Текст книги "Россия: прорыв на Восток. Политические интересы в Средней Азии"

Удрученное сверх меры провалами в торговой конкуренции и связанной с ней дипломатией, российское руководство сосредотачивало все больше внимания на одном аспекте торговли в Средней Азии, который был совершенно не связан с получением прибыли, но был оскорбителен по своей сути. Речь идет о работорговле. Выбор царскими властями этого аспекта для порицания вызвал любопытный виток событий, ибо сама Россия, даже помимо крепостного права и учреждения свободных крестьян (смердов), имела древнюю и устойчивую традицию домашнего рабства и торговли иностранными рабами, которая сохранялась и в XIX столетии.

Князья Киевской Руси считали торговлю живыми людьми одним из главных источников своего благосостояния и продавали рабов в Византию, покупателям с Востока, как и европейцам минимум с IX века. Рабы ценились князьями не только как товар на экспорт, но являлись чрезвычайно важным источником рабочей силы внутри страны. Киевские правители добывали рабов главным образом в междоусобных конфликтах или в войнах с азиатскими кочевниками. Булгария и Итиль в древние времена были настоящими рынками рабов, а значительно позднее их функции унаследовали Казань и Астрахань. В 1559 году, когда Энтони Дженкинсон выкупил и привез Ивану IV нескольких русских, долгое время пребывавших в рабстве в Средней Азии, он убедил царские власти признать хорошо известный факт порабощения русских подданных мусульманами. Работорговля в России XVI века сделалась государственной индустрией, уступающей по важности лишь монополии на экспорт серебра и золота. В городах Касимов, Переяславль-Рязанский (Рязань), Нижний Новгород и Свияжск выставлялось на продажу большое число рабов. Действовало только одно определенное ограничение: этнических русских нельзя было продавать в рабство иностранцам и нельзя было покупать иностранных христиан.

К XVII веку Тобольск и Астрахань стали главными рынками рабов в России. Царь, осуществляя монополию на экспорт рабов, часто жаловал грамоты на разрешение азиатским купцам покупать рабов в России для Хивинского ханского двора. В то же время определенное число людей из разных регионов Азии служили холопами в России, рабское население которой резко возросло в XVII столетии. В их труде особенно нуждались в русских степях. Хотя русские купцы устраивали засады для азиатов и продавали их в России, поставщиками многих рабов были казахи или сами бухарцы, которые пригоняли калмыков или представителей сибирских племен на российские рынки для продажи. Религиозная принадлежность человека часто играла решающую роль в вопросе, можно ли его продать в рабство за границу.

Петра Великого осуждали в 1706 году за разрешение продавать шведских пленников туркам. Это говорит о том, что просьба бухарского посла в 1717 году предоставить «девять шведских девушек» для его хана, возможно, не осталась без удовлетворения. Точно так же, как русские православные считали возможным продавать христиан других религиозных течений в качестве рабов мусульманским «неверным», сунниты Средней Азии проявляли склонность обращать в рабов персидских мусульман, захваченных во время набегов туркменов.

Хотя правители ханств, возможно, не реагировали на жестокости рабства, они вовсе не оставались равнодушными к тому, что Россия раздвигает свои границы, поглощая большое число мусульман – татар, башкир и ногайцев. То, что единоверцы попадают под власть христиан, обычно не вызывало активного протеста Хивы и Бухары. Однако через дипломатические каналы ханы нередко возражали против настойчивых требований России освободить порабощенных российских пленников, поднимая вопрос об освобождении мусульман от русского господства. Об этом свидетельствует энергичная нота бухарского хана Надира Мухаммада (пр. 1642–1645) русскому царю: «Вы писали нам, чтобы мы освободили и отослали в Россию русских людей, пленников, которые находятся в Бухаре и наших других городах, и либо отбывают свои работы, либо не отбывают, и которые живут в неволе. Но нам известно о том, что в вашем государстве находятся, по воле Бога, многие люди ногайских мирз и их улусов по мусульманскому закону. Мы – мусульмане, ногайцы – мусульмане тоже. И ногайские мирзы кочевали рядом с нашими предками, и жили в дружбе и любви между ними. Теперь же мы просим вас тоже отдать приказ разыскать и отправить свободными в наше государство пленников-ногайцев, которые находятся в вашем государстве, и когда вы… совершите этот благодатный поступок, мы тоже разыщем всех русских невольников в нашем государстве и освободим их».

