горло?

Лось продолжал покачивать головой, словно не слышал меня. Я глядел на него поверх моего стакана, и наконец наши глаза встретились. У него они были словно покрыты какой-то вуалью, затуманены чем-то невыразимым.

– Что случилось? – вновь спросил я.

Лось заморгал, и тут я понял, что этим невыразимым является страх. Холодный, голый, безрассудный страх.

– Не знаю, – сказал он. – Его нашли возле собственного магазина. Ты ведь знаешь, он держал лавку готового платья. Ты помнишь отца Чарли, не так ли, Курт? Старого Джо Даггеру. Когда Джо умер, лавочка перешла к Чарли.

– Да, – ответил я.

Виски убывало, а вместо него прибывали слезы. Пора было уходить.

– Лось, – сказал я, – мне надо бежать. Хочу попрощаться с матерью Чарли, а затем мне…

– Конечно, Курт. Спасибо, что пришел. Чарли был бы доволен.

Я оставил Лося в спальне и простился с миссис Даггера. Она, конечно, не помнила меня, но взяла мою руку и крепко ее пожала. Я был другом ее покойного сына, и ей хотелось удержать все, что он знал и любил, настолько долго, насколько это было в ее силах. Я остановился возле гроба, преклонил колени и пожелал Чарли, чтобы земля была ему пухом. Он в жизни не обидел даже мухи – настолько я знал – и он заслужил лучшую долю.

Я встал и пошел к двери, а один из родственников Чарли произнес:

– Взгляните, он выглядит так, словно спит.

Я посмотрел на гроб и на багровую, зашитую рану на шее Чарли, которая начала уже проступать из-под грима. Мне стало тошно от всего, что происходило.

– Нет, – грубо заметил я. – Он выглядит мертвым.

И вышел на лестницу.

Квартал выглядел почти таким же, как и прежде, но не совсем. Здесь все еще сохранилась кондитерская, вплотную прислонившаяся к зданию на левой стороне улицы, и лавочка по прокату велосипедов на правой. На углу стоял фургон мороженщика, и я вспомнил, как однажды чуть не размозжил себе руку, дурачась с фургоном: я наклонял его до тех пор, пока соскользнувшая глыба льда не развернула фургон, прижав его к углу и защемив мою руку. Я потерял ноготь, и в то время это было трагедией. Сейчас воспоминание вызвало у меня улыбку. Большой белый особняк через улицу выглядел теперь потрепанным. Квартал из итало-ирландского превратился в итало-ирландско-пуэрториканский. То был тот же самый квартал, но уже и другой.

Я пожал плечами и направился к кондитерской. Парень за стойкой внимательно взглянул на меня – незнакомца, когда я вошел.

– «Пелл-Мелл», – попросил я, залезая в карман за мелочью, а его глаза продолжали изучать меня, начиная с одежды и кончая лицом. Я знал, что я не Мона Лиза, но мне не понравился изучающий взгляд парня.

– Что с тобой? – резко бросил я.

– Хм. Я…

– Дай мне чертовы сигареты и кончай допрос третьей степени.

– Да, сэр. Я… простите, сэр.

Я посмотрел ему в глаза и увидел тот же самый страх, что застыл на лице Лося. А затем я осознал, что парень даже употребил слово «сэр». Кто же, черт возьми, называет бродягу «сэром»? Он положил сигареты на прилавок, и я сунул ему шестьдесят пенсов. Он тонко усмехнулся и отодвинул монету ко мне обратно. Я посмотрел на нее, а затем парню в глаза. В те дни, когда я был частным детективом с лицензией, я видел страх на многих лицах. Я так настрополился, что мог различать запах страха. Я чувствовал его сейчас, потому что парень испугался по-настоящему.

Я еще раз толкнул ему монету через стойку и сказал:

– Сдачу, приятель.

Парень быстро схватил звякнувшую монету и дал мне сдачу. Теперь он вспотел. Я пожал плечами, покачал головой и вышел из лавки.

«Ну, Кеннон, – сказал я самому себе. – А теперь куда?»

– Курт? – Услышал я голос нежный и вопросительный, обернулся и увидел его обладательницу. Она тоже казалась нежной и облачена была в тонкое пальто, которое подчеркивало все изгибы ее тела. Ее волосы были черными – черными, как ночь, они курчавились вокруг ее лица изящными завитками, которые невозможно создать с помощью домашних приспособлений для перманента. Глаза ее были карими и широко распахнутыми, а губы выглядели так, словно были никем не целованы, но желали этого.

– Не думаю, что знаю вас, – сказал я.

– Кит, – ответила она. – Кит О'Доннел.

– Кит О'Дон… – Я взглянул еще раз. – Не Кейти ли О'Доннел? Будь я проклят!