Москва решительно отвергла предложенный обмен, но бухарцы и хивинцы в разное время тем не менее прилагали усилия, иногда небезуспешно, к освобождению своих подданных, которые, особенно в XVIII веке, были заключены в тюрьмы или удерживались долгое время другими способами в России.

Одну такую попытку предпринял бухарец Ядигер Махлер Муглы Алимов, который в 1730 году привез от своего суверена требование, чтобы Россия освободила двух знатных мусульман, которые находились, согласно петиции, в заточении в течение 15 лет. Более того, российские власти указом от 28 января 1767 года специально санкционировали захват путешественников из Средней Азии, чтобы содержать их в качестве заложников для обмена на русских пленников. В 1840 году царские власти, сочетая дипломатические, экономические и военные угрозы, высказанные Мухаммадом Шарифом Аитовым, татарским офицером царя, вынудили хивинского хана вернуть более 400 русских пленников и запретить торговлю ими. Ташкент освободился от всех русских рабов к 1865 году – ни одного из них не было обнаружено, когда царская армия овладела городом окончательно.

Когда русский представитель выражал публичное возмущение по поводу порабощения русских в Средней Азии, рабство продолжало тайком практиковаться в Сибири (до 1825 г.). Оно не исчезало и вдоль русско-казахской границы. Там покупка юных казахских девушек русскими солдатами разрешалась по закону с 1808 года, и такие сделки происходили в Оренбурге минимум до 1818 года. В период между 1750 и 1850 годами участившиеся случаи похищения детей и работорговли, которыми занимались казахи, туркмены, хивинцы и бухарцы, объяснялись общим ухудшением экономического положения. Так как царские чиновники применяли против них жесткие санкции, конфискуя товары и арестовывая торговцев, обнаруженных в России, эти потери в сочетании с уже обострившейся аграрной проблемой подталкивали азиатов к работорговле еще больше. И особенно к похищению русских вдоль границ, поскольку за них можно было получить более высокую цену или выкуп, чем за персов.

Учитывая эти традиции и практику рабства и работорговли как в Средней Азии, так и в России, а также то, что крепостное право сохранялось в России вплоть до 1861 года, следует на время выйти за рамки этого вопроса, чтобы понять, почему российские власти в разные времена, начиная примерно с конца XVI или начала XVII века, впадали в ярость, когда русские подданные попадали в рабство в Бухаре и особенно в Хиве. Религиозные различия уже упоминались как одна из важных причин. Иногда приводились гуманитарные причины. Нет также сомнений, что потеря значительного количества рабочей силы подрывала уверенность русского правителя в невозможности его подданным выйти из-под его контроля законным путем. Это была также определенная экономическая утрата, которую империя не могла себе позволить.

Наконец, хотя русские рабы, проданные на рынках Средней Азии в Индию и другие страны, почти забывались, наличие русских, живших в рабстве среди азиатов, которых россияне считали отсталыми и, возможно, второсортными, уязвляло самолюбие русских и вредило их статусу в глазах европейского сообщества, до уровня которого Россия стремилась подняться. Это ущербное тщеславие позднее постоянно выражалось русскими правителями, когда они требовали «преподать уроки» хивинцам и бухарцам или «привести их в чувство», применяя военную акцию.

Пленниками были в большинстве случаев крестьяне, с которыми обычно не обращались жестоко, если они не пытались совершать побеги. Эти крестьяне жили в более худших условиях, а в некоторых случаях гораздо лучших, чем средний русский в своей деревне. Независимо от подлинных мотивов, вопрос об этих рабах, первоначально трактовавшийся обеими сторонами как экономический, приобрел религиозное значение и почти одновременно перешел в дипломатическую сферу. В конечном счете, когда дипломатия не дала результата, этот вопрос спровоцировал войну и завоевание Средней Азии.

В дополнение к экономическим или дипломатическим инициативам хан проявлял порой интерес к западной цивилизации и техническому мастерству. Московские послы понимали это, сталкиваясь с вопросами религиозной практики, государственного делопроизводства, поведения в обществе и даже индивидуальными привычками русских или европейских правителей.

Разумеется, в течение XVI века, а может и позднее, достижения Средней Азии в литературе, искусстве, архитектуре, музыке, философии, теологии, астрономии, медицине, математике и образовании стояли на одном уровне с Россией или гораздо выше. Так что в этих сферах азиаты могли перенять у Москвы немногое. Русские тем не менее ограничивались периодическим сбором военной информации и свидетельств очевидцев, топографических или этнографических данных об этой территории, к подлинным ценностям которой они оставались, видимо, невосприимчивы. Так, помимо обмена швейными изделиями определенных видов, которые в то или иное время становились модными в обоих регионах, или сиюминутного увлечения каким-либо особым деликатесом или напитком других проявлений заинтересованности вплоть до 1700 года, видимо, не было. Русским удалось научить азиатов следовать царскому дипломатическому протоколу в церемониях и переписке (который они сами позаимствовали от Золотой Орды), но это небольшое достижение имело преходящий характер. До реальной конфронтации в начале XVIII века регионы не проявляли большого интереса к литературе и языку друг друга, ни одна из сторон не прилагала больших усилий познакомиться с образом жизни другой.

Когда же русские послы Борис и Семен Пазухины получили в январе 1671 года аудиенцию у хивинского правителя хана Навше (пр. 1663–1687), он заинтересовался потехами царя и обсуждал собственное увлечение соколиной охотой. Позже Пазухины сами развлекались во дворце, когда вкушали за ханским столом из золотой посуды, перед тем как лицезреть танцы и услышать исполнение песен из книги весьма необычного вида.

В 1675 году бухарский правитель сделал попытку познакомиться с западной музыкой, отправив посла Хаджи Фарика в Москву за органом и органистом. За сто лет до этого в доме бухарского посла в Москве исполнители восточной музыки произвели на соседних жителей неблагоприятное впечатление. Они возмущались «шумом», производимым бухарцами, и настояли, чтобы музыканты вместе с послом переехали в другой район Москвы.

Ханы и царь долго зависели от информации, полученной от гостей. В XIX веке, когда русский посланник, капитан Никифоров, был представлен хану Алла Кули (пр. 1825–1843), хан потратил много времени на расспросы о внутренних делах России и уделил особое внимание международным отношениям между Турцией, Россией, Англией, Китаем и другими государствами. Кроме ответов общего характера, русский посланник дал хану конкретный совет относительно контактов Хивы с Англией:

«Хан. Ходят слухи, что англичане готовятся оккупировать Балх.

Никифоров. Я этого не слышал, но если они собираются, то сделают это…

Хан. Вы советуете мне быть в мире с ними, но мои друзья Эббот и Шекспир [английские офицеры] рекомендуют мне не мириться с русскими.

Никифоров. Повторяю еще раз, что для вас опасны как дружба, так и вражда с англичанами. Эти люди коллекционируют страны. В последние 75 лет они подчинили себе 150 млн человек в Индии… Они овладели Кабулом и приблизились почти на 500 миль к Герату. Эти люди очень опасны для Хивы.

Хан. Но мне нужно защитить Балх.

Никифоров. Этого вам не удастся, но вам лучше защитить себя и свой народ от английской державы, заключив прочный союз с Россией.

Хан. Царь пошлет войска защищать меня?

Никифоров. Для этого достаточно одного слова, и в послании Его Величества тот факт, что вы в союзе с Россией, будет объявлен».

Не только хивинские горожане, но и казахские кочевники черпали знания о новой европейской жизни из сообщений русских. Подобная информация касалась главным образом техники, новшеств и промышленных открытий Запада. Размышления о такого рода связях с отсталыми кочевыми территориями к югу от России Фридрих Энгельс изложил Карлу Марксу в 1851 году в письме, которое часто цитируется, чтобы оправдать прошлые и дальнейшие мероприятия России в этом регионе. Энгельс писал: «При всей своей подлости и славянской гадости русское господство представляет собой цивилизационное явление… в Азии». Такая «цивилизация», однако, редко оказывала влияние на большие центры Средней Азии ко времени падения Ташкента.