– У тебя найдется минутка, Курт?

Я все еще не мог прийти в себя. Она была девчонкой с перепачканной мордашкой, когда я последний раз видел ее.

– Конечно, – отозвался я. – Сколько угодно. Времени у меня гораздо больше, чем мне нужно.

– Здесь за углом есть бар, – предложила она. – Там мы может поговорить.

Я усмехнулся и поднял воротник пальто.

– Это как раз то место, куда я в любом случае направлялся.

Бар напоминал все бары – здесь были виски и люди, которые пили виски. Под длинным окном стояли два стола. Мы сели за один из столов, и Кит сбросила с плеч пальто. Сделала она это очень грациозно. На ней был зеленый свитер, лифчика она не носила, и когда скинула пальто, я придвинулся ближе к столу, в ладонях у меня появилось нечто вроде зуда.

Девушка не стала возиться с предисловиями.

– Курт, – начала она, – мой отец в беде.

– Ну, мне очень жаль, – ответил я.

– Ты ведь частный детектив. Я прошу тебя помочь.

Я усмехнулся.

– Кейти… Кит… Я больше не работаю. Закон отнял у меня мой билет.

– Этого не может быть.

– О, еще как может!

– Курт, это целый квартал, не только мой отец. Чарли… Чарли был одним из них. Он… они…

Она замолчала, и ее глаза расширились. Слова, казалось, застряли в ее горле, и она слегка склонила голову. Я обернулся и оглядел бар. Высокий тип в пальто из верблюжьей шерсти шел по бару с широкой ухмылкой на лице. Я посмотрел на него, и ухмылка его стала еще шире. Я повернулся к Кит. Она подняла глаза, и я встретил третий испуганный взгляд за последние полчаса.

– Что за черт? – спросил я.

– Курт, пожалуйста, не надо… – прошептала она.

Я отодвинул стул и пошел к стойке. Высокий тип продолжал ухмыляться, словно пришел в восторг, увидел хорошенькую девушку с бродягой. У него были белокурые волосы и острые голубые глаза, поднятый воротник пальто обрамлял узкое лицо.

– Что-нибудь не так, друг? – спросил я.

Он не ответил. Я заметил, что одна его рука нырнула в карман. На его одеянии появился заметный выступ, и если только у парня не были громадные кулаки, то в кармане, помимо его руки, находилось что-то еще.

– Вы глазеете на мою подругу, – сказал я.

Он отвел глаза от груди Кит, вздымающейся под зеленым свитером, и посмотрел на меня.

– Предположим, что да, – ответил он приторно.

– Так бросьте это.

Ухмылка опять появилась на его лице. Он неторопливо повернул голову и раздел глазами Кит. Я сгреб его за воротник пальто, вцепившись в него рукой, и поволок из бара.

Он двигался быстрее, чем я думал. Коленкой он нанес мне резкий болезненный удар в пах. И тут же его рука вынырнула из кармана, и в лицо мне уставился курносый тридцать восьмой.

Я не стал долго рассматривать револьвер. Бывают случаи, когда вы можете играть в кошки-мышки, но иногда вы автоматически чувствуете, что этот человек опасен, что оружие в его руке – не блеф, а угроза, которая может осуществиться в любую секунду. Удар коленом в пах согнул меня так, что лицо оказалось на одном уровне с дулом. Я начал поднимать голову и в то же время ударил парня сжатым кулаком. Я попал ему по запястью, револьвер отклонился в сторону, и выстрел оглушительно прогремел в маленьком баре. Я услышал, как вдребезги разлетелось окно, когда в него ударила пуля, и затем покрепче сжал пальцами запястье своего противника, повернул его кругом и забросил его руку себе на плечо. Я взял его на бедро, он пошатнулся и хрипло взвизгнул.

А затем он взвился в воздух и перелетел через мое плечо, я по-прежнему крепко придерживал пистолет рукой. Другая моя рука поддерживала парня под локоть. Он начал падать и револьвер выстрелил опять, выбив в полу щель в добрые шесть дюймов. Он начал ругаться, и ругань перешла в вопль, когда он почувствовал, что кости его руки ломаются. Я мог бы ослабить захват. Я мог бы просто позволить ему упасть на пол, и он свалился бы, как пустой мешок. Вместо этого я держал одну руку на его запястье, а другую под его локтем, так что вес его тела давил на его собственную вытянутую руку.

Кость издала легкий хруст, словно кто-то щелкнул парой кастаньет. Он уронил револьвер и ударился об пол с грохотом, от которого задребезжали стаканы в баре. Тут же его здоровая рука потянулась к сломанной. Когда он увидел неестественный угол, под которым она висела, лицо его стало серым. Зате

...

конец ознакомительного фрагмента