Если список соглашений и переговоров примерно на рубеже XVIII столетия, когда политика вновь стала занимать важное место в дипломатии между Средней Азией и Россией, не отвечал реальной ситуации или желанию обеих сторон, то объяснение лежит в некоторой степени в разном подходе к признанию правомочности письменных документов. В том числе договоров между правительствами или людьми. Такое недопонимание приводило к неудовлетворенности России ее дипломатическими контактами.

Еще в давние времена существовал обмен религиозными миссиями между Киевом и Булгарией, Киевом и Хорезмом. Позднее, по окончании монгольского господства над обеими территориями, когда в них функционировало дееспособное самоуправление, также стали развиваться дипломатические отношения. На этих начальных стадиях официальных внешних сношений само существование дипломатической активности зависело исключительно от самих правителей, ибо большинство монархов и князей по необходимости оставались погруженными лишь во внутренние дела.

Только несколько выдающихся деятелей Тимуридов, таких как хан Абу Саид (пр. 1451–1469), султан Хусейн Байкара (пр. 1473–1506) или хан Шейбанид Абдулла, и русские монархи Иван III (1462–1505), Иван IV настойчиво развивали деятельность своих внешнеполитических служб. Неудивительно, что каждый из этих сильных государей выделился также как создатель стабильной власти, покровитель искусств, объединитель империи. Иван III направил посольство, которое в период 1464–1465 годов достигло двора хана Абу Саида в Герате, а в 1490 году миссия Тимуридов прибыла в Москву. В 1480-х годах казахские ханы тоже, видимо, впервые вступили в дипломатические сношения с Москвой.

Эти первые начинания в XV веке меркнут в сравнении с подлинными достижениями в дипломатической деятельности с 1550 по 1599 год, когда минимум 25 посольств из Азии посетили Россию, а царь отправил не менее шести посланников, включая Энтони Дженкинсона, в ханства и к казахам. Хотя само по себе число контактов не раскрывает содержания дипломатической деятельности, но дает представление о том, что азиаты, в частности хан Абдулла, предпринимали в отношении России, говоря современным языком, дипломатическое наступление.

Россия впервые обратилась к Средней Азии в связи с реальной политической проблемой, вызванной конфликтом царя с союзником Бухары – Сибирским ханством – в конце XVI века. В то время хан Кучум подвергся мощному военному и дипломатическому давлению как России, так и его казахских противников – Хакка Назара (пр. 1538–1580) и Тевеккеля (пр. 1586–1598). Из этого первоначального конфликта интересов возникло соперничество за влияние на казахских кочевников, которое обостряло и без того нелегкие отношения между югом Средней Азии и Россией вплоть до завоевания Сибирского ханства. Проблема так и не разрешилась дипломатическим путем. Из-за внутренних распрей среди казахов, а также напряженных отношений между ханствами и казахами предводители кочевых племен не могли устоять перед искушением призвать северную державу к интервенции, на что с готовностью отозвалась Россия.

В 1594 году напряженность между Россией, Сибирским ханством, казахами и Бухарой вновь достигла апогея, когда Тевеккель отправил своего гонца Кул Мухаммада в Россию с просьбой прислать войска, оснащенные стрелковым оружием, для отпора ногайцам и бухарцам, а также взятия его под царскую защиту. На следующий год эмиссар Москвы Вельямин Степанов дал ответ на просьбу Тевеккеля, вручив казахскому предводителю грамоту, в которой провозглашалось, что царь не только пошлет войска со стрелковым оружием в Самару, чтобы казахи могли сражаться с ханами Кучумом и Абдуллой, но также возьмет Тевеккеля и его народ под свое покровительство. Он предостерег его несколько раз против уклонения от такого покровительства.

Хотя Степанов перенес изнурительную поездку верхом в казахское становище и обратно (первый посланец России к казахам в 1573 году был захвачен и убит родственником хана Кучума до прибытия к месту назначения), этот дипломатический обмен имел значение чуть больше, чем создание прецедента. События в конце XVI века в России, особенно во время междуцарствия, вскоре стали настолько тревожными, а обстановка в Средней Азии изменилась столь драматически, что официальные отношения между сторонами на время стали чрезвычайно затруднены. Такая неопределенность, возможно, отчасти объясняет послание в июле 1589 года Бориса Годунова хану Абдулле с требованиями, чтобы документы из Бухары в Россию предварялись полным именем и полным длинным титулом царя и чтобы такое же «уважение» оказывалось самому Годунову.

Еще одним проявлением напряженности между Бухарой и Россией в то время стало, по-видимому, задержание в России в 1595 году двух посланников Кутлука Адама и Исена Гильдея вместе с их сопровождением на несколько лет.

За исключением одиночного визита в Москву бухарского посла Аднаша в первый год нового века между Средней Азией и Россией до конца междуцарствия не происходило никаких официальных дипломатических сношений. После 1613 года с кончиной Бориса Годунова и хана Абдуллы они вновь оживились на прежней, коммерческой основе. Очень скоро прибыл посланник из Бухары, чье влияние, очевидно, открыло путь всем будущим связям Бухары и Хивы с Россией.

Адам Бий доставил царю послание от своего правителя Имам Кули-хана (пр. 1611–1642). В нем среди других тем упоминался факт, что крымцы и ногайцы захватили большое число русских пленников и привезли их в Бухару, где Имам Кули выразил готовность передать их любому надежному русскому послу, которого пришлет царь. Русские власти быстро отреагировали на это послание, отправив вместе с Адамом Бием в Бухару нового посла, хотя еще миссия Дженкинсона 60 лет назад сообщала, что в ханствах содержатся в рабстве русские. Незамедлительный отклик на этот раз был вызван, несомненно, тем, что Кули-хан проявил необычную инициативу, подняв вопрос о репатриации русских. Своим поступком, независимо от двойственной политики Бухары по этому вопросу в дальнейшем, хан заслужил благорасположение России и внушил русским, что ответственность за работорговлю несет исключительно Хива.

Начиная с посольства в Бухару в 1620 году И. Д. Хохлова освобождение русских, попавших в рабство, стало для России одной из главных и настойчивых тем дипломатии. И ханы, усвоившие полезность этого способа сбора выкупа, и особенно достижения своих дипломатических целей, использовали его главным образом для извлечения торговых выгод. Фактически и для русских торговля в то время имела большее значение, чем вопрос о пленниках, как показывает приоритет вопросов, указанных в царских инструкциях Хохлову.

Посол Хохлов с большим трудом вернул в 1622 году 31 русского после всевозможных уговоров и, наконец, покупки пленников за наличность, когда дипломатия оказалась бессильной. Тягостные оскорбления, пережитые Хохловым в Бухаре и Хиве, в связи с хлопотами за русских пленников и трудностями проживания в чужой стране, столь обидели русские власти, что по возвращении Хохлова царь приказал задержать Адама Бия и хивинского посланника Махтумбея, сопровождавшего Хохлова вместе с другим хивинцем. Это вызвало разрыв отношений сторон после 1623 года на десятилетие.

Поездка Хохлова имела все-таки положительный результат – посол договорился с ханом Хивы предоставить охранное свидетельство хивинскому царевичу. Царевич Афган Мирза (ум. 1648), сын Араб Мухаммад-хана I, служил при московском дворе и обратился к царю с просьбой послать русские войска для смещения соперничающей политической фракции, которая отстранила его отца от власти. Царевич также обещал в случае успеха борьбы с братьями сделаться подданным царя. Это первое хивинское обращение к царю заступиться за одну местную политическую фракцию, боровшуюся против другой, не получило осязаемой поддержки, но его не забывали, когда поднимался вопрос о «законном праве» России править в Хиве.

Большинство из семи дипломатических миссий, которые предшествовали или следовали после миссии Хохлова в XVII веке, главное внимание уделяли вопросу освобождения русских пленных в ханствах. Они также затрагивали вопросы торговли и соблюдения протокола, одаривали ханов кречетами и другими подарками, передавали или получали официальные послания правителей. В то время как российские дипломатические контакты стали менее активными по сравнению с предыдущим веком, ханы тем не менее в XVII столетии направляли в среднем одно и более посольств каждые два года. В период с 1600 по 1699 год более сорока из них посетили русские владения.

Поскольку русские послы в течение этого века возвращались на родину без видимых успехов и служили лишь агентами по расходованию фондов выкупа небольшого числа русских пленников, акцент в деятельности немногих миссий, отправляемых из Москвы, изменился. В период с 1609 по 1670 год (особенно это касается миссии Ивана Федотова) первостепенное значение стало придаваться сбору информации, полезной для военных, экономических (торговые пути в Индию) и политических целей. Торговцы, путешественники и первые дипломаты сообща внесли свой вклад в изучение тех территорий, где побывали. Дипломатические агенты, засылаемыми Россией в азиатский регион, редко были русскими. Обычно для этой деятельности использовались мусульмане, проживавшие в царской империи, но они не всегда оказывались настолько надежными, насколько от них этого ожидали. В XVIII веке русский агент, посетивший Среднюю Азию под видом глазного врача, свидетельствовал следующее: «Татары, которых мы посылаем в Хиву и Бухару для разведки, выступают там в роли торговцев. Их гостеприимно принимают, одаривают и делают послабления в пошлинах [на импорт], так что когда они возвращаются в Россию, то характеризуют Хиву и Бухару как сильные государства, хотя в действительности они весьма незначительны».

С усилением русского шпионажа значительно оживилась дипломатическая деятельность России вокруг и внутри Средней Азии. Стали совершаться в XVIII веке и акции военного значения. В то же время ханы сбавили активность по упрочению связей с царскими властями. В дипломатической и военной сферах царские действия стали гораздо более агрессивными. Российские представители искали в первую очередь возможности прямого вмешательства в азиатские дела и сеяли там раздор, организуя союзы, которые усиливали напряженность в отношениях между местными сообществами, что еще более ослабляло устойчивое равновесие всего региона. Дипломатическая деятельность изменилась главным образом в результате экономического упадка самой Средней Азии и резкого ухудшения отношений между местными правителями, которые ссорились между собой вместо того, чтобы направить свои усилия на строительство укреплений на своей территории.

Путь к русскому вмешательству открылся в самом начале века, когда хивинский хан Исхак Ага Шах Нияз (пр. 1694–1701) велел своему гонцу Достек Бек Бахадуру передать послание от 21 января 1700 года князю Б. А. Голицыну, ближайшему сподвижнику Петра Великого, с предложением заключить договор с Москвой. В документе был поднят вопрос о возможности для хивинского монарха войти в подданство царя и заключения двустороннего оборонительного союза. Однако эмиссар подчеркивал, что хан главным образом заинтересован в торговых мероприятиях, особенно в снятии российского эмбарго на экспорт железа и свинца, а также в импорте полудрагоценных камней, шелка и тому подобных вещей.

Акцент на коммерческих вопросах, должно быть, дал понять российским дипломатам, что пункты послания, касающиеся подданства и альянса, были включены лишь как приманка с целью поощрения принятия торговых условий и, следовательно, не должны восприниматься всерьез. Но царь, осведомленный о внутренних проблемах Хивы и стремившийся к расширению империи, дал срочный ответ на инициативу хана в своем послании от 30 июня 1700 года. Игнорируя ссылку на торговлю, он пишет хану Исхак Ага Шаху Ниязу: «Мы, Великий Государь, наше царское Величество… в подданстве у нас… быть тебе повелели». К тому времени, когда Хива в 1703 году ответила на царское заявление, на троне воссел новый хан, и все разговоры о государственных связях и союзе с Россией, за исключением замечаний о мире и дружбе, были забыты. А содержание официального хивинского послания, как и ожидалось, сконцентрировалось на торговой политике.

В следующие 170 лет дипломатические отношения России с ханствами прошли тернистый путь. До середины ХГХ столетия царские чиновники безуспешно пытались заключить официальные договоры, в соответствии с которыми Россия увеличила бы свое влияние, если и не установила бы контроль над всей или частью юга Средней Азии.

Дипломатические отношения между Кокандом и Россией были иными. Потому что они начались с самым молодым (образованным в 1710 году) ханством только к концу XVIII столетия. В период между 1784 и 1796 годами предпринимались попытки завязать отношения с Ташкентом, городом в то время с населением около 10 тыс. человек. Он был включен в ханство в 1815 году. Несмотря на то что русский солдат убил кокандского посланника в 1812 году в Петропавловске, пока соперничество двух стран за контроль над Средним казахским жузом не усугубилось, их отношения не характеризовались враждой, о которой свидетельствовал долгий опыт отношений старых ханств с Россией.

Однако к 1830-м годам у кокандцев вызвали обиду отказы России принимать их дипломатов. Этому сопутствовали грабежи ташкентских караванов казахами, предположительно подчинившимися России, строительство русскими крепостей в горах Беш-Казлык (Каркаралы), а также на реке Каратал и отказ помочь борьбе Коканда с китайцами на востоке Бухарского ханства. Все это охладило желание Коканда установить дипломатические отношения с Россией. Хотя представители Ташкента и Коканда временами, например в период между 1836 и 1841 годами, пытались уладить разногласия, желая установить контакты с пограничными властями. С 1850 года Коканд почти постоянно находился в состоянии войны с Россией, защищая юг Средней Азии, пока не пал Ташкент, а нужда в дипломатических отношениях вскоре и вовсе отпала из-за распада ханства.

Ранние официальные договоры были ратифицированы властями России и Средней Азии ближе к концу независимого существования ханств. О первом из них удалось договориться с Хивой полковнику Г. И. Данилевскому, второй же договор организовал с Бухарой майор Н. П. Игнатьев. В первом договоре от 27 декабря 1842 года с Хивой Рахим Кули-хан (пр. 1842–1845) согласился прекратить открытую или тайную враждебную деятельность против России. Он также обязался избегать потворства или замыслов в отношении разбоя и грабежа российских подданных на казахских и туркменских равнинах или в Каспийском море, поставить вне закона захват русских пленников и предоставление убежища мятежникам (главным образом казахам с территории России), а также улучшить условия торговли и безопасности для русских купцов. Взамен Россия соглашалась только простить то, что назвала оскорблениями, унижениями и потерями в караванной торговле. Она также выразила готовность продлить прежние торговые соглашения.

Когда майор Игнатьев прибыл в Хиву через 16 лет, хивинцы не проявили желания соблюдать договор, заключенный Данилевским, заявив, что не располагают копией документа. Они отказывались заключить новое соглашение с Россией. В Бухаре русскому посланнику удалось уговорить эмира одобрить без изменений соглашение от 11 октября 1858 года, предусматривавшее освобождение Бухарой всех русских пленников, доступ в Амударью русских судов, временное пребывание в Бухаре русского торгового агента, а также улучшение условий торговли для русских купцов. Этот договор стал не более чем клочком бумаги. Эмир его полностью игнорировал, а дипломатические результаты каждой русской миссии следует оценить как равные нулю. Большие свиты, сопровождавшие Данилевского и особенно Игнатьева, вызвали подозрение у хивинцев, но им тем не менее удалось собрать много разведывательной информации, полезной для царской армии. Несколько обстоятельных описаний региона принадлежат военным руководителям этих миссий, а также входившим в них специалистам – В. В. Григорьеву, Т. Басинеру, П. И. Лерху, Е. Килевейну и К. В. Струве.

Итак, власти Средней Азии вплоть до этого этапа, видимо, были удовлетворены тем, что их дипломаты неизменно брали верх в противодействии дипломатическим целям России, а также в торговых делах, единственной сфере реальных азиатских интересов. Царской дипломатии везло не больше, чем аналогичным отношениям между тремя ханствами, которые даже в решающем 1860 году не могли заключить пакт взаимопомощи в борьбе против общего русского врага. Хотя Коканд отчаянно стремился в 1864 году привлечь Хиву и Турцию к делу спасения Ташкента и ханства